Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Страсти вокруг Нобелевской премии




 

«После долгой болезни, - пишет А.И.Солженицын, - я только вошел в работу над «Октябрем 16-го», оказалось – море, двойной узел, если не тройной: за то, что я «сэкономил», пропустил 1915 год, несомненно нужный, и за то, что в Первом Узле обошел всю политическую и духовную историю России с начала века, - теперь все это сгрудилось, распирает, давит. Только бы работать, так нет, опять зашумела нобелиана, как будто мне с медалью и дипломом на руках будет легче выстаивать против ГБ. Раз так – надо Узел бросать, оживлять и переделывать лекцию, а напишешь – с нею выступать» (1).

Точную дату возвращения А.И.Солженицына к проблеме Нобелевской премии установить пока не удалось. Можно лишь отметить, что тем катализатором, который заставил Шведскую академию снова вспомнить о нем, стали воспоминания Пера Хегге, опубликованные в сентябре 1971 г. В них он обвинил шведское посольство в Москве в том, что в 1970 г. оно вместе с советским правительством сорвало вручение А.И.Солженицыну диплома лауреата Нобелевской премии, так как это, оказывается, можно было сделать в Москве (2).

Разразился скандал. 7 октября Шведская академия и Нобелевский фонд вынуждены были выступить с сообщением для прессы, в котором попытались возложить ответственность за все на самого лауреата (3). 22 октября, когда это сообщение стало известно ему (4), А.И.Солженицын обратился к обеим организациям с письмом, в котором заявил: «И в нынешнем году, как и в прошлом, я готов получить нобелевские знаки в Москве, но разумеется, не конфиденциально» (5).

22 ноября секретарь Шведской академии Карл Рагнар Гиров направил А.И.Солженицыну ответ, в котором говорилось, что диплом лауреата может быть ему вручен как в посольстве, так и в другом удобном для него месте (6). Ухватившись за последнюю фразу, Александр Исаевич предложил провести церемонию вручения ему диплома лауреата Нобелевской премии, если нельзя в посольстве, то на частной квартире (7). «Прецедента, кажется не было, - пишет он, - но Гиров согласился» (8).

А пока шла эта переписка, в ночь с 17 на 18 декабря умер А.Т.Твардовский. Узнав об этом, А.И.Солженицын отложил свои дела и отправился в Москву, похороны состоялись 21 декабря. (9). Простившись со своим литературным отцом, Александр Исаевич вернулся к нобелиане. Теперь, когда вопрос в принципе был решен, необходимо было прежде всего подготовить Нобелевскую лекцию. Она была написана «в конце 1971- начале 1972» (10).

«Тем временем, – пишет А.И.Солженицын, – шла переписка с…Гировым …Стали уточнять срок. Он не смог в феврале и марте. Такая отложка устроила и меня: чтение лекции казалось мне взрывом, до взрыва надо было привести в порядок дела…: хоть часть глав Второго Узла довести до чтимости; рассортировать перед разгромом свои обильные материалы, накопленные для «Р-17», съездить еще раз в Питер и посмотреть нужные места» (11). Из этих слов явствует, что к концу 1971 г. работа над вторым Узлом находилась еще на самой начальной стадии и не было написано еще ни одной главы.

На рождество, т.е. 6 января 1972 г., Александр Исаевич услышал по зарубежному радио обращение патриарха Пимена к русской эмиграции с призывом воспитывать своих детей с верой в бога (12). Под влиянием этого у него возникло Великопостное письмо к Всероссийскому Патриаху (13). Выразив свое удивление по поводу того, что патриарх не обращается с таким же призывом к своим согражданам, А.И.Солженицын бросил в его адрес ряд обвинений, из числа которых самым серьезным было обвинение в зависимости церкви от государства и нежелании поддерживать тех священиков, которые не желают мириться с таким е положением (14).

Письмо было перепечатано Люшей. «…когда в феврале 1972 я предложил (заметьте: предложил, а не попросил – А.О.) ей печатать Письмо Патриарху – пишет А.И.Солженицын, - она впервые за все наше сотрудничество открыто взбунтовалась, отказалась и в этот момент была сама собой, стряхнула завороженность: на седьмом году нашей работы обнаружилось, что думаем мы – по-разному» (15).

20 февраля на квартире Н.Д.Светловой Александр Исаевич встретился с Генрихом Беллем и Л.Копелевым (16). В этот день Л.З. Копелев записал в дневнике: “Мы с Аннемари и Генрихом у Солженицына. Блины. “Прощенное воскресенье”. За столом И.Шафаревич – математик, член-корреспондент АН. Молчалив, очень благовоспитан, очень правильно говорит по-немецки” (17).

