Часть 2. Революция и «новая женщина»: гендерная политика большевиков 7 страница

Но именно для того, чтобы сделать безошибочный выбор между формами обеспечения материнства, надо отдать себе ясный отчёт, насколько третья из приведённых выше точек зрения на страхование материнства в самом деле отвечает общей схеме дальнейшего развития общества и тем социалистическим идеалам, которые отсюда вытекают.

Взгляд на страхование материнства, как на меру, облегчающую женщине рабочего класса тяготу материнства и способствующую вместе с тем переложению забот о потомстве с частных лиц (родителей) на социальный коллектив, приемлем только в том случае, если принять положение о неизбежности распада и разложения современной формы семьи при дальнейшей исторической эволюции общества. Пока семейная организация была крепка, устойчива, жизнеспособна, пока женщина жила и работала исключительно в её недрах, вопрос об охране и обеспечении материнства не мог возникнуть.

Проблема материнства есть такое же дитя крупного капиталистического производства, как и целый ряд других острых социальных болячек, составляющее в совокупности социальный вопрос современности. Родилась эта проблема одновременно с появлением на свет рабочего вопроса и существует с тех пор, как женщина необеспеченных слоёв населения оказалась вынужденной, отрывая младенца от груди, нести на рынок труда свои рабочие руки.

Грандиозная эволюция хозяйственных отношений, за последнее столетие перевернувшая все прежние устои социально‑ экономических отношений, непосредственно отразилась на организации семье, вызвав быстрое разложение прежних её форм. Базой дошедшей до нас формы семьи служили определённые хозяйственные начала. В основе семьи лежали производственные отношения, в своё время сковывающие членов единой семьи прочнее, чем могли сковать их самые близкие узы крови. В те времена, когда семья представляла собой хозяйственную единицу, самую мелкую из хозяйственных единиц коллектива и притом не потребительную лишь, а и производительную, творческую, семья (род), благодаря совместному пользованию главнейшим тогда орудием производства – землёй, могла производить всё необходимое для своих членов; забота о потомстве, содержание, воспитание, обучение его входили в естественный круг её неотъемлемых обязанностей. Семья для своего процветания (экономического и социального) нуждалась в новых членах, в постоянном притоке свежих рабочих рук. Нет ничего удивительного, что в то время ответственность за потомство ложилась на семью и что она одна несла тяготы по содержанию и воспитанию подрастающего поколения.

Но в настоящее время, когда в окружающем нас буржуазном строе с его далеко идущим разделением труда и индивидуалистическим началом производства на долю семьи, как определённого социального коллектива, не выпадает никаких производственных функций, оставление всей заботы о потомстве на этом частном коллективе – не оправдывается никакими положительными соображениями.

Семья родового быта, семья – производительная единица, обеспечивавшая своих членов всем необходимым для жизни, отошла в область истории. Теперь не только отец, но и мать всё чаще работают не на семью, а вне её, на рынок, обслуживая своим трудом не кровных родственников, а совершенно посторонних потребителей товарного рынка. Теперь непрерывный приток свежих рабочих рук, который обеспечивал бы дальнейшее развитие производительных сил, нужен уже не семье, не замкнутой, мелкой дробной единице, а всему общественному коллективу в его целом.

Рассуждая логически, казалось бы, что забота о новом поколении должна лежать на той хозяйственной единице, на том социальном коллективе, который в нём нуждается для своего дальнейшего существования. Раз семья перестала фактически существовать как народнохозяйственная ячейка, раз она перестала нуждаться в притоке свежих трудовых сил, раз взрослый человек получает всё необходимое для его жизни не от неё, а от более широкого коллектива, попечение о младенцах и забота о рожающих их матерях должна была бы ложиться также на этот коллектив. Но такого рода рассуждение впору обществу, которое действительно заботится об интересах всего вверенного ему «целого»… Современные же государственные власти, обслуживающие лишь интересы монополистов, стремятся пользоваться готовыми рабочими руками, стряхнув с себя всякую ответственность за жизнь младенцев и матерей и предпочитая навязывать частносемейной организации те обязанности, которые она несла когда‑ то, на иной, более ранней ступени хозяйственного развития человечества. Такое нелепое противоречивое положение вещей могло сложиться только исторически, но истории же суждено исправить это противоречащее здравому смыслу положение, постепенно усиливая попечение коллектива о судьбе младенцев и самих матерей.

