Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Архаика и современность 16 страница

Впрочем, о плачевных для греков последствиях статусной неадекватности Агамемнона речь пойдет позже. В конфликте Агамемнона и Ахилла — две стороны, и проистекает он из неопределен-

¹ Ср. с неодолимым стремлением греческих полисных армий уже классической эпохи иметь в своем составе во время военных походов хотя бы одного победителя в тех или иных атлетических играх, каковые рассматривались прежде всего как своего рода дивинационный механизм, позволяющий воочию наблюдать процесс «распределения счастья». Не случайно у тою же Пиндара счастье определяется существительным, принесшим столько головной боли более поздним толкователям Пиндара: асотод, «руно» — но и «лучшая часть», «краса», «счастье» (См.: [Гаспаров 1980: 375], где употребление этого «редко поддающегося точному переводу» слова в качестве маркера счастья обосновано наклонностью Пиндара к простейшей «осязательной» метафоре). В архаических индоевропейских культурах овечья шерсть и прочие «бараньи» ассоциации были прочно связаны с понятием удачи, счастья (и прежде всего, счастья воинского) в силу совершенно иных причин, не имеющих никакого отношения к индивидуальной творческой манере. Ср. миф о золотом руне, «бараний» золотой шлем Александра и аналогичные шлемы персидских царей, подлокотники иранских тронов и окончания скифских, фракийских и кельтских рито-нов, выполненные в виде бараньих голов, барана как стандартный образ фар-на в иранской традиции и т.д. «Баранья» символика подробно рассмотрена в соответствующей главе «скифского» раздела кнжи.

В Михайлин Тропа звериных слов

ности статуса не только в случае с Агамемноном, но и в случае с

Ахиллом.

4. АХИЛЛ МЕЖ ДВУХ СУДЕБ

Место Ахилла в предложенной системе (как и в гомеровском тексте) уникально. С одной стороны, он единственный сын в семье и, следовательно, имеет полное право на долю старшего сына. Фетида, согласно общему мифологическому сюжету, делает все, чтобы спасти сына от участия в Троянской войне, вплоть до сокрытия его на женской половине во дворце скиросского царя Ликомеда Впрочем, данный сюжет носит (как и большинство связанных с Ахиллом сюжетов) сугубо ритуальный инициационный характер¹ и может рассматриваться скорее как подтверждение обреченности героя «левой», «младшей» судьбе. Там же, на Скиросе, Ахилл успевает обеспечить себя потомством, — от одной из дочерей Ликомеда у него рождается сын, Неоптолем. Однако сын этот зачат сугубо «героическим» образом — то есть не в браке, не на статусной территории, да еще и отцом, облаченным в женскую одежду. Имя у сына тоже вполне героическое — «Наново зачинающий войну».

В пользу «младшей» судьбы говорит и молодость Ахилла (он младше своего «ферапона», Патрокла), проведенных же под Троей девяти с половиной лет эпос, естественно, не засчитывает: в эпической временной перспективе имеет значение не биологический, а социально-статусный возраст персонажа. Здесь же следует учесть и многочисленные специфически героические характеристики Пели-да, вроде его так или иначе означенной в различных традициях «уязвимой неуязвимости», «металлических» коннотаций² или выраженной тяге к впадению в совершенно неподобающую статусному мужу Хцооа. В системе взаимоотношений, сложившейся между основными ахейскими предводителями и героями, Ахилл тоже занимает весьма специфическое место. Он (так же как, к примеру, Диомед) куда более значим на поле боя, чем в совете, что дает основание Агамемнону бросить Ахиллу в лицо следующее обвинение:

¹ Царя зовут Ликомед, то есть «Волкомудр» или «Хозяин волков» См
подробнее ниже, в главе «Жрец в женской одежде Вепрь»

² У Гомера нет упоминаний о какой бы то ни было особой «закаленнос-
i и» Ахилла, на которой (в огне ли, в водах ли Стикса) настаивает более поздняя
традиция Однако мотив чудесного божественного защитного вооружения,
которое, естественно, остается непроницаемым для «смертного» оружия, с
успехом компенсирует эту недостачу Кроме того, у Ахилла, впавшего в бое-
вои амок после гибели Патрокла, «медный голос»

Греки 193

Или, что храбрым его сотворили бессмертные боги, Тем позволяют ему говорить мне в лицо оскорбленья?

