(в) Что может и что не может быть достигнуто при попытке решить основную задачу

(в) Что может и что не может быть достигнуто при попытке решить основную задачу

Поскольку нам действительно надлежит постичь человека в его целостности, мы должны отнестись к нему как к единственному и неповторимому индивиду. Все, что известно нам в общем, должно стать средством для познания некоей единственной в своем роде целостности. Познание отдельно взятого индивида невозможно, если мы не обладаем достаточными знаниями общего характера; но в каждом конкретном случае такое познание должно преодолевать пределы общих знаний, ибо должно служить выявлению некоей неповторимой целостности. Решить эту задачу до конца мы не в силах. Тем не менее, пытаясь обнаружить целостность как таковую, мы выявляем все новые и новые категории, которые при всей своей специфичности что‑ то значат и с более общей точки зрения; таким образом, поиск целостности получает все новые и новые импульсы – при том, что конечная цель все равно остается недостижимой. Итак, стоит процессу поиска целостности начаться, как он сразу же начинает оправдывать себя в формах все нового и нового частного знания. Дальше мы будем говорить именно о таком знании.

В нозологии мы не приходим к единичным, строго определенным единицам, но, движимые идеей нозологической единицы, отдаем предпочтение отдельным частным элементам и выделяем те из них, которые лучше всего подходят для наших диагностических целей. Наличие движущей идеи одновременно указывает на конкретные пробелы в искомом знании.

Также и в эйдологии человеческое «свойство» в каждом отдельном случае постигается в терминах неких четко определенных обобщенных форм, выступающих не столько как различные типологические характеристики бытия как такового, сколько как эталоны, по отношению к которым осуществляются конкретные оценки. Целостное «свойство» человека как таковое всегда ускользает от нас; но в связи с ним всегда затрагивается множество типологических моментов, с помощью которых это «свойство» удается отчасти представить в опосредованной форме.

В биографике мы пытаемся прийти к видению целого с точки зрения его изменчивости во времени, возраста, истории жизни, отдельных факторов (таких, как первое переживание, кризис и т. п. ).

Впрочем, все эти три типа попыток познания целого могут быть принципиально отвергнуты. Мы можем сказать, что нозологических единиц не существует, – соответственно, мы лишь гоняемся за призраками; далее, мы можем отрицать существование фундаментального совокупного «свойства» индивида – мы слышим лишь об обобщенных типах и частных факторах, а каждое постигнутое нами «свойство» есть лишь отдельный момент целого, а не само целое; наконец, мы можем утверждать, что и целостных биографий тоже не существует, а есть лишь случайные наборы фактических данных, состав которых в каждом отдельном случае субъективен и обусловливается конкретной задачей исследования. В конечном счете, жизнь есть всего лишь беспорядочное нагромождение происшествий, а отнюдь не связное, развивающееся целое. Из такого огульного отрицания всех трех подходов следует неизбежный вывод: если мы на что‑ то способны, то в лучшем случае на комбинирование случайным образом подобранных биографических фактов, на произвольные разъяснения типичных человеческих возможностей, на составление так называемых многомерных диагнозов.

Но отрицание в данном вопросе оправданно только перед лицом устойчивых и упорных притязаний на познание целого. Отрицание лишается оправдания, если оно не признает путей, по которым идеи ведут к обретению нового знания, – иными словами, если оно оставляет частности в виде разрозненного множества (которое может быть приведено в порядок только средствами одномерного рассудка), но не позволяет, воспользовавшись поддержкой идеи, увидеть в частностях компоненты некоей связной картины. Во всех случаях проблема по сути своей остается неизменной: речь должна идти не об экзистенции объекта, а об истинности идеи.

(г) Энтузиазм по поводу целостности и заблуждение, которым он чреват

Истинный, неподдельный энтузиазм всегда был движущим фактором в поиске целостности. Знание стремится к последним, конечным факторам, к глубинам жизни, к постижению истоков, по отношению к которым все прочее есть всего лишь следствие. Возникает вера в возможность познания природы вещей. Этот энтузиазм оправдан в той мере, в какой он постоянно подпитывается идеями. Но стоит решить, что целое познано, как энтузиазм сразу вырождается в догматическую узость. На место идей приходит бессмысленное подчинение всего многообразия явлений двум‑ трем категориям – таким, как нозологическая единица, конституция и т. п.

Когда дело доходит до представления общей психопатологической картины, этот ложный энтузиазм обнаруживает тенденцию исходить из целостности как из чего‑ то уже познанного; он начинает с личности как соматопсихического единства, принимает важнейшие нозологические единицы как некие не требующие обоснования данности и лишь после этого адаптирует все частности к изначально постулированной обобщенной схеме. Подобное представление психопатологической картины имеет свои преимущества – такие, как широкоохватность и простота; начав с наиболее существенного и важного, мы сразу возбуждаем в других неподдельный интерес. Недостаток же состоит в том, что мы не в силах выполнить первоначальные обещания. Частности сами по себе не выводятся из целого. Нам приходится удовлетворяться громкими декларациями; в то же время фундаментальные проблемы ускользают от нас, и мы утрачиваем готовность к исследованию чего бы то ни было с непредвзятых позиций. В свое время считалось, что целое можно, так сказать, взять штурмом, овладеть им раз и навсегда; но ныне мы уже понимаем, что стоит нам обойти этап методического и критически осмысленного структурирования частностей (то есть тот этап, когда мы обращаем внимание на все, что может и должно быть «схвачено» в процессе исследования), как мы непременно упремся в тупик без надежды найти новые, обещающие выходы и обречем себя на постоянное, до бесконечности, повторение одного и того же.