Цель этой встречи была связана с желанием А.И.Солженицына переправить за границу свое завещание. Поскольку заверить его в советской нотариальной конторе представлялось рискованным, в качестве нотариуса было решено использовать Генриха Белля. Он же должен был вывезти завещание за границу (18). Из дневника Л.З.Копелева: “Несколько дней спустя. Вторая их встреча – на нейтральной почве; все очень конспирируем. С. передал тексты своего завещания и еще кое-что. Ни в первый, ни во второй раз я не заметил филеров, впрочем теперь у них есть электроника, издалека видят” (19).

Действительно, ускользнуть от наблюдения не удалось. Обе встречи оказались в поле зрения КГБ, что позволяет датировать вторую из них – 9 марта 1972 г. (20).

Кроме обсуждавшейся церемонии вручения диплома лаурета Нобелевской премии, написания текста нобелевской лекции, составления завещания и письма к патриарху, А.И.Солженицына отвлекали от романа и другие дела, из которых прежде всего следует назвать подготовку к изданию Архипелага. С февраля 1972 г. на переводе первого тома на немецкий язык сосредоточилась Э.Маркштейн (21). Тогда же, в 1972 г., А.И.Солженицын сделал к «Архипелагу» некоторые примечания (22).

Уже после того, как окончательный вариант «Архипелага» был отправлен за границу, возник вопрос, что делать с его старой и промежуточной редакциями? И «тут – пишет А.И.Солженицын – родилась у Люши и Кью затея спасти промежуточную перепечатку «Архипелага», для того внести многочисленные исправления из последней редакции и даже целые главы впечатать. Затея избыточная, уже не хватало и мест хранения, а и жалко было уничтожать: лишних три экземпляра, еще когда-то пригодятся. Эту работу Кью сделала частично, затем понятно стало, что не удастся и мы решили, чтобы не оставлять разночтений, экземпляр за экземпляром уничтожить» (23). И далее: «А все хранители оттягивали и сопротивлялись: один экземпляр был спрятан через О.А.Л[иверовскую], один зарыт близ дачи Е.Г.Эткинда, а личный экземпляр Кью – на даче Л.А.Самутина под Лугой и тоже мол зарыт. В марте 1972 г. я был в Ленинграде последний раз и только о первом экземпляре меня уверили, что уничтожен. А второй и третий были целы, хотя я давно настаивал сжечь – и в тот момент я своими руками достал бы и сжег оба, да земля была мерзлая, надо было ждать тепла» (24)

27 марта после возвращения из Ленинграда А.И. Солженицын познакомился со шведским журналистом Стигом Фредриксоном (25), а 30 марта 1972 г. на квартире Н.Д.Светловой принял в ее присутствии двух американских журналистов: Роберта Кейзера и Хедрика Смита («сговорились через Ж.Медведева») (26). Часть беседы была проведена под магнитофонную запись, часть беседы велась “письменно” (27). Несмотря на это, уже 3 апреля КГБ информировал Политбюро о ее содержании, причем отмечалось, что текст переданного А.И.Солженицыным интервью составлял 25 листов (28).

Интервью американским корреспондентам появилось в печати 4 апреля (29). В нем Александр Исаевич сделал попытку опровергнуть некоторые сведения о его родословной, появившиеся к этому времени в печати (30). Интервью было приурочено к намечнной на 9 апреля церемонии вручения А.И.Солженицыну диплома лауреата Нобелевской премии (31).

Поскольку Шведское посольство не согласилось на вручении премии в его помещении, было решено сделать это на квартире Н.Д.Светловой. «Подготовка этой церемонии, - пишет А.И.Солженицын, - кроме бытовых трудностей – прилично принять в рядовой квартире 60 гостей и все именитых… была сложна, непривычна» и в других отношениях (32).

Но продумано было все: «Сперва: определить список гостей – так, чтобы не пригласить никого сомнительного (по своему общественному поведению) и не пропустить никого достойного (по своему художественному или научному весу), - вместе с тем, чтобы гости были реальные, кто не струсит, а придет» (33). Кто попал в этот список достойных, пока неизвестно. Известно лишь, что в нем фигурировала министр культуры СССР Е.Фурцева (34).

«Затем надо было таить пригласительные билеты – до дня, когда Гиров обьявил дату церемонии, и теперь этих гостей объехать или обослать приглашениями – кроме формальных еще и мотивировочными письмами, которые побудили бы человека предпочесть общественный акт неизбежному будущему угнетению от начальства» (35)

Но и это не все. Церемония специально была назначена на воскресенье, «чтобы никого не задержали на работе», и не на вечер, а на дневное время, «чтобы госбезопасность, милиция, дружинники не могли бы в темноте скрытно преградить путь: днем такие действия были доступны фотографированию» (36).

Кроме того, «надо было найти и таких бесстрашных людей, кто, открывая двери, охранял бы их от врыва бесчинствующих гебистов. Предусмотреть и такие вмешательства, как отключение электричества, непрерывный телефонный звонок или камни в окно» (37)

Сразу видно, что церемонию готовили профессионалы.

