Ясин Е. Приживется ли демократия в России?

Т.И. Заславская.

Динамика социально-групповой струк­туры (БРЭ).

Главная функция социальной структуры в развитии и функциони­ровании общества состоит в таком рас­пределении статусов и ролей между разными группами и категориями граж­дан, которое способствует максимизации общего результата жизнедеятельности общества, создаёт предпосылки для рас­ширенного воспроизводства его челове­ческого потенциала. Наиболее эффек­тивна такая структура, которая обеспе­чивает: зависимость жизненных шансов граждан на самореализацию прежде все­го от их личных способностей и усилий; распределение материальных и социаль­ных благ, поощряющее более сложные, ответственные и значимые для общест­ва формы деятельности; свободу выбо­ра индивидуальных путей продвижения в социальном пространстве; интенсивную трудовую и социальную мобильность граждан с преобладанием её восходяще­го направления над нисходящим. Удовлетворение этих требований к социаль­ной структуре предполагает: условия, обеспечивающие реальную конкурент­ность восходящей мобильности граждан в зависимости от эффективности их уси­лий; многомерность социально-страти­фикационного пространства, создающую широкий выбор путей социального про­движения; умеренную депривацию низ­ших слоев общества, относительный ха­рактер бедности, которая не переходит в нищету; оптимальную дифференциа­цию социальных статусов, поддержи­вающую стремление к преуспеванию, но не создающую острой социальной на­пряжённости; минимальную зависимость социальных статусов от изначального неравенства жизненных шансов, связан­ного с унаследованными, а не обретён­ными собственной активностью качества­ми граждан (полом, возрастом, местом рождения, национальностью, социаль­ным происхождением и т. п.). Реформы 1990-х гг. были призваны способство­вать улучшению социальной структуры именно в названных направлениях, но в действительности происшедшие в струк­туре общества сдвиги носили противо­речивый характер.

К нач. 21 в. сов. модель социальной стратификации полностью разрушена, новая же её модель находится в стадии становления. Административные и со­словные методы регулирования социаль­но-иерархических отношений постепенно вытесняются рыночными. Соответствен­но кланово-сословный принцип струк­туризации общества постепенно сменя­ется классовым принципом, основанным на расхождении интересов наёмных ра­ботников и собственников, мелких и средних предпринимателей и собствен­ников крупного капитала, работников низкой и средней квалификации и высо­ких профессионалов. Единый общерос­сийский рынок труда пока ещё только формируется. Поэтому в разных сегмен­тах общества и разных регионах страны действуют более или менее независимые системы социальной стратификации.

Существенно изменилась сравнитель­ная значимость разных ресурсов в фор­мировании социальных статусов. Если 15-20 лет назад в сфере формирования статусов решающую роль играли адми­нистративно-должностные ресурсы, свя­занные с местом в управлении экономи­кой и обществом, то теперь их заметно потеснили экономические ресурсы. Глав­ным фактором стратификации социаль­ных групп и слоев стала дифференциа­ция материального благосостояния - уровня доходов и масштабов собствен­ности. В современной стратификации рос. общества определяющими показателями стали богатство и власть. Таким обра­зом, стратификационное пространство изменилось, по при этом не стало более «объёмным» и многомерным. Постматериальные ценности, связанные с профес­сионализмом и духовным развитием лич­ности, вытесняются первичными и более примитивными ценностями. По сравне­нию с собственностью, доходами и долж­ностным положением социальные и осо­бенно культурные ресурсы граждан (уровень образования, квалификация, личная одарённость, творческое отно­шение к труду) учитываются в форми­ровании статусов индивидов и групп пока минимально. Тем не менее, как по­казывают исследования, в динамике на­мечается некоторая тенденция к повы­шению значения культурных ресурсов.

Изменилась общая стратификационная модель рос. общества, определяемая про­порциями распределения населения меж­ду верхними, средними и нижними слоя­ми. В СССР она была близка к модели современных западных обществ: отно­сительно небольшая верхушка (номен­клатура и её окружение), массивный средний слой (интеллигенция, квалифи­цированные работники умственного и физического труда) и значительно мень­ший нижний слой (рабочие и крестьяне без квалификации). В ходе экономиче­ских реформ социальный статус мень­шей части среднего слоя резко повы­сился, а большей его части снизился, в результате чего стратификационная мо­дель в целом «осела» вниз.

