Другие отрасли труда 1 страница

Выводы

Познакомившись довольно подробно с темя условиями, в которых живут английские городские рабочие, мы можем теперь сделать свои заключения из приведённых фактов и эти заключения, в свою очередь, сопоставить с действительным положением вещей. Посмотрим же, во что превратились сами рабочие, живя в этих условиях, что это за люди, каков их физический, интеллектуальный и моральный облик.

Если один человек наносит другому физический вред, и такой вред, который влечёт за собой смерть потерпевшего, мы называем это убийством; если убийца заранее знал, что вред этот будет смертельным, то мы называем его действие предумышленным убийством. Но если общество[23] ставит сотни пролетариев в такое положение, что они неизбежно обречены на преждевременную, неестественную смерть, на смерть насильственную в такой же мере, как смерть от меча или пули; если общество лишает тысячи своих членов необходимых условий жизни, ставит их в условия, в которых они жить не могут; если оно сильной рукой закона удерживает их в этих условиях, пока не наступит смерть, как неизбежное следствие; если оно знает, великолепно знает, что тысячи должны пасть жертвой таких условий, и всё же этих условий не устраняет, — это тоже убийство, в такой же мере как убийство, совершённое отдельным лицом, но только убийство скрытое, коварное, от которого никто не может себя, оградить, которое не похоже на убийство, потому что никто не видит убийцу, потому что убийца — это все и никто, потому что смерть жертвы носит характер естественной смерти, потому что это не столько грех содеянный, сколько грех попустительства. Тем не менее это остаётся убийством. И я попытаюсь доказать, что английское общество ежедневно и ежечасно совершает нечто, с полным правом, называемое на страницах английской рабочей печати социальным убийством; что английское общество поставило рабочих в положение, в котором они не могут ни сохранить здоровье, ни долго просуществовать; что оно, таким образом, неуклонно, постепенно подтачивает организм рабочих и преждевременно сводит их в могилу. Далее я докажу, что общество знает, как вредно отзывается такое положение на здоровье и жизни рабочих, и тем не менее ничего не предпринимает, чтобы улучшить это положение. Что общество знает, каковы последствия установленного им порядка, что, следовательно, его образ действий является не просто убийством, а убийством предумышленным, я это доказываю хотя бы тем, что для установления самого факта убийства использую официальные документы, правительственные и парламентские отчёты.

