Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Переезд из усадьбы, или Train de maison




 

«Первый снег, напудривший деревья сада и пересыпавший белым пушком крыши флигелей и других надворных строений, бывал первым сигналом к переезду в город, из просторного удобного деревенского дома в еще более просторный, удобный и парадный собственный дом в Курске, в 75 верстах от нашей деревни. Но первый снег подает только первый повод к разговорам о сборах; да и сборы бы еще ничто: каретный сарай полон всяких экипажей, летних и зимних, начиная с так называемых Ноевых ковчегов и до самых новейших; так что если и санного пути не будет в скорости, то можно всячески и на колесах ехать; конный завод у нас есть свой, лошадей достаточно; кучеров — сколько угодно; за чем же дело стало?

За тем, чтобы все обдуманно сделать и приготовить, сообразить и устроить так, чтобы и в эту зиму, по примеру прошлых лет, достойно поддержать известный train de maison, к которому так привыкли все наши курские знакомые; не ударить лицом в грязь и по возможности оправдать всеобщие ожидания. Вот около чего вертятся все думы отца, самолюбивого и тщеславного до крайности…

С первым снегом начинается необычайная суетливая деятельность в доме и в управительском флигеле, между которыми устанавливается усиленное сообщение, посредством разных посыльных; отдается приказание послать за тем или другим из нужных лиц; делается распоряжение о скорейшей продаже хлеба. Приезжают покупатели, сначала в управительское помещение, где идут предварительные переговоры; а затем с управителем шествуют в дом, для окончательного решения дела. О чтении исторических романов нечего и думать. Наконец ударили по рукам; задаток получен, дело кончено, тогда только наступает момент серьезных сборов к переезду в город.

Прежде всего в длинном послании к Паромову излагаются по пунктам всевозможные поручения: приказать дворнику отапливать городской дом, осмотреть все и сделать необходимый ремонт, закупить того-то и пр. По прошествии нескольких дней отдаются приказания осмотреть, в порядке ли дорожные экипажи, отправить вперед кухню с Фомою во главе, музыкантов с капельмейстером и кое-кого из женской прислуги; лучшие лошади, упряжные и рысистые, также отправляются вперед с надежными кучерами.

Наконец, назначен день выезда; за неделю до того начинается в доме суетливая работа: укладывают оставляемое и увозимое; укладывают все, кто что может, благо людей довольно в доме и в дворне, а все-таки на подмогу являются еще некоторые привилегированные личности вроде Анфисы, бывшей горничной моей матери, вышедшей замуж за дворецкого Ивана и теперь находящейся на покое, впредь до какого-нибудь экстренного случая вроде переезда в город, когда она призывается, как доверенная женщина, для переборки и перекладки разного хлама из одного сундука в другой; или Матрены, бывшей няньки, давно отставленной, по причине собственной многочисленной семьи, от должности господской нянюшки; ее обязанность заключается теперь в том, что она ежедневно является в дом, чтобы варить кофе и разливать чай утром и вечером.

И вот взошла, наконец, желанная заря: в шесть часов утра горничная приходит будить Авдотью Сергеевну и нас; но мы уже давно не спим и ждем с нетерпением, чтобы к нам вошли со свечой. Авдотья Сергеевна, уже заранее уложившая свои пожитки и приготовившая вещи, забираемые с собою, облекается во все теплое, начиная с теплых чулок, сверх которых, кроме башмаков, она наденет высокие бархатные сапоги, и кончая смешным, совсем детским белым чепчиком, поверх которого наденется потом объемистый атласный капор с крыльями.

Мы одеваемся также потеплее, молимся Богу и, забыв дисциплину, бежим наверх, в столовую, где отец давно уже расхаживает, разговаривая с управителем и со смотрителем конного завода, по временам отпивая из большой чашки глоток крепкого, как кофе, чаю. Скоро приходит и мать в дорожном костюме, садится пить кофе и затем выходит в переднюю отдать последние приказания ожидающим ее садовнику и коровнице.

Наконец, входит буфетчик Николай, в длинной шубе с рукавами, покрытой синим сукном, с красным гарусным шарфом, повязанным около шеи, скрещивающимся на груди и плотно опоясывающим его, и обычным глухим голосом докладывает: лошади готовы!