В реформирующемся рос. обществе нач. 21 в. просматриваются 6 иерархи­ческих слоев, или страт. Высший слой представлен господствующей и правя­щей элитами, численность которых со­ставляет доли процента населения, в то время как находящиеся в их распоря­жении ресурсы сравнимы с ресурсами остального общества.

Второе место в социальной иерархии занимает субэлита, или верхний слой, состоящий из высших чиновников, генералитета силовых структур, собственников и менеджеров крупных предприятий, банков и фирм, наиболее преуспевающей части культурной элиты. Его составляют 5-6% населения и такая же доля россиян, занятых в экономике.

Между верхними и нижними слоями располагается не очень массовый и социально гетерогенный средний слой, на долю которого приходится 10-12% россиян и 13-15% занятых в экономике. К современному среднему слою России причисляются: высшие и ере, офицеры, среднее звено гос. служащих, мелкие и средние предприниматели, директора небольших гос. предприятий, менеджеры частного сектора, высококвалифицированная и востребованная часть профессионалов (интеллектуалов). Эти социальные группы в целом отличаются инициативой, самостоятельностью и дееспособностью. Сравнительно высокий ресурсный потенциал позволяет представителям успешно адаптироваться к социально-экономической ситуации.

Слой, расположенный ниже сред является самым массовым: к нему относятся 65-70% занятых в экономике и ок. 50% всех граждан. В его составе подавляющее большинство специалистов массовых профессий (инженеров, учителей, врачей и др.), служащих, индустриальных рабочих, фермеров, работников торговли и сферы обслуживания и др. В силу количественного преобладания этого слоя и представительства в нём многообразных видов деятельности его можно назвать базовым.

Ещё ниже находится слой, к которым принадлежат менее квалифицированная часть рабочих и служащих, значительная часть крестьян, лица без профессий, хронические безработные, а также большинство пенсионеров и инвалидов, обладающих минимальными средствами к жизни. Этот слой охватывает ок. 30% населения, но только 12% занятых в экономике.

Замыкает стратификационную шкалу России обширное социальное дно, в состав которого входит примерно 5% населения. Это люди, фактически исключенные из общества, - алкоголики, наркоманы, нищие, бомжи, бродяги, проститутки, беспризорные дети и подростки и пр. не имеющие формального статуса, постоянной работы, а часто и крыши над головой. Они живут по собственным правилам, во многом противоречащим как моральным, так и формально-правовым нормам.

В результате институциональных реформ 1990-х гг. многократно увеличились социальные дистанции, разделяющие слои общества, углубилась экономическая и социальная поляризация общества. В нач. 1991 денежные доходы20% самых обеспеченных семей превышали доходы 20% наименее обеспеченных в 2,8 раза, а в 2001 этот раз­рыв составил 8 раз. Разрыв же в дохо­дах массовых слоев и верхушки рос. общества увеличился до 30 раз. За годы реформ в стране успела сформировать­ся специфическая культура бедности, циклически замкнутая на собственное воспроизводство и не формирующая у молодых поколений достижительных установок и ценностей.

Углубление социальной дифферен­циации проходило на фоне падения ре­альных доходов населения. В 1992-95 средняя реальная заработная плата рос­сиянина снизилась в 3 раза, а средний денежный доход - в 2 раза. Причём эти процессы сопровождались беспрецедент­ным ростом неплатежей по заработной плате, пенсиям и социальным пособиям. В 1996-97 наметилась некоторая тенден­ция к росту доходов, но финансово-эко­номический кризис 1998 её прервал. Последующие годы ознаменовались по­степенным сглаживанием ситуации, но в дек. 2001 средний уровень реальной заработной платы россиян всё ещё со­ставлял 41%, а реального душевого дохо­да - 52% от уровня дек. 1991. За период 2002-03 эти показатели возросли, хотя уровень 1991 ещё не достигнут. По дан­ным Института социально-экономиче­ских проблем народонаселения (ИСЭПН РАН), в нач. 21 в. в России насчитыва­ется 36 млн. граждан, живущих ниже черты бедности, причём сама эта черта проведена гораздо ниже уровня, приня­того в 1991. Бедные составляют четверть населения России. В их составе появи­лась качественно новая группа, пред­ставленная семьями из двух работников с 1-2 детьми. Из общего количества де­тей в бедных семьях живёт половина. Есть в России и «регионы сплошной бед­ности», где к бедным относятся более 70% семей. Ключевую роль в распростране­нии бедности сыграли снижение уровня занятости трудоспособного населения, значительный рост доли низкооплачи­ваемых работников, а также ограниче­ние доступа бедных (с зарплатой ниже прожиточного минимума) к социальным трансфертам и бесплатным социальным услугам.