Классу людей, живущих в описанных выше условиях и так скудно обеспеченных самыми необходимыми средствами существования, не может быть свойственно крепкое здоровье и долголетие — это ясно само собой. Рассмотрим, тем не менее, ещё раз каждое из этих обстоятельств особо с точки зрения их влияния на состояние здоровья рабочих. Сама централизация населения в больших городах уже влечёт за собой крайне неблагоприятные последствия; лондонский воздух никогда не будет таким чистым и насыщенным кислородом, как воздух в какой-нибудь сельской местности; два с половиной миллиона человеческих лёгких и двести пятьдесят тысяч печей, сосредоточенных на трёх-четырёх квадратных географических милях, потребляют необъятное количество кислорода, которое возмещается лишь с большим трудом, так как городские постройки сами по себе затрудняют вентиляцию. Образующийся от дыхания и горения углекислый газ благодаря своему более высокому удельному весу задерживается между домами, а основной воздушный поток проносится над крышами. Жители этих домов не получают необходимого их лёгким количества кислорода, и следствием этого является физическая и умственная вялость и пониженная жизнедеятельность. Поэтому, хотя жители больших городов гораздо менее, чем живущие на свежем, чистом воздухе обитатели деревень, подвержены острым заболеваниям и, в особенности, всяческим воспалениям, они зато в тем большей степени страдают от хронических болезней. Если жизнь в больших городах уже сама по себе плохо влияет на здоровье, то, как велико должно быть это вредное влияние загрязнённой атмосферы в рабочих кварталах, где, как мы видели, всё как бы соединяется для того, чтобы сделать атмосферу ещё хуже. В деревне, где воздух свободно циркулирует по всем направлениям, может быть не так вредно, если у самого дома находится помойная яма; но посреди большого города, на улицах и дворах, со всех сторон застроенных и отрезанных от всякого притока свежего воздуха, дело обстоит совсем иначе. Гниение всевозможных растительных и животных отбросов выделяет газы, безусловно, вредные для здоровья, и поскольку эти газы не имеют свободного выхода, они неизбежно заражают атмосферу. Таким образом, нечистоты и стоячие лужи в рабочих кварталах больших городов всегда влекут за собой самые скверные последствия для общественного здравия, так как именно они выделяют тлетворные газы; то же самое относится к испарениям загрязнённых рек, Но это далеко ещё не всё. Поистине возмутительное отношение проявляет современное общество к огромной массе бедняков. Их завлекают в большие города, где они дышат воздухом, худшим, чем в родной деревне. Их загоняют в части города, которые вследствие своей планировки хуже вентилируются, чем все остальные. Их лишают всех средств содержать себя в чистоте, их лишают воды, так как водопровод прокладывается только за деньги, а реки настолько загрязнены, что не могут быть использованы для гигиенических целей; их заставляют выкидывать тут же на улицу все отбросы и сор, выливать на улицу всю грязную воду, часто даже самые отвратительные нечистоты, так как их лишили всякой возможности избавиться от всего этого иначе; они вынуждены, таким образом, сами заражать кварталы, в которых живут. Но и этого ещё мало. На бедняков сваливаются всевозможные бедствия. Население городов вообще слишком скученно, но именно их заставляют жить в ещё большей тесноте. Мало того, что им приходится вдыхать на улице испорченный воздух, их дюжинами набивают в одну комнату, так что атмосфера, которой они дышат по ночам, становится совершенно удушливой. Им отводят сырые квартиры, подвалы, куда вода просачивается снизу, или мансарды, куда она протекает сверху. Для них так строят дома, что испорченный воздух в них застаивается. Им дают плохую, дырявую или непрочную одежду, их кормят плохой, фальсифицированной и трудно перевариваемой пищей. В них возбуждают самые сильные и противоположные настроения, резкие смены страха и надежды, их травят, как диких зверей, им не дают успокоиться и зажить тихой жизнью. Их лишают всех наслаждений, кроме полового наслаждения и пьянства, и, выматывая из них ежедневно на работе все духовные и физические силы, тем самым постоянно толкают их на самые безудержные излишества в двух единственно доступных им областях. И если всего этого оказалось мало, чтобы их сломить, если они устояли против всего этого, — они оказываются жертвами безработицы во время кризиса, который отнимает у них то немногое, что у них ещё осталось.

Возможно ли, чтобы при таких условиях люди беднейшего класса обладали здоровьем и долголетием? Чего ещё ожидать при таких условиях, как не крайне высокой смертности, непрекращающихся эпидемий и неуклонно прогрессирующего физического истощения рабочего населения? Посмотрим, так ли всё обстоит в действительности.