Об этом же свидетельствует и то, что день ее проведения до самого последнего момента был известен только очень узкому кругу лиц. «Дату нобелевской церемонии – 9 апреля, на первый день православной Пасхи, - пишет А.И.Солженицын, - Гиров объявил, подавая заявление на визу, кажется, 24 марта», а «где-то в 20-х числах марта было принято давно откладываемое правительственное решение: ошельмовать меня публично и выслать из страны» (38).

Действительно, как только снова возник вопрос о вручения А.И.Соженицыну диплома лауреата Нобелевской премии, он опять привлек к себе внимание КГБ. Уже 16 ноября 1971 г. Ю.В.Андропов и А.А.Громыко информировали ЦК КПСС: «…по сообщениям шведской печати, МИД Швеции недавно заявил Нобелевскому фонду о согласии передать Нобелевскую премию Солженицыну через шведское посольство в Москве…советская сторона ожидает, что шведское посольство в Москве воздержится от какого-либо участия в мероприятиях, связанных с вручением премии Солженицыну» (39). 7 января 1972 г. Политбюро ЦК КПСС специально рассмотрело данный вопрос и признало, что “пока” вручение Нобелевской премии А.И.Солженицыну “нецелесообразно” (40).

16 февраля 1972 г. Секретариат ЦК КПСС вернулся к вопросу о А.И.Солженицыне и высказался за необходимость принятия мер по пресечению его враждебной деятельности (41). В соответствии с этим 27 марта 1972 г. КГБ (Ю.В.Андропов) и Прокуратура СССР (Р.А.Руденко) представили в ЦК КПСС специальную записку о А.И. Солженицыне, в которой снова ставился вопрос о необходимости его выдворения из СССР. (42). К записке были приложены проекты соответствующих постановлений (43). 30 марта данный вопрос рассматривался на заседании Политбюро ЦК КПСС, однако все ограничилось поручением Н.В.Подгорному и Ю.В.Андропову подготовить предложения и внести их в ЦК КПСС (44). 14 апреля 1972 г. Политбюро вернулось к данному вопросу, но предложение Ю.В.Андропова о высылке А.И.Солженицына из СССР принято не было, вопрос остался открытым (45).

В этой истории много неясного. Самое удивительное: откуда А.И.Солженицын мог тогда знать об обсуждении данного вопроса на столь высоком партийно-правительственном уровне?

Все было готово к церемонии. Шли последние дни. И вдруг 5 апреля, за четыре дня до назначенной церемонии, К.Гирову было отказано в визе (46). В результате 9 апреля за праздничным столом на квартире Светловых собрались только свои, приглашены были лишь два самых близких человека: Н.И.Столярова и И.Р.Шафаревич (47).

Развод

 

Поскольку с осени 1971 г. до весны 1972 г. А.И.Солженицын был занят

подготовкой к церемонии вручения ему диплома Нобелевской премии, а кроме того, неоднократно отвлекался на другие дела, то работать над романом «Октябрь Шестнадцатого» он мог в лучшем случае урывками. И, как он признается сам, главную свою цель в это время он видел в том, чтобы «рассортировать перед разгромом свои обильные материалы, накопленные для «Р-17» и «хоть часть глав Второго Узла довести до чтимости». Это значит, что вплоть до апреля 1972 г. работа над «Октябрем» продолжала находиться на самой начальной стадии.

Как только потеплело, Александр Исаевич отправился в Борзовку. «Не знаю, сколько дней провел он там в апреле, - пишет Н.А.Решетовская, - но сделал немало. Вскопав и унавозив несколько грядок, он засадил их. Об этом свидетельствовал набросанный им план посевной, на котором приводилось расположение грядок и записано было, чем именно они были засажены. Слева внизу муж открыл столбик с датами. Первый срок – 25 апреля» (1).

После 25-го А.И.Солженицын уехал то ли в Москву, то ли в Жуковку. Во всяком случае, когда 5 мая в Борзовке появилась Наталья Алексеевна, мужа она не застала. Не ранее 6 – не позднее 8 мая он снова побывал здесь, а затем исчез почти на три недели (2). Вероятно, ему не писалось, и в промежуток между 8 и 29 мая он совершил две поездки: в Ленинград и в Тамбовскую область.

«Прошло полтора месяца, - писал Е.Г.Эткинд, имея в виду мартовский приезд А.И.Солженицына, - Великий писатель земли русской был опять в Ленинграде» (3). По всей видимости, именно в этот раз Е.Г.Эткинд организовал ему «экскурсию» по Таврическому дворцу, обратившись с этой целью за помощью к преподавателю размещавшейся во дворце Высшей партийной школы Давиду Петровичу Прицкеру (4). «Прицкер, - вспоминает А.И.Солженицын. - встретил меня на пороге дворца, провел мимо военного контроля, и побрели мы наслаждаться Купольным залом» (5)

Позднее в одном из интервью Александр Исаевич отмечал: «…Два месяца я пешком исхаживал весь город (Ленинград – А.О.), изучал все места» (6). А вот другое его свидетельство на этот же счет: «…что касается Петербурга - Петрограда, то я посвятил, к счастью, один полный месяц жизни на то, что пешком, ежедневно, ходил по городу, имея на руках объяснительные карточки на все улицы…» (7). Эти слова, видимо, нужно понимать так, что он был в Ленинграде в течение двух месяцев (в марте и в мае), а общая продолжительность двух этих поездок составляла около месяца.

