От биологической эволюционной теории к глобальному эволюционизму
Самым выдающимся достижением биологическойнауки, вне всякого сомнения, является создание теории эволюции путем естественного отбора, имеющей не только основополагающее общебиологическое, но и огромное общекультурное, философское и мировоззренческое значение. Хотя важнейшим этапом в ее создании было появление еще в 1859 г. работы Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора», ее разработка и оформление в виде современной научной теории, удовлетворяющей самым строгим и требовательным критериям научности, растянулись на целые десятилетия. Дело в том, что в XX в. теорию естественного отбора биологам пришлось формулировать и даже открывать заново. Несколько утрируя, можно сказать, что на самом деле годом рождения теории естественного отбора как научной теории является год не 1859-й, а 1959-й. Только в год празднования 100-летнего юбилея труда Дарвина был подведен итог той огромной работы большой плеяды выдающихся ученых самых разныхстран мира по объединению данных многих, бурно развивающихся в первой половине XX в. биологических дисциплин в рамках новой, синтетической концепции эволюции, центральное, стержневое место в которой вновь было отведено идее естественного отбора как ведущего фактора эволюции живого мира. А первые два-три десятилетия XX в. стали периодом серьезнейших испытаний для теории естественного отбора. Основным камнем преткновения была все та же центральная проблема всей философии биологии — проблема органической целесообразности, особенно вопрос о происхождении сложных органов и их координированных систем в рамках живого организма как единого целого. К концу XIX в. все большее число биологов разных специальностей стали приходить к выводу о невозможности объяснения всех этих особенностей живых организмов естественным отбором, являющимся, как тогда считали, фактором чисто консервативным, т.е. сохраняющим норму (путем элиминации всех уклонений от нее), но отнюдь не творческим, созидающим. Это открыло простор для воскрешения ламарковских идей об эволюции, запрограммированной и направляемой собственными усилиями организма. Возникают различные версии неоламаркизма (механоламаркизм, психоламаркизм), а также целый пучок концепций и направлений откровенновиталистического и метафизического порядка. Помощь могла бы прийти со стороны возникшей в 1900 г. генетики, но, по иронии судьбы, первое поколение генетиков в своих эволюционных приложениях данных о строении и механизмах изменения (мутациях) генного материала заняло скорее антидарвинистические, чем собственно дарвиновские, позиции, поскольку, по их представлениям, именно мутации являются источником новообразования и, следовательно, движущим фактором эволюции, а отбор выступает лишь в функции «сита», просеивающего, отделяющего вредные изменения от случайно полезных. На некоторое время ситуация в первые два десятилетия XX в. в эволюционной биологии казалась безнадежно запутанной, пока не было осознано, что, возможно, сама эта запутанность есть следствие неверной методологической установки, позволявшей думать, что эволюционная теория по своей логической структуре должна быть полностью подобной физическим теориям и давать столь же простое монофакторное объяснение эволюционным событиям. Возникал вопрос: не находимся ли мы здесь в ситуации, подобной той, в которой находились слепые из известной восточной притчи, ощупывающие разные части тела слона и пытающиеся дать каждый свой ответ, что он собой представляет? В самом деле, каждое из направлений в эволюционной мысли подчеркивало что-то очень важное в эволюции, но ^составляющее лишь частьобщей модели. Неоламаркисты акцентировали внимание на том факте, что адаптация широко распространена в живой природе и является ответом организмов на требования окружающей среды. Генетики-менделисты указывали тот факт, что наследственные изменения возникают внезапно и, по-видимому, случайно (в смысле их адаптивной значимости). Даже метафизические концепции эволюции подчеркивали реальные стороны живых организмов и процесса их эволюции, например, непрерывную прогрессивную направленность эволюции к созданию все более сложных и все более целесообразно устроенных организмов.