Ускоренный процесс социальной диф­ференциации рос. общества связан со сменой механизмов распределения до­ходов - от планово-административного к частно-конкурентному. Формирование личных доходов граждан в 1990-х гг. проходило под влиянием многих неза­висимо действующих факторов, в т.ч. механизмов становящихся рынков тру­да, капитала, услуг, инвестиций, меняю­щейся социальной политики государст­ва, а также личных стратегий разных групп россиян в сферах труда и занято­сти. Экономическая дифференциация населения проявляется в резких разли­чиях между доходами работодателей и наёмных работников, работников част­ных фирм и гос. предприятий, сырье­вых и перерабатывающих отраслей экономики. Кроме того, усилилась поляри­зация уровней благосостояния жителей города и села, мегаполисов и малых го­родских поселений, а также разных ре­гионов страны. Следствием этого стали мощные потоки миграции, направлен­ные из северо-восточных районов стра­ны в юго-западные. В связи со слабо­стью социальной политики государства в эти годы намного увеличилась зависи­мость доходов от таких качеств граждан, изменить которые они не могут (пол, возраст, национальность, социальное про­исхождение, здоровье). Сильнее других от реформ пострадали неполные семьи, дети-сироты, инвалиды, жители моно-­отраслевых городов и сельской глубин­ки. Особенно важным фактором соци­альной дифференциации стал возраст: шансы молодёжи на социальное про­движение существенно выросли, а по­ложение пожилых и престарелых граж­дан ухудшилось.

Для социально активной части росси­ян 1-я пол. 1990-х гг. ознаменовалась существенным ростом восходящей мо­бильности. Возросла роль образования как средства повышения социального статуса. Значительно увеличился спрос на квалифицированные образовательные услуги, обучение в лучших, пользую­щихся престижем университетах. Под­нялась готовность россиян платить за собственное образование и образование детей. Однако повышение социального статуса меньшинства произошло на фо­не нисходящей мобильности большин­ства, связанной с упадком мн. городов, районов и отраслей хозяйства, усилени­ем конкуренции за рабочие места, появ­лением явной безработицы. К тому же со 2-й пол. 1990-х гг. элита и верхний слой стали всё более «закрываться», восходящая социальная мобильность из нижних и средних слоев заметно умень­шилась.

Тем не менее, большинство россиян адаптировались к новым условиям. По данным ВЦИОМ, с 1999 по 2003 доля тех, кто в осн. приспособились к пере­менам, увеличилась с 61 до 72%. Стало значительно меньше тех, кто считают своё материальное положение плохим, определённо недовольны жизнью, испы­тывают напряжение, страх или тоску. Если в 1999 они составляли примерно 60% опрошенных, то в 2002 - около 40%. Однако более чем в половине случаев адаптация россиян носит вынужденный, а не добровольный характер и сочетает­ся с сужением, а не расширением сферы индивидуальной свободы. Иными сло­вами, люди привыкают к худшим усло­виям и постепенно с ними смиряются. Не так мало и тех, кто считают, что ни­когда не смогут приспособиться к но­вым условиям, их насчитывается 25%. При этом недовольство россиян своим положением носит преимущественно пас­сивный характер и редко проявляется в открытом социальном протесте, по­скольку большинство из них пока ощущают себя не столько свободными гражданами, сколько зависимыми подданными государства.

Общий итог изменения социальной. структуры России под влиянием ституциональных реформ противоречив. С одной стороны, рыночные реформы активизировали общество, повысили экономическую самостоятельность граждан их ответственность за собственную судь­бу. Интенсифицировалась образователь­ная активность части молодёжи, расши­рились её жизненные шансы. С другой стороны, способность социальной струк­туры интегрировать разные элементы общества и стимулировать конструк­тивную активность большинства граж­дан скорее снижается, чем повышается. Увеличение разрыва между элитой и массовыми слоями общества способст­вует росту социальной и политической инертности россиян, подрывает способ­ность к мобилизации общества для ре­шения общих задач.