(I, 290-291)

Храбрость есть дар богов, уместный на поле боя, дар, вполне подходящий для всякого воина, но специфически значимый для «младших братьев», — и как таковой он не дает права на превышение статуса в совете мужей, там, где искусство слова ценится выше ратных доблестей.

Войско у Ахилла тоже весьма специфическое. Большая часть его воевод, да и просто мирмидонян, упомянутых в тексте поэмы, — люди откровенно не-статусной, «младшей», «волчьей» формации. Так, Менесфий — незаконнорожденный сын дочери Пелея Полидоры, прижитый вне брака от речного бога Сперхия («буйного», «неистового»); Эвдор — воспитанный в чужом доме «сын девы» (Полимелы от Гермеса); первый же убитый в бою мирмидонец, Эпигей, — бывший царь, убивший родича и принятый Пелеем в качестве беженца. «Мудрый» Феникс — не более чем пародия на Нестора: неудачливый соблазнитель отцовской наложницы, беглец из отчего дома, вечный младший сын, который не сподобился героической смерти, а дожил до старости в чужом доме прихлебателем (см. также: [Брагинская 1993]).

Ахилл — универсальный солдат, «застрявший» между двумя статусами, а потому (хотя бы формально) имеющий право поступать согласно любому из двух вариантов поведения. В одиннадцатой песни он особо упоминает, что воевал под Илионом как днем, так и ночью, то есть как в «правильном», «взрослом» бою, так и в «кривых», «левых» ночных вылазках, подобающих эфебам и прочим не-статусным воинам¹. До поры до времени эта неопределен-

¹ В предыдущей, десятой песни («Долонии») Гомер подробно останавливается на том, как снаряжаются в подобного рода вылазку двое басилеев — Одиссей с Диомедом. Он особо оговаривает то обстоятельство, что герои «забыли» свое «честное», «царское» оружие при кораблях, а потому вынуждены облачиться оружием, взятым у юных, откровенно не-статусных бойцов. Важную роль играет и смена шлемов — Диомед вместо царского шлема надевает плоский кожаный, «коим чело покрывает цветущая юность», а Одиссей — откровенно архаический и хтонический (хотя и с возможными «царскими» коннотациями) кожаный же «клыкастый» шлем. Смысл переодевания вполне очевиден: статусным мужам не подобает рыскать по ночам и резать глотки вражеским лазутчикам и спящим фракийцам. То, что идут в «поиск» именно Одиссей с Диомедом, тоже вполне показательно: именно у этих двух ахейских вождей (наряду с Ахиллом и Оилеидом Аяксом) статус наименее устойчив. У Диомеда — в силу молодости и наследственной наклонности к откровенно нестатусному поведению (смерть Тидея): у Одиссея — в силу общей еготрикстер-ской природы и привычки как на войне, так и в совете ставить на не подобающую басилею «технэ».

Заказ № 1635.

В Михаи тн Тропа звериных слов

ность статуса не слишком ему мешает, поскольку открывает более широкие возможности К тому же сама по себе ситуация войны на чужой, откровенно маргинальной для грека территории уже содержит в себе необходимость принятия ряда маргинальных поведенческих норм не только Ахиллом, но и другими, вполне статусными участниками похода: Агамемнон тоже далеко не всегда ведет себя сообразно статусу. Но эта неопределенность становится непереносимой, когда Агамемнон ставит Ахилла перед ней как перед фактом, требующим немедленной и ответственной оценки, и побуждает сделать выбор.

С точки зрения Ахилла, проблема с правами на Брисеиду решается далеко не так просто, как это представляется Агамемнону, ибо Ахилл — не только командир определенного, сколь угодно маргинального и «удачливого» греческого подразделения, подчиненного в данной конкретной военной кампании Атриду Агамемнону, он еще и самостоятельный басилей, предводитель собственной дружины. Как таковой, он не может допустить, чтобы его лишали доли в добыче (тем более в собственной добыче, взятой с боя), ибо это может сказаться — и неминуемо скажется — как на его воинском и командирском статусе среди собственных бойцов, так и на статусе его отряда среди прочих греческих отрядов.

