 |
ОТЕЦ РЕБЕНОК МАТЬ 2 страница
|
|
|
|
Все узнаваемо в этом жизнеописании. Последовательный централизм, сочетаемый с уравнительными тенденциями, - обычная для 1-й Воли политика. От 2-й Физики огромная трудоспособность и забота о нуждающихся. Веротерпимость и несентиментальность - от 3-й Эмоции. Таков, собственно, и есть, занятый чистой политикой, “твардовский”.
* * *
Обычно “твардовский” - плотный, приземистый человек с твердым, прямым, насмешливым взглядом без блеска. Лицо круглое. Он осанист, церемонен, невозмутим. Жест спокоен, величав, уверен, точен. Речь ровна, напориста, иронична, монотонна. Втайне питает слабость к музыке, литературе, искусствам, а, выпив, не прочь сам спеть что-нибудь негромким, маловыразительным голоском. Мимика почти отсутствуют. Стрижка короткая и аккуратная, к окраске волос редко прибегают даже женщины. “Твардовский” заботлив, домовит, рукаст, хотя не без высокомерия и иронии относится к простым житейским заботам. Он очень любит природу, и домашние животные выглядят единственными существами, имеющими власть над этим отчужденным, жестким, холодноватым человеком.
ЛАО-ЦЗЫ
1) ЛОГИКА (“догматик”)
2) ВОЛЯ (“дворянин”)
3) ФИЗИКА (“недотрога”)
4) ЭМОЦИЯ (“зевака”)
Когда представляешь себе Лао-цзы и вместе с ним и тип “лао-цзы”, то видится худощавый, не сказать чтобы красивый человек. Лицо овальное. Взгляд покойный, рассеянный, опрокинутый в себя, без блеска. Жест и мимика выразительны, свободны. Свободу предпочитает “лао-цзы” и в одежде, она обычно не броска и не банальна. Речь льется без затруднений, но отличается подчеркнутой строгостью построений и пестрит выражениями, старательно указывающих на последовательность мысли, типа – “во-первых, во-вторых и т. д. ” В лексике избегает подчеркнуто грубых и подчеркнуто выспренных оборотов. В вопросах бытовых, хозяйственных, спортивных представляется существом едва ли не беспомощным. Чадолюбив. Существа противоположного пола являются для него тем, что солнце для подсолнуха, но не прямо, а как бы в околичностях.
|
|
|
* * *
По справедливости этот тип, наверно, лучше было бы назвать двойным именем: ”лао-цзы - гераклит”. Оба философа имели одинаковый порядок функций, а кроме того они биографиями и творчеством идеально дополняют друг друга. О жизни Лао-цзы неизвестно почти ничего, но сохранился его главный труд. Из сочинений Гераклита уцелело лишь несколько цитат, но нечто, напоминающее биографию, имеется. Поэтому, говоря о типе “лао-цзы”, будем в дальнейшем апеллировать и к памяти Гераклита.
Про Лао-цзы известно лишь, что под конец жизни он отправился из Китая на Запад (у древних “запад”, сторона солнечного захода, - обычный символ загробного мира). Но на границе был остановлен таможенником и по его просьбе написал философский трактат “Дао де дзин”, обессмертивший имя Лао-цзы. Вот, практически, и все.
История создания “Дао де дзин” - единственного произведения Лао-цзы если не правдива, то правдоподобна. Достоверно в ней выглядит то, что Лао-цзы увековечил себя как бы мимоходом, почти принудительно. И так могло быть, потому что “догматик” - вообще человек малокоммуникабельный, и, решив для себя капитальнейшие вопросы, он обычно успокаивается на этом, в дальнейшем добытым без нужды не делясь.
На 1-ю Логику Лао-цзы кроме этого указывает то, что “Дао де дзин” - результат, а не процесс. Взгляды китайского философа, изложенные в трактате, не предмет для дискуссий, но догма, которую можно либо целиком принять, либо целиком отвергнуть. Диалогом в “Дао де дзин” и не пахнет. Трактат от начала до конца продуман одним человеком за годы, проведенные в кабинетной тиши, очень строен, очень последователен и возражений не предполагает даже в теории. Кроме того, трактат явно претендует на универсальность, на то, что его принципы оказались бы равно приложимы ко всем элементам бытия: значительным, незначительным, всяким. И надо ли напоминать читателю, что монологовость и тяга к универсализму - ярчайшая из примет 1-й Логики?
|
|
|
Хотя от сочинений Гераклита остались лишь фрагменты, капитальность и безаппеляционность его суждений такова, что тождественное Лао-цзы положение Логики на ступенях функциональной иерархии у греческого философа сомнений не вызывает. Его интеллектуальная гордыня, позволявшая озаглавливать свое сочинение “Обо Всем”, и заявлять, что он самоучка, “сам себя исследовал и сам от себя научился” - лишнее тому подтверждение. На 1-ю Логику ясно указывает и результативная лапидарность гераклитовского стиля, почитаемого в древности “несравненным”.