Динамика человеческого потенциала. Демографический компонент человече­ского потенциала России в 1991-2001 изменился в неблагоприятную сторо­ну. Прежде всего намного усилился процесс естественной убыли населения; в сложном положении находится инсти­тут семьи; заметно ухудшились условия жизни, влияющие на здоровье населе­ния. За последние 10-15 лет демогра­фическая основа роста человеческого потенциала России оказалась серьёзно подорванной и находится под угрозой.

Социально-экономический компонент этого потенциала имеет две составляю­щие - трудовую и потребительскую. Применительно к первой в России в рас­сматриваемый период наблюдалось со­кращение экономически активного насе­ления (на 4,5%), уменьшение численно­сти занятых в народном хозяйстве (на 9,2%), а также нарушение возрастного соотношения работников, когда в одних отраслях возник «дефицит смены поко­лений», а в других - избыток трудоспо­собной молодёжи. Интенсивное сокра­щение количества рабочих мест приве­ло к возникновению многочисленных очагов застойной безработицы, ведущей к социальной деградации населения. Без­работица выросла с 5% экономически активного населения в 1992 до 13,3% в 1998 и сократилась до 8% в 2003. При этом многим специалистам и рабочим пришлось сменить высококвалифици­рованные занятия и профессии на менее квалифицированные. Таким образом, су­щественная часть трудового потенциала общества в новых условиях оказалась невостребованной. Что касается потре­бительской составляющей социально-эко­номического потенциала россиян, то её динамика ясна из описанных выше тен­денций изменения социальной структу­ры - снижения уровня жизни, распро­странения бедности.

Ясин Е. Приживется ли демократия в России?

Бедность и неравенство

 

Существует, пожалуй, общее убеждение, что демократия — удел достаточно богатых стран. По нынешним условиям надо иметь ду­шевой ВВП примерно на уровне 15 тыс. долларов в год. В Рос­сии сейчас, по паритету покупательной способности (ППС), — 8,0-8,5 тыс. долларов. Ф. Закария считает, что демократия стано­вится жизнеспособной, начиная со среднегодового дохода в 6000 долларов (Закария 2004:64). Конечно, это условная цифра, «средняя температура по больнице». Устойчиво демократических стран с ме­ньшим доходом очень мало (например Индия).

Главная же проблема — бедность и неравенство. Если доля бедных в общей численности населения высока и велика дифферен­циация по доходам и материальной обеспеченности, то, конечно, возможности укоренения демократических ценностей будут огра­ниченны. Повседневные материальные заботы будут превалиро­вать над оценкой свободы, равенство и социальная справедливость будут иметь приоритет перед политическими правами и свобода­ми, включая право частной собственности. Тем более это верно, учитывая охарактеризованный выше менталитет россиян. Явное или завуалированное пренебрежение интересами большинства на­селения, а иногда и прямое их подавление, неизбежны для поддер­жания порядка и спокойствия в обществе. Но если игнорируется во­ля большинства, о какой демократии может идти речь?

Мера и профиль бедности.

Казалось бы, если признать справедливость этих утверждений, о де­мократии в России говорить рано. Но, во-первых, зависимость меж­ду материальным достатком и масштабами неравенства, с одной стороны, и готовностью разделять демократические ценности — с другой, далеко не так прямолинейна, как можно было бы поду­мать. Пример Индии говорит о многом, хотя значительная часть на­селения из общественной жизни там просто исключена (эксклюзия очень высока).

Во-вторых, надо объективно оценить меру бедности и нера­венства в современной России. Как только вопрос ставится таким образом, по крайней мере относительно бедности, мы сразу обнару­живаем, что есть ряд показателей для ее оценки. Они весьма разли­чаются по значениям, и мы либо должны посчитать их все и как-то взвесить, либо выбрать какой-то один с учетом наших вкусов и ми­ровоззрения.

Так, в 2000 году, по официальным данным, в России доля бедных в общей численности населения составляла 28,9% или 41,9 млн. человек, но по методике, рекомендованной Всемирным банком (Всемирный банк 20046:122),те же показатели были равны соответственно 35,9% и 52,1 млн. человека. Если брать за основу принятые международные критерии оценки бедности, то показате­ли будут такие (пересчет по ППС):

Таблица 12.3. БЕДНОСТЬ В РОССИИ ПО РАЗЛИЧНЫМ КРИТЕРИЯМ ОЦЕНКИ, 2000

Порог бедности, доходы на человека, доллар в день	Индекс уровня бедности	Количество бедных, млн. человек
1,075	1,8	2,6
2,15	12,8	18,5
4,3	46,5	67,4

(Уровень бедности — отношение численности имеющих среднедушевой доход ниже прожиточно­го минимума ко всему населению).