Как только проблема была осознана в этом ракурсе, стало ясно, где следует искать ответ на нее. Был необходим синтез, объединяющий факты и концепции всех направлений, синтез, который, естественно, включал бы в себя все то, что является взаимосогласованным и дополняющим друг друга, и отвергал все не согласующееся и плохо (или вовсе не) подтвержденное эмпирически. Точную дату начала этой работы назвать трудно, но, по-видимому, наиболее ранней формулировкой проблемы в таком виде и первой попыткой построения такого синтеза является классическая работа русского генетика С.С. Четверикова «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики» (1926). В этой работе Четвериков впервые показал, что правильно понятые идеи дискретной менделевской генетики и дарвиновской теории естественного отбора не только не противоречат друг другу, но в сочетании дают теорию, парадоксальным образом новую и в то же время воспроизводящую все достоинства классически дарвиновского объяснения эволюционного механизма. Это вытекает из основных законов генетики популяций. Популяции буквально насыщены различными вариантамигомологичных генов и их комбинациями. И отбор имеет дело именно с этими комбинациями, а не просто с мутациями как таковыми. Его суть не просто в элиминации вредных мутаций (они, по существу, должны быть все таковыми) и сохранении полезных (чрезвычайно редких), а в создании таких условий комбинирования генного материала, при которых резко возрастает вероятность создания таких комбинаций генов, которые без отбора вообще были бы немыслимыми. Но из этого вытекало, что ключевым событием в эволюции является не мутация, а стойкое изменение генетического состава популяции (или вида в целом) и что, следовательно, элементарной единицей эволюции является не отдельно взятый организм, а популяция (или вид в целом). В начале 1930-х гг. сходные идеи начали развивать и другие авторы. Ныне классическими признаны работа американского генетика С. Райта «Эволюция в менделевских популяциях» (1931) и работа английского математика Р. Фишера «Генетическая теория естественного отбора» (1930). В последующие два десятилетия эти исходные идеи нового синтеза были развиты целой плеядой блестящих ученых с позиций тех областей биологии, которые они представляли: Ф. Добжанский — с позиций генетика, Э. Майр — систематика, Дж. Симпсон — палеонтолога, Дж. Хаксли — систематика и натуралиста, И.И. Шмальгаузен — эмбриолога и эволюционного морфолога и др. В результате была создана, по-существу, новая теория эволюции, которая называется по-разному (неодарвинизмом, биологической теорией эволюции и т.д.), но чаще всего синтетической теорией эволюции, или СТЭ. Эта теория, как подчеркивал в свое время Дж. Симпсон, возникает из реабилитации и новой формулировки принципа естественного отбора в генетических и статистических терминах, но ее понимание естественного отбора совершенно отлично от дарвиновского понимания и в еще большей степени отлично от понимания этого явления неодарвинистами конца XIX — начала XX в. Это не просто негативный процесс элиминации непригодных форм, это позитивный и творческий процесс созидания новых форм, та действительно конструктивная сила эволюции, которую тщетно пытались найти ламаркисты, виталисты и представители различных метафизических концепций эволюции. Результатом действия отбора, понимаемого таким новым образом, служит появление и распространение генетических систем и, следовательно, видов организмов, которые никогда не могли бы существовать при неконтролируемом воздействии мутаций и случайных рекомбинаций элементов наследственности. В этом смысле естественный отбор, хотя он и не творит сырой материал — мутации, является определенно творчестворческим. Он создает наиболее важный продукт в целом — интегрированный организм. Подобно тому, как строители, не производя кирпичи, возводят дома, естественный отбор, не производя мутаций, создает из них свои «конструкции» — высокоадаптированные живые организмы.
Эта работа по воссозданию (или созданию заново) дарвиновской теории эволюции путем естественного отбора заняла без малого два десятилетия. А ее итоги подведены в 1959 г. — году празднования столетнего юбилея основного труда Дарвина. Было проведено много международных конференций, наиболее представительной из которых стала конференция в Чикаго. Выход в свет материалов этой конференции, в которых собраны работы практически всех архитекторов современного дарвинизма, и может рассматриваться как акт рождения СТЭ1. Последующие 40 лет — период полного доминирования дарвинизма (в его новой, генетической версии) в системе биологического знания в целом как наиболее общей теории жизни. Эти десятилетия были наполнены очень интересными и разнообразными событиями. Шла напряженная работа по дальнейшей концептуальной и математической разработке самой теории естественного отбора, а также по применению ее в качестве методологического и теоретического инструмента анализа важнейших проблем специальных разделов современногобиологического познания, в частности в области этологии и экологии. В то же время теория естественного отбора оказала огромное стимулирующее и методологическое влияние на формирование таких междисциплинарных научных направлений и общенаучных концепций, как синергетика, глобальный эволюционизм и др., на формирование современной эволюционной научной картины мира в целом. В частности, выдающийся отечественный ученый академик Н.Н. Моисеев разрабатывал свою концепцию «универсального эволюционизма», отталкиваясь не только от новейших идей различных теорий самоорганизации и синергетики, но и от того, что он называл «дарвиновской триадой» (изменчивость, наследственность и естественный отбор в их более расширенной трактовке, разумеется)1. В последнее десятилетие XX в. эта линия развития научной мысли, объединяющая основные идеи биологического эволюционизма с моделями и идеями различных теорий самоорганизации в рамках общей концепции глобального эволюционизма (от Большого взрыва до возникновения планетных систем, жизни и далее — вплоть до возникновения человека, человеческого сознания и высших воплощений человеческого духа), получила необычайно глубокое развития, став, по существу, стержнем современной научной картины мира как эволюционирующей Вселенной.