Общая суета… все спешат в залу. "Ну, теперь все доброе да садится!" — серьезно возглашает отец, садясь; за ним садятся все. Несколько секунд длится глубокое молчание; затем встают, крестясь на образ, и идут вниз, в переднюю, окончательно укутываться и размещаться по экипажам. Это целый поезд: в первых больших санях с откинутым верхом садятся отец и мать; на козлах, рядом с кучером, усаживается Николай-буфетчик, предварительно разместив, куда следует, дорожный погребец и коробки с провизией; затем в двуместном возке садится с коробками своими Авдотья Сергеевна, герметически укутанная; предлагают кому-нибудь из нас поместиться около нее; но мы смело и решительно отказываемся, потому что в возке ее тесно, душно и скучно; зато как весело в большом рогожном возке, куда сажают нас с няней!

Такого поместительного и удобного экипажа, домашнего изделия, мне не пришлось уже видеть с тех пор: все мы там размещались свободно, и никому не было неловко; самые маленькие могли даже прохаживаться от одного окна к другому и очень покойно спать. На козлах у нас, с кучером, сидел дворецкий Иван, в серой нанковой шубе, с поднятым воротником, также перепоясанный красным гарусным шарфом. За нашим возком следуют еще сани, большие, открытые, в них сидят старшие горничные, девчонка и отцовский повар Николай.

На крыльце и около экипажей теснится дворня, провожающая родных и друзей.

— С Богом! — крикнул буфетчик Николай, касаясь рукой теплой шапки с наушниками, в знак прощального привета, и поезд тронулся» (Мельникова А. Воспоминания о давно минувшем и недавно былом).

 

Глава пятая. Шлафрок, брегет, картуз дворянский

Одежда — зеркало времени

 

Историки, этнографы, модельеры и десятки лет спустя после исчезновения того или иного одеяния узнавали по его особенностям очень много для себя интересного, поучительного и загадочного. А вот художники, прежде всего театральные, режиссеры, литераторы, рассматривая старинные костюмы, могли воссоздавать внешние черты былой эпохи.

Причем интересны не только сами предметы одежды, но и аксессуары.

Интересная особенность была характерна для одежды в Российской империи. Если русский городской костюм стал полностью западным со времен Петра, то вот сельский костюм — крестьянский и церковный — оставался исконно русским. Таким образом, в империи костюм разделился на два типа: модный городской западноевропейского покроя и традиционный русский (по большей части в сельской местности).

Однако строгого различия между городской и сельской одеждой не существовало. Модное городское платье хотя и шилось с оглядкой на Европу, но яркие краски, пестрая расцветка и множество отделок выдавали русский стиль. К тому же одежда дополнялась русскими шалями, платками и накидками.

Примечательно также и то, что в дворянских усадьбах на праздничных гуляньях, на ярмарках в городах и в усадебной жизни в сельской местности происходило постоянное общение крестьян с русским дворянством. И естественно, существовало взаимопроникновение деталей, элементов городской дворянской одежды в сельскую и наоборот. Использовались в городском костюме дворян (в качестве декоративной отделки) и изделия народных мастеров (кружево, шитье и т. п.).

Традиционный русский наряд нередко приходил на смену западному. Так, в частности, еще при Николае I издается указ о ношении при дворе фрейлинами платьев русского кроя. Да и позже, вплоть до начала XX века, считалось модным носить именно русский крой. Платья эти создавались из бархата насыщенных тонов и дополнялись золотым шитьем. На голову водружали нечто наподобие старинного кокошника. Именно с легкой руки императрицы Екатерины II на балах стали облачаться в русские платья.

А в военной форме классической русской одежде настоятельно следовал Александр III. Для воинских чинов император вводит русифицированную форму. А именно: на голове — кубанка, сапоги «бутылками» и заправленные в них брюки.

Последние годы XVIII столетия… Что предпочитают носить женщины? Во Франции, тогдашней законодательнице моды, продолжают бушевать революционные страсти. Стало быть, и мода, проникающая оттуда, той же, казалось бы, окраски, проста и органична? Это платья с высокой талией, большим декольте с обилием складок на спине, переходящих в шлейф. Под грудью перехват тонким пояском.

Под платьем из легких льняных или хлопчатобумажных тканей струились волны белых рубашек, а самые рисковые дамы игнорировали их и поддевали одно лишь тонкое белье, к тому же и телесного цвета. «Не можете представить себе, что это за прелестные сорочки: как наденешь на себя да осмотришься, так-таки все насквозь и виднехонько!» — встречаем упоминание о такой «просвечивающей» моде в «Записках» у современника Пушкина, некоего С. П. Жихарева.

В России, лицезрея эту простоту, именно так ее и воспринимают — как революционную. Тем более что этот самый модный силуэт так и назывался — «шемиз» («chemi'se»), то есть «рубашка».

Как же одевался молодой русский дворянин в начале XIX века? Романтики в одежде поубавилось. В России появляются сюртук и редингот. Носят панталоны. А фрак с его взлетающими крыльями становится и вовсе повседневной одеждой. Носить его молодежь умела с некоторым шиком, но достойно. Его фалды диктовали и сам характер ходьбы. Особенно же часто приходилось вспоминать о них, когда доводилось садиться в коляску, бричку, тарантас или линейку.

Заказывая фраки, предпочитали цветные шерстяные ткани. Носили их со светлыми панталонами, на штрипках. Сшить фрак было великое искусство, носить — не меньшее! Элегантности в силуэте придавала чуть-чуть завышенная талия. Воротник полустойки плавно переходил в отвороты, вырезанные края которых походили на ласточкин хвост. Узкие рукава с манжетом должны были доходить до середины ладони. Но, пожалуй, самое сложное было — «построить» грудь. Ее подбивали слоем ваты с большим мастерством. Так что хорошо сидящий фрак был редким и дорогим приобретением.

О пластичности форм, линий и силуэтов этого костюма упоминали многие писатели — Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, В. А. Соллогуб.

«…Он был одет прекрасно. Темный коричневый фрак с таким же бархатным воротником придавал довольно неуклюжему телу какую-то особенную щеголеватость. Шею обвязывал длинный черный шарф с пестрыми узорами, небрежно приколотый двумя булавками, с висячими камешками от Стора и Мортимера[37]. Жилет темный, вышитый шелком и с гранатовыми пуговицами.

На жилетке цепочка, перехваченная жемчугом. Сапоги, как зеркало. Шляпа, как сапоги. Наконец, завитые виски и желтые перчатки довершали его очаровательность» (Соллогуб В. А. Беллетристические сочинения).

Фрак и все сопряженное с ним — цилиндр, перчатки, трости и цветные жилетки — были своеобразным эталоном гражданской одежды XIX века, как мундир — одежды военной.

Если в XVIII веке силуэты одежды русских дворян определяла роялистская Франция, то начало XIX ознаменовалось английским дуновением. Исключение, пожалуй, составляли уже упомянутые платья покроя «шемиз».

Практичные и расчетливые англичане преуспели в пропаганде своей моды достаточно оригинальным образом. Что чаще всего читают люди? Газеты. Что из прочитанного более запоминается? Имена. Вот они и произвели названия имен модных одежд от известных имен английских актеров, политиков и т. д.

Так появились «спенсер», «боливар» и «каррик».

Итак, «дендизм» надолго очаровал русское дворянство, оказавшись достаточно демократичной модой. Подобный облик мог приобрести и крез с деньгами, и юноша со скромным достатком, и даже помещик-однодворец.

А как выглядел русский денди? Он был одет в белую рубашку со стоячим крахмальным воротником, причем воротник предпочитал, особенно щеголеватый молодой человек, высокий и не в меру тугой, даже получивший шутливое название «vatermorder», то есть «отцеубийца». Поверх рубашки надевался короткий пестрый жилет. Кстати, люди несколько гротескового склада характера умудрялись эпатировать, надевая одновременно несколько разнообразных жилетов.

Из чего только не шили жилеты, чтобы они становились броскими! Например, носили и двухцветные жилеты. Или сплетенные из узких шелковых лент синего и желтого цвета. Из узорного шелка и бархата, атласа и даже парчи.

К жилету подбирался и галстук. Имел он вид шарфа и обвязывался вокруг шеи. Соответственно и назывался halstuch, то есть шейный платок. Щеголи имели обыкновение упражняться в самых разнообразных способах его завязывания.

Носили длинные до сапог панталоны, которые поддерживались подтяжками, а снизу штрипками. И наконец, казалось бы, такая мелочь, как пуговицы, подбиралась самым тщательным образом. Они могли быть медными, латунными, фарфоровыми и даже из драгоценного камня или металла.

В более прохладную погоду надевался так называемый редингот (от англ. «riding» и «coat», то есть «одежда для верховой езды»). С годами этот редингот, своего рода пальто, в несколько измененном виде превращается в каждодневную одежду — сюртук.

Шили сюртуки в талию, а полы доходили до коленей. Единственное, что роднило это степенное одеяние с легким крылатым фраком, это рукава — точно такие же, как у последнего.

Непременным атрибутом русского денди была высокая английская шляпа с узкими полями.

В 40-е годы XIX века стал как-то особенно заметен тот слой дворян, которые в свое время, в эпоху Наполеоновских войн, Отечественной войны, были совсем юными существами. Добровольцами вступив в ряды русской армии, они, пройдя «армейские университеты», достойно завершили свой путь в поверженном Париже. Теперь это были зрелые люди средних лет, познавшие жизнь во всех ее проявлениях и умеющие ценить ее достоинства. Как же предпочитали одеваться эти «светские львы»?

Вот как описывает популярный в те годы крой русского сюртука прекрасный знаток отечественной моды, историк городского костюма Татьяна Степановна Алешина: «Сюртук из темно-оливкового, почти черного кастора, приталенного двубортного покроя, с отложным воротником и узкими рукавами. В 1840-х годах модны были приталенные двубортные сюртуки, сшитые из тонкого сукна. Раскрой спинки сюртука был такой же, как у фрака.

Длина фалд сюртука доходит до колена, линия талии чуть занижена, на этой линии в центре спинки пришиты две обтяжные пуговицы. "Юбка" сюртука расклешенная, со шлицей и складками по центру внизу спины: внутри складок скрыты карманы, по одному в каждой фалде. Грудь и спинка сюртука подбиты для тепла тонким слоем ваты или шерстяных очесов.

Подкладка из черной тафты с внутренними нагрудными и боковыми карманами. С сюртуками в 1840—1850-е годы носили черные, темно-синие и клетчатые, телесного цвета панталоны с лампасами и штрипками, светлые жилеты, черный вечерний галстук, который завязывали узлом с острыми концами; дневной же галстук был из цветного или клетчатого шелка. Сюртук носили дворяне, но могли себе позволить иметь и просвещенные купцы».

Но то был всего лишь внешний вид «светского» человека. А дальше дело оставалось за малым — за истинной воспитанностью. Одни решали этот вопрос состоятельностью (смена обуви — еженедельно, фрака — каждые три недели, шляпы — каждый месяц), другие — врожденным вкусом в одежде и поведении. Так что в одних случаях все диктовалось толщиной кошелька, в других — умением себя подать. Очевидно, именно из Англии к нам пришло в середине века представление об элегантности. Ее можно было увидеть в крое костюма и самом качестве ткани, в белизне белья и некоторой небрежности в манере, с какой русские щеголи носили дорогие вещи и совсем недорогие, но подобранные со вкусом.

Эдакая «романтическая отстраненность», что проявлялась в особой манере носить костюм, была особенно модна среди 20—25-летней молодежи. Полурасстегнутый воротник рубашки и небрежно завязанный галстук, прическа, будто бы не доведенная до конца, и недозастёгнутый жилет. Подражание лорду Байрону было, пожалуй, самым продолжительным в XIX веке.

Итак, что же добавилось в мужском туалете в 40-х и 50-х годах XIX столетия? Совсем немного — так называемый бурнус-пальто со шнурами, каррик-пальто с несколькими воротниками и, пожалуй, различные жилеты.

Голову по-прежнему украшал цилиндр. Иногда надевали «гарибальдийку» — мягкую шляпу из фетра либо широкополый «боливар». Довершали экипировку перчатки, трость и зонтик, а если приходилось ехать верхом, то еще брали стек.

Что же касается дамской моды, то одежда, созданная в стиле «ампир», по-прежнему в моде. Талия оставалась очень высокой, а декольте, если платья предназначались для бала, были глубокие. После 1810 года юбка приобретает форму, напоминающую колокол. Подол украшается орнаментами. На легкие летние платья шел светлый шелк, батист или кисея. Парадные платья шили из бархата, тафты и атласа. А платья для нанесения визитов заказывали из легкой шерсти.

В качестве верхних одежд дамы из дворянских семей носили либо коротенькие курточки-спенсеры, либо рединготы. А вот шали, накидки были в России в большом ходу. Они прекрасно согревали и одновременно служили декоративным дополнением к одежде.

Именно в России, где перепады температур особенно велики, шали и шарфы, палантины и накидки являлись неотъемлемой частью женского туалета не только на протяжении XIX столетия, но и смело перешагнули в XX век.

Эти дивные дополнения дамского туалета не снимали с плеч ни летом, ни зимой. Их носили не только дома, но и в театре, гостях, на балах. Даже скромные дамские платья приобретали совсем иной радужный акцент, если дополнялись узорной шалью.

Шали могли использоваться и как дополнение к танцу. Существовал даже так называемый «па де шаль» — танец с шалью. И если первые шали привозили из Западной Европы и с Востока, то вскоре, благодаря бешеному спросу, налаживают производство и в самой России, в помещичьих усадьбах. Особую популярность приобретают сказочные шали, изготавливаемые из пуха диких коз в усадьбе помещицы Надежды Мерлиной на ручных ткацких станках.

К концу 20-х годов линия талии постепенно опускается и наконец уверенно занимает свое собственное место. В 30-е годы изменяется и фасон рукавов. Они сильно расширяются у плеча, становясь слишком пышными. Правда, появляются более элегантные формы рукавов — «фонарики» и «крылышки».

В эти же годы Россию захватывает новое увлечение — начинают использовать в отделке платья шелковые кружева, так называемые блонды. Эти тончайшие кружева плетут на коклюшках из особого шелка, привезенного из Китая. К 40-м годам становятся особенно модны блонды белые, серебристые либо слегка золотистого оттенка. Однако непомерная стоимость таких кружев оказывается не по карману служилому русскому дворянству. И вот тогда, подобно отечественным шалям, русские усадебные мастерские быстро осваивают новое производство.

В пяти верстах от Орла, в Малоархангельском уезде появляется кружевная мануфактура Алексея Куракина. Здесь мастерицы плели уникальные блонды — на тончайшей тюлевой сетке выполнялся плотный цветочный орнамент из шелка. Причем и сетка, и узор выплетались одновременно. Мастерство местных крестьянок оказалось настолько изысканным, что их изделия начали продавать уже в модных лавках обеих столиц.

И каких только неожиданных нововведений не сулили России 40-х годов грядущие моды! Страна наслаждалась спокойствием, пусть и временным. О пороховых дымах Бородина и восторгах парижских толп, приветствовавших русскую армию на улицах города, участники былых походов начинали забывать. Что уж говорить о их домочадцах!

Но мода легким росчерком пера всего лишь вспорхнула бабочкой на ватманских листах художника. Глядишь, идея уже подхвачена русскими в полете, в развитии. И то, что в марте 40-го года только выпочковывается в мыслях художника француза ли, англичанина или немца, в мае обретает плоть и кровь, новый динамичный, стремительный силуэт, сотворенный по лекалам петербургских модельеров.

Юбка и рукава расширяются, а платье стягивают широкой лентой пояса. И чем ниже, миллиметр за миллиметром спадает линия плеча, тем впечатление узкой, тонкой, осиной талии все более завораживает. Из тканей предпочтение отдается муару и репсу, тафте и кашемиру. Преобладают утонченные гаммы русских цветочных ситцев старинной, еще ручной, набивки. Романтические настроения юных дворянок подчеркивал не только выбор моделей и их цвета. В те годы просто нельзя было представить юную хрупкую особу без маленькой книжки в цветастом ситцевом переплете. Причем закройщики для этой цели не забывали предусмотреть в юбке и маленький потайной карманчик.

Однако на смену всем этим «неземным, воздушным созданиям» приходит и новая, совершенно иная когорта. Подобно «светским львам» все чаще можно встретить и «светскую львицу» с энергичным и, как правило, нервическим характером. Экстравагантность наблюдалась не только в рассуждениях и манерах, но и в одежде. Теперь в почете и платье-амазонка — длинная суконная юбка и узкая кофточка, а также перчатки, легкая шляпка с вуалеткой, в руках стек либо хлыстик. Мало того что женщины умудрялись скакать не хуже казаков, но еще, бравируя своей раскованностью, фехтовали на шпагах и стреляли из пистолета, курили сигары и пили жженку. А журналы по коннозаводству занимали их внимание ничуть не меньше «Курьера дамских мод».

А стоило такой «верхоконной» львице спрыгнуть с седла, как вновь она превращалась в церемонную даму. Надевала в холодное время года теплую круглую ротонду, а также с удовольствием набрасывала на плечи боа.

Во второй половине XIX века дамская мода приобретает надуманный, непривычно-экстравагантный характер. Линия, которую проводит Париж, называют «модой Второй империи». Заметно и какое-то особое повсеместное увлечение не только театром на сцене, но и театральностью собственного поведения в жизни.

Внедряется и новый вид развлечений: казино, игорные дома, кабаре, рестораны. Постройка железных дорог приводит к увлечению путешествиями, что незамедлительно сказывается и на моде. Если путешествующих мужчин мало что отличало от непутешествующих, то для странствий дам предусматривают удобные дорожные костюмы и изготавливают массу всяческих сопутствующих дорожных аксессуаров.

Какие же еще сюрпризы вынашивают короли дамских мод в 60—70-е годы XIX века? На улицах европейских городов, в театрах, концертных залах появляются дамы, будто сошедшие с театральных подмостков былых веков… эдакая фантасмагория. Оказывается, в эти годы во Франции и с некоторым интервалом в России возникает не то чтобы стиль или направление, а легкий отзвук, отголосок «рококо». И это-то во второй половине XIX столетия?! Старинные облачения маркизы де Помпадур ложатся в основу образцов для одежд (пусть даже в крошечном количестве) дам XIX века…

Возвращается несколько осовремененный кринолин. Юбка из конского волоса либо конструкция из металлических обручей, вставленных под верхнюю юбку, как под колпак, прекрасно зарекомендовала себя в былые времена. Теперь же, используя принцип старинного крепления, прорисовывают новую форму — овальную и слегка оттянутую назад. Если платье было рассчитано на званый обед, его лиф делался глухим, бальный вариант предусматривал декольте.

Верхняя одежда русских дворянок отличалась разнообразием. Это и жилеты, и изысканные шали, и накидки, и мантильи. Дамские портные делали оригинальные выкройки фигаро, пелерин и циркульно круглых, подбитых мехом ротонд. А вот для дальних прогулок облачались в удобный и уютный жакет — казакин.

Примечательно, что расхожее в России мнение о первенстве Европы в дамских модах той поры далеко не всегда соответствовало действительности. К примеру, тот же казакин. Его графический силуэт, пластика линий и тугая наполненность форм, разгуливая, в частности, и в виде выкроек между Западом и нами, свою тропинку протоптал из России, точнее, из казачьих земель. Эта же стезя была и у русских сапожек, шапочек и других элементов женского туалета.

Интересно, что чем пышнее был возрожденный кринолин, тем скромнее подбиралась шляпка. Маленькая и деликатная. Сооружалась она из шелка или соломки — русской либо флорентийской. Украшалась цветами и лентами. Носили и кружевные чепчики.

Существенным дополнением к дамскому туалету были в ту пору кошельки, сшитые из бархата и украшенные золотой нитью, вышивкой или гравировкой. Эта модная деталь туалета, что называлась французами «шателен», подвешивалась к поясу платья. Там же находили свое место часы и даже лорнет.

Однако все названное — лишь мелкие акценты дамской экипировки. Зонтики, и прежде всего солнечные, имели для формируемого облика дамы куда большее значение. Они не только надежно оберегали от солнца, их просто приятно было держать в руках. Купола зонтиков выполняли из серой тафты или ручного кружева, ручки — из белой кости либо из темного дерева, украшенные изысканной резьбой и инкрустацией.

Производство зонтов во второй половине XIX столетия уже было широко налажено. Русские мастера умело используют игру светотени и наносят на ткань легкие тисненые рисунки. Создавая из этого предмета произведение искусства, всю кинематику, шарниры и спицы умело скрывают за легкой белой шелковой подкладкой, края которой искусно камуфлируют либо под лепестки цветов, либо под ажурные крылья бабочек.

В последней четверти XIX века в России получает широкое распространение изготовление женских сапожек из атласа. Спереди — застежка из матовых пуговиц с фестонированными краями. К голенищу была пришита кокетливая голубая кисточка. Производились такие элегантные сапожки в Варшаве[38].

Непременным аксессуаром дамской половины русского дворянства были веера. Постоянные спутники дам, они благополучно продержались на протяжении всего XIX века, с некоторым удивлением взглянули на XX век и закончили свою роль не с 17-м годом, а с завершением жизни тех дворян, что не расставались со старыми привычками и в новые времена.

Какие же они были, эти скользящие, порхающие «крылья ангелов»? Веера, которыми обмахивались на балах еще в начале XIX столетия, были совсем маленькие, карманные, 10—15 сантиметров. Изготавливали их из светлых прозрачных тканей — кисеи, дымки, шифона и тюля. Станки набирались из слоновой кости, прозрачного плющеного рога, дерева. Для большего эффекта ткань вееров расшивали битью, золотыми, серебряными нитями, блестками. Можно было увидеть и веера, пластины которых украшались пышными прозрачными орнаментами. В оформлении использовалось и накладное золото, и стальные плашки, сквозной орнамент которых изобиловал стилизованными цветами или растениями.

Все эти крошечные веера могли дополняться ажурной шелковой ленточкой, шнурком. Надетые на кисть руки, веера не выскальзывали из ладони.

А к середине XIX столетия художники расписывают бумажные и шелковые веера гуашью, иногда их украшают печатными сюжетами.

Станки по-прежнему сооружаются из слоновой кости, панциря черепахи, перламутра. Каждая из пластин воссоздает орнамент былых времен, в нем просматривается давно исчезнувшее рококо, точнее его отдаленное подобие, снова входящее в силу после своего второго рождения.

Когда XIX век подступает к завершению, начинают входить в моду новые типы вееров. Верхушки пластин теперь делаются совсем уж ажурными. Стоит веер сложить, в руках остается элегантная дачная безделушка. В раскрытом виде все пластины веера напоминают веточку дерева с причудливой формы листиками.

Но если в начале XIX века веера носили помимо дополнения к туалету еще и чисто функциональную роль, столетие спустя этот предмет остался лишь изысканно-красивым аксессуаром.

Неменьшее значение в конце XIX века продолжают придавать и таким атрибутам дамского туалета, как несессерам и женским сумочкам из бисера. Причем производство несессеров уже серийное. Они изготавливаются из кожи светлых тонов. Граненая стеклянная крышка закрывает небольшую прямоугольную емкость, складывающуюся гармошкой с многочисленными отделениями для «мелкостей» дамского туалета. А вот сумочки, производимые в виде плоских кошельков прямоугольной или овальной формы, продолжали вязаться вручную и искусно вышиваться мелким бисером. Они оправлялись затем в ажурные рамки из меди, латуни, серебра и дополнялись декоративными вставками из эмали, цветного стекла или искусственных камней. Мастерство изготовления этих женских сумочек было столь высоким, что они напоминали своими орнаментами крошечные гобелены. Так же, как и другие изделия из бисера (чехольчики, портмоне), производимые в небольших мастерских, они пользовались широкой популярностью не только в России, но продавались и за границей.

В конце XIX века претерпевает изменения дамский дворянский костюм. Уже в 90-х годах он становится более строгим и деловым. Появляется новая юбка — узкая, облегающая у бедра и расширенная книзу.

А вот у вечерних туалетов продолжает использоваться длинный шлейф, остается модным и глубокий вырез, который иногда дополняют элегантным шейным украшением. Это, как правило, бусы из жемчуга, струящиеся в несколько рядов и скрепленные в единый орнамент общей застежкой. Не выходят из моды пышные, расширяющиеся кверху рукава, по силуэту напоминающие крылья птиц.

Одежда дополнялась и прической. Чтобы удержать копну волос высокой прически, использовали гребни, шпильки, заколки из ажурного плющеного рога и перламутра, черепашьего панциря или обычного целлулоида, имитирующего рог или дорогую кость.

Костюм слабой половины русского дворянства на всем протяжении XIX века претерпел множество самых разнообразных трансформаций в силуэте и в деталях, в пропорциях и отделке, в перечне и характере аксессуаров, что нельзя сказать о костюме русского дворянина.

Не претерпев крупных изменений в первой половине XIX века, во второй мужской гардероб пополнился лишь небольшим рядом новых одежд. Пожалуй, он стал несколько строже делиться по назначению. Визитный отличался от каждодневного, ну а бальный — естественно, от домашнего. Особняком продолжали стоять ведомственные мундиры. И если сюртуки и пиджаки надевали каждый день, то фрак сделался теперь парадной одеждой. Иногда для большего эффекта, праздничности самого момента встречи фрак дополнялся коротким плащом черного цвета на поблескивающей шелковой белой подкладке. Такой плащ так и назывался «фрачным».

Пожалуй, несколько расширило гардероб русского мелкопоместного дворянина появление «визитки» — достаточно элегантного уличного костюма, который надевали для нанесения визитов и на время небольших празднеств. К черной визитке полагалось надевать черные брюки в серую полоску либо серые — в полоску черную.

Из туманного Альбиона в самом конце XIX столетия в Европу прибывает смокинг. Он занимает место малого парадного туалета. В нем дворянин являлся в свой мужской клуб. А позже появлялся в смокинге уже и в театре, и ресторане. Покрой смокинга был рассчитан на хорошую спортивную фигуру. И его, как правило, носили молодые люди.

Воротнички к белым рубашкам были и стоячие, и отложные. Наш старый знакомый — фрак — как появился на свет красивым и элегантным, так и продолжал существовать весь XIX век, меняясь лишь в форме выреза. Брюки же с каждым десятилетием слегка меняли свой силуэт. То были на штрипках, то — без них. В 80-е годы брюки расширяются книзу и приобретают лампасы. Вдобавок на них спереди прорезаются еще и горизонтальные карманы. Но почему-то в 90-е годы Россию заполняют брюки странного, так называемого «французского» покроя — суженные книзу. Они тотчас же придают фигуре мешковатость. Фигуры русские, славянские вряд ли от этого выиграли.

И если в 50—60-е годы галстук имел вид банта, то в 70-е он стал ленточным. А вот к фраку по-прежнему носили белый галстук, завязанный бантом.

Цилиндр продолжал оставаться самым элегантным головным убором на протяжении века. Русские дворяне носили и жесткую фетровую шляпу — мелону. Летом в усадьбах их укрывали от солнца панамы с широкими полями, а в городах мягкие фетровые шляпы, а также знаменитые канотье — невысокие шляпы с узкими твердыми полями и черной лентой по кругу.

Стоило завершиться XIX веку, как исчез и классический подход к традиционной одежде русского мелкопоместного дворянина.

Русский модерн, очаровавший и увлекший императорскую Россию в ее последние два десятка лет, явился завершающим отзвуком былой дворянской элегантности как в самой одежде, так и в особом непринужденном умении ее носить — будь то простая рубашка-косоворотка или полная достоинства высокая дворянская фуражка.

 

«Сюртук, застегнутый доверху…»

 

«…Носил он просторный синий сюртук с длинными рукавами, застегнутый доверху, шелковый лиловый платок на шее, ярко вычищенные сапоги с кистями и вообще с виду походил на зажиточного купца. Руки у него были прекрасные, мягкие и белые, он часто в течение разговора брался за пуговицы своего сюртука. Овсяников своею важностью и неподвижностью, смышленостью и ленью, своим прямодушием и упорством напоминал мне русских бояр допетровских времен. …Ферязь бы к нему пристала. Это был один из последних людей старого века. Все соседи его чрезвычайно уважали и почитали за честь знаться с ним. Его братья, однодворцы, только что не молились на него, шапки перед ним издали ломали, гордились им. Говоря вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика: хозяйство у него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть живы, упряжь веревочная. Овсяников был исключением из общего правила, хотя и не слыл за богача. Жил он один с своей женой в уютном, опрятном домике, прислугу держал небольшую, одевал людей своих по-русски и называл работниками. Они же у него и землю пахали. Он и себя не выдавал за дворянина, не прикидывался помещиком, никогда, как говорится, «не забывался», не по первому приглашению садился и при входе нового гостя непременно поднимался с места, но с таким достоинством, с такой величавой приветливостью, что гость невольно ему кланялся пониже…

…Он оглянулся, придвинулся ко мне поближе и продолжал вполголоса:

— А слыхали про Василья Николаича Любозвонова?

— Нет, не слыхал.

— Растолкуйте мне, пожалуйста, что за чудеса такие? Ума не приложу. Его же мужики рассказывали, да я их речей в толк не возьму. Человек он, вы знаете, молодой, недавно после матери наследство получил. Вот приезжает к себе в вотчину. Собрались мужики поглазеть на своего барина. Вышел к ним Василий Николаич. Смотрят мужики — что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем уме. "Здорово, говорит, ребята! Бог вам в помощь". Мужики ему в пояс, — только молча: заробели, знаете. И он словно сам робеет. Стал он им речь держать: "Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское все люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…" Да вдруг как скомандует: "А ну, детки, спойте-ка русскую народственную песню!" У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели. Один было смельчак запел, да и присел тотчас к земле, за других спрятался… И вот чему удивляться надо: бывали у нас и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались, почитай что кучерами и сами плясали, на гитаре играли, пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали; а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная девушка: все книги читает али пишет, а не то вслух канты[39] произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит…» (Тургенев И. С. Однодворец Овсяников).

 

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...