Итак, Ахилл поставлен в ситуацию, которая делает для него дальнейшую статусную неопределенность невозможной. Агамемнон прямо вынуждает его выбрать между долей старшего и долей младшего сына, причем делает он это в весьма специфической обстановке, заранее ставя Ахилла в стратегически невыгодное положение. Передел добычи происходит на совете, то есть там, где «доблесть мужей» демонстрируется и доказывается не мечом, а словом, не боевой яростью, способной «перетянуть» удачу на поле боя, но адекватными месту и времени статусными способами воздействия на атональный ситуативный «узел». Ахилл, которому, по его же собственному признанию,

..равного между героев ахейских Нет во брани, хотя на советах и многие лучше, —

(XVIII, 105-106)

заранее обречен здесь на поражение: не столько в силу отсутствия ораторских талантов (в одиннадцатой песни он демонстрирует немалые способности в этом отношении), сколько в силу элементарных соображений «места и очереди» говорения. Агамемнон в совете — царь и бог (что в дальнейшем подтверждается ситуацией с «вещим сном»); Ахилл же в лучшем случае — один из дюжины значимых военачальников, имеющих право подавать голос не только

Греки

на общевойсковом собрании, но и на заседаниях ахейского «генерального штаба». Заявляя о своем праве на передел добычи в шатре воинского совета, Агамемнон тем самым провоцирует Ахилла на одну из двух реакций, любая из которых автоматически лишит последнего права претендовать на высокий мужской статус. Если Ахилл смирится с потерей Брисеиды (даже при условии последующей компенсации, о которой пока не идет и речи), то он тем самым признает, что юрисдикция Агамемнона над ним самим и над его дружиной носит не случайный и временный, а постоянный и обязательный характер, и фактически вступит с ним в отношения, в чем-то подобные раннесредневековому вассалитету. Если же он попытается отстоять свое право на часть/честь тем единственным способом, который позволит ему противостоять Агамемнону как минимум на равных — то есть при помощи меча, — тем вернее он окажется привязан к маргинальной роли «младшего сына», нарушив статусный характер «совета мужей» и исключив себя из статусного пространства.

Надо отметить, что конфликт этот развивается постепенно. Поначалу Ахилл пытается настоять всего лишь на том, чтобы компенсация Агамемнону была произведена позже, в тройном или четверном размере, но только тогда, когда «дарует Зевс крепкостенную Трою разрушить». Агамемнон, однако, усматривает в этом прямое покушение на свои права, причем не только и не столько на права имущественные, сколько на «честь», на долю в удаче, которая должна подтверждаться при всяком возможном случае и выражаться через долю в добыче. Агамемнон в начале конфликта тоже вроде бы не намерен задевать Ахилла особо: он всего лишь подтверждает свое первоочередное право на любую взятую в пределах его командирской юрисдикции добычу, — в чьей бы палатке она в данный момент ни находилась. И Ахилл звучит здесь наравне с любым другим басилеем:

Если ж откажут, предстану я сам и из кущи исторгну Или твою, иль Аяксову мзду, или мзду Одиссея; Сам я исторгну, и горе тому, пред кого я предстану!

(I, 137-139)

Но Ахилл горячится всех более и даже прямо заявляет о своем желании отложиться от общего дела и вернуться домой, во Фтию: тем самым он подтверждает свое право на vooxo?, на возвращение домой, право, которое имеет не только прямой, сюжетный, но и ритуально значимый смысл: юный воин, вернувшийся с войны и тем самым заявляющий о прохождении юношеской инициации, получает возможность претендовать на самостоятельную мужскую

В. Михаилин. Тропа звериных слов

роль и на отцовское наследство, если он старший сын. Ахилл — сын единственный.

Эти его претензии, в свою очередь, раздражают Агамемнона, «отца воины», и он пытается не выпустить Ахилла из-под контроля, поставив его на место сразу двумя способами. Во-первых, он прямо тычет ему в лицо отсутствием «доли в совете», характеризуя его как фигуру откровенно маргинальную («Только тебе и приятна вражда, да раздоры, да битвы» — I, 177¹), а во-вторых, обозначает свое намерение компенсировать потерю собственной доли именно за счет доли Ахилла. Тем самым претензии последнего на почетный v6otoc;, который можно было бы рассматривать как прохождение инициации, лишаются основания. Ахилл будет лишен чести/части в общей удаче, его возвращение не будет благим и не даст ему права претендовать на высокий мужской статус.