Еще более значимым в философском и мировоззренческом отношении стало влияние, которое дарвиновская теория эволюции оказала на всю сферу социально-гуманитарного знания в последней четверти XX в. Начало этого процесса принято отсчитывать с выхода в свет книги известного американского энтомолога Э. Уилсона«Социобиология. Новый синтез»2. Резонно заметить, что к моменту выхода книги Уилсона по социобиологиирождение эволюционной эпистемологии, можно сказать, уже состоялось. Был запущен в оборот и принят философским сообществом сам этот термин — «эволюционная эпистемология» (другой вариант — «эволюционная теория познания»); сразу же нашлись ведущие лидеры нового движения — К. Поппер (философ) и К. Лоренц (ученый-биолог, лауреат Нобелевской премии). В 1986 г. в Вене состоялся первый Международный симпозиум по эволюционной эпистемологии, который был открыт докладами Лоренца и Поппера. В это же время родилась и ключевая формула этого движения — «мост между генетико-органической и социокультурной эволюцией». Эта метафора «моста» представляется в высшей степени удачной. Как справедливо настаивает Г. Фолмер3, совершенно ошибочно рассматривать эволюционную эпистемологию (эволюционную теорию познания) просто как часть эволюционной биологии. Она в обязательном порядке наряду с эволюционной теорией опирается также на данные психологии восприятия,психологии развития и обучения, лингвистики, нейрофизиологии, сравнительного исследования поведения, генетики и т.д. Это движение попросту было бы невозможно без того проблемного поля познавательных проблем и целого ряда классических подходов к их решению, которые были наработаны в истории философии (эмпиризм, рационализм, конвенционализм, априоризм и др.). Не случайно, что толчком к возникновению эволюционной эпистемологии послужили размышления крупнейшего этолога XX в. К. Лоренца по поводу статуса кантовского учения об априорных формах чувственности и рассудка в свете идеи естественно-эволюционного происхождения человека1. В самом деле, создателю учения об инстинктах было совершенно ясно, сколь абсурдно представление эмпириков о том, что сознание каждого отдельного человека в момент своего появления на свет представляет собой tabularasa. Но и вера рационалистов в существование врожденных идей (знаний) не менее несостоятельна. Ответ Канта, данный им в свое время как решение именно этой оппозиции «эмпиризм—рационализм» (имеются в виду априорные формы созерцания и мышления), поразил Лоренца своей точностью именно в свете биологии XX в. Он пишет об этом как о «великом и фундаментальном открытии Канта: человеческое мышление и восприятие обладают определенными функциональными структурами до всякого индивидуального опыта»2. Откуда же онивзялись? Для биолога-эволюциониста ответ очевиден: они унаследованы от предков, а исторически выработались в процессе их адаптивной эволюции как биологического вида. Но истолкование когнитивных структур человека как результата процесса отбора, эволюционного приспособления сразу же резко расширяет горизонты теоретико-познавательной проблематики. Если традиционная философия рассматривает в качестве субъекта познания исключительно только зрелого образованного европейца, то эволюционный подход сразу же требует ответа на вопросы о генетической обусловленности этих способностей, об их дифференциации, об их актуализации в процессе онтогенеза, об их филогенетических корнях и т.д. Из попыток ответа на эти (и многие другие) вопросы и сложилась эволюционная эпистемология как особая междисциплинарная парадигма исследования природы человеческого познания. Но то же самое можно наблюдать и в становлении эволюционной этики, толчком для разработки которой (в ее современных вариантах) явилась как раз социобиология. А поскольку никакого сомнения в том, что человек также является продуктом биологической эволюции, быть не могло, возникал вопрос: как далеко можно было пойти в понимании чисто человеческих особенностей поведения (а в их существовании тоже сомневаться не приходится: ярчайшим свидетельством этого выступает, например, мораль), исходя из принципов дарвиновской теории эволюции? И вот здесь снова решающим обстоятельством стало то, что в философии уже существовали достаточно разработанные теории морали. Как известно, наиболее влиятельными из них были, во-первых, утилитаристская концепция этики, согласно которой ключом к справедливым поступкам является счастье и что человек различает хорошие и дурные поступки (добро и зло) как раз в зависимости от того, увеличивают ли они количество всеобщего счастья или уменьшают; во-вторых, концепция Канта, выдвинувшего свой знаменитый «категорический императив», согласно которому (по одной из формулировок) человек для другого человека всегда должен выступать только как цель, но не как средство. Совершенно очевидно, что и та, и другая этика описывают реальные принципы поведения людей, которые следуют им, чаще всего не отдавая себе в этом отчета. С другой стороны, уже прочно утвердилось мнение, что человек (каждый человек, индивид) появляется на свет отнюдь