 |
От сердца к сердцу. Пастеурелла пестис
|
|
|
|
От сердца к сердцу
Аспирант Уточкин ввел бланк в анализирующий компьютер. А за сто лет до этого…
– Просто уникум, – сказал профессор Ваулич. – Из нее мог бы получиться большой музыкант, но…
– Что‑ нибудь не так? – встревожился отец Риты.
– Ее ждет каторжный труд.
– Ну что вы… Для Риты это будет не труд, а удовольствие. Она так любит музыку. Правда, дочурка?
Шестилетняя Рита охотно кивнула.
День за днем просиживали отец с дочерью за купленным в рассрочку «Блютнером». В двенадцать лет Рита уже играла за первый курс консерватории, а в тринадцать захлопнула крышку рояля:
– Никогда, слышишь, никогда не прикоснусь больше к инструменту!
Школу Рита окончила с медалью. Ей было все равно, куда поступать, но только не в консерваторию! Родители выбрали для нее специальность «Электронные вычислительные машины» – модную и престижную.
Спустя пять лет Рита получила диплом инженера‑ программиста и распределение в проектно‑ конструкторское бюро. А еще через два года ее перевели в старшие инженеры, чему способствовал уникальный дар раскладывать в уме на гармоники сложнейшие звуковые колебания. «Наш спектроаналиэатор», – шутили друзья.
Рита не понимала, зачем вообще пользуются нотами: ведь музыка так естественно выражается на ясном и строгом языке математики. Она по‑ прежнему не прикасалась к роялю. Да и «Блютнер» давно перекочевал к другому, более удачливому вундеркинду. Но у нее появилось увлечение: переводить на машинный код фуги, мазурки, менуэты…
Заканчивался квартал, план, как всегда, горел. Справившись за полночь с программой, Рита выключила верхний свет, и машинный зал, погрузившись в полумрак, неожиданно напомнил ей Домский собор. Казалось, вот‑ вот со стен сорвутся звуки органной музыки. И Рита в самом деле уловила странную мелодию. Музыка была на грани слуховой галлюцинации, возникала как бы не извне, а изнутри, шла вразрез с незыблемыми правилами композиции.
|
|
|
Схватив подвернувшийся под руку лист бумаги, девушка начала бессознательно испещрять его символами. Музыка умолкла. Очнувшись, Рита увидела стандартный бланк программы, покрытый лишенными смысла каракулями.
«Совсем заработалась! » – с досадой подумала она, в то же время безуспешно пытаясь восстановить в памяти непостижимо прекрасные звуки, рожденные капризом фантазии.
По случайности бланк вместо мусорной корзины попал в архив.
Умер отец Риты, так и не осуществив мечту о выдающемся потомке. Спустя много лет умерла сама Рита, став перед этим мамой, бабушкой и прабабушкой плеяды очаровательных малышей. А наука все двигалась и двигалась…
Отшумели споры о внеземных цивилизациях: академик Славский, неопровержимо доказавший их существование, затем еще более неопровержимо доказал, что мы одиноки во Вселенной.
И все это время испорченный бланк лежал в архиве. Там его и обнаружил аспирант Уточкин, которого все, включая научного руководителя, считали абсолютно неспособным к науке. Так, собственно, и было. Способный человек, безусловно, не обратил бы внимания на бланк, покрытый бессмысленными каракулями. А Уточкин обратил и вопреки логике и строгим инструкциям о порядке расходования машинного времени ввел никудышный бланк в чрево анализирующего компьютера.
И услышал:
«Люди Земли! Мы обращаемся к вам из звездного далека на единственном языке, идущем от сердца к сердцу – языке музыки…»
Пастеурелла пестис
14 февраля 2004 года в 16. 00 по Гринвичу радиовещательные и телевизионные станции Земного шара, прервав свои обычные программы или включившись во внеурочное время, передали чрезвычайное сообщение ООН и ВОЗ – Всемирной организации здравоохранения. В течение суток перед этим все каналы связи – спутниковые и световодные – работали с предельной нагрузкой и были закрыты для частных переговоров, коммерческих сообщений, корреспонденций и т. п.: происходил интенсивный обмен информацией на высшем правительственном и межправительственном уровне.
|
|
|
Никогда прежде не принимались в столь спешном порядке, без дипломатических экивоков и бюрократической казуистики, решения, затрагивающие интересы всех стран, не предпринимались совместные, глобальные по масштабам, действия.
Еще никогда не удавалось в считанные часы погасить все – тлеющие и полыхающие пламенем – вооруженные конфликты, отказаться от взаимных претензий, забыть об амбициях…
И, наконец, еще ни разу в истории человечества не был заключен договор, который за несколько часов ратифицировали парламенты всех государств.
Три дня назад даже мысль о такой возможности показалась бы абсурдной. На полях сражений в Азии, Африке и Латинской Америке лилась кровь. Генеральный секретарь ООН тщетно призывал к сдержанности. Совет безопасности принимал решения, которым, увы, мало кто подчинялся…
А символический часовой механизм отсчитывал мгновения, и в одно из них…
– Не может быть… – прошептал Кен Дри, ординатор инфекционной больницы в городке Сент‑ Клу на юге Эстиврии. – Не может быть, – повторил он растерянно.
Кен только что подключил диагностические датчики к телу пациента, и на дисплее ЭВМ высветилось название болезни: «ЧУМА».
Последняя вспышка чумы была зарегистрирована двадцать лет назад. Считалось, что с ней, как в свое время с оспой, покончено навсегда.
Светограмму доктора Дри приняли в Женеве (где со дня основания ВОЗ – 7 апреля 1948 года – находилась штаб‑ квартира этой организации) около шести часов утра. К восьми в памяти компьютера накопилось уже более ста светограмм аналогичного содержания. К двенадцати их число перевалило за миллион. Стало ясно: начинается пандемия, какой еще не знала Земля. Пастеурелла пестис – чумной микроб – распространялся с быстротой космического корабля.
|
|
|
Вездесущие корреспонденты вынудили Генерального директора ВОЗ доктора Эльвиса Луцкого устроить пресс‑ конференцию. Его засыпали вопросами.
Корреспондент газеты «Вашингтон пост»:
– Господин генеральный директор, когда человечество впервые подверглось нападению чумы?
Луцкий:
– Первая пандемия, вошедшая в историю под названием «юстиниановой чумы», вспыхнула в шестом веке нашей эры в Византии и, охватив многие страны, истребила около ста миллионов людей, то есть более одной трети человечества.
Корреспондент агентства «Франс‑ пресс»:
– Как часто повторялись пандемии?
Луцкий:
– Вторая пандемия, так называемая «черная смерть», произошла в четырнадцатом веке, третья – в конце девятнадцатого. Менее крупные бедствия – эпидемии – наблюдались значительно чаще.
Корреспондент ТАСС:
– Какую социальную опасность, помимо угрозы жизням людей, представляют эпидемии чумы?
Луцкий:
– Вот пример из истории вашей страны. В сентябре 1771 года Москву охватило восстание – чумной бунт, которому способствовали безработица, голод, отсутствие медицинской помощи. Архиепископ Амвросий воспрепятствовал толпе обезумевших людей искать защиты от чумы у «чудотворной» иконы возле Варварских ворот Китай‑ города. Грянул набат, начался погром. Толпа ворвалась в Донской монастырь, Амвросия убили. Бунт был подавлен войсками.
Корреспондент ТАСС:
– Безработица, голод, отсутствие медицинской помощи – удел неимущих во многих странах современного мира. Не приведет ли все это к новому «чумному бунту»?
Луцкий:
– Ответ вне моей компетенции.
Корреспондент агентства «Киодо Цусин»:
– Не будет ли многоуважаемый доктор столь любезен сказать, какую угрозу для человечества, и в частности для Японии, с ее особенно высокой плотностью населения, представляет возникшая пандемия?
Луцкий:
– Нынешняя пандемия беспрецедентна. Мы думали, что располагаем эффективными средствами лечения, но штамм чумы приобрел радиоактивность. И убивает теперь не сама чума, а ее последствие – лучевая болезнь.
|
|
|
– Какие же меры принимает ВОЗ? – взволнованно выкрикнул корреспондент лондонской «Таймс».
Луцкий пожал плечами.
* * *
Представьте эллипсоид размером с галактику. В одном из полюсов эллипсоида – Солнце, в другом – звезда, близнец Солнца. Одна из девяти планет, обращающихся вокруг этой звезды, была бы двойником Земли. Но на ней отсутствуют даже низшие формы белковой жизни – она стерильна. Состав атмосферы тот же, что и на Земле, за единственным исключением: среди двухатомных молекул обычного кислорода гораздо чаще встречаются трехатомные молекулы озона. И хотя их концентрация не превышает десятых долей процента, этого достаточно, чтобы превратить воздух в яд, по сравнению с которым угарный газ кажется чем‑ то вроде табачного дыма.
Планета выглядит мертвой. Но в подкорковом океане клокочущей магмы чувствительные приборы обнаружили бы сеть пьезогравитационных линий с пульсирующими квадрупольными доменами в узловых точках. Проницательный ум обратил бы внимание на сходство ячеек этой сети с матрицами компьютера. А гений решил бы, что имеет дело с необычайной формой разумной жизни. И был бы прав. А если бы он сумел подключиться к нейронным цепям колоссального мозга, то стал бы свидетелем диалога:
– И все же контакт установлен.
– Но какой жестокой ценой!
– Жестокой? Для кого?
– Для человека.
– Да. Но не для человечества.
– А разве человечество это не люди?
– Интересы отдельного человека и даже миллионов людей – еще не интересы человечества. Другого же способа войти в контакт не оказалось.
– Но кто нас просил об этом?
* * *
Генеральный секретарь ООН отдыхал в своей загородной резиденции.
– Все ужасы позади, даже не верится… – сказал он склонившейся к нему жене и погладил платиновые пряди ее волос. – Бедный Эльвис! Какое счастье, что он настоял на своем и мы ввели в анализирующую ЭВМ Организации Объединенных Наций сигналы диагностических датчиков сразу от миллиарда заболевших чумой людей. И как жаль, что последним из них оказался он сам… Но до чего же вовремя мы получили этот подарок. Еще немного и… Словом, я думал…
– Войны, чума, а теперь еще этот контакт… Бедное человечество! – вздохнула жена.
|
|
|