Итак, по всей видимости, Агамемнон ставит Ахилла в безвыходное положение. Потеря доли во взятой добыче равнозначна радикальному умалению воинского статуса, «разжалованию из героев»: без чести не будет славы. Именно об этом Ахилл говорит матери:

Матерь! Когда ты меня породила на свет кратковечным, Славы (xiuf|v) не должен ли был присудить мне

высокогремящий Зевс Эгиох? Но меня никакой не сподобил он чести! Гордый могуществом царь, Агамемнон меня обесчестил

(fiTinnoEv): Подвигов бранных награду похитил и властвует ею)

(I, 353-356)

(Перевод Гнедича в случае со «славой» — тгит) в данном контексте, вероятнее всего, нельзя признать удачным. Речь все же идет именно о чести, соотносимой как с долей во взятой добыче, так и с теми почестями, которые воздаются богу или герою в выделенные ему дни на выделенной ему территории и выражаются в том числе и в особом посвященном ему участке земли (xepxvoc,) (см. [Надь 2002: 182-184]).

В тех же самых категориях изъясняется и Фетида, требующая у Зевса, чтобы он даровал победу троянцам до тех пор,

...доколе ахейцы

Сына почтить не предстанут и чести его не возвысят

¹ То есть теми же словами, которыми отец-Зевс корит своего «нелюбимого» сына Ареса (VI, 891)

Греки

(6<pcXXa>0LV те Ь тщт! — букв «увеличат его честь/часть». — В.М.).

(I, 509-510)

В категориях древнеирландского права речь буквально шла бы об увеличении «цены чести» Ахилла, как несправедливо (несораз-* мерно его врожденному и благоприобретенному «счастью») обойденного вниманием при переделе добычи.

Однако если до эпизода с переделом добычи Ахилл воплощал в себе едва ли не все возможные воинские ипостаси, то после «исключения из героев» он вдруг оказывается приговорен к доле старшего сына, обречен на vootoc,, пусть даже не такой славный, который гипотетически мог бы ожидать его впереди. О том, что возвращение из-под Илиона в его случае не предполагалось, Ахилл прекрасно знает с самого начала и ведет себя сообразно «кодексу младшего сына». Он обречен на смерть, а вместе с ней на славу и на героический статус; он никогда не станет полноправным «мужем совета», а потому не слишком заботится об этой составляющей своего социального «я». Наиболее заметные личностные и функциональные характеристики гомеровского Ахилла четко атрибутируют его как «младшего». И как только ссора с Агамемноном выходит на уровень открытого и непримиримого противостояния, Ахилл пытается отреагировать именно так, как положено реагировать «пожизненному герою», «младшему сыну»: он хватается за меч. Показателен также и тот способ, которым Афина, божество, самым непосредственным образом связанное с «судьбами героев» — через ткачество ли, через предстояние ли в битвах и «провокации на подвиг», — останавливает готовое разразиться кровопролитие: она хватает Ахилла за волосы, «окорачивая» его неуместную на совете горячность.

Впрочем, нас в данном случае интересует в первую очередь та радикальная смена поведенческого стереотипа, которую демонстрирует Ахилл после ссоры с Агамемноном, и то, как эта новая расстановка сил влияет на поведение других участников войны. Уже само по себе выделение Ахилловой дружины в отдельный лагерь есть акт семантически значимый не только с точки зрения выхода части греческой армии из-под юрисдикции Агамемнона. Ахилл дает понять, что он выделился и зажил своим умом. Добыча, взятая в поле действия прежних правил игры, возвращается Агамемнону, — и зримым воплощением этого акта является Брисеида. Себе Ахилл оставляет только то, что Агамемнон у него отнять не в силах и что он намерен увезти с собой, — ту славу, которая уже подтверждена предыдущими разделами добычи и которая, таким образом, пребудет с Ахиллом навечно и будет причислена к его семейному фар-

В. Михайлин. Тропа звериных слов

ну. Недаром он встречает посольство от Агамемнона, играя на трофейной лире. Он поет «славу героев» перед одним-единственным слушателем — Патроклом, имя которого, собственно, и означает в буквальном переводе «Слава отцов».