* * *
2-ая Воля данного психотипа диктовала Лао-цзы с Гераклитом и сам принцип их философствования. Оба они диалектики, т. е. все элементы бытия выстроены в их системах не по иерархической вертикали, а по горизонтали: сущее есть производное двух равноправных, противостоящих и взаимопроницаемых начал (свет-тьма, добро-зло, мужчина-женщина и т. д. ). Всякое шевеление, постоянно происходящее во вселенной, - плод как раз такого взаимопроникновения, взаимоперетекания, доводящего до полного превращения одного начала в другое. Что, однако, ничего не меняет на космических весах, неизменно находящихся в равновесии. Внекастовость - типичная для “дворянской” психики черта. Заслуга Лао-цзы и Гераклита заключается лишь в том, что интуитивное обычно горизонтальное восприятие мира 2-й Волей они 1-й Логикой осознали и возвели в космический принцип.
В жизни Гераклит также вел себя вполне “по-дворянски”. Он принадлежал к царскому роду, но, когда жители родного Эфеса надумали усадить его на освободившийся трон, то городская делегация застала Гераклита играющим с детьми в бабки и совершенно глухим к столь соблазнительному предложению.
|
|
|
Каких-либо ясных указаний на наличие у Лао-цзы и Гераклита 3-й Физики в литературе не сохранилось. Пожалуй, только высказывание Гераклита, что “зрение - ложь” прямо свидетельствует об этом. Так как именно к продуктам деятельности низкостоящих функций человек испытывает наибольшее недоверие и подчеркнуто, агрессивно недоверчив ко всему, что связано с Третьей функцией. Поэтому грубая филиппика Гераклита в адрес зрения - чувства телесного - весомый аргумент в пользу предположения о ранимости его Физики.
Косвенно же подтвердить наличие у обоих философов 3-й Физики можно, руководствуясь методом исключения. У них Эмоция явно Третьей не была. Оба так свободны, беззастенчивы в выражении своих чувств, так плодовиты и легки на блистательные образы при передаче сухих, отвлеченных философских категорий, как никаким “сухарям” не под силу. А значит порядок функций Лао-цзы и Гераклита угадан верно: 3-я Физика и 4-я Эмоция.
* * *
Тип “лао-цзы” достаточно редок и является одним из главных поставщиков классных представителей умственного труда. Думаю, имена Эзопа, Марка Аврелия, Шанкары, Дионисия Ареопагита, Скота Эригены, Бонавентуры, папы Сильвестра II, Монтеня, Спинозы, Сахарова в состоянии подтвердить высокую репутацию данного психотипа.
По всем своим характеристикам “лао-цзы” типичный интеллигент: рассеянный, малообщительный, вечно погруженный в свои мысли, хотя и не чуждый эстетическим запросам. Он тверд в принципах, но по мелочам уступчив, терпим, доброжелателен, честен. Внешность у него обычно невзрачна, он склонен к ханжеству, аскетизму, непротивленчеству, пацифизму, хотя в мечтах редкий драчун и повеса. Как всякий “догматик”, “лао-цзы” довольно тяжел в общении, безапелляционен, темен в речах и не деликатен в выводах, но так как “догматизм “ его окрашен “дворянством”, то, даже оказавшись в родной для себя стихии рассудочности, он не так безнадежно глух к чужим мнениям, как можно было ожидать, и вообще внутренне умственно совершенно раскованный человек, если не сказать - интеллектуальный циник.
|
|
|
Во всем же, что не касается щекотливой интеллектуальной сферы “лао-цзы” открыт, доступен, терпим. Собственной эстетики у него нет (4-я Эмоция), поэтому в искусствах он всеяден и художественная критика его беспартийна. Богатая душа и тощий кошелек “лао-цзы” всегда открыты для ближнего, и есть своя правда в словах знавших Бонавентуру людей, когда они говорили: ”По брату Бонавентуре можно думать, что Адам не согрешил”.