Вернувшись из Ленинграда, Александр Исаевич сразу же отправился в Тамбовскую область. Отмечая ожидавшуюся публикацию своей Нобелевской речи, он пишет: «К началу июня она должна была появиться. Я все еще ждал взрыва, в оставшееся время поехал в Тамбовскую область – глотнуть и ее, может быть, в последний раз» (8). Точное время этой поездки неизвестно, известно лишь, что 24 и 26 мая 1972 г. он находился в Тамбове (9).

Из Тамбова Александр Исаевич вернулся не ранее 26 – не позднее 29 мая 1972 г. Во всяком случае 29-го он уже был в Борзовке (10) и 2 июня встретился здесь с Натальей Алексеевной (11).

Эта встреча была связана с начавшимся бракоразводным процессом. Как мы знаем, вопрос о разводе возник еще летом 1970 г. Затем А.И.Солженицын решил оставить все, как есть. Осенью 1971 г. он снова вернулся к этому вопросу. Для его обсуждения Александр Исаевич и Наталья Алексеевна встретились 19 октября в Москве у «общих знакомых». При чтении воспоминаний Н.А.Решетовской складывается впечатление, что первоначально она была готова к разводу. Во всяком случае, во время этой встречи она заявила, что имеет право на ¼. Нобелевской премии (12), которая, по утверждению А.И.Солженицына, составляла тогда около 70 тыс. рублей (13) Это значит, что Наталья Алексеевна претендовала на 17,5 тыс. руб. Чтобы оценить значение этой цифры, необходимо учесть, что та пенсия, которую она должна была получать с 1974 г., могла составлять не более 132 руб. в месяц.

Однако когда 25 октября 1971 г. Александр Исаевич подал заявление о разводе в суд, Н.А.Решетовская согласие на него не дала. С чем это было связано, можно только предполагать. 29 ноября в Рязани состоялось первое судебное заседание, которое постановило дать супругам полгода на примирение. 28 мая 1972 г. установленный срок истек, и на следующий же день Александр Исаевич уведомил суд, что его позиция не изменилась (14). Новое судебное заседание было назначено на 20 июня. Несмотря на возражения Н.А.Решетовской, на этот раз суд удовлетворил просьбу ее мужа о разводе (15).

На следующий день КГБ направил в ЦК КПСС информацию: «20 июня сего года народный суд Октябрьского района гор. Рязани вынес решение о расторжении брака между СОЛЖЕНИЦЫНЫМ и его бывшей женой РЕШЕТОВСКОЙ. В судебном заседании СОЛЖЕНИЦЫН, объясняя причины развода, заявил, что на РЕШЕТОВСКОЙ он женился «по ошибке», в последнее время фактически живет с другой женщиной (СВЕТЛОВОЙ), от которой ожидает рождения второго ребенка. Одновременно он сказал, что в связи с разводом передает РЕШЕТОВСКОЙ автомашину «Москвич», гараж, пианино и четвертую часть Нобелевской премии, «хотя она на нее – подчеркнул СОЛЖЕНИЦЫН. – не имеет права» (16).

Этот бракоразводный процесс привлек к себе внимание не только КГБ. Оказывается самый живой интерес к нему проявили те лица, которые стояли за изданием журнала «Вече» и группировались вокруг него. В связи с этим В.Н.Осипов посетил А.И.Солженицына, попытался предостеречь его от развода и внушить мысль, что за спиной всей этой истории стоят еврейско-масонские круги, которые специально свели его со Н.Д.Светловой, чтобы, используя ее поставить его под свой контроль (17).

После суда Александр Исаевич вернулся в Борзовку и, по всей видимости, провел там около месяца, а Наталья Алексеевна уехала к своим друзьям в Великие Луки (18). Через некоторое она направила мужу письмо с просьбой «выполнить свои обещания» и перевести на нее «Борзовку и валюту». Одновременно она телеграммой опротестовала решение суда и потребовала нового разбирательства (19).

Александр Исаевич ответил ей 7 июля. Он обошел стороной вопрос о Борзовке, но отметил, что свою долю Нобелевской премии она может получить в любое время, согласился признать за нею право на купленный для нее «Москвич», обещал со временем передать ей часть своих гонораров за те произведения, которые были написаны им до развода. В то же время он поставил перед нею вопрос о возвращении ему остающейся у нее части его архива, а также ее писем к нему и выразил уверенность, что она сделает это добровольно. Письмо заканчивалось готовностью, начиная с 25 июля, в любой день передать Наталье Алексеевне Борзовку для отдыха (20).

25-го Наталья Алексеевна действительно приехала на дачу, а Александр

Исаевич вернулся в Жуковку, но пробыл там недолго, так как 27 июля ему снова пришлось быть в Рязани: решение районного суда о разводе было отменено областным судом. Разумеется, Александр Исаевич не удовлетворился этим и подал апелляцию в Верховный суд РСФСР (21). Предстояло новое разбирательство.

Страсти вокруг развода достигли своего высшего накала. Не ранее 4 – не позднее 9 августа Наталья Алексеевна решила обратиться к своей сопернице и с этой целью отправилась на дачу М.Л.Ростроповича, однако Александр Исаевич и Г.П.Вишневская не допустили Н.А.Решетовскую к ней (22). Тогда 20 августа она написала Наталье Дмитриевне письмо, которое заканчивалось словами: «Если развод так уж необходим, так уж неизбежен, то ему должно предшествовать наше взаимное примирение, установление добрых человеческих отношений, признание Вашей и Саниной вины передо мной, а не очернительство меня» (23)

Письмо было вручено Наталье Дмитриевне только после того, как 23 сентября она разрешилась от бремени и на свет появился ее третий сын, которого назвали Игнат* (24).

*Из сообщения КГБ при СМ СССР в ЦК КПСС от 30 декабря 1972 г.: «По полученным комитетом госбезопасности данным, 29 декабря 1972 года СОЛЖЕНИЦЫН в Москве в церкви «Воскресение на Успенском Вражке» (Ул. Неждановой) совершил обряд крещения своего второго сына Игната. При крещении помимо матери ребенка Светловой присутствовали РОСТРОПОВИЧ, ВИШНЕВСКАЯ и член-корреспондент Академии Наук СССР ШАФАРЕВИЧ. После совершения обряда крещения на квартире Светловой (ул.Горького) был устроен обед, на котором, кроме указанных выше лиц, присутствовали близкие связи СОЛЖЕНИЦЫНА – СТОЛЯРОВА, УГРИМОВ, УЛАНОВСКИЙ и священник Леонид» (Источник. 1994. №2(9). С.99).

18 октября 1972 г. Наталья Алексеевна впервые встретилась с Натальей Дмитриевной, которая не только извинилась перед ней, но и попросила ее о разводе. После этого Н.А.Решетовская, по ее словам, решила больше не удерживать мужа насильно и отозвала свое заявление из Верховного суда РСФСР. Поскольку теперь на развод были согласны обе стороны, дело могло быть решено не в суде, а в ЗАГСе. 14 декабря 1972 г. Александр Исаевич и Наталья Алексеевна подали общее заявление и для расторжения брака им был назначен день – 15 марта 1973 г. (25).

Таким образом, бракоразводный процесс вступил в завершующую стадию. Однако два с половиной года нервного напряжения не прошли бесследно. Жертвой произошедшей семейной драмы стала Мария Константиновна. Под влиянием пережитого у нее начался рак. 23 января 1973 г. она умерла. 26-го Александр Исаевич приехал в Рязань проститься со своей тещей, после похорон ушел с поминок «по-английски», ни с кем не попрощавшись (26).

Между тем семейные дела лауреата Нобелевской премии привлекли внимание печати и 26 февраля 1973 г. в на страницах «Нью-Йорк таймс» появилась специальная статья на эту тему (27). Если учесть, что около года назад именно эта газета опубликовала интервью с А.И.Солженицыным с целью защиты его имени, если принять во внимание, что заместителем главного редактора этой газеты был Гаррисон Солсбери, то публикация названной статьи представляется симптоматичной.

И действительно именно в эти февральские 1973 г., Ольга Карлайл направила А.И.Солженицыну письмо с отказом от участия в издании «Архипелага» (28). Это было связано с тем, что осенью 1972 г. А.И.Солженицын ограничил право Карлайлей на «Архипелага» только США, причем поставил условием, чтобы договор с издательством Харпер энд Роу был заключен Ф.Хеебом (29), а затем отодвинул издание «Архипелага» «на май 1975 г.» (30). Становилось ясно, что без письменно оформленного договора иметь дело с лауреатом Нобелевской премии невозможно.

На публикацию «Нью-Йорк таймс» откликнулись сотрудник АПН Семен Владимиров и Жорес Медведев. Статья первого называлась «Солженицын в рубище» (31), второго - «В защиту Солженицына» (32). Названия статей говорят сами за себя.

*С января 1973 г. Ж.А.Медведев находился в Англии в заграничной командировке, летом того же года он был лишен советского гражданства, и в том же году в Лондоне вышла его книга «Десять лет после Одного дня Ивана Денисовича», посвященная А.И.Солженицыну.

По свидетельству Н.А.Решетовской, в статье Ж.Медведева было затронуто ее имя, причем в оскорбительной для нее форме, поэтому она обратилась в Агенство печати Новости (АПН) и выразила желание опровергнуть некоторые факты, содержавшиеся в этой статье (33). 9 марта на страницах Ньюй-Йорк Таймс появилась ее интервью, которое она дала сотрудникам АПН Рогачеву и Старшинову (34).

Вслед за этим АПН предложило Н.А.Решетовской опубликовать ее воспоминания о А.И.Солженицыне, на которые она писала уже четвертый год. 18 июня ею был подписан договор, в соответствии с которым к 18 декабря она должна была представить рукопись воспоминаний в издательство (35). А поскольку АПН работало под непосредственным контролем КГБ, получается, что уже весной-летом 1973 г. он начал готовить литературный залп по А.И.Солженицыну.

15 марта 1973 г. Н.А.Решетовская и А.И.Солженицын официально оформили развод (36), после чего 20 апреля Александр Исаевич вступил в законный брак со Н.Д.Светловой. А 24 апреля Екатерина Фердинандовна обратилась в милицию с заявлением о прописке своего нового зятя (37).

На следующий же день министр внутренних дел Н.А.Щелоков поставил об этом в известность ЦК КПСС (38). Ответ за подписью заведующих Отделом культуры В.Шауро и Отделом административных органов Н.Савинкина последовал 10 мая 1973 г. В нем говорилось: «КГБ СССР считает прописку Солженицына в Москве нежелательной и просит решить вопрос об отказе ему в прописке. В соответствии с поручением данный вопрос рассмотрен в Отделах ЦК КПСС с участием Генерального прокурора СССР т.Руденко, министра внутренних дел СССР т.Щелокова и заместителя председателя Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР т.Чебрикова… Учитывая просьбу Комитета госбезопасности, условились, что органы милиции, не отказывая Солженицыну в прописке, вместе с тем пока не будут принимать окончательного решения. Имеется в виду, что по истечении некоторого времени МВД СССР и Комитет госбезопасности возвратятся к рассмотрению этого вопроса» (39).

В результате, как позднее утверждал Александр Исаевич, он стал бездомным (40): в Рязани в одной квартире со своей бывшей женой он жить не мог, а жить в Москве на квартире своей новой жены без прописки не имел права.

 

Лето 73-го

 

9 апреля 1973 г. А.И.Солженицын направил И.Н.Томашевской в Крым письмо: «Мы - писал он, - увидимся с Вами теперь только в декабре, но уже обязательно. А вслед за тем я, очевидно, приеду в Ленинград» (1). Однако увидеться с И.Н.Томашевской ему не довелось, так как осенью 1973 г. она умерла, а он появился в Ленинграде только через четверть века. Жизнь внесла в его планы свои коррективы.

Весной 1973 г. Александр Исаевич покинул Жуковку и снял дачу в подмосковном поселке Фирсановка (2), переезд на которую был завершен 25 мая (3). Оттуда изредка он наезжал в Борзовку (4).

Бракоразводная история, тянувшаяся полтора года и несомненно отвлекавшая от дел, была позади. Казалось бы, теперь можно было полностью сосредоточиться на романе. Однако Александр Исаевич не был настроен на творческий лад. В начале августа он посетил Переделкино и здесь поведал Люше о своем, как он пишет, «плане атаки», которая должна была начаться крупным интервью зарубежным журналистам, с критикой существующей власти (5).

Не позднее 9 августа из Переделкино А.И.Солженицын отправился в Борзовку. «В августе…, - вспоминала Н.А.Решетовская, - Александр Исаевич жил в «Борзовке» больше недели. Покидая «Борзовку», он оставил мне письмо…Писал, что целую неделю шли небывалые дожди…в лесу было много грибов, так что он ел их ежедневно» (6). Первоначально здесь А.И.Солженицын собирался провести «половину» лета, «лишь половину, ибо теперь делил его по времени со своей бывшей женой» (7). Но приехав сюда уже с готовым решением о переходе в открытое наступление, он здесь не задержался.

И хотя Александр Исаевич пишет, что в эти летние дни 1973 г. он жадно «впивался» в работу, конкретного представления о том, чем именно он занимался мы не имеем. Можно было бы предполагать, что одним из его занятий была работа над «Октябрем 16-го». Но на этот счет в нашем распоряжении имеются противоречивые свидетельства.

«На Второй узел, - читаем мы в «Теленке», - мне не хватило совсем немного – месяца четыре, до конца 1973 г. Но их – не давали мне. Только срочно продублировать на фотопленку что есть, чтоб это-то не погибло в катастрофе. Тем более мерк Третий узел, так манивший к себе, в революционное полыханье. Сламывались все мои искусственные сроки, ничто не оставалось ясным, кроме: надо выступать» (8). Получается, что летом 1973 г. работа над «Октябрем» была приостановлена.

