Разговор со студентами и труппой «Класс-Театра

После встречи с оппонентами по художественному чтению состоялся такой разговор.

А. П. Вас послушали посторонние люди, которые занимаются художественным чтением. Я бы хотела, чтобы младшая группа (студенты) отметила их самые впечатляющие высказывания. А всех остальных я попрошу подумать над следующим. Когда я была такая же молодая, как вы, училась в Вахтанговском училище, мне надо было сдавать экзамен по режиссуре, то есть проходить собеседование, отвечать на список вопросов. Это были 60-е годы. Я с 9 класса школы училась по системе Ершова. А в списке вопросов попадаются такие слова, которых в системе Ершова нет. Например, «зерно роли» или «темпо-ритм». И папа говорил, что это правильные термины, это должно быть в произведении театрального искусства, но технологически или по логике это то-то и то-то. И меня тогда очень впечатлили его слова: «Да, люди хотят, чтобы это было в произведении искусства, только они не знают ни как это назвать, ни как это сделать».

Итак, самое запомнившееся вам высказывание: «Это не художественное чтение». А чего слушатели хотели? Мы вовсе их дураками не считаем. Зрители на нашем просмотре что-то хотели, но не получили. Мы должны удовлетворять эти  требования с нашей техникой, с нашим знанием?

– Может быть, они хотели чему-то научиться?

А. П. Нет, вовсе они не хотели учиться. Вы в жизни будете сталкиваться с этим. И вам будут говорить: «Это художественное чтение, а это – нет». Что говорить на этот счёт? Потом одна из них, которая посмотрела «Три сестры», возмущалась: «Что это такое?! Ольга первая кричит на Наташу».

– Они хотели красочности, театральности.

– Они нас убеждали, что Пушкин писал совсем не об этом, значит, и здесь так же Чехов этого не писал.

– Философии не хватает и подтекста.

А. П. У нас плохо с философией? А вы помните, они вначале нам сказали, что мы им показали театр Яхонтова. Вот эти малыши – театр Яхонтова, не слабо, да? А, вы не знаете, кто такой Яхонтов?

– А почему тогда это не художественное чтение, если Яхонтов именно им и занимался?  

А. П. Это потому, что Яхонтов был одним из первых, кто делал спектакль из чтения. У него чтение было связано с креслом, с трубкой, с палкой, с цилиндром, было замешано на поведении. Это было лет 70 назад (смех). Вы что смеётесь-то? Вы знаете великих чтецов? Журавлёв, Кочерян, например? Влад, пожалуйста, образуйте их по истории театра.

Ещё что запомнилось из высказываний зрителей?

– Она замечательно читала Пушкина, но она его извратила!

А. П. Есть такие смешные люди, поедут в Михайловское, посидят на камне, где Пушкин сидел, и думают: тут-то с ними всё и случится. Или – я посмотрю на Керн – и тут же будет стихотворение. Понимаете, с чем вы всегда будете сталкиваться? Мы с Вячеславом Михайловичем обсудили этот диалог с удовольствием. И как выводы – у нас такая идейка. Я говорила предварительно слушателям наши позиции: зачем и чем мы занимаемся. Я говорила, что мы хотим слышать живую речь, видеть живого человека. Они говорят: «И мы хотим». А дальше нам с Букатовым кажется, что они хотят видеть живого человека, но как бы не совсем живого, чтобы он был художественным.

– Они хотят видеть некую рамку. У нас нет подачи рамки.

А. П. Правильно, В. Я им говорю, что это эскизы. «А-А-А, – говорят они, – Тогда понятно». А теперь попробуйте ответить на вопрос, чем отличается в исполнительской деятельности (хотя и в живописи тоже): фортепианной, скрипичной, актёрской, чтецкой – эскиз от законченного произведения.

– Точностью и уверенностью.

– Эскиз тоже может быть закончен.

А. П. Весь Шопен – это почти одни эскизы.

– Они говорили о целостности.

А. П. У Пикассо есть рисунок одной линией нарисованный. Это что, эскиз? Исполнительское искусство бесценно своей импровизационностью. Конечно, бывает – Бог послал, и ты импровизационно точно попал, так что ничего не изменишь, но в исполнительском искусстве не бывает, чтобы было точно от начала до конца. Всегда есть вариант эскизности, потому что исполнительское искусство построено на импровизации. Трудно представить, что на протяжении двух часов ты ни разу не ошибешься. Не бывает так, Смоктуновского почитайте. Эскизность мне представляется синонимом импровизационности. Поэтому для меня работа наших учеников очень ценна.

Я пристроилась к нашим критикам снизу, попросила их прочитать это стихотворение, и они нам прочитали. Глаза с поволокой. Старались очень честно переживать. Но кому и зачем читали, непонятно.

Помните, монолог Татьяны Лариной Онегину «Довольно, встаньте, я должна …». Я написала студентам массу глаголов: она мстит, она торжествует, прощается, раскрывает душу и т. д. и попросила их выбрать, что она делает. Ведь я-то понимаю, что каждый глагол влечёт за собою определённое поведение. Все в тупике. Затем ответы, что она делает все эти глаголы-действия по очереди то одно, то второе, то третье. Но когда попробовали, как она это делает, то получилась: дура набитая.

В конце концов, одна девочка, только что окончившая школу показала то, что мне и в голову не приходило. Она прочла монолог как урок. Получилась трагическая история человека, который не верит во взаимную любовь и счастье. Татьяна была немногословна и молчалива. А если она была молчалива, она хотела сказать что-то одно, простое, но оно не укладывалось в одно слово, и ей пришлось говорить долго, но говорила она что-то одно, простое. Если представить себе, что она вдруг растеклась мыслью по древу и стала рассказывать всё обо всём человеку, который её умоляет, стоит на коленях, готов хватать, лапать и всё такое, что получится? Там потрясающие стихи, и остановить их нельзя. Если ты понимаешь, что даёшь урок безнадежности, тогда (в исполнении) всё складывается очень хорошо.

А когда мы сказали оппонентам, что мы занимаемся техникой, они закричали: «Как? Техника потом, когда смысл открыт». Они не понимают, что техникой можно смысл открывать.