* * *
О том, как выглядит и действует “лао-цзы” на политическом поприще, можно составить представление на примере английского премьер-министра Гладстона и римского императора Марка Аврелия.
Биограф Марка Аврелия рассказывает о нем так: ”Уже с первых лет детства он отличался серьезностью... Будучи еще мальчиком, он усиленно занимался философией. Когда ему пошел двенадцатый год, он стал одеваться как философ, и соблюдать правила воздержания; занимался в греческом плаще, спал на земле, и мать с трудом уговорила его ложиться на кровать, покрытую шкурами...
Он отличался уступчивостью, и его иногда можно было заставить пойти смотреть охоту в цирке, появиться в театре или присутствовать на зрелищах. Кроме того, он занимался живописью под руководством Диогнета. Он любил кулачный бой, борьбу, бег, ловлю птиц; особенную склонность он имел к игре в мяч и к охоте. Но от всех этих склонностей его отвлекали философские занятия, которые сделали его серьезным и сосредоточенным. От этого, однако, не исчезла его приветливость.. . Он был честным без непреклонности, скромным без слабости, серьезным без угрюмости...
Когда домашние спросили его, почему он с такой печалью принимает императорское усыновление, он изложил им, какие неприятности заключает в себе императорская власть…
Во время голода он выдал италийским городам хлеб из Рима и вообще он проявлял заботу о снабжении хлебом. Он всячески ограничивал зрелища, на которых выступали гладиаторы…
Среди других доказательств человеколюбия Марка заслуживает особого упоминания следующее проявление его заботливости: он велел подкладывать для канатных плясунов подушки, после того, как упало несколько мальчиков; с тех пор и доныне под веревкой протягивается сеть... ( очень выразительный, но давно забытый подарок мировому цирку от завернувшейся в императорский пурпур 3-й Физики - А. А. )
К народу он обращался так, как это было принято в свободном государстве. Он проявлял исключительный такт во всех случаях, когда нужно было удержать людей от зла, либо побудить к добру, богато наградить одних, оправдать - выказав снисходительность - других. Он делал дурных людей хорошими, а хороших - превосходными, спокойно перенося даже насмешки некоторых. ”
|
|
|
Важным показателем психотипической устойчивости является то, что политика “лао-цзы” не зависит от политической системы, в которой он взращен, но вырастает как бы из внутреннего, автономного от среды, стержня личности. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить портрет абсолютного монарха Марка Аврелия с портретом премьер-министра полудемократической страны, какой была Англия в викторианскую эпоху, Вильяма Гладстона.
Вильям Гладстон, неоднократно занимавший пост премьер-министра, представлял собой одну и самых замечательных фигур времен королевы Виктории, украшение английского политического небосклона. По словам биографа Гладстона, попытавшегося нарисовать его политический портрет, “в литературе о Гладстоне можно встретить мнение, что в сущности он среди своих товарищей всегда занимал положение независимое и собственно не принадлежал ни к какой партии. В этом есть много верного. Гладстон сам однажды высказался, что партии сами по себе не составляют блага, что партийная организация нужна и незаменима лишь как верное средство в достижении высокой цели. Наряду с независимостью по отношению к вопросам партийной организации необходимо отметить другую важную черту политического миросозерцания Гладстона, намек на которую находится уже в речи, произнесенной им перед избирателями, 9 октября 1832 г. это - твердое убеждение, что в основе политических мероприятий должны прежде всего лежать “здравые общие принципы”. Особенные свойства его выдающегося ума, ясность и логичность мышления развили в нем эту характерную черту, рано проявившуюся и никогда не ослабевавшую. В течение всей своей деятельности он постоянно отыскивал и находил принципиальный базис для взглядов и мероприятий каждого данного момента... Чем больше расширялся круг явлений, доступных его наблюдению, тем яснее выступало перед ним демократическое движение века, тем убедительнее становились законные его требования. В нем не могло не зародиться сомнение в справедливости и верности взглядов, которых продолжала держаться консервативная партия. Присущее Гладстону стремление отыскать принципиальную основу всякого общественного движения, в связи с его высоко-честными взглядами на жизнь и требовательное отношение к себе, помогло ему прийти к верному ответу на вопрос: где истина, где справедливость... По коренным своим убеждениям Гладстон был враг войны и всякого насилия… Весьма характерно определение роли министра иностранных дел, которое Гладстон сделал еще в 1850 г., в споре с лордом Палмерстоном по греческим делам. Задача его - “охранение мира, а одна из первых обязанностей - строгое применение того кодекса великих принципов, который завещан нам прежними поколениями великих и благородных умов. ” Эту речь он закончил горячим приглашением признать равноправие сильных и слабых, независимость маленьких государств и вообще отказаться от политического вмешательства в дела другого государства. Гладстон допускал, однако, и даже требовал отступления от последнего правила, если это диктовалось соображением гуманности”.