А вот что А.И.Солженицын пишет в «Зернышке»: «У «Октября» была особая, сложная судьба. Я усиленно писал его в 1971-72, еще под Москвой у Ростроповича. Потом накальная советская жизнь – оторвала, покинула надолго» (9). Если исходить из этих слов, следует признать, что в 1973 г. Александра Исаевич вообще не занимался романом.

Не совсем ясно и то, на какой стадии остановилась работа над эти Узлом. В одном случае А.И.Солженицын утверждал, что «за 1972-1973 уже весь Узел был написан» (см. выше – С.). В другом случае он пишет, что для завершения работы над ним ему «не хватило совсем немного – месяца четыре, до конца 1973 г.» (см. выше – С.). А вот его же слова из письма Г.П.Вишневской и М.Л.Ростроповичу: «…у Вас, - отмечал он, имея в виду свое пребывание в Жуковке, -я написал больше половины «Августа» да и значительную часть «Октября» (10). Следовательно, к маю 1973 г.. когда писатель покинул дачу М.Л.Ростроповича «Октябрь» был написан менее чем наполовину.

Свернув работу над эпопеей, Александр Исаевич решил обратиться к руководителям советского государства с предложением радикально изменить как внешнюю, так и внутреннюю политику. Так, по его словам, за «два дня в начале августа» на свет появился первый вариант его «Письма вождям Советского Союза» (11).

В «Теленке» А.И.Солженицын трогательно описывает, как он прощался со своей дачей. «В середине августа, уезжая в бой, я обходил все места вокруг и каждую пять участка, прощался с Рождеством навсегда. Не скрою: плакал…» (12).

Именно в это время, Наталья Алексеевна в Рязани была приглашена на встречу с приехавшим из Москвы сотрудником КГБ, которого, по свидетельству Н.А.Решетовской, интересовал только один вопрос – имеется ли у нее дома текст «Архипелага». Дав, по ее словам, отрицательный ответ на этот вопрос, она отправилась в Борзовку, где на 18 августа у нее была назначена встреча с бывшим мужем (13), но когда она приехала туда, то обнаружила только его письмо от 16 августа («Натуся, обстоятельства требуют моего отъезда сегодня») и заявление в кооператив с просьбой переписать дачу на Наталью Алексеевну («проводи его не откладывая») (14).

Если бы решение о необходимости выступить «на бой» Александр Исаевич принимал сам, ему ничего не стоило дождаться своей бывшей жены. Если же он не сделал этого, значит, боевой сигнал был дан кем-то другим. Из Борзовки Александр Исаевич направился в Фирсановку, где проводила лето его новая семья. По пути он сделал остановку в Москве.

“Это было – августа 19-го или 20-го, - вспоминает А.И.Солженицын, – я пришел к Стигу на свидание с планом целой серии ударов задуманной контратаки. Я так понимал, что это – последнее и высшее, что мне дадут сделать и я предлагал теперь Стигу выйти из его тайной роли…,самому открыто брать у меня интервью…он в полутьме, под вечерним деревом чуть подумал – и отказался…на интервью…прислал Фрэнка Крепо…и по моему настоянию корреспондента из “Монд”…(Я еще очень не разбирался тогда в оглядчивости и двуликости этих газет)…Ожидая плотного боя, мы со Стигом договорились на сентябрь 1973 г. встречаться каждые десять дней. Даты были намечены заранее, но плотность понадобилась еще больше” (15).

И далее: «Последняя неделя, последние ночи перед наступлением были совсем бессонные. Все ревели самолеты над самыми крышами Фирсановки…Первый удар я намечал – письмо министру внутренних дел, -ударить их о крепостном праве (имеется в виду отказ ему в московской прописке – А.О.)…Я пометил письмо 21 августа (пятилетие оккупации Чехословакии), но из-за серьезности его текста задержал отправку до 23-го, чтобы беспрепятственно нанести второй удар – дать интервью…» (16).

А пока А.И.Солженицын только готовился к бою, 21 августа в годовщину чехословацких событий академик А.Д.Сахаров провел в Москве свою первую пресс-конференцию с иностранными журналистами, на которой открыто выступил с критикой советского режима (17). Через день, 23 августа А.И.Солженицын дал интервью агенству «Ассошиэйтед Пресс» и газете «Монд» (18). В отличие от А.Д.Сахарова он протестовал только по поводу тех «стеснений и преследований», которым он подвергался он сам и близкие ему люди. «Сразу после интервью, - пишет Александр Исаевич, - я вышел в солнечный день на улицу Горького…, быстро шел к телеграфу с дать заказное письмо министру» (19).

