В.Л. Рабинович

Алхимия - неповторимая культурно-историческая реальность, синкретически включившая многообразные проявления деятельности средне векового человека. Деятельность алхимика многозначна. Он - ставя­щий опыт теоретик и ремесленник-эмпирик, философ и теолог, мистик и схоласт, художник и поэт, право­верный христианин и маг-чернокнижник. Алхимия, стало быть, - не столько предшественница химии нового времени, сколько яв­ление средневековой культуры в широком смысле этого понятия. Алхимия - своеобразный микрокосмос средневековой культуры, запечатлев­ший не только официальное, но и внеофициальное (чернокнижно-языче­ское) средневековье.

В отличие от еретических, социально обусловленных движений, направ­ленных в числе прочего к достижению абсолютной чистоты раннехри­стианского канона, историческая жизнь алхимии - это причудливое - и вместе с тем естественное -переплетение линий монотеистических (иудаизм, неоплатонизм в его учении о Едином, католичество, ислам) и политеистических (египетская, ассиро-вавилонская, эллинистическая традиции, культовая обрядность варварского язычества). Деятельность же реального алхимика в ее многогранности - наиболее универсальная из всех видов средневековой деятельности.

Природа алхимии «эссенциальна». Поиски универсального растворителя, целительных панацей, эликсиров здоровья, долголетия, вечной жизни, Великого магистерия - красного и белого эликсиров, трансмутирующих несовершенные металлы в совершенные, есть умопостигаемый и практи­ческий поиск «эссенции» - бесформенной (внеформенной) «физико-химической» вещественности; поиск, реализуемый посредством разруше­ния «сотворенной», видимой телесности, внешних форм этой телесности. Это один из основополагающих постулатов Великого деяния алхими­ков. Ход алхимической мысли напоминает христианский поиск сущности (восхождение по «лестнице», достижение морального абсолюта: душев­ное спасение, созидание града божьего, телесная аскеза во имя здоровья духа). Алхимическое мышление - микрокосм средневекового мышления в целом.  

И все-таки вещественная плоть отвергается не до конца. Целое, перехо­дящее в целое - акт также алхимический по природе, конечно, если к этому прибавить чудо как причину этого преобразования (ржавое желе­зо - еще не пресуществленное золото; химико-технологические же операции над ним - лишь условие этого чудодейственного преображе­ния).

Алхимия - опытно-магическая деятельность. Великое деяние бива­лентно: оно - и действие, и священнодействие сразу. (Ре­цепт Рипли дает почувствовать и эту особенность алхимической деятель­ности. ) Если же теперь вновь вспомнить, что средневековая культура относительно самостоятельна и соответствует определенному катего­риальному строю средневекового мышления, можно сказать, что этот строй запечатлен в виде класса феноменов в алхимических трактатах вы­сокого средневековья (XII-XV вв. ) с особенной яркостью. Образ средневеково-алхимического мышления и есть «стиль» этого мышления. «Стиль» средневекового мышления - устойчивая «система», в которой взаимодействуют свойства этого мышления. Все они уже опознаны и выявлены в предшествующих главах.

И все же замечу - историческая реконструкция алхимии совпадет с ис­торической реконструкцией стиля средневекового мышления лишь в одном-единственном случае: если реальное золото в алхимии и «золото души» в христианстве и впрямь в одну цену. Но даже если тезис о тождественности алхимии средневековой культуре (а значит, и мышлению) признать бесспорным, то и тогда эта пара ока­зывается замкнутой самоё на себя. А это неизбежно свело бы исследова­ние к шпенглеровскому феноменологизму, лишило бы возможности вы­ходить за пределы, а тем самым не позволило бы понять главный наш предмет - алхимию, а вместе с нею и в ней европейскую средневековую культуру, стиль мышления этой культуры - в становлении и в разруше­нии. Принцип тождества исключает какой бы то ни было стимул к взаи­модействию, а значит, и к развитию. Результат - в лучшем случае яркая статическая картина вместо живого динамического равновесия полно­кровных реальностей, которые должны ожить и в современном созна­нии, решающем собственные проблемы.

А теперь, приняв во внимание «внесредневековые» представления об ал­химии, алхимическом тексте, «вычитанные» не только из историографии, но и непосредственно из того же рецепта Рипли, из иных алхимических текстов, попробую обосновать иное представление об алхимии. Иначе го­воря, выдвинуть, а потом и достроить противоположную точку зрения. Точку зрения, разрушающую образ алхимии, инвариантной средневеко­вой культуре. Алхимическая деятельность древнее средневековой своей жизни. В ее основе лежит нечто, независимое от той культуры, с которой алхимия соприкоснулась, а соприкоснувшись, оставалась в ней жить. Не исключено, что алхимия стала своеобразной «модой» средневековья, определенной формой инокультурного модернизма. А если так, то, сама изменяясь в лоне средневековья, не оказала ли алхимия на средневеко­вое мышление регулятивное влияние, направив это мышление по каналам, предуготованным сущностной спецификой предмета, ставшего внутрикультурным фрагментом в составе средневековой культуры?

Таким образом, ставится вопрос о возможности взаимного влияния сред­невековой алхимии и неалхимического средневековья. Тогда алхимия и экран средневекового мышления, и активная форма воздействия на это мышление? Взаимоотраженность и алхимии, и мышления европейского средневековья как раз и стала предметом особого внимания всех пред­шествующих прочтений рецепта Рипли, иных алхимических текстов. Может возникнуть вопрос о мере этого взаимного влияния, интегрирую­щего и деструктурирующего в различные периоды алхимического тысяче­летия. Может быть, алхимия стимулировала инфляцию позднесредневекового сознания? Так что же: алхимия - не инвариант рассматриваемой культуры? А может быть, алхимия — скорее огрубление средневекового мышления, нежели его инвариант? И тогда в этом огрублении что-то ут­рачивается, но что-то и выявляется, не свойственное исходному объекту. Алхимическая «эссенциальность» (в «физико-химическом» ее смысле), поиск неоформленной «сущности» для средневекового сознания — нон­сенс. В самом деле, средневековье бежит беспредельного. Бог сам для себя вполне конкретен и обладает истинной чувственностью.

 Если алхимия и в самом деле «физико-химически» эссенциальна, то алхимия и средневековье не совпадают. Но, может быть, сам характер этого несовпадения и есть особенность данной культуры? На этом пути может начаться коренная перестройка тезиса об алхимии как инвариант­ной средневековой культуре. «Внекультурный» фрагмент культуры?.. Чтение рецепта алхимика Рипли, замечания историков алхимии, опыт мировой медиевистики свидетельствуют о совсем неслучайных преодо­лениях в алхимических текстах исконного средневековья, о выходах за его пределы. Эти несоответствия следует искать, по-видимому, в истори­чески обусловленном генотипе самой алхимии, принципиально не инва­риантной — в полном своем объеме — средневековой культуре. < …>

Рабинович В. Л. Эпилог. Един в двух лицах: правоверный еретик — инокультурный пришелец // Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. - М.: Наука, 1979. – С. 314-316.

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем культурно-историческое своеобразие деятельности алхимика?

2. Какова природа алхимии?

3. В чем заключается бивалентность деятельности алхимика?

4. Можно ли говорить о тождественности алхимии и средневековой культуры?