Суммируя все сказанное прежде о Марке Аврелие и Гладстоне, можно сжать характеристику занятого на политическом поприще “лао-цзы” до одной фразы: это - деятель вдумчивый, природный демократ, человек, едва ли не чрезмерно, жалостливый, заботливый и миролюбивый ( 1-я Логика, 2-я Воля, 3-я Физика). Что, в зависимости от политического контекста, может быть и плюсом, и минусом.
АЛЕКСАНДР ДЮМА
1) ФИЗИКА (“собственник”)
2) ЭМОЦИЯ (“актер”)
3) ВОЛЯ (“мещанин”)
4) ЛОГИКА (“школяр”)
На улице “дюма” виден издалека: дородный, рослый, с, если не красивой, то сочной лепкой лица. Выставив вперед живот, он с ленивой грацией шествует по тротуару, подшаркивая и раздвинув носки. При этом физиономии его придано сложное совино-кислое выражение. Взгляд из-под полуопущенных век выглядит надменным, но, если вы попробуете заглянуть в его глаза, то обнаружите, что заглядывать некуда, так как взгляд его робко уперт в пол. В этой связи вспоминаются разночтения биографов императора Нерона, одного из виднейших представителей рода “дюма”,: одни писали про надменный, другие про робкий взгляд этого печально прославившегося владыки полумира.
Итак, надменно прищурившись с ленцой движется по улице “дюма”. Но вот повстречался ему знакомый: обаятельнейшая улыбка расцветает на лице “дюма”, веки поднимаются, открывая большие, красивые, блестящие глаза, в жестах пробуждается энергия, и на всю улицу разносится живой, задорный гогот. Одет он обычно дорого, ярко, пышно и не сказать чтобы со вкусом. Волосы длиннее обыкновенного, у женщин откровенно крашенные и с элементом художественного беспорядка. Речь свободна, выразительна и часто густо пересыпана насмешливыми бранными выражениями.
Отличительнейшая из черт внешности “дюма” - какое-то абсолютно безраздельное доминирование в ней сексуальности. Хотя, глядя через призму психософии, феномен этот вполне объясним. И без того избыточная 1-я Физика делается еще избыточней под давлением 3-й Воли. А добавка в виде мощной 2-й Эмоции, функции, как уже говорилось, выросшей из сексуальной сигнализации, вообще выводит облик “дюма” на уровень живого олицетворения половой производительности. Чувственный и чувствительный по двум первым функциям, он гипнотически привлекателен в своей сексуальности и знает это.
Однако красота “дюма” почти всегда отдает некоторой вульгарностью. Достаточно взглянуть на его женскую версию - Мерилин Монро и мужскую - Элвиса Пресли, чтобы в этом убедиться. А дело здесь в том, что у “дюма” чувственность 1-й Физики не облагораживается покойной верой в себя, как это происходит в при сочетании со 2-й Волей (“чехов”, “гёте”) и не смягчается детскостью, как при сочетании с 4-й Волей (“эпикур”, “борджа”). У “дюма” 3-я Воля уродует и вульгаризирует облик, гипертрофируя, с одной стороны, и без того накаченную 1-ю Физику, а, с другой стороны, посылая вовне, на поверхность из глубин изломанной души импульсы страха и постоянного недовольства, придает лицу его выражение, которое никак не назовешь милым. Фраза биографа Нерона - “лицо скорее красивое, чем приятное, ” вполне может быть приложена к данному типу в целом.
* * *
Изъяны облика “дюма”, однако, легко скрадываются мощной бесконечно гибкой 2-й Эмоцией. Не знаю, откуда это берется, но судьба наделяет его таким талантом обаяния, перед которым устоять практически невозможно. Приходилось мне знавать одного русского архиерея-”дюма”: патологического жмота, садиста, циника и редкостного скотину, но при этом милейшего человека, наделенного каким-то совершенно беспредельным обаянием. Резервуар обаяния этого архиерея был таков, что, при желании, он мог лить его на жертву ведрами, парализуя и заставляя, пусть ненадолго, делаться доверчивыми даже людей, знающих его, как облупленного.