 

Заметим, что первый критерий применяется для наименее разви­тых стран в жарком климате. Для наших климатических условий более приемлем второй критерий. На 2002 год по оценке Всемирного банка черта бедности по ППС в России составила 3,54 доллара в день. Ей соответствуют показатели уровня бедности и количества бедных, приведенные в таблице 12.4.

Таблица 12.4. БЕДНОСТЬ В РОССИИ ПО ОЦЕНКАМ ВСЕМИРНОГО БАНКА И ОФИЦИАЛЬНЫМ ОЦЕНКАМ, 1997-2002 годах

Индекс уровня бедности
Официальная оценка	20,7	23,3	28,3	28,9	27,3	25,0
Рекомендованная методология	24,1	31,4	41,5	35,9	26,2	19,6
Количество бедных, млн. человек
Официальная оценка	30,3	34,0	41,2	41,9	39,4	35,8
Рекомендованная методология	35,3	45,8	60,5	52,1	37,8	28,1

 

Приведенных цифр мы и будем придерживаться. Но надо иметь в виду, что, по данным Л. Овчаровой, оценка уровня бедно­сти, сделанная на основе бюджетных обследований по показателю доходов в 2000 году, составила 49,3%. Если отталкиваться от объема располагаемых ресурсов (здесь к денежным доходам добавляются натуральные поступления от личных подсобных хозяйств, дотации и льготы), оценка снизится до 40% (Овчарова 2002:5). О. Шкаратан принимает международную черту бедности — 4 доллара в день, и, по его подсчетам, уровень бедности для России в 2002 году повы­шается до 80-85% (Шкаратан 2004:8).

Л. Овчарова также приводит рассчитанные по данным Rus­sian Longitudinal Monitoring Survey (RLMS) за 2000 год уровни по­стоянной бедности в течение пяти лет — 10-13% и в течение восьми лет — 5-7%. Это очень важные показатели. Они характеризуют мас­штабы социальной эксклюзии.

Эксклюзия означает «привыкание значительной части на­ших соотечественников к бедности, включение их в культуру бед­ности... Чувство безнадежности, апатии, суженное воспроизвод­ство потребностей — типичные качества этого социального дна... Сама возможность развития общества с неуклонно растущим слоем социально исключенных весьма сомнительна. Увеличи­вающаяся масса таких людей делает общество социально разоб­щенным» (Там же, 8-9).

Н. Тихонова также отмечает важность этого явления: «Если человек из положения сирого и убогого за пять-семь лет не выка­рабкался, то к нему теряется всякий интерес. Меняется структура социальных контактов. Иначе говоря, человек становится изгоем. Таких изгоев в России — 12 миллионов (что примерно совпадает с оценкой Л. Овчаровой (Овчарова 2004:39) — Е.Я.). Это не бомжи. Это нормальные люди, которые пытаются свести концы с концами. Наиболее типичные представители этого слоя — беженцы. Их шан­сы на полноценное включение в общество практически равны ну­лю... Это реальная проблема катастрофического характера, кото­рой никто не занимается» (Новая газета. 2004. 29 апреля). Для демократии нынешнее поколение социально исключенных потеря­но: оно обычно не участвует в общественной жизни и не предста­вляет угрозы для стабильности, так как политически пассивно. Но у этих семей есть дети, которые зачастую бросают школу, становят­ся беспризорниками, а через 5-10 лет образуют массу «неквалифи­цированных, но амбициозных и озлобленных молодых людей» (Там же, 8). Они либо опустятся на дно вслед за родителями, либо будут пополнять криминальную сферу.

В России профиль бедности включает также сельскую мест­ность и города с населением до 20 тыс. человек. Село дает показатель уровня бедности 30,4% против 19,6% в среднем; в малых городах бедных около 25%. В селах живут 45% всех российских бедных, еще 12% — в малых городах (Всемирный банк 20046:61).