Мы находим со всех сторон подтверждение того, что рабочие жилища, расположенные в худших частях города, в сочетании с общими условиями жизни рабочих, являются причиной мно­жества болезней. Автор цитированной выше статьи в журнале «Artizan» с полным правом утверждает, что лёгочные заболевания являются неизбежным следствием таких жизненных условий и что они на самом деле наиболее часто наблюдаются среди рабочих. Что скверный воздух Лондона и в особенности его рабочих кварталов в высшей степени благоприятствует развитию чахотки, это доказывает истощённый вид очень значительного числа людей, встречающихся на улицах. Если пройтись по улицам рано утром, в то время, когда все спешат на работу, прямо изумляешься, как много встречаешь людей, которые производят впечатление чахоточных или близких к этому состоянию. Даже в Манчестере люди выглядят не так; эти бледные, тощие, узкогрудые привидения со впалыми глазами, которые встречаются на каждом шагу, эти бессильные, вялые, лишённые всякой энергии лица я видел в таком огромном количестве только в Лондоне, хотя в фабричных городах Северной Англии чахотка тоже ежегодно уносит немало жертв. С чахоткой соперничает, если не считать других лёгочных заболеваний и скарлатины, прежде всего тиф — болезнь, производящая самые страшные опустошения среди рабочих. Повсеместное распространение этого бедствия приписывается в официальном отчёте о санитарных условиях жизни рабочего класса непосредственно плохому состоянию рабочих жилищ, их скверной вентиляции, их сырости и грязи. Этот отчёт — не следует забывать, что он составлен известнейшими английскими врачами на основании показаний других врачей, — утверждает, что одного двора с плохой вентиляцией, одного тупика без сточных канав, в особенности, если жители живут скученно и поблизости имеются гниющие органические вещества, — достаточно, чтобы вызвать появление горячки, и что почти всегда так и бывает. Эта горячка имеет почти везде один и тот же характер и почти во всех случаях переходит в ярко выраженный тиф. Она встречается в рабочих районах всех больших городов и даже на некоторых плохо застроенных и запущенных улицах менее крупных населённых пунктов, причём наибольшее распространение она получает в трущобах, хотя, конечно, находит отдельные жертвы и в лучших кварталах. В Лондоне она свирепствует уже довольно давно; необычайной силы вспышка в 1837 г. послужила поводом для упомянутого официального отчёта. Судя по годовому отчёту д-ра Саутвуда Смита, в лондонской больнице для горячечных пере­бывало в 1843 г. 1462 больных, на 418 больше, чем в любой из прежних годов. Эта болезнь особенно свирепствовала в сырых и грязных частях восточных, северных и южных районов Лондона. Значительную часть больных составляли рабочие, которые недавно прибыли из деревни, претерпели в пути и уже в самом Лондоне жестокие лишения, валялись на улицах раздетые и голодные, не нашли работы и в конце концов стали жертвой горячки. Эти люди попадали в больницу в состоянии такой слабости, что для них требовалось необычное количество вина, коньяку, нашатырных препаратов и других возбуждающих средств. Из всех больных умерло 16, 5%. Манчестер также знает эту злокачественную горячку; в худших рабочих кварталах Старого города, Анкотса, Малой Ирландии и других она почти никогда не исчезает окончательно, но всё же она здесь, как и вообще в английских городах, не достигает такого распространения, какого можно было бы ожидать. Зато в Шотландии и Ирландии тиф свирепствует с неслыханной жестокостью; в Эдинбурге и Глазго он особенно свирепствовал в 1817 г. во время дороговизны, в 1826 г. и в 1837 г. после торговых кризисов и каждый раз, продержавшись около трёх лет, на некоторое время несколько затихал. В Эдинбурге во время эпидемии 1817 г. переболело до 6 тыс. человек, во время эпидемии 1837 г. — до 10 тыс., и с каждым возвратом эпидемии росло не только число больных, но и сила самой болезни и процент смертных случаев. Но опустошения, произведённые болезнью во все предыдущие периоды, кажутся ничтожными в сравнении с тем, как она свирепствовала после кризиса 1842 г.: шестая часть всего нуждающегося населения Шотландии переболела, и зараза с поразительной быстротой перебрасывалась из одного места в другое, разносимая нищими бродягами, но не коснулась средних и высших классов общества. За два месяца переболело больше людей, чем за двенадцать лет до этого. В Глазго за 1843 г. переболело 12% населения, всего 32 тыс. человек, из которых 32% умерло, между тем как в Манчестере и Ливерпуле смертность обычно не превышает 8%. Кризис наступал на седьмой и на пятнадцатый день болезни; к этому времени у пациента обычно появлялась желтизна кожи; это обстоятельство наш автор считает доказательством того, что причину болезни следует искать также в душевных волнениях и тревоге. — В Ирландии такого рода эпидемии тоже довольно частое явление. За 21 месяц 1817—1818 гг. через дублинскую больницу прошло 39 тыс. горячечных больных, а в один из последующих годов, по свидетельству шерифа Алисона (во втором томе «Основ народонаселения»), даже 60 тыс. больных. В Корке в больнице для горячечных во время эпидемии 1817—1818 гг. перебы­вала седьмая часть населения, в Лимерике тогда же переболела четвёртая часть, а в трущобах Уотерфорда — девятнадцать двадцатых всего населения[25].