“Дюма”, как никому, удается роль простодушного, искреннего открытого человека, рубахи-парня. Эту роль он специально готовит и шлифует перед зеркалом для стандартных ситуаций (застолье, знакомство, общение в сфере услуг, конфликты и т. д. ) и практически бьет без промаха. Львиная доля его удач принадлежит таланту обаивать. Мне не раз приходилось наблюдать, как “дюма”, пойманный с поличным или припертый к стенке, пытался обаятельной улыбкой, типа: ”Я просто милый дурачок и не ведаю, что творю”, - разрядить ситуацию, поставить в конце конфликта благоприятную для себя точку.
“Дюма” слишком хорошо знает силу своего обаяния и сексуальной притягательности, чтобы не использовать их в корыстных целях. Поэтому брачная афера - поголовное и беспроигрышное хобби данного типа, ей не брезговал даже совсем не бедный писатель, давший этому типа имя, - Александр Дюма-отец.
Несколько менее удачлив бывает “дюма” в том случае, когда берется за религиозную аферу. Хотя и в этой сфере он в состоянии достичь совершенно фантастического результата, заложено в психотипе “дюма” нечто, что мешает ему сделать свой успех на ниве религиозного мошенничества устойчивым и долгосрочным. Истории Григория Распутина и Оши Раджнеша у всех на слуху и являют собой идеальную иллюстрацию деятельности “дюма” на данном поприще.
На Раджнеша, даже внешне, очень походил хорошо знакомый мне, описанный выше архиерей. Когда он, очень представительный, красивый, стоя на амвоне в богато расшитом саккосе с щеками блестящими от слез, нес яркую, одухотворенную, чрезвычайно глубокую по лексическому подбору, неграмотную и пустопорожнюю чушь, - не поддаться его магии было просто невозможно. Похмелье наступало потом, когда трезвый анализ речей, знакомство с личность преосвященного, бытовой и интимной стороной его жизни доводило иных, наивно верующих, до катастрофического сотрясения основ. При этом более всего поражал не сам факт принадлежности церковного деятеля столь высокого ранга к стану закоренелых греховодников (этим русского человека удивить трудно), сколько невозможностью уложить в голове факт уживчивости в одной душе и, как кажется, равно искренне проповедуемых, абсолютно противоположных этических правил. Добавлю, что пугающей загадкой это свойство души “дюма” остается не только для прихожан, но и для жертв его брачного мошенничества.
“Очаровательный негодяй” (Ахматова об А. Толстом), “приятный лицемер” (Ринго о Маккартни) - такими амбивалентными характеристиками пользуются все, близко знающие “дюма”. Однако ничего загадочного в его раздвоенности нет. За обаяние и декларации о возвышенных намерениях отвечает мощная, тонко, глубоко чувствующая аудиторию 2-я Эмоция, и справляется она со своими обязанностями великолепно, находя идеальные формы декларирования чаяний, которые остальные функции совершенно не намерены реализовывать. Заставить закоренелую материалистку 1-ю Физику предаваться обязательным почти для каждой религии аскетическим подвигам - вещь совершенно невозможная, как невозможно излечить от лицемерия, цинизма и злости 3-ю Волю. Поэтому начальный успех и крах в конце религиозной аферы “дюма” предопределены. Знакомый мне архиерей едва ли не одновременно с Раджнешем разделил его судьбу: даже известному своим долготерпением Русскому Синоду он так стал поперек горла, что тот досрочно отправил архиерея на покой, позволив лишь напоследок до чиста ограбить подчиненное ему церковное учреждение.
Упомянутый архиерей, обладая бездонным обаянием, в тоже время безукоризненно владел техникой морального уничтожения человека. Порой не зная о своем собеседнике почти ничего, он одним словом, вполоборота мог послать человека в нокаут, и вид выносимого из его кабинета на носилках подчиненного был почти банальностью.