По возрастным группам наиболее бедными в России, как ни странно на первый взгляд, являются дети младше 16 лет: уровень бедности — 26,7% против 18,8% у работающих и 15,1 % у пожилых. Наибольшую долю в числе бедных составляют члены работающих семей с низкой зарплатой, главным образом занятые в бюджетной сфере. Это видно из таблицы 12.5.

Таблица 12.5. РАБОТНИКИ С МЕСЯЧНОЙ ЗАРПЛАТОЙ НИЖЕ ПРОЖИТОЧНОГО МИНИМУМА, %

Промышленность	32,5	26,5	18,9
Сельское хозяйство	80,2	82,0	75,0
Строительство	27,8	29,3	18,7
Транспорт	15,5	19,2	11,5
Здравоохранение	63,7	67,2	38,8
Образование	64.6	70,5	41,4
Культура	70,8	72,2	51,2
Наука	53,7	49,6	21,6

 

Мы видим, что наихудшее положение сложилось в здраво­охранении, образовании и культуре. В науке дело несколько попра­вилось к 2002 году, но все равно недостаточно.

Для России характерно, что значительная доля населения от­носится к категории «почти бедных» (их доходы не намного выше прожиточного минимума) — 9,3%. С другой стороны, глубина бед­ности (отклонение средней величины дохода бедных от прожиточ­ного минимума) тоже сравнительно невелика — 5,1%.

Надо также учесть теневые доходы. Официально признано, что они составляют не менее 25% формально начисленной зарпла­ты (Овчарова 2004:28). Другая оценка: в 1999 году официальная зар­плата составляла 36,3% доходов домохозяйств, а с учетом ее скры­той части — 65% (Там же, 21). Но мы не знаем, как распределяются теневые доходы — в пользу бедных или богатых.

Доходы и расходы

 

Таблица 12.6. СООТНОШЕНИЕ ДЕНЕЖНЫХ ДОХОДОВ И РАСХОДОВ НАСЕЛЕНИЯ РОССИИ, 2000, % от числа обследованных семей

Децильные группы	Доходы ниже расходов	Соответствуют	Доходы выше расходов
1 (самые бедные)
10 (самые богатые)
Итого

Источник: Овчарова 2004:28 (по данным RLMS).

Монотонность, с которой убывает пре­вышение расходов над доходами по ме­ре роста состоятельности семей, наводит на мысль о том, что, чем люди беднее, тем выше у них доля теневых доходов. Точно так же с ростом состоятельности растут сбережения. Однако не исключе­но, что богатые больше, чем бедные, скрывают и доходы, и расходы. В то же время в докладе Всемирного банка при­водятся результаты обследования домо­хозяйств в Пакистане: богатые занижа­ют доходы на 50%, тогда как среднее занижение доходов составляет 25% (World Bank 2004:41). Возможно, это различия в культуре.

За 1999-2002 годы в России произошло резкое сокращение основных показателей бедности — примерно вдвое. Теперь поста­влена задача сократить бедность еще вдвое за последующие три го­да. Задача очень непростая. Но даже если она будет решена за более продолжительный срок, то уже при уровне в 12-15% бедность пе­рестанет быть препятствием для демократизации России.

Неравенство

У нас считается общепризнанным, что в России уровень неравен­ства очень высок, в 3-4 раза выше, чем в Европе. Выводы доклада Всемирного банка иные: «В сравнении с другими развивающимися странами со средним уровнем доходов уровень неравенства в Рос­сии является умеренным» (Всемирный банк 20046:72). Чтобы под­твердить это, в таблице 12.7 мы приводим данные о коэффициенте Джини (степени отклонения фактического распределения доходов от абсолютно равного их распределения между жителями страны), которым обычно измеряют неравенство и распределение доходов, и доле доходов по 20-процентным группам в ряде стран.

На самом деле проблема заключается в резком переломе в ра­спределении доходов, который произошел в 90-х годах. В 1992 году, по официальным данным, коэффициент Джини у нас составлял 26%, а в 2002 году — 40%. По данным RLMS он подскочил с 37% в 1992 году до 46% в 1994-м и к 2002 году снизился до 42%. А по рас­четам Всемирного банка с поправкой на различия в ценах по регио­нам в 2002 году он снизился даже до 35%. Другой показатель — ко­эффициент фондов (децильный коэффициент дифференциации доходов — показатель отношения доходов 10% самых богатых к до­ходам 10% самых бедных) — до реформ составлял 4,9, сейчас уже несколько лет, по официальным данным, составляет 14-14,5 (уро­вень США), а по расчетам, основанным на данных RLMS, — до 20 (Овчарова 2004:19). Другие исследователи дают еще более высокие цифры, но обычно используют менее представительные выборки.