Прошло еще несколько дней и Александр Исаевич дал команду начать подготовку «Архипелага» к печати. Что же заставило его форсировать события? По словам А.И.Солженицына, причиной этого стала та драма, которая розыгралась в конце августа в Ленинграде (20).

Еще 17 июля КГБ направил в ЦК КПСС фрагменты из воспоминаний Е.Д.Воронянской, которые хранились у ее подруги Н.Ф. Пахтусовой (21). В них содержалась характеристика «Архипелага» и давалась весьма негативная оценка существовавшего режима: «…советское правительство за валюту готово продать не только отца родного, но весь марксизм-ленинизм с его тремя источниками (ну, конечно, не на свету, а тайно, секретно)» (22).

4 августа Н.Ф.Пахтусова и Е.Д.Воронянская, отдыхавшие до этого в Крыму, вернулись в Ленинград и здесь были арестованы прямо на перроне Московского вокзала. Н.Ф.Пахтусову повезли домой, где у нее был произведен обыск, а Е.Д.Воронянскую, видимо, доставил на Литейный проспект (23). Во время обыска были обнаружены не только уже цитированные воспоминания Е.Д.Воронянской, но и дневник Н.Ф.Пахтусовой, из который явствовало, что они обе были причастный к работе над «Архипелагом» (24). А потом, пишет А.И. Солженицын, пять дней “непрерывных допросов (с 4 по 9 августа, а у Елизаветы Денисовны может быть и дальше” (25).

Сразу же по освобождении Е.Д.Воронянская легла в больницу. С 9 по 22 августа 1973 г. она находилась в кардиоревматическом диспансере, а когда вернулась домой, 23 числа к ней пожаловали нежданные гости и произвели обыск, причем, как утверждает А.И.Солженицын, не только «сдирали обои», но и «вскрывали полы». Обыск был днем, а в 18.00 Е.Д.Воронянская скончалась. Запись в морге гласила: «Воронянская Е.Д. 24 августа. Механическая асфиксия». Это означает, что она повесилась (26)

*В записной книжке Е.Д. Воронянской были обнаружены два телефона: Владимира Вячеславовича Егерева (следователь КГБ) и Георгия Георгиевича Никандрова (оперативный работник КГБ) (Звезда. 1994. №6. С.79-82)

Из воспоминаний Леонида Александровича Самутина явствует, что вечером 28 августа к нему на квартиру явилась незнакомая женщина и, назвав себя женой двоюродного брата Е.Д.Воронянской, сообщила о ее смерти и похоронах, которые должны были состояться 30 августа в два часа дня на Южном кладбище. При этом, сославшись на следствие, она отказалась назвать причину смерти (27). Это не могло не насторожить, и, если верить Л.А.Самутину, в тот же вечер он решил связаться со знакомыми Е.Д.Воронянской, но из “трех телефонов ответили только по одному, и там незнакомый голос сказал, что проф. Л. в Польше и приедет только к 10 сентября” (28).

На следующий день Леонид Александрович сообщил полученную им новость Е.Г.Эткинду (29), который сразу же передал ее находившемуся в Ленинграде Л.З.Копелеву, а тот по телефону – Наталье Дмитриевне (30). В результате, уже 29-го А.И. Солженицын получил весть о странной смерти одной из его верных поклониц и помощниц. Однако полученное известие оставило его равнодушным и он не предпринял никаких действий, чтобы выяснить хотя бы причину смерти.

По воспоминаниям Л.А.Самутина, в тот же день, 29 августа, его задержали на улице, доставили на Литейный проспект и предложили отдать все имевшиеся у него рукописи А.И.Солженицына, прежде всего «Архипелаг». После этого в сопровождении двух полковников госбезопасности он отправился на свою дачу в Чащу и там передал им чемодан с рукописями, названный им «архивом Воронянской». В этом чемодане находился и экземпляр «Архипелага» (31).

Когда и как он оказался у него? Этот вопрос заслуживает специального исследования. В данном случае можно лишь отметить, что, по свидетельству А.И.Солженицына, в Ленинграде хранилось три экземпляра «Архипелага»: один в семье Ливеровских, второй – у Е.Г.Эткинда, третий Е.Д.Воронянская передала на хранение Л.А.Самутину. Как утверждает Александр Исаевич, будучи в Ленинграде весной 1972 г., он дал распоряжение уничтожить все экземпляры, после чего якобы все хранители заверили, что его распоряжение выполнено. Однако Е.Д.Воронянская обманула его, в результате чего ее экземпляр в августе 1973 г. и оказался в руках КГБ (32).

Между тем имеются сведения, что Е.Д.Эткинд хранил свой экземпляр «Архипелага» до 1974 г., когда попытался вернуть его автору через С.Н.Татищева (33). А Ливеровские выкопали из земли свой экземпляр в 1989 г. (34). Из этого вытекает: или все ленинградские хранители «Архипелага» обманывали Александра Исаевича, или же никакого р

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...