Но меняется главная, мотивационная часть Ахиллова поведения. Вместо того чтобы героически лечь в троянскую землю, принести себя в жертву ради решающего перехода судьбы в пользу греков и финальной победы общего дела, он думает теперь лишь о том, как в целости и сохранности довезти до дома оставшуюся у него, пусть небольшую, часть фарна. Ахилл делает свой выбор: раз Агамемнон не дает ему тщл, он возьмет v6oxog, пусть плохонький, но свой. Стать героем у него не получилось; что ж, будут и другие возможности заработать себе высокий мужской статус. Для него, как для старшего сына, слава великого бойца желательна, но не обязательна.

Ахилл открывает для себя перспективу и ценность жизни¹ — и не только для себя. И в греческом, и в троянском стане его пример

¹ Здесь — самое место порассуждать о сравнительной ценности человеческой жизни в контекстах различных культур и субкультур, о, так сказать, статусно ориентированных и нестатусно ориентированных цивилизациях Профессиональная армия, немногочисленная, но состоящая из высококвалифицированных специалистов по «решению проблем», есть достояние культур, где доминирующей моделью является «доля старшего сына». Каста профессиональных воинов избавляет большую часть населения от необходимости рисковать актуальным или будущим статусом, позволяя выстраивать более мягкие модели прохождения возрастных и статусных инициации. Эта каста может занимать различные позиции в социальной иерархии, вплоть до самых высших (европейское дворянство, военные режимы образца XX века), но суть ее от этого не меняется. Слабые стороны подобной системы обнаруживаются там и тогда, где и когда на сцену в очередной раз выходит кульгура «младших сыновей», ни во что не ставящая единичную человеческую жизнь. При всем разнообразии возможных мотиваций, от анализируемых здесь семейно-родовых до современных тоталитарных, они, по большому счету, всею лишь подкрашивают традиционные «младшие» модели в тот или иной политический или религиозный цвет. Высокопрофессиональные армии передневосточных государств рубежа ХП—XIII веков до н.э. были опрокинуты и смяты ордами «окраинных варваров». Один такой вооруженный щитом и дротиками бегун навряд ли moi тягаться с профессиональным, вооруженным по последнему слову то1дашней военной техники экипажем боевой колесницы. Но колесницы были эксклюзивным и дорогостоящим оружием, требующим не только серьезных материальных вложений, но и целой культуры подготовки лошадей и экипажа, изготовления самой колесницы и сложного дальнобойного лука и т д. Дротиком же традиционно владел любой охотник, а охотником в «варварских» культурах был любой мужчина старше десяти—двенадцати лет (а иногда и незамужняя женщина). Два десятка бойцов, мечущих на бегу дротики, легко останавливали колесницу, после чего судьба экипажа была предрешена

Греки

вызывает к жизни самые нежелательные для героического воинского единства последствия. Ссора Ахилла и Агамемнона парадоксальным образом переворачивает привычные отношения между «старшими» и «младшими».

5. СИТУАЦИЯ СТАТУСНОЙ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Итак, перед нами ситуация полного хаоса, в которой статусная неопределенность в позициях двух заметнейших фигур в ахейском войске приводит к конфликту, а тот, в свою очередь, — к ситуации «мира наизнанку», в котором ролевые агенты меняются местами. «Вечный юноша», герой по праву рождения Ахилл думает о возвращении домой и о необходимости смириться с выбором доли старшего сына; властитель Агамемнон, утративший право на воинскую удачу, не замечает этого и рвется в бой. Понятно, что ничего хорошего из этого выйти не может ни в том, ни в другом случае. Текст же будет стремиться к восстановлению утраченного равновесия, и в этом, собственно, и будет состоять его основной пафос.

В случае с Агамемноном утрата воинского счастья и магическая несостоятельность и «неправедность» дальнейших боевых действий являют себя буквально с самого начала. Вся вторая песнь

А потеря колесницы для дворцовой армии значила неизмеримо больше, чем потеря десятка «бегунов» для варварской армии.

Есть интереснейшая, на мой взгляд, взаимосвязь между профессионализацией римской армии и переходом Рима от расширения границ к обороне завоеванного. Особо обращает на себя внимание и тенденция к варваризации римского лимеса, а затем и римской армии в целом. Римский легион был идеальной для своего времени боевой машиной; но в конечном счете легионы были вытеснены с исторической сцены варварскими дружинами, причем произошло это еще при жизни Западной империи.

Современные профессиональные армии позволяют буквально за несколько дней ликвидировать менее оснащенные вооруженные силы «третьих» стран. Так, хеттские колесницы до поры до времени тоже неплохо справлялись со слабо организованными и плохо вооруженными варварами, — стоило только тем выйти на равнину. Но практика уже показала полную беспомощность оснащенных самым современным и дорогостоящим оборудованием «структур безопасности» перед десятком «террористов».

Реальная проблема заключается в том, что любая «зона изобилия», организующая себя — для пущего удобства сограждан — исключительно по «старшей» модели, плодит вокруг себя окраинные элиты, которые не только чувствуют себя обделенными и обиженными, но и имеют под рукой бесконечный и дешевый человеческий ресурс: мириады «младших сыновей», которых нужно только вовремя и грамотно направить на нужный небоскреб.

В. Михайлин. Тропа звериных слов

«Илиады», вплоть до начала «Списка кораблей», посвящена магическому обоснованию этой несостоятельности. Сперва Агамемнону является сон о возможности взять Илион одним ударом и без участия Ахилла, — сон ложный, но волею Зевеса «прочитанный» Агамемноном и его военным советом как истинный и пророческий. Кроме того, обычно мудрый Нестор не просто не видит обманной природы сна, но особо подчеркивает, что сон не может быть не истинным, поскольку приснился он именно Агамемнону. Итак, Агамемнон здесь — источник обольщений и ложных надежд.

Затем Агамемнону приходит в голову довольно странная мысль «испытать» войско, объявив ему на общей сходке о разочаровании в возможности достичь цели похода и о желании поход прекратить, то есть фактически о собственной несостоятельности и неправомочности в качестве «фарнового» военного вождя. Остальные ба-силеи должны при этом отговорить бойцов слушаться Агамемнона и возжечь в них боевой пыл, — так сказать, от противного. Затея эта совершенно нелепа с прагматической точки зрения¹, но имеет глубокий ритуально-магистический смысл. Агамемнон не может не осознавать ущерба, нанесенного его «удаче» историей с Хрисеи-дой—Ахиллом—Брисеидой. Он не может начинать решающего боя с той ущербной удачей, которая у него осталась, какие бы вещие сны ему ни снились. Таким образом, уловка с ложным отказом от задуманного является, во-первых, проверкой «боевого духа» войска, того совокупного воинского фарна, который остался при ахейцах и сумма которого не вполне известна Агамемнону, и, во-вторых, попыткой «заново раздать» фарн — переадресовать его другим ба-силеям, среди которых даже за вычетом Ахилла осталось немало известных героев, и воспользоваться их собственными «резервами счастья».

Обращенная к войску речь Агамемнона весьма показательна. Как бы ни воспринимал сам Агамемнон то, что он говорит, он проговаривает четкую картину хаоса, в котором (по его вине) оказалось ахейское войско. Он говорит о Зевсе, уловившем его когда-то в тенета судьбы и заставившем затеять эту войну:

Ныне же злое прелыценье он совершил и велит мне В Аргос бесславным бежать, погубившему столько народа.

(II, 114-115)

Последнее искупается только славой. Чтобы выиграть войну и взять Илион, нужно либо самому быть героем, «младшим сыном»,

¹ И продолжает расцениваться как некая сюжетная несообразность даже и современными исследователями, см. [Клейн 1998]

Греки

готовым погибнуть ради славы и общего «победного» счастья, либо иметь таковых под рукой. Потому Агамемнон и обращается к ахейцам вералоутЕС, Арлос;, «ферапоны Аресовы»¹, — в надежде пробудить в них готовность к самопожертвованию.

Впрочем, он тут же переходит к теме «несчастливой судьбы», которая не позволила до сих пор и не позволит впредь ахейцам взять город. Главный образ, на котором держится весь пафос этой речи, — это образ гнили.

Древо у нас в кораблях изгнивает, канаты истлели; Дома и наши супруги, и наши любезные дети, Сетуя, нас ожидают...

(II, 135-137)

И веревки, и корабельное дерево здесь семантически значимы помимо прямых денотативных смыслов. О связи образа плетеной нити или веревки с образом судьбы сказано вполне достаточно (см.: [Онианз 1999]). Связь дерева (в том числе и как материала) с семантическими полями жертвы и судьбы была разобрана выше, в «скифском» разделе книги. В данном случае эта связь усугубляется тем обстоятельством, что речь идет не просто о дереве, а о дереве корабельном, то есть о средстве пересечения семантически весьма значимой водной преграды.

Итак, речь идет о пришедших в негодность, гнилых судьбах ахейцев, готовых променять свое адекватное воинской территории звание «ферапонов Ареса» на возвращение к домам, женам и детям, то есть открыто предпочесть долю старшего сына. Эти люди вдруг остро осознали ценность человеческой жизни, и в первую очередь

¹ Перевод Гнедича, «слуги Ареса», не совсем точен, ибо привязан к более позднему бытовому смыслу слова. Ферапон есть лицо, добровольно посвятившее себя герою или богу, его второе «я», готовое в любой момент слиться с ним, принеся себя в жертву. Так, Патрокл — ферапон Ахилла, но никоим образом не его слуга. Кстати, другое, также позднее понимание этого термина во многом и определило классическое греческое восприятие взаимоотношений Ахилла и Патрокла как гомосексуальных. Готовность пожертвовать собой ради своего Epoxmic. или tpcbuEVOc. входила в своеобразный воинский кодекс чести. Достаточно сказать, что беотийцы и элейцы ставили в бою гомосексуальных партнеров рядом друг с другом, явно эксплуатируя эту готовность к самопожертвованию (см.: Кхенофоит. Пир. 8, 34). Фиванский «священный отряд», который, единственный из всей фиванско-афинской армии, не отступил перед фалангой Филиппа II Македонского в битве при Херопее ни на шаг и лег на месте до последнего человека, весь состоял из гомосексуальных пар. Подробнее об этом см. в главе «Древнегреческая "игривая" культура...» данной книги и в монографии К. Дж. Довера «Греческая гомосексуальность» [Dover 1978]

В. Михайлин Тропа звериных слов

своей собственной, которая может быть продолжена в детях, земле и в семейном фарне. С таким воинством можно было бы отстоять родные города, но Илиона действительно никак не взять.

Стоит ли удивляться тому, что войско, едва услышав призыв Агамемнона, не оскорбляется в лучших чувствах, а как раз наоборот — бежит вышибать из-под кораблей подпоры и прочищать ведущие в полосу прибоя канальцы. Стоит ли удивляться тому, что уже после перехода судьбы — стараниями Одиссея — на сторону Агамемнона Терсит фактически повторяет Агамемнону в лицо те претензии, которые Ахилл уже высказал ему или еще выскажет через послов¹. И далее все происходит именно так, как должно: на место выбывшего Ахилла выдвигаются новые герои, вроде великолепного и неудержимого Диомеда, но всей Диомедовой удалью, вкупе с хитростью Одиссея и неколебимостью Теламонида Аякса, не переломить судьбы, которая отвернулась от ахейцев сразу после ухода Ахилла.

Кстати, вывернутая наизнанку ситуация Ахилла—Агамемнона возникает и по другую сторону «линии фронта» — после смерти Сарпедона и Патрокла, между Главком и Гектором. Гектор, статусный троянский муж (правда, при живом отце и царе Приаме), вынужден быть самым ярым из защитников Илиона. Правда, играет он при этом всегда «по правилам», предлагая противнику «взрослые» условия поединка: сперва Аяксу, позже Ахиллу. Аякс внемлет, и поединки между ним и Гектором с завидной регулярностью превращаются в «статусное испытание судеб». Ахилл, одержимый Wiooa после смерти Патрокла, ни о каком испытании судеб слышать не желает. Он сам — судьба, и статусные правила ему не указ. Между тем Гектор просит всего лишь о том, чтобы после его вероятной смерти Ахилл отдал тело родным Гектора для подобающих статусных похорон:

Тело лишь в дом возврати, чтоб Трояне меня и троянки, Честь воздавая последнюю, в доме огню приобщили.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