В этой связи с горечью необходимо признать: обаяние, талант на комплимент, на ласку не отделим от таланта на унижение, на оскорбление, на обиду (помните об этом, милые дамы, когда приходит время развешивать уши). У “дюма” общим источником двух этих как бы различных дарований служит сочетание 2-й Эмоции и 3-й Воли. Тончайшая мембрана 3-й Воли на ультразвуковом уровне слышит все шумы и скрипы, исходящие от оппонента, по мельчайшим деталям мимики, жестикуляции, выражению глаз, одежде, речи, как компьютер, считывает его файл. Тогда как 2-я Эмоция безукоризненно чувствует настроение собеседника и подсказывает абсолютно точно уместные для каждого отдельного случая слова, обороты, выражения. “Дюма” - прирожденный, идеальный психолог, и счастье окружающих, что ни на одних психологических обманках держится жизнь.
Наконец, завершая тему авантюризма “дюма”, остается сказать, что при почти стопроцентной удачливости в брачной афере, немалых успехах - в религиозной, он абсолютно безнадежен в тех случаях, когда авантюра требует исключительных умственных усилий (4-я Логика).
За примером далеко ходить не надо - Мата Хари. Разного рода щелкоперы, Бог знает, как расцветили и расписали историю этой несчастной женщины-”дюма”. А правда такова. Жила-была кокотка, эксплуатировавшая ленивый интерес европейских толстосумов к восточной экзотике (она некоторое время прожила на острове Бали). Но началась война, охотников поглазеть на сладострастные танцы поубавилось, возраст заявил о себе, и вот, обрюзгшая, ленивая, жадная, глупая жрица любви решила, что, по случаю войны, ей удобней обирать не отдельных богачей, а разведки воюющих сторон. Запродавшись всем, кто соглашался покупать, она промотала первые взносы, так и не отработав ни марки, ни франка. Да и не могла отработать, поскольку привыкла трудиться совсем ни те местом, каким добывается хлеб в разведке, требующей определенного интеллектуального багажа и постоянных умственных усилий. Дело скоро приняло такой оборот, что хозяева Маты Хари предпочли видеть свою сотрудницу скорее мертвой, чем живой. Поторопило трагедию то, что она оказалась в Париже в дни провала французского наступления под Верденом. Перекладывая на других ответственность за поражение, тогдашнее французское руководство стало пачками расстреливать иностранцев, и расстрел Маты Хари стал апогеем этой грязной правительственной игры. Туповатая, стареющая проститутка просто попала под кампанию, как под трамвай. А корыстные пошляки из масс-медиа расшили по этой канве такие узоры, что за ними скрылась подлинная драма существа с психологией “дюма”, по глупости и жадности влезшего в жернова на смерть борющихся государственных машин и там погибшего.
* * *
Пожалуй, единственная сфера, где “дюма” не только не опасен, но наоборот полезен, эффективен, гениален и просто в своей тарелке - это художественная сфера и шоу-бизнес.
“Дюма” - прирожденный актер, и весь его порядок функций как бы специально выстроен для сцены и экрана. Сочная фактура (1-я Физика), бесконечная гибкость в восприятии и передаче настроений (2-я Эмоция), тончайший психологизм (3-я Воля) - идеальный актерский набор. Стоит ли удивляться, что среди звезд актерского сословия большая часть представлена “дюма”. Сара Бернар, Софи Лорен, Ричард Бартон, Евгений Евстигнеев, Джек Николсон - лишь верхушка списка имен блистательных актеров-”дюма”, реализовавших себя в, к сожалению, убийственно нетребовательной среде зрелищных искусств.
По своему эстетическому кредо актер-”дюма” - стихийный реалист, сознательный или бессознательный сторонник системы Станиславского (судя по всему, Станиславский тоже был “дюма”). Главное требование данной системы - полная адекватность при передаче эмоциональных состояний (2-я Эмоция). Прославленная (хотя и заимствованная) фраза Станиславского “Не верю! ” - главный и единственный эстетический тест-контроль для актера-”дюма”. Добавим, что хотя система Станиславского создавалась как система театральная, по сути своей она не театральна, так как театр - принципиально нереалистичен. Система Станиславского - кинематографическая система, и, видимо, в этом главная причина феноменального ее успеха в последние десятилетия. Кино - принципиально реалистично, и требование безукоризненной адекватности мимики, жеста, звука - законное для него требование.