Таблица 12.7. СТЕПЕНЬ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАССЛОЕНИЯ. %

	Коэффициент Джини	Доля доходов, приходящихся на каждую из 20% доходных групп
Великобритания, 1991	36,1	6,6	11,5	16,3	22,7	43,0
Латвия, 1998	32,4	7,6	12,9	17,1	22,1	40,3
Словения, 1995	26,8	8,4	14,3	18,5	23,4	35,6
Россия, 1999	39,4	6,2	10,6	14,9	21,0	47,3
Казахстан, 1998	34,7	6,1	10,4	16,4	25,0	42,1
Киргизия, 1998	43,2	4,9,	9,5	14,5	22,5	48,6
Китай, 1998	40,3	5,9	10,2	15,1	22,2	46,6
Бразилия, 1996	60,0	2,5	5,5	10,0	18,3	63,8
Мексика, 1995	53,7	3,6	7,2	11,8	19,2	58,2
США, 1997	40,8	5.2	10,5	15,6	22.4	46,4
Канада, 1994	31,5	7,5	12,9	17,2	23,0	39,3

Источник: Овчарова, 2004: 20.

 

Так или иначе, проблема социального неравенства как пре­пятствия к демократизации России представляется преувеличен­ной. Конечно, переход от социалистической уравниловки к ранне-капиталистическому разрыву между уровнями благосостояния богатых и бедных вызвал у многих шок, однако в какой-то степени именно он составляет необходимое условие сильной мотивации трудовой и хозяйственной активности. По мнению уже цитирован­ной выше Н. Тихоновой, среди населения нет явно выраженного не­приятия богатых. Отрицательная реакция населения даже по отно­шению к ЮКОСу и Ходорковскому доминировала прежде всего у самой неквалифицированной и отсталой части общества: «ини­циаторы этого дела просто сыграли на темных инстинктах», как уже не раз это делали подобные им политики перед выборами (Новая газета. 2004.29 апреля. № 30. С. 8).

Что делать? Мой общий вывод таков. В России, конечно, слишком много бедных и слишком велико социальное расслоение, чтобы создать благопри­ятные условия для доверия и сплоченности в обществе — тех усло­вий, которые являются предпосылками для устойчивой демокра­тии. Но эти проблемы не столь драматичны, чтобы считать их непреодолимым препятствием.

Достаточно понятно и то, как их следует решать. Прежде все­го, ясно, чего не следует делать — отнимать и делить. Снижение бедности и неравенства в масштабах, совместимых с условиями от­крытой рыночной экономики, защитой прав собственности и вме­сте с тем необходимых для демократизации, достижимо в конечном итоге только за счет роста производства и повышения его эффектив­ности на основе частной инициативы. Совершенствование механиз­мов распределения, как показывают мои собственные исследования (Ясин 20046:245-331), целесообразно в следующих направлениях:

• существенное повышение оплаты труда в бюджетном секторе — не менее чем в 1,5-2 раза — при повышении эф­фективности его деятельности;

• существенное повышение пенсий и пособий по инвалид­ности — до уровня, превышающего прожиточный мини­мум — при повышении пенсионного возраста до

63-65 лет;

• повышение жилищных субсидий при ужесточении до­ступа к ним. При этом они должны составлять не более 10-15% от иных денежных доходов семей, чтобы не преры­вать мотиваций к труду;

• существенное повышение пособий на детей (до прожи­точного минимума), также с ужесточением условий досту­па к ним;

• реформа образования с увеличением расходов на образо­вание не менее чем до 5% ВВП;

• реформа здравоохранения с переходом на финансирова­ние медицинских учреждений из бюджета через систему обязательного медицинского страхования не менее чем на 80-90%; развитие дополнительного медицинского страхо­вания;

• разработка и реализация политики регулирования мигра­ции, включая поддержку беженцев и вынужденных пересе­ленцев, а также иммиграцию квалифицированных работ­ников;

• отмена всех остальных льгот и удешевленных услуг для населения; повышение заработной платы и пенсий должно компенсировать как минимум 80% суммы отменяемых ль­гот, а для 20% наименее состоятельных домохозяйств — все 100%. Нынешние проблемы с монетизацией льгот, дей­ствительно необходимой, возникли потому, что изначаль­но уровень компенсаций был занижен, и это наложилось на относительное снижение пенсий: в 2004 году коэффи­циент замещения зарплаты пенсией составил 28,6% про­тив 37% в 2000 году;

• направление доходов государства от повышения вну­тренних цен на газ, дополнительных поступлений от нало­гообложения нефтяной промышленности и других добы­вающих отраслей на покрытие возросших социальных расходов. Кроме того, на эти цели следует направить сред­ства от прекращения дотирования ЖКХ.