не в виде tabularasa. Человек рождается, снабженный не только большим набором инстинктивных реакций, но и с большим набором диспозиций (предрасположен-ностей) вести себя определенным (строго ограниченным числом) способом. Это не только не отрицает, но, напротив, предполагает важную (и даже во многомрешающую) роль внешней среды, культурного воспитания ребенка для усвоения конкретных форм поведения. Тем не менее, как говорит М. Рьюз, «согласно современным эволюционным представлениям, на то, как мы мыслим и действуем, оказывает тонкое, на структурном уровне, влияние наша биология. Специфика моего понимания социального поведения может быть выражена в утверждении, что эти врожденные диспозиции побуждают нас мыслить и действовать моральным образом. Я полагаю, что, поскольку действовать сообща и быть «альтруистом» — в наших эволюционных интересах, постольку биологические факторы заставляют нас верить в существование бескорыстной морали. То есть: биологические факторы сделали из нас альтруистов»1. Совершенно поразительно, что сходным (до совпадения) путем рассуждений формировалась и современная биологическая (эволюционная) эстетика. Здесь также научные исследования многообразия эстетических мнений и оценок вскрыли единство некоторых общих принципов и критериев прекрасного, по которым представители различных этносов и культур оценивали те или иные выдающиеся произведения искусства. Все это приводило к мнению, что из всего множества эстетических теорий, разрабатывающихся философами в русле эмпиризма, платонизма, априоризма и т.д., наиболее убедительной теорией является трансцендентальный подход все того же Канта. А если это так, то сразу же был поставлен вопрос о необходимости рассмотрения конкретных биологических гипотез, которые могли бы иметь отношение к трансцендентализму, в том числе и гипотез относительно принципа функционирования человеческого мозга. Биологические исследования последних десятилетий убедительно показали: мозг и процессы переработки информации в нем обладают следующими свойствами: они а) активны, б) ограничительны, в) установоч-ны, г) «габитутивны» (т.е. отдают предпочтение обработке новых стимулов, а не тех, которые стали привычными), д) синтетичны (т.е. склонны к отысканию целостных образов — даже там, где их вовсе нет), е) предсказательны, ж) иерархичны, з) полушарно-ассиметричны, и) ритмичны, к) склонны к самовознаграждению, л) рефлексивны (самосозерцатель-ны), м) социальны. Но, как известно, большей частью этих (или сходных) свойств наделял человеческое сознание еще Кант. Что же касается общечеловеческих представлений о прекрасном, то и здесь, оказывается, выступают на сцену почти все эти свойства. Так, например, особенно важную роль в наших эстетических переживаниях играет «самовознаграждающая» переработка информации мозгом. И снова это сильно напоминает одну из гипотез Канта. «Поскольку методы философской эстетики и естественных наук различны, — пишет Г. Пауль, — такоесовпадение результатов приобретает особое значение. Результаты эти можно считать убедительно подтвержденными, и поэтому они заслуживают пристального внимания. Впрочем, на фоне такого сходства возрастает также значение расхождений и несоответствий. Современная философская эстетика должна учитывать все важнейшие данные науки относительно того, как люди воспринимают мир, как они видят изображения, как слышат музыку, как выражают свои чувства и побуждения, как едят и как танцуют. Трансцендентальная философия задает некие рамки, в которых все эти результаты можно обсуждать. Наши восприятия и наше поведение отражают человеческую природу. Философия, не уделяющая этому обстоятельству должного внимания, безосновательна»1. Эта общая характеристика биофилософии как «моста», соединяющего генетико-органическую и социокультурную эволюцию, весьма быстро стала наполняться и более конкретным содержанием. Так, еще в начале 1980-х гг. Э. Уилсон в соавторстве с молодым тогда физиком Ч. Ламсденомпредложил теорию геннокультурнойкоэволюции, направляемой особыми эпигенетическими правилами. Эта идея была использована Э. Уилсоном и М. Рьюзом для прояснения вопроса о возможных генетических механизмах фиксации человеческой способности (и даже потребности) поступать морально. Поскольку наличие эпигенетических правил означает попростуналичие некоторого рода врожденного начала в психике человека (как функции определенных участков мозга), которое направляет наше мышление, они сделали попытку показать, что и «принцип наибольшего счастья» утилитаристской этики и кантовский «категорический императив» принимают форму вторичных эпигенетических правил. Но разумеется, что все это только самые начальные и предварительные, хотя и весьма обнадеживающие наработки. Как пишет Ламсден в одной из своих более поздних публикаций, «потребуется еще много дополнительных знаний и данных, прежде чем мы должным образом поймем корни и функции таких эпигенетических правил, особенно если они действуют внутри контекста геннокультурной коэволюции»1.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|