В этой связи еще одно интересное наблюдение: историки, говоря об императоре Нероне, часто с улыбкой упоминают его знаменитую предсмертную фразу: ”Какой актер умирает! ” Однако не будем торопиться с повторением ученой ухмылки. Нерон был “дюма”, т. е. прирожденный актер, и если не прославился на этом поприще, то не по своей вине. Помешало происхождение и специфика античного театра, строго поделенного на два экстремальных жанра - трагедию и комедию. Однако однажды Нерону все-таки удалось поставить спектакль по душе и вполне в духе Станиславского: он поджег Рим и, стоя на башне в театральном облачении, пел “Крушение Трои”. Думаю, если Станиславский смог бы увидеть этот грандиозный спектакль, он точно воскликнул бы “Верю! ”
* * *
Труднее, чем актерство, даются “дюма” ремесла танцора и музыканта. С танцами у него не ладится в силу некоторой заторможенности 1-й Физики. “Дюма” в балете может произвести впечатление выразительностью жеста, сексуальным колыханием разного рода аппетитных выпуклостей (Мата Хари, Айседора Дункан), но быстроты, легкости, слаженности от его пластики ждать не приходится. Поэтому, как ни добивался Калигула, еще один император-”дюма”, славы танцора, он получил ее только вместе с троном и потерял с ним же.
Еще одна проблема “дюма”, общая для танца и музыки, - это обычное для 1-й Физики отсутствие слуха. Однако беда эта поправима. Шаляпину так страстно хотелось петь, что он долгими упражнениями победил природный недуг. Не только Шаляпин, но многие другие “дюма”, даже в качестве композитора (Чайковский) подвизаются на оперной сцене и часто с огромным успехом. Вообще, для специально интересующихся, могу сказать, что вид певца с сочной фактурой, если не сказать дородного, с богатым, многоплановым и сложным эмоционально репертуаром не позволяет утверждать точно, но с большой долей вероятности позволяет предполагать, что на сцене “дюма”.
В последнее время, с бешеным развитием видео-шоу индустрии требования к внешним данным исполнителя заметно ужесточились, и привлекательная наружность стала не менее важным условием музыкальной карьеры, чем абсолютный слух и красивый голос. Это обстоятельство оказалось как нельзя на руку “дюма”, которому ни внешних данных, ни тяги к музыке не занимать. И сейчас данный психотип практически безраздельно господствует в музыкальном бизнесе (Элвис Пресли, Пол Маккартни, Фредди Меркьюри, Хосе Иглесиас, Мадонна и т. д. )
Успех ждет “дюма” и на литературном поприще. Здесь на память приходят: Овидий, Байрон, Д, Аннуцио, Дюма-отец, Бальзак, Мопассан, Верлен, Есенин, А. Толстой.
К данному списку, вероятно, требуется небольшой комментарий, так как включение в него Бальзака и Дюма - писателей романтического, а не реалистического направления, может вызвать возражения. Предвидя таковые, просто напомню, что творчество 3-й Воли вообще носит несколько “попсовый”, конъюнктурный характер, а расцвет писательства Бальзака и Дюма пришелся на период безраздельного господства во французской литературе школы Гюго, школы романтизма. “Дюма” не настолько волевит и самоуверен, чтобы открыто грести против течения, поэтому оба писателя, благо гибкость 2-й Эмоции позволяла, послушно двинулись проторенным путем, из-под тишка саботируя нормы и заповеди романтического письма: Дюма плохо замаскированным цинизмом своих произведений, Бальзак детальным, подробнейшим, вылезающим, как шило из мешка, бытописательством. Но время шло, и после войны 1870 года французские“дюма”, отряхнув с себя прах романтизма, смогли заговорить своим собственным языком - взошла звезда Мопассана и Верлена. Поэтому, если мы хотим знать, как и про что пишет “дюма” сам по себе, без внешнего эстетического и концептуального давления, то лучше всего обратиться к творчеству Мопассана и Верлена.
Успехи “дюма” на родном для него поприще никак не влияют на изломы его характера, и почитатели таланта “дюма”, заочно влюбленные в его 2-ю Эмоцию, бывают крайне разочарованы при очном знакомстве со всем порядком функций этого психотипа. Вот коротенькая, но последовательная характеристика Алексея Толстого, данная Ахматовой: ”Он был удивительно талантливый и интересный писатель, очаровательный негодяй, человек бурного темперамента. Его уже нет. Он был способен на все, на все; он был чудовищным антисемитом; он был отчаянным авантюристом, ненадежным другом. Он любил лишь власть и жизненную силу”.
|
|
|