Равнодушно‑ легкомысленное отношение современного общества к этому серьёзному вопросу о судьбе матерей и младенцев покажется величайшим недомыслием в глазах человечества будущего.

Сейчас нас нисколько не удивляет, что государство берёт на себя заботу о больных, калеках, умалишённых, что оно строит школы, университеты, содержит публичные библиотеки, музеи. Нас бы, напротив, крайне изумило, если бы общественная власть вдруг заявила, что воспитание и образование юношества дело не государства, а семьи, ссылаясь на то, что когда‑ то в родовом быту все знания, какие приобретал человек, он черпал в недрах замкнутой семейной ячейки. Не менее будут изумляться люди будущего обычному сейчас заявлению, что забота о судьбе младенцев и матерей не есть обязанность общественного коллектива.

Если государству выгодно в своих интересах брать на себя бремя воспитания и образования юношества, то тем существеннее в его глазах должен являться вопрос о спасении сотен тысяч (а в России более миллиона) детских жизней, погибающих от отсутствия должной охраны и полной необеспеченности материнства. Гибнущие сотнями тысяч младенцы – это ведь не только будущие производители, но и столь желанные для государства плательщики налогов, вдобавок ещё возможные рекруты.

Стремление сохранить за изжившей формой семьи её былые обязанности влечёт за собой самые плачевные, самые невыгодные для интересов всего общества результаты: оно способствует умышленному понижению рождаемости и увеличивает норму детской смертности[68]. Дети, всей тяжестью ложащиеся на частносемейные хозяйства, являются для семей малообеспеченной части населения таким непосильным бременем, вносят столько новых забот, затруднений и горя, что неомальтузианская практика является единственным исходом. Если рабочему удалось с величайшими трудностями достичь известного уровня благосостояния, приобрести ряд культурных привычек, при вступлении в брак единственным способом не утратить этого драгоценного приобретения – придерживаться «бездетной системы».

С другой стороны, необеспеченность материнства и отсутствие должной охраны интересов матери отдают женщину всецело во власть тех производственных отношений, которые губят и мать, и её ребёнка.

Необеспеченность миллионов женщин‑ матерей и отсутствие попечения о младенцах со стороны общества создают всю остроту современного конфликта о несовместимости профессионального труда женщины и материнства, конфликта, лежащего в основе всей материнской проблемы. Для разрешения этого конфликта существуют только два способа: 1) либо вернуть женщину в дом, запретив ей какое бы то ни было участие в народнохозяйственной жизни; 2) либо добиться проведения таких социальных мероприятий, включая сюда и широкопоставленное страхование материнства и попечение о младенцах, которое дало бы возможность женщине, не бросая своих профессиональных обязанностей, не лишаясь своей экономической самостоятельности и не отказываясь от активного участия в борьбе за идеалы своего класса, всё же выполнить своё естественное назначение.

Так как колесо истории нельзя поворачивать по произволу, то первое решение приходится отбросить. Даже если бы насильственным путём и удалось удалить женщину из всех областей хозяйственной жизни, в которой труд её получил широкое и прочное применение, то меры эти были бы бессильны задержать процесс дальнейшего разложения и распада семьи. А в таком случае женщина с ребёнком на руках, возвращённая к полупотухшему семейному очагу, оказалась бы ещё менее обеспеченной от нужды, забот и горя, порождаемого бременем многодетной семьи, чем при современных переходных условиях.

Следовательно, остаётся только второе решение вопроса, которое и выдвигает организованный рабочий класс. Это решение заставляет подходить к вопросу о страховании с точки зрения облегчения тягот материнства для женщин рабочего класса при помощи постепенного усиления попечения общественного коллектива об участи младенцев и при широкой охране интересов самих матерей. Исходя из общей схемы дальнейшего исторического развития общественных отношений, нельзя не прийти к выводу, что на страхование материнства приходится смотреть не как на простое вспомоществование, вызванное временной безработицей, неотделимое от больничного страхования, не как на премию матерям за услугу, оказываемую ими государству, а как на шаг вперёд в направлении передачи в руки социального коллектива попечения о потомстве, как на одну из мер, ведущих к освобождению личности женщины.