Бедность и неравенство будут уменьшаться при условии роста эко­номики через повышение зарплаты бюджетников и пенсий, кото­рое затронет наиболее уязвимые социальные слои. Жилищные суб­сидии и пособия на детей должны ликвидировать наиболее глубокие ниши бедности, образуемые многодетными и неполными семьями. Реформы образования и здравоохранения, предусматри­вающие более высокое и эффективное государственное финанси­рование этих услуг в сочетании с растущими расходами населения, позволят сделать образование и медицину доступнее для менее со­стоятельных слоев населения. Всю эту программу можно было бы осуществить за 5-6 лет.

И больше ничего не надо.

Средние классы

Необходимым условием демократии и стабильности повсеместно признается наличие в обществе среднего класса (или средних клас­сов), которому есть что терять и который невосприимчив к призы­вам радикалов. Между тем многие утверждают, что в России сред­него класса нет. Как подсчитал О. Шкаратан, у нас семьи, которые можно было бы отнести к среднему классу, составляют всего 2,1% населения (Шкаратан 2004:34-35). Отсюда вывод: «В современной России среднего класса как несущей опорной конструкции обще­ства нет и быть не может» (Там же). Если прибавить к этому оценку уровня бедности в России,сделанную тем же автором (80-85%), ста­новится ясно, что демократии у нас тоже быть не может. Я твердо знаю, что мой друг О. Шкаратан — настоящий сторонник демокра­тии. Просто он, как и многие российские интеллигенты, придержи­вается третьей позиции из тех, что были упомянуты в начале этой главы. Он ищет подтверждения своему мнению о том, что непра­вильное проведение реформ надолго погубило демократическую перспективу России.

Посмотрим, насколько российская действительность соот­ветствует подобным заключениям. Начнем с попытки уточнить, что имеется в виду под понятием «класс». В свое время К. Маркс предло­жил концепцию классового общества, разделяя классы по признаку основного источника доходов и средств существования. Буржуазия существует за счет капитала; наемные работники — за счет продажи своего труда, единственного товара, которым они располагают; зе­млевладельцы, остатки сословия феодалов — за счет ренты от зе­мельной собственности; мелкая буржуазия и крестьянство — за счет продажи продуктов собственного труда с привлечением в ограни­ченных размерах наемной рабочей силы. Простая и ясная схема!

Потом эта ясность показала свою теневую сторону. Мне ка­жется, что идея среднего класса, а также теории более сложной со­циальной стратификации появилась как реакция на марксистскую схему, чтобы подчеркнуть, что не все так просто. Общество измени­лось, классовые перегородки в нем утрачивают значение, и классо­вая борьба теряет смысл. Да, пролетариату нечего было терять, кроме своих цепей. Но сейчас большинство в обществе составляет средний класс, которому есть что терять, и он является опорой со­циальной стабильности.

В таком понимании средний класс (или средние классы) ока­зывается весьма расплывчатым понятием. Его чаще всего и опреде­ляют, перечисляя различные категории граждан, выделяемых по разным признакам: уровень и источники доходов, характер потре­бления, профессии, уровень образования, тип социального поведе­ния и другое.

Три подхода к определению

Поскольку нам нужны количественные оценки, я могу представить три подхода к определению среднего класса. Первая — по уровню доходов. Условимся, например, что домохозяйства с доходами менее 4,3 доллара в день образуют слой бедных (бедные по высшему кри­терию Всемирного банка, включая «почти бедных»). В 2000 году это составило 46,5% населения. Богатые — не более 3-3,5% населения. Тогда 50% населения между этими группами — средние слои. На­звать их средними классами я не решаюсь. Но все же, по российским меркам, это большинство населения. Конечно, это определ

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: