 |
Письмо в редакцию «петербургского глашатая»
|
|
|
|
Любезный г-н директор Иван Васильевич! Не будете ли столь любезны отдать эти строки в набор для VIII эдиции, озаглавив «Одному слишком развязанному критику».
В июльской книге «Русского богатства» имеется пространная статья г-на А. Е. Редько о эго-футуризме. Вставая на защиту эго-футуризма от акмеизма, этот критик с развязанностью необычайной цитирует теоретические статьи и поэзы эго-футуристов. Но тут обнаруживается абсолютная неосведомленность г-на Редько в новейших поэзных течениях. С поверхностностью достойной критики г-н Редько причисляет поэтов Хлебникова и Крученых к эго-футуристам и на основании их поэзии защищает эго-футуризм. Невольно приходит на память русская пословица о том, кто опаснее врага. Дело в том, что никогда ни Крученых, ни Хлебников не были эго-футуристами, а являлись, наоборот, его злейшими врагами. Издаваемый при их сосьетерстве «Союз молодежи» (тоже причисленный г-м Редько к эго-футуристским органам) всегда был враждебен эго-футуризму. Не далее, как в VII эдиции «Пет<ербургского> Глашатая» была статья о недомыслии господ Крученых и Хлебникова. Далее привожу примеры дальнейших подтасовок г-на Редько.
Никогда ни одного диспута эго-футуристы не устраивали, вопреки уверениям г-на Редько (на стр. 185). Также никогда эго-футуристы не называли Блока и Сологуба «разгульниками за столом реализма» (стр. 186). Наоборот, Сологуб участвовал в «Пет<ербургском> Глашатае» как сочувствующий. Что есть общего между кубистами (живописная школа) и эго-футуристами (поэзная школа), что постоянно отмечает в своей готтентотской критике г-н Редько. Уж если мыслимо сравнение, то конечно не с кубистами, а с геометристами.
|
|
|
На стр. 191 – критик умудрился гуннские принципы Зенкевича – уже бесспорно акмеиста – втиснуть в эго-футуризм. Слово «заумный» не было выдумано эго-футуристами и к себе ими никогда не применялось (стр. 194). 2) после всего вышесказанного невольно возникает вопрос: заслуживает ли г-н Редько той «веры-кредита», на который не имеет права рассчитывать эго-футуризм по рассуждениям г-на критика. Возникает еще один вопрос, более грустный, более тягостный: «кому на суд должны, мы молодые, гениальные эго-футуристы, отдавать свои поэзы!» И разве можно упрекать нас, что в ответ на критику г-ну Редько мы ему крикнем: «Руки долой! Сначала вымойте руки!».
Как же можем мы претендовать на недоумение публики, если ей критикой преподносится под ярлыком: «эго-футуризм» безграмотная мазня г. г. «Гиляйцев» и сотрудников «союза молодежи»?
В одной из русских газет недавно над отчетом о футбольных состязаниях в Норвегии стоял заголовок: «Дебаты в Норвежском парламенте». Не пародировал ли г-н Редько эту газету, написав длинную статью о эго-футуризме, где нет ни слова от эго-футуризма.
Вот эти строки я прошу Вас, г-н директор, сдать в печать.
Ваш преданный Вадим Шершеневич.
Москва, Июнь, 1913.
P. S. Экземпляр VIII эдиции с этим письмом прошу послать в редакцию «Русского богатства» для г-на Редько.
Печатается по: В. Шершеневич Письмо в редакцию «Петербургского глашатая» // Небокопы. Альманах эгофутуристов. СПб. 1913. VIII (август). Задняя сторона обложки. Вадим Габриэлевич Шершеневич (1893 – 1942) в 1913 г. примыкал к эгофутуристам. Републикуемое открытое письмо было адресовано Ивану Васильевичу Игнатьеву (Казанскому).
И. Накатов
БАЛАГАНЧИК
ПЕРЕДУНЧИКИ
Чуть ли не до хрипоты кричат о себе эго-футуристы, нео-футуристы, сциентисты, адамисты-акмеисты и пр.; они кувыркаются на все лады, до неприличия перед «почтеннейшею публикой», изощряются в изобретении нелепостей – одна другой грандиозней, – а читатель равнодушен, как стена. Никакими калачиками не заманишь его в пеструю и разухабистую футуристскую лавочку.
|
|
|
Многие ли знают, напр<имер>, такие альманахи и сборники, как «Стеклянные цепи», «Аллилуйя», «Оранжевая урна», «Дикая порфира», «Гостинец сентиментам», «Камень», «Смерть искусству» и др.?
Нет сомнения, что все эти: Василиск Гнедов, Хлебников, Маяковский, Крученых, Широков, Бурлюк, Нарбут, Коневской, Мандельштам, Зенкевич остались бы совершенно неизвестными широкой читательской массе, если бы газеты от времени до времени не напоминали обществу о существовании в его среде этой беспокойной человеческой породы.
А не напоминать – невозможно, ибо невозможно пройти равнодушно мимо этих бесстыдных извращений, мимо этого насилия над чистым русским словом и над здравым смыслом.
Только недавно всю печать обошел торжественный и воинственный футуристский манифест, данный в лето 1913-е в дачном поселке Усикирках.
Помимо беспощадного похода на «чистый» русский язык, на симметрическую логику, на «дешевых публичных художников и писателей», на театр, – футуристы на своем финляндском съезде объявили активную театральную программу на предстоящий год. Они решили «всколыхнуть».
Крайне любопытно, как осуществляется это «колыхание» и какими средствами новаторы надеются завладеть общественным вниманием.
До сих пор они действовали «словотворчеством»:
Дыр булл щыл.
Мы помним такие неувядаемые рифмы:
Петр Великий о
Поехал в Мо-
скву великий град
Кушать виноград.
Мы слышим теперь козьи вдохновения:
Козой вы мной молочки
Даровали козяям луга
Луга-га!
Луга-га!
Но это уж не может тронуть. Хоть выйди на широкую площадь и начни всенародно выть нечленораздельными звуками. Не удивятся: приобвыкли и всего ждут.
Это малоутешительное обстоятельство прекрасно учли и сами футуристы. Прежний стратегический план, по-видимому, не годится. П. Широков меланхолически повествует:
В победный век великих откровений
Стал слишком стар былых творений план,
И мы желаем лучших совершений
Затем, что есть теперь аэроплан.
Сказано – сделано. Не такой футуристы народ, чтобы откладывать в долгий ящик. И тут же они уже стремительно начинают, согласно манифесту, «колыхать», и тут же демонстрируют «лучшие совершения».
|
|
|
И, как бы вы ни были предупреждены, но тут вы воочию убеждаетесь, что «пульс» у футуристов действительно претерпел различные изменения.
Вы раскрываете сборник «Смерть искусству» Василиска Гнедова. Всего в этом сборнике 15 поэм.
Поэма И. С.
– Пепелье Душу.
Поэма конца (15).
Естественно, под заглавием вы ищите самоё поэму. Тщетно! На странице – пустота. Ваше глубокое недоуменье по сему поводу рассеивает в предисловии редактор-издатель «Петербургского глашатая» Иван Игнатьев:
«Нарочито, – глубокомысленно поясняет он, – ускоряя будущие возможности, некоторые передунчики нашей литературы торопились свести предложения к словам, слогам и даже буквам.
– Дальше нас идти нельзя, – говорили они.
А оказалось – льзя.
В последней поэме этой книги Василиск Гнедов ничем говорит:
“Что и говорить! Передунчики показали, что действительно “стар былых творений план”. Патент на “последнее слово без слов” принадлежит по справедливости им”».
Свое открытие они философски обосновывают: «Пока мы коллективцы, общежители, – слово нам необходимо, когда же каждая особь преобразится в объединенное “Эго” – я, – слова отбросятся сами собой».
СВОЯ СВОИХ НЕ ПОЗНАША
Трудно даже понять, как могла возгореться такая жестокая и кровопролитная война между родственными «союзниками». Но катятся ядра, свищут пули, – бой в разгаре… Передунчиков бьют беспощадно и без зазрения совести адамисты-акмеисты, предводительствуемые заслуженными полководцами – Сергеем Городецким и Н. Гумилевым.
Последний вонзает в них отравленную стрелу:
«Появились футуристы, эгофутуристы и прочие гиены, всегда следующие за львом».
Но откуда этот великий гнев и эта бурная ненависть адамистов-акмеистов к футуристам? Из-за чего, собственно, спор?
Адамисты рекомендуют себя «вещелюбами» и «фетишистами». «После всяких неприятий – мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий». Эго-футуристская «утерянная горнесть» слов им не нужна, ибо они всеми помыслами на грешной земле и хотят вернуть словам их смысл и значение. Стих – это «мрамор и бронза». Стих «надменный властительней, чем мед». Слова «должны гордиться своим весом» и «подобно камням» должны соединяться в здание.
|
|
|
И эта программа привела акмеистов к «Новому Адаму». Сергей Городецкий начертил следующий основной пункт программы:
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
И во вновь обретенном рае адамистской поэзии появились гумилевские львы, леопарды, слоны, гиппопотамы, обезьяны и попугаи…
Н. Гумилев провозглашает:
– «Как адамисты мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного в обмен на неврастению».
Но ведь в таком случае война с передунчиками – явное недоразумение.
«Своя своих не познаша». Еще прославленный «гений» – Игорь Северянин в «Громокипящем кубке» яростно заявлял, что его душа «влечется в примитив» и что он «с первобытным не разлучен». Северянинская путешественница, если вы помните, вопила: «Задушите меня, зацарапайте, предпочтенье отдам дикарю!». Изысканная героиня поэтического повествования «Юг на Север» питала непреодолимое влечение к тем краям, где «гибельно, тундрово и северно» и, если ей верить, собственноручно остановила оленя у эскимосской юрты, захохотав при этом «жемчужно» и «наводя на эскимоса свой лорнет». Даже вся эта северянинская сиятельная знать – виконты и виконтессы, жены градоначальников, гурманки, грезерки и «эксцессерки» отшвыривали прочь культуру и предпочитали ржаной хлеб…
Допустим, Игорь Северянин отряхнул теперь футуристский прах. Но ведь своих Зизи и Нелли он выводил из небытия, когда был правоверным футуристом. А разве правовернейший из правоверных футуристов В. Хлебников не дарит нас повестями даже из периода Каменного века, воскрешает дикарей и первобытные народы?
Ясное дело, что casus belli* почти отсутствует в основных принципах. Разошлись и разветвились только в последующем пути. Футуристы ушли в «самовитость» и аэропланное «словотворчество», а адамисты-акмеисты начали ударять нас своими «тяжелыми словами», «подобно камням», по голове иногда до бесчувствия.
«Новый Адам», по-видимому, даже краешком уха не слышал нежных звуков райских песен и молитв и гласа архангельской трубы. Он изрядно груб, пошл и неотесан. Его слова не только тяжелы весом, но и духом: от них «дух чижолый». Желание быть как можно ярче земными дает им основание проявлять необычайное усердие в отыскании реалистических тонов. И мы находим у них такие «райские напевности»: «рудая домовиха роется за пазухой, скребет чесало жесткий волос: вошь бы вынуть»; у нарбутовского лесовика «от онуч старых воняет». В рифмах воспеваются такие вечные моменты, запечатленные адамистской кистью: «ржаво-желтой, волокнистого, как сопли, сукровицево обтюпасть, а он высмыкнется».
|
|
|
И те и другие – и футуристы, и акмеисты – мечтают о будущем, мнят себя преемниками родной литературы. И как будто совершенно не замечают, что на носу у них красная шишка, а на голове – клоунский колпак.
– Пускай изощряются, потешают себя и других кривляньями и выкрутасами. Смертельная-то ведь подчас скука, а зрелище все же занятное. А главное – безвредное. От футуризма и адамизма к русской литературе ничего скверного не пристанет. Придет время – и эти клоунские побрякушки будут выброшены в сорный ящик, как отслужившая негодная ветошь.
Печатается по: И. Накатов Балаганчик // Столичная молва. 1913. № 320 (7 августа). С. 2. И. Накатов – один из псевдонимов Ильи Марковича Василевского (1882 – 1938), литературного критика и публициста. Определение «передунчики» критик взял из предисловия И. Игнатьева к книге стихов Василиска Гнедова «Смерть искусству» (СПб., 1913). У Игнатьева это определение восходит к фамилии главного героя «Мелкого беса» Ф. Сологуба – Передонова. Сциентизм (от лат. scientia наука, знания) – система убеждений, утверждающая основополагающую роль науки как источника знаний и суждений о мире.
«Стеклянные цепи» (1912) и «Оранжевая урна» (1912) – альманахи эгофутуристического издательства «Петербургский глашатай»; «Аллилуйя» (1912) – книга стихов В. Нарбута; «Дикая порфира» – книга стихов М. Зенкевича; «Гостинец сантиментам» – книга стихов В. Гнедова; «Камень» (1913) – первая книга стихов О. Мандельштама. Широков Павел Дмитриевич (1893 – 1963), поэт-эгофутурист; Коневской (наст. фамилия Ореус) Иван Иванович (1877 – 1901), поэт-символист.
20 июля 1913 г. в дачном поселке под Петербургом Уусикирко М. Матюшин, А. Крученых и К. Малевич выработали декларацию «Первого всероссийского съезда баячей будущего», а затем опубликовали ее в 28 № журнала «За 7 дней» за 1913 г. Строки о Петре I представляют собой анонимную пародию на ранние классицистические оды. Автором строк о козе был Василиск Гнедов.
Во второй половине своей заметки критик цитирует ст-ние С. Городецкого «Адам». Далее приводятся строки из ст-ний Нарбута.
А. Измайлов
ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
(ОТРЫВОК)
У стихотворцев новая игрушка. Она – обычного типа словесного бильбоке. Слово подбрасывают кверху, ловят со стуком, и вот оно стучит уж в других руках и в другом углу. Стук этот резок и в большом количестве нестерпим.
Новая игрушка – акмеизм. Об акмеизме пишутся манифесты, и фельетонисты занимаются им так же, как кубизмом, орфеизмом и прочими «измами» только что из Парижа.
Плачевнее всего, что это даже не игра детей, а игра обезьян. История дает свои ярлыки явлениям после того, как они пройдут и округлятся. Так создавались термины романтизма, реализма, символизма, импрессионизма.
Кукольных дел мастера в литературе сначала вырабатывают термин, и потом подгоняют под него известное модное настроение. Но, по пословице, всякая обезьяна найдет своего индуса, который станет ей удивляться.
По своей внутренней ценности акмеизм на грош не выше недавних интеллигентских благоглупостей, – всех этих мистических анархизмов, соборных индивидуализмов, неприятий мира, преображений красоты, усекновений здравого смысла и воздвижений пошлости.
Наших схоластов тешит скорлупа слов, а не «орех мысли», ярлык, а не сущность, и нисколько не удивительно, что треска около нового термина хватит всего на несколько месяцев.
Измышление пресловутого акмеизма говорит о крайнем истощении наших литературных Вортов. Хватаясь за греческое слово, выражающее высшее цветение, они претендуют на поэзию, которая даст полноту мироощущения, высший расцвет чувства, споет аллилуйя миру. Провинциал прислушивается и читает об акмеизме с лицом человека, в первый раз попробовавшего устриц.
Новые портные шьют себе костюм по самому широкому фасону. Он в пору скелету, но в нем будет не тесно и Гаргантюа.
Однако какое общее место водружается новыми поэтами как знамя! В какой же век и какой поэт не служил этой задаче наивысшего восприятия жизни! Гомер и Овидий не были ли акмеистами, до которых не дотянуть всем современным, хотя бы они вылезли из кожи!
И какие же поэты когда-либо ставили перед собой идеалы «наименьшего мироощущения»? К сожалению, худосочие и золотуха выступали на их лицах так зловеще, что при желании максимума, они давали минимум.
Группе поэтов опротивели смерть, уныние, неврастения и больничное всхлипывание.
Они хотят быть молодыми и счастливыми, как птицы, как Гомер и Овидий. В добрый час, но зачем же тогда им записываться в скучные теоретики и заботиться о чужеземных кличках?
Не предоставить ли это истории, которая дает имена всему значительному и игнорирует пузыри земли, рожденные подземными глазами?
Печатается по: А. Измайлов Литературное обозрение // Биржевые ведомости. Утренний выпуск.1913. № 13689 (8 августа). С. 2. Александр Алексеевич Измайлов (1873 – 1921), критик, прозаик, пародист.
Анатолий Луначарский
|
|
|