Такое отношение к вопросу страхования материнства вытекает из самых основ социалистического движения и вполне отвечает той новой морали в области отношений между полами, которая постепенно складывается в рабочем классе в самом процессе классовой борьбы.

Статистика всех стран показывает одну и ту же картину: брачный возраст даже среди рабочего населения непрерывно повышается. Прежде рабочие вступали в брак в 20–22 года, теперь – в 27–29 лет. Низкая заработная плата, с одной стороны, рост культурных потребностей – с другой – не позволяют рабочему взваливать на себя в раннем возрасте все тяготы современной семьи. Но сердце и физиологические потребности не считаются с высотой недельного заработка… В результате «незаконная связь» и «свободная любовь» на языке романистов; а в результате свободного сожительства – и свободное материнство, всей своей тяжестью обрушивающееся на женщину.

Свободное материнство, «право быть матерью» – всё это золотые слова и какое женское сердце не задрожит в ответ на это естественное требование? Но при существующих условиях «свободное материнство» является тем жестоким правом, которое не только не освобождает личности женщины, но служит для неё источником бесконечного позора, унижений, зависимости, причиной преступления и гибели. Можно ли удивляться, что при таких ненормальных условиях женщина всячески стремится привязать к себе мужчину, отца её ребёнка, чтобы переложить на его плечи издержки по содержанию младенца? Со своей стороны мужчина идёт на эту уступку, т. е. на скрепление союза весьма часто не столько из любви к женщине и ребёнку, сколько из чувства долга. Не будь «последствий», свободно сошедшиеся люди мирно разошлись бы в разные стороны, но ребёнок налицо и «согрешивший» мужчина считает своим долгом свести женщину под венец, чтобы разделить бремя семьи.

Как часто обряд венчания даже в рабочей среде служит погребальным обрядом над потухшим чувством друг к другу… Что же удивительного, если страх последствий заставляет рабочих быть осмотрительнее при общении влюблённых и всё чаще и чаще прибегать к практике неомальтузианства?

Не решает вопроса и другой исход, когда мужчина, отказываясь от брака, берётся выплачивать женщине, имевшей от него ребёнка, определённое денежное пособие. Материальная зависимость всегда ощущается как нечто гнетущее, тяжёлое, унизительное. Особенно тяжела она для работницы, смолоду привыкшей к материальной самостоятельности, не знающей попечения о себе даже родителей. Эта экономическая трудовая самостоятельность постепенно выковывает из женщины человека‑ товарища, активного и сознательного члена класса. Момент же получения «денежного пособия» от соратника и товарища имеет настолько неприятный и горький привкус, что способен совершенно искалечить даже сердечные и дружеские отношения, закрепляя к тому же материальную зависимость женщины от мужчины и нарушая принцип равенства членов одного и того же класса.

Насколько иной характер носили бы отношения между полами в рабочей среде, если бы вопрос о «последствиях» не играл бы решающей роли при определении брачного союза и не ковал бы насильственной цепи там, где вся ценность отношений построена на внутренней свободе. Но для того, чтобы очистить брак от привходящих в него расчётов, ничего общего с любовью не имеющих, и вытекающих из тягот, которые налагает современная семья, есть лишь один способ – выдвинуть принцип широкого и всестороннего обеспечения материнства.

Если бы каждой работнице гарантирована была бы возможность родить ребёнка в здоровой обстановке, при соответствующем уходе за ней и за младенцем, возможность ухаживать за новорождённым в первые недели его жизни, возможность самой кормить его, не рискуя лишиться за это заработка, это был бы уже первый шаг к намеченной цели. Если бы при этом государство и общины занялись бы устройством убежищ для кормящих и беременных, врачебных консультаций для матерей и младенцев, выдачей доброкачественного молока и детского приданого; организовали бы широко раскинутую сеть яслей, детских садов и очагов, куда работающая мать могла бы со спокойной душой отдавать ребёнка, это был бы следующий шаг к намеченной цели.

Если бы социальное законодательство поставило охрану труда девушек и женщин на должную высоту, установило короткий рабочий день, часы перерыва для кормящих матерей, укороченный день для молодых девушек‑ подростков, предписало замену губительной техники производства менее вредными для организма женщины способами обработки, запретило ряд вредных методов труда и т. д. – это был бы ещё третий шаг к намеченной цели.

Наконец, если бы социальный коллектив, т. е. государство, гарантировал бы матерям в период беременности, родов, кормления пособие, достаточное для существования 6es лишений матери и ребёнка, это был бы ещё четвёртый и самый существенный шаг к цели.

Перед рабочим классом сейчас стоит задача: добиться повсеместного проведения таких реформ и социальных мероприятий, которые не только сняли бы с обременённых профессиональным трудом плеч женщины главную тяготу материнства, но и гарантировали бы возможность необходимого ухода за новорождённым, спасая юную, едва затеплившуюся жизнь из когтей преждевременной смерти. Проблема материнства тесно связана с судьбой рабочего класса. В её разрешении заинтересованы обе его половины: женщины и мужчины. Только при осуществлении принципа рационального обеспечения матерей и защиты младенца со стороны всего общества смогут отношения между полами в рабочей среде очиститься от той буржуазной накипи, которая их сейчас засоряет. Только тогда облегчится процесс выявления новой морали в общении между мужчиной и женщиной, каких требует интерес движения: рост товарищеских чувств между полами при полной экономической независимости их друг от друга.

С какой стороны ни подходить к вопросу страхования материнства, с точки ли зрения узко государственной, в интересах ли класса или всего человечества, вывод остаётся один и тот же: страхование материнства стоит в порядке дня социальной политики и требует дальнейшего своего развития и совершенствования.

И чем полнее, чем всестороннее будет эта сложная задача разрешена в пределах современных производственных отношений, тем короче будет путь, который потребуется для того, чтобы вступить наконец в новую «эру» человеческой истории.

 

Великий борец за право и свободу женщины [69]

 

Бывают моменты, бывают события, когда человеческое слово кажется особенно бледным, бессильным, несовершенным, бывает большая скорбь, которая не умещается в принятые нами словесные формы. Именно такое чувство родила в августе 1913 года весть о кончине Августа Бебеля.

Широкой волной прокатилась скорбь по рабочему миру, отозвалась в миллионах сердец. Но рядом со скорбью росло, подымалось и другое чувство – чувство гордой радости, что и это печальное событие превращается лишь в новый источник единения тех, из чьих рядов вышел сам Бебель, нитью, спаивающей ещё теснее представителей рабочего класса всех стран и народов. Смерть Бебеля являлась не только тяжёлой утратой для тех, кто стоял с ним под одним знаменем, его кончина – крупное политическое событие, на которое счёл своим долгом отозваться и весь буржуазный мир. Такой живой интерес в обществе и широкой прессе возбуждает обычно лишь смерть коронованной особы, популярного поэта, прославленного артиста.

Но Август Бебель не был ни королём, ни поэтом, ни артистом. Он был только сыном пролетария, сам рабочий‑ токарь и вождь тех, кого буржуазный мир привык презирать, ненавидя, ненавидеть, презирая.

Чем же объясняется это исключительное внимание к вождю рабочей партии со стороны его непримиримых идейных врагов? Едва ли кто станет отрицать, что в данном случае огромную роль сыграла сама кристально чистая, величаво‑ благородная личность Бебеля. Но вызвала ли бы эти чувства смерть того же самого Бебеля, обладателя тех же ценных человеческих качеств, если б это событие совершилось 50 лет тому назад?

То почтение, искреннее или лицемерное, какое обнаруживают идейные противники Бебеля, обнажая голову перед его свежей могилой, – это дань буржуазного мира не только личности Бебеля, это своего рода симптом, показатель роста силы и могущества того движения, которое он так любовно взращивал[70].

Отдавая «последние почести» ушедшему вождю, буржуазный мир как бы признаёт открыто, что труды Бебеля не пропали даром, что с организованным рабочим движением приходится считаться «старому миру» как с серьёзной политической силой, как с противником, чья растущая мощь внушает опасливое почтение.

Но тем тяжелее для участников движения утрата того, кто вложил так много творчества для поднятия силы и значения рабочей партии…

Если смерть Бебеля является незаменимой потерей для всего рабочего класса, то для наиболее угнетённой и обездоленной его части – для женщины, для работницы – боль потери удваивается. Женщины, работницы потеряли в нём не только вождя, не только великого оратора, но и лишились бесстрашнейшего борца за идею всестороннего освобождения женщины. Бебель является истинным основателем женского социалистического движения, его теоретиком. Его книга «Женщина и социализм», это поистине «женское евангелие», послужила прочным фундаментом для того здания женского социалистического движения, которое на наших глазах растёт, крепнет и развивается.

Когда мы теперь перелистываем эту книгу, вышедшую 34 года тому назад (в 1879 г. ), мысли и положения, в ней заключающиеся, кажутся нам такими общепризнанными, неоспоримыми, знакомыми, что мы с трудом можем отдать себе отчёт в её значении, в той громадной роли, какую она сыграла в истории женского вопроса, в той революции, какую она внесла в умы современников Бебеля.

Оценить заслуги этой великой книги мы можем, только сравнив хотя бы в беглых чертах, то, что есть сейчас, с тем, что было тогда.

Сейчас перед нами оформившаяся, крепкая, быстро возрастающая в своей численности организация женщин‑ социалистов, охватывающая не десятки, а сотни тысяч работниц. Женское социалистическое движение – это лишь необходимый, дополнительный кадр общей «красной армии». И едва ли найдётся сейчас социалист, который открыто посмеет усомниться в пользе и необходимости этого кадра. Стремление работниц добиться в совместной борьбе за освобождение класса восстановления женщины в её человеческих правах входит в число задач общего движения. Одновременно с этим всё отчётливее обозначаются два резко отличающихся друг от друга русла, по которым растекается женское движение: феминистско‑ буржуазное и пролетарско‑ социалистическое. В настоящее время нет и не может быть никакой опасности, что эти два потока сольются, что женское рабочее движение растворится в волнах феминизма, нанося и численный и моральный ущерб рабочему движению, внося в него раскол «по полу». По мере того как женщины вовлекаются всё в большем и большем числе в водоворот народнохозяйственной жизни, по мере того как представительницы противоположных социальных полюсов сталкиваются на почве борьбы взаимных интересов, иллюзии об общеженском деле, о «сестринских чувствах» рассеиваются, как пар… Классовое разграничение выступает всё ярче и отчётливее и в области борьбы женщин за их права и интересы.

Не то было в 70‑ х годах, когда Бебель писал свою книгу, тогда ещё скромную по размерам брошюру, которой суждено было вырасти в объёмистый том, выдержать 51 издание и быть переведённой на все культурные языки. В те сравнительно недавние времена женского социалистического движения вообще ещё не существовало. Женщины единицами, мелкими группами входили в рабочие организации, играя в них незаметную, пассивную роль. В 60‑ х годах работница Патерсон делает попытку стянуть, централизовать слабые, разрозненные женские профессиональные союзы в Англии. В Германии социалисты в конце 60‑ х и начале 70‑ х годов пробуют вызвать в жизнь первые организации работниц[71].

Но попытки эти гибнут либо под ударами полицейских репрессий, либо замораживаются холодом равнодушия со стороны товарищей‑ мужчин, не умевших ещё в те дни учесть значение пробуждавшегося протеста среди женщин‑ работниц.

Однако не многим лучше обстояло дело в лагере женщин буржуазного класса. В те времена феминистское движение ещё не носило характера определённой общественной организации. Не было ни международных женских советов, ни национальных союзов избирательных прав, ни женских съездов, ни шумных демонстраций. Сама идея эмансипации женщины выражалась в форме идеалистического принципа, в осуществимость которого верили лишь отдельные личности, носители «великих традиций» изживающего себя либерализма. И только на чисто экономическом поприще, на рынке квалифицированного ручного и умственного труда женщины на практике собственными локтями прокладывали себе путь к манящему заработку, заслоняемому широкими плечами конкурентов‑ мужчин. Борьба шла разрозненная, индивидуалистическая; каждая боролась за себя, отвоёвывая у судьбы свой новый, не «женский» жребий, но так как на каждом шагу женщинам приходилось наталкиваться на сопротивление конкурентов‑ мужчин, то именно в них, в представителях другого пола, усматривали женщины весь «корень зла». Отсюда было наивное «мужененавистничество» феминисток, выдыхающееся сейчас и из буржуазного движения. Если феминизм в 70‑ х годах как известное умонастроение уже успел пустить более прочные корни в Англии и Америке; если имена Найтингель, Жозефины Бётлер, мистрис Фрей характеризовали собою целые новые области социальной деятельности женщин, а группка, поддерживающая Д. С. Милля, решалась поднимать знамя политического равноправия женщин, то в Германии, где тогда жил и действовал Бебель, женское буржуазное движение едва намечалось.

Но чем расплывчатее и неопределённее были его контуры, тем легче было Луизе Отто Петерс и Августе Шмидт провозглашать единство общеженского дела и взывать к объединению всех женщин, без различия слоёв и классов.

Окружённые злобно шипящими на них представителями консервативной мысли, осыпаемые клеветой и оскорблениями, первые женщины‑ борцы за «женское дело», за «общеженские интересы» видели один исход – сплотиться, стянуть свои ряды, восстать как угнетённая, единая «женская нация»… И просыпающиеся женщины всех слоёв населения, естественно, тянулись к тому знамени, на котором стояли наиболее для них близкие и дорогие лозунги. Получалось сложное и запутанное положение. С одной стороны, необходимо было для представителей демократии взять под свою защиту эмансипационные стремления женщин, с другой – выходило так, будто рабочий класс, поддерживая интересы женщин чуждых ему слоёв, изменял своей ещё и без того неустойчивой классовой позиции. Книга Бебеля вывела социал‑ демократию из этого лабиринта социальных взаимоотношений, показала тот путь, по которому, не вредя массовому делу и всё же служа идее женской эмансипации, может спокойно шествовать рабочий класс.

Раньше чем напомнить основные положения книги Бебеля, полезно восстановить в памяти, каково было в те времена отношение организованной части рабочих к вопросу женского равноправия и освобождения.

Признавая в теории принцип равноправия женщины как неотъемлемую часть общедемократического идеала, большинство социалистов относило осуществление этого принципа в неизмеримую даль грядущего. О политическом равноправии не было и речи, но и самому существенному вопросу женского труда – участию женщины в промышленности – у социалистов ещё в 60‑ х и 70‑ х годах существовало крайне спутанное представление. На целом ряде съездов рабочих организаций того времени – на съездах Интернационала, на съезде всеобщего германского союза рабочих обществ, обществ Самообразования и т. д. – рабочими принимались постановления, в которых выражалось требование полного исключения женщин из промышленности, запрещения им профессионального труда[72].

Напрасно Маркс в своей полемике с Куллери на первом съезде Интернационала доказывал всю реакционность подобной меры, точка зрения эта нелегко изживала себя в широких кругах. Даже на охрану женского труда законодательным путём социалисты смотрели в то время как на переходную ступень к полному воспрещению промышленного труда женщинам. Мотивируя в рейхстаге законопроект, регламентирующий женский труд, Моттелер ещё в 1878 году говорил:

 

«Мы принципиальные противники профессионального труда женщин за пределами той сферы деятельности, которая отведена женщине самой природой. Мы желаем, чтобы женщина возвращена была своему истинному назначению и потому требуем её освобождения от физического и морального гнёта капиталистической эксплуатации»[73].

 

Такая точка зрения со стороны представителей социал‑ демократии сейчас была бы невозможна. Но в те времена она вытекала непосредственно из тех тяжёлых, гнетущих условий жизни, какие создавались ростом женского фабричного труда. Этот труд отнимал у рабочего последнее прибежище, лишал его последнего утешения – семейных радостей. Труд женщины вне дома тушил домашний очаг, уносил из него последние искры уюта и отдохновения, калечил детей, убивал младенца в утробе матери, ставил и изнурял женщину… Вся тяжесть этого нового явления обрушивалась как последнее, непосильное бедствие на рабочее население, заставляя судорожно цепляться за остатки былых, привычных семейных форм. Надо было изжить всю горечь разрушения былого идеала семьи, чтобы примириться с фактом ухода женщины на работу вне дома и усмотреть в этом факте тяжёлую, проклятую, но неизбежную ступень к лучшему будущему…

Не меньшая неясность царила у социалистов и по вопросу о равноправии женщины как гражданки. Ещё на объединённом Готском съезде в 1875 году при выработке пункта, определяющего политические требования партии, вопрос о включении сюда и женщин вызвал горячие дебаты. Гассельман старался доказать, что следует отличать в вопросе женского равноправия двоякого рода требования: то, что годится для будущего, и то, что приемлемо для настоящего. «Что касается избирательного права для женщин, то следует, прежде всего, уметь различать, что соответствует современным условиям и что годится для будущего. Разумеется, лишение половины рода человеческого общественных прав – крупная несправедливость, которую социальный мир должен будет устранить. Но сегодня ещё женщина в общем сильно отстала от мужчины, что объясняется отчасти и худшим воспитанием, какое она получает». Следовательно, по мнению Гассельмана, дать ей политическое равноправие ещё несвоевременно.

Бебель тогда же восстал против этой ошибочной точки зрения и внёс на съезд предложение поставить в программу требование о распространении избирательного права на лиц обоего пола. Предложение Бебеля не прошло, но ему сделана была всё же уступка, и на место прежней редакции, говорившей лишь о лицах мужского пола, Готская программа поставила слова «каждого гражданина», позволяющие подразумевать и женщину[74].

В такой ещё смутной идейной атмосфере родилась и книга Бебеля.

Теоретику вопроса, социалисту предстояла трудная задача: с одной стороны, надо было взять под защиту рабочей демократии принцип освобождения женщины от всяческого её порабощения, показать её право при создавшихся социально‑ экономических отношениях на восстановление её равноправия, с другой стороны, надо было внести ясность в само женское движение и разбить вредную для рабочего класса иллюзию об общеженском деле, стоящим якобы над классовыми интересами. Книга Бебеля сумела разрешить эту двойную задачу.

Его первая забота была: выяснить и установить неразрывную связь, какая существует между женским и общесоциальным движением наших дней. Пользуясь положениями Энгельса и Маркса, он установил тесную зависимость между производственными отношениями на различных ступенях хозяйства и социальным положением женщины в обществе. Но Бебель не остановился лишь на прошлом, он умел связать с ним будущее; в живых красках, исходя из прошлого, набросал он тенденцию дальнейшего развития женского вопроса и судеб женского движения.

Являясь сторонником Бахофенской теории материнского права, он бросил злобно ощетинившемуся буржуазному обществу, рычавшему на женщин за их попытки сбросить надетое на них ярмо бесправия, что это бесправие вовсе не есть раз навсегда Богом установленный порядок вещей; что долгие тысячелетия царили иные отношения, когда главенство в тогдашнем социальном коллективе – роду – принадлежало женщине‑ матери; что бесправие женщины есть лишь преходящая историческая категория[75]. Это были важные положения, колебавшие устои современного женского порабощения. Опираясь на материалистическое понимание истории, Бебель старался показать своей книгой, что положение женщины изменяется в зависимости от той роли, какая выпадает ей на долю в социальном коллективе. Там, где женщина участвует в производстве не для непосредственного потребления, а для воспроизводства или обмена, положение её иное, труд её получает большую оценку, чем там, где она занята только созданием предметов непосредственного потребления, где труд её ограничен домашним хозяйством. Сейчас женский труд начинает играть серьёзную и значительную роль в народном хозяйстве – отсюда и право женщин потребовать восстановления своих утраченных свобод. Но утверждая право женщин на восстание и на борьбу за своё освобождение, Бебель всей своей книгой подчёркивает, что это освобождение не может совершиться в рамках современного общественно трудового. Освобождение женщины возможно только в социализме и только через социализм.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: