Функциональная интерпретация религии

При исследовании той цены, которую приходится платить за перенос молчаливо принимаемой гипотезы о функциональном единстве общества из области относительно небольших и относительно хорошо объединенных дописьменных групп на область более дифференцированных и, может быть, менее объединенных обществ, целесообразно рассмотреть труды социологов, в особенности тех из них, которые весьма щепетильны по отношению к тем методологическим предпосылкам, на которых они основываются. Рассматриваемый нами вопрос имеет некоторое значение и в более широком смысле, имея в виду распространение попытки применять к изучению развитых обществ без соответствующих модификаций понятия, сложившиеся при изучении дописьменных культур (этот же вопрос возникает при оценке переноса методов и техники исследования, но этой проблемы мы не будем здесь касаться).

Широкие внепространственные и вневедомственные обобщения относительно "интегративных функций религии" в значительной степени были получены из наблюдений, сделанных в дописьменных обществах, хотя, безусловно, и не только в них. Нередко случается, что ученые в области социальных наук молчаливо принимают результаты анализа религий дописьменных обществ и, экстраполируя их, приписывают интегральной функции религии вообще. А отсюда уже совсем недалеко до нижеследующих утверждений: "Причина, по которой религия является необходимой, по-видимому, заключается в том, что человеческое общество приобретает свое единство прежде всего благодаря тому, что некоторые высшие ценности и цели оказываются общими у членов этого общества. Хотя эти цели и ценности являются субъективными, они влияют на поведение, и их интегрированность делает возможным функционирование данного общества как единой системы".

В очень развитых обществах, построенных на базе научной технологии, священники постепенно теряют свой статус, так как священная традиция и сверхъестественное отодвигаются на задний план... (но) ни однообщество не оказалось секуляризованным до такой степени, чтобы полностью устранить веру в трансцендентальные цели и сверхъестественные сущности. Даже в секуляризованном обществе должна существовать некоторая система, служащая для интеграции высших ценностей, для их ритуалистического выражения и для эмоционального приспособления индивида, связанного с разочарованием, смертью или несчастьем.

Исходя из дюркгеймовского подхода к религии, который у него основывался прежде всего на изучении дописьменных обществ, эти авторы стремятся выделить только явно интегрированные следствия религии и игнорируют ее возможные дезинтегративные следствия в определенных типах социальных структур. Однако рассмотрим следующие хорошо известные факты и зададим несколько вопросов данной теории.

1. Когда в одном и том же обществе существуют различные религии, в обществе часто имеет место глубокий конфликт между различными религиозными группами (достаточно только рассмотреть громадную литературу о религиозных конфликтах в европейских обществах). В каком же смысле тогда религия вносит свой вклад в интеграцию тех многочисленных обществ, где существуют различные религии?
2. Очевидно, что "человеческое общество достигает своего единства" (коль скоро оно обнаруживает это единство) прежде всего благодаря тому, что основные ценности и цели оказываются общими для его членов. Но где доказательство того, что нерелигиозные люди, скажем, в американском обществе, в меньшей мере разделяют общие "ценности и цели", чем люди, преданные религиозным доктринам?
3. В каком смысле религия вносит свой вклад в интеграцию больших обществ, если содержание ее доктрины и ценностей противоречит содержанию других, нерелигиозных, ценностей, которых придерживаются многие люди в том же самом обществе? Укажем, например, на конфликт между католической церковью, выступившей против законодательной регламентации детского труда, и светскими ценностями, препятствующими эксплуатации труда подростков. Можно указать также на резко отличные оценки контроля рождаемости, которые имеются у различных групп в нашем обществе.

Этот список весьма банальных фактов относительно роли религии в современных цивилизованных обществах мог бы быть сильно увеличен, и все эти факты, безусловно, хорошо известны тем антропологам и социологам-функционалистам, которые описывают религию в качестве интегративной силы, никак не ограничивая при этом диапазон социальных структур, для которого данное положение является справедливым. Вполне возможно, что теоретическая ориентация, вынесенная из исследований дописьменных обществ, помешала этим исследователям видеть столь наглядные во всех иных случаях факты о функциональной роли религии в полирелигиозных обществах. Может быть, именно этот перенос гипотезы функционального единства привел к зачеркиванию всей истории религиозных войн, инквизиции (которая разъединяла людей в одном обществе вслед за другим), смертельных конфликтов между религиозными группами. Как бы там ни было, фактом остается то, что защитники данной точки зрения игнорируют весь этот превосходно известный материал и предпочитают ему примеры, взятые из исследования религии в дописьменных обществах. Вторым поразительным фактом является то, что в статье, цитированной нами выше, в которой говорится о "религии, создающей интеграцию общества с помощью чувств, верований и ритуала", в то же самое время ни слова не упоминается о возможной разделяющей роли религии.

Тезис об интегративной функции религии мог бы, конечно, означать, что религия обеспечивает интеграцию тех, кто верит в те же самые религиозные ценности. Однако маловероятно, что защитники этого тезиса исходят из такого его толкования, так как это было бы просто равносильно утверждению, что интеграция общества обеспечивается любой формой единодушия по любым совокупностям ценностей.

Все это еще раз иллюстрирует опасность принятия гипотезы функционального единства, которая может быть вполне разумным приближением при описании некоторых дописьменных обществ, в качестве составной части некоторой прямо не формулируемой модели обобщенного функционального анализа. Как правило, в дописьменных обществах имеется только одна господствующая религиозная система, так что, абстрагируясь от отдельных лиц с отклоняющимся поведением, количество членов данного общества и количество членов религиозной общины фактически совпадают. Очевидно, что в социальной структуре этого типа общая совокупность религиозных ценностей в качестве одного из своих следствий может иметь усиление общих чувств и социальной интеграции. Но распространить данное положение на другие типы общества было бы весьма затруднительно.

Мы еще будем иметь возможность вернуться к другим теоретическим следствиям современного функционального анализа религии, но сейчас и вышеизложенного достаточно, чтобы показать, какую опасность таит в себе принятие никак не ограниченного постулата функционального единства. Вопрос о единстве в обществе в целом не может решаться априорно. Это вопрос фактов, а не мнений. К основным положениям теории функционального анализа следует отнести требование определения социальных единиц, для которых данное социальное или культурное явление оказывается функциональным. В ней должна быть специально предусмотрена возможность того, что некоторое социальное явление может иметь различные последствия, функциональные и дисфункциональные, для индивидов, подгрупп и для более широкой социальной структуры и культуры.