Если вспомнить условия, в которых живут рабочие, если иметь в виду, как тесны их квартиры, как набит людьми каждый угол, как в одной комнате на одной постели спят и больные и здоровые, можно только удивляться тому, что такая заразная болезнь, как эта горячка, не распространяется ещё больше. И если принять во внимание, что медицинская помощь заболевшим крайне недостаточна, что многие совершенно лишены медицинских советов и не знакомы с самыми обыкновенными предписаниями диэты, то смертность покажется ещё незначительной. Д-р Алисон, хорошо изучивший эту болезнь, так же, как и автор вышеприведённого отчёта, видит причину её в нужде и жалком положении бедняков: именно лишения и недостаточное удовлетворение жизненных потребностей делают, по его словам, организм восприимчивым к заразе и вообще делают эпидемию особенно опасной и способствуют её быстрому распространению. Он доказывает, что в Шотландии, как и в Ирландии, всякой эпидемии тифа предшествовал период ли­шений вследствие торгового кризиса или неурожая и что болезнь свирепствовала почти исключительно среди рабочего класса. Знаменательно ещё то, что, по его словам, большинство лиц, заболевших тифом, являлись отцами семейств, т. е. именно теми, кто особенно необходим своей семье; о том же свидетельствует большинство цитируемых им ирландских врачей.

Ряд других болезней имеет своей непосредственной причиной не столько жилищные условия, сколько питание рабочих. Пища рабочих, вообще очень трудно перевариваемая, для маленьких детей совсем не годится; и тем не менее у рабочего нет ни средств, ни времени, чтобы доставать своим детям более подходящую пищу. Кроме того следует упомянуть ещё об очень распространённом обычае давать детям вино или даже опий. Всё это вместе с другими условиями жизни, вредно действующими на физическое развитие детей, вызывает самые различные болезни пищеварительных органов, оставляющие свои следы на всю жизнь. Почти у всех рабочих более или менее плохое пищеварение, и тем не менее они вынуждены и дальше придерживаться той пищи, которая довела их до этого. Да откуда им знать, что это вредно? А если бы даже они это знали, разве могли бы они соблюдать более подходящую диэту, пока их условия жизни и навыки не изменились? — Но плохое пищеварение становится источником других болезней, развивающихся уже в детском возрасте, Золотухой страдают почти все рабочие, золотушные родители имеют золотушных детей, в особенности, если первоначальная причина болезни продолжает своё воздействие и на детей, унаследовавших от родителей предрасположение к золотухе. Вторым последствием этого недостаточного питания тела во время роста ребёнка является рахит (английская болезнь, узловатые наросты на суставах), тоже очень часто встречающийся у детей рабочих. Отвердевание костей замедляется, развитие скелета вообще задерживается, и наряду с обычными явлениями рахита часто встречаются искривления ног и позвоночника. Мне нет надобности упоминать о том, как усиливаются эти болезни от превратностей жизни рабочего в периоды застоя в торговле, безработицы и падения заработной платы во время кризисов. Последствия плохого по качеству, но всё же получаемого в достаточном количестве питания ещё более усиливаются в периоды временного недоедания, которые почти каждому рабочему приходится пережить, по меньшей мере, раз в жизни. Дети, живущие впроголодь именно тогда, когда питание им наиболее необходимо, — а сколько бывает таких детей во время каждого кризиса и даже в период расцвета промышленности, — не могут не быть крайне слабыми, золотушными и рахитичными. Что они именно такие, можно судить по их виду. Отсутствие ухода, на что обречена громадная масса детей рабочих, оставляет неизгладимые следы и ведёт к вырождению всего рабочего класса. Если сюда прибавить ещё неподходящую одежду рабочих и обусловленную ею невозможность защитить себя от простуды, необходимость работать до тех пор, пока болезнь окончательно не свалит с ног, жестокую нужду семьи во время болезни работника и обычное отсутствие всякой врачебной помощи, то можно будет приблизительно создать себе представление о состоянии здоровья английских рабочих. Причём я здесь ещё сознательно не касаюсь вредных последствий работы в отдельных отраслях труда при нынешних условиях.

Есть ещё и другие факторы, ослабляющие здоровье значительного числа рабочих. Прежде всего пьянство. Все соблазны, все возможные искушения соединяются для того, чтобы ввергнуть рабочего в пьянство. Спиртные напитки являются для него почти единственным источником радости, и всё как будто толкает его к этому источнику. Рабочий приходит с работы домой усталый и измученный; он попадает в неуютное, сырое, неприветли­вое и грязное жилище; ему настоятельно необходимо развлечься; ему нужно что-нибудь, ради чего стоило бы работать, что смягчало бы для него перспективу завтрашнего тяжёлого дня; его усталость, недовольное и мрачное настроение, вызванное уже отчасти болезненным состоянием, в особенности несварением желудка, усиливается до предела всеми остальными условиями его жизни: необеспеченностью существования, зависимостью от всяческих случайностей и невозможностью самому что-нибудь сделать для улучшения своего положения; тело его, ослабленное плохим воздухом и дурной пищей, настоятельно требует какого-нибудь стимула извне; его потребность в обществе может быть удовлетворена только в трактире, так как нет другого места, где он мог бы встретить своих друзей. Как же ему при всём этом не испытывать величайшей тяги к вину, как ему устоять против искушения? Напротив, при таких обстоятельствах большая часть рабочих в силу моральной и физической необхо­димости не может не предаваться пьянству. Но помимо этих скорее физических причин, толкающих рабочего к пьянству, оказывают своё действие и сотни других обстоятельств: пример большинства, недостаточное воспитание, невозможность огра­дить молодых людей от искушения, во многих случаях прямое влияние пьяниц-родителей, которые сами угощают детей вином, уверенность, что под влиянием спиртных паров забудешь хоть на несколько часов нужду и гнёт жизни; всё это действует так сильно, что поистине нельзя обвинять рабочих за их пристрастие к крепким напиткам. Пьянство перестало здесь быть пороком, за который можно осуждать того, кто им заражён; оно становится необходимым явлением, неизбежным следствием определённых условий, которые воздействуют на объект, — в этом отношении во всяком случае, — утративший собственную волю. Пусть за это несут ответственность те, кто превратил рабочего в такой объект. Но с той же неизбежностью, с которой значительное большинство рабочих предаётся пьянству, само пьянство оказывает разрушающее действие на тело и душу своих жертв. Оно усиливает предрасположение к болезням, вызываемое условиями жизни рабочего, оно способствует развитию лёгочных и желудочных заболеваний и чрезвычайно благоприятствует возникновению и распространению тифа.

Другая причина физических страданий рабочего класса заключается в невозможности в случае болезни пользоваться помощью искусных врачей. Правда, множество благотворительных учреждений пытается помочь этому; так, например, манчестерская больница ежегодно обслуживает 22 тыс. больных, из которых некоторые помещаются в самой больнице, а другие получают врачебную помощь и лекарства. Но что это может значить для города, где, по вычислениям Гаскелла, ежегодно нуждаются во врачебной помощи три четверти населения? Английские врачи требуют высоких гонораров, а рабочие не в состоянии их оплачивать. Они вынуждены, поэтому совсем обходиться без помощи, или прибегать к помощи дешёвых лекарей-шарлатанов и шарлатанских снадобий, которые, в конце концов, приносят больше вреда, чем пользы. Во всех английских городах имеется множество таких шарлатанов, которые при помощи всевозможных афиш, объявлений и тому подобных уловок привлекают клиентов из среды беднейших классов. Кроме того в продаже имеется множество так называемых патентованных лечебных средств (patent medicines) против всех возможных и невозможных болезней: пилюли Моррисона, жизненные пилюли Парра, пилюли д-ра Мейнуэринга и тысячи других пилюль, эссенций, бальзамов и т. п., которые обладают той особенностью, что излечивают все болезни на свете. Эти средства, правда, редко содержат непосредственно вредные вещества, но когда их принимают часто и помногу, они всё же приносят вред организму, а так как несведущим рабочим во всех объявлениях толкуют, что чем больше принимать таких лекарств, тем лучше, то не следует удивляться, если она поглощают их в больших количествах, не считаясь с тем, показано это или нет. Нередко случается, что фабрикант жизненных пилюль Парра в течение недели продаёт до 20—25 тыс. коробок этого чудодейственного средства, которое одни принимают от запора, другие от поноса, третьи против лихорадки, общей слабости и всевозможных недугов. Как наши немецкие крестьяне любят в определённое время года ставить себе банки или пускать кровь, так английские рабочие принимают свои патентованные средства, нанося себе этим вред, но зато наполняя карманы фабриканта этих лекарств. Одним из наиболее вредных патентованных средств является напиток, изготовляемый из опийных препаратов, главным образом лауданума, и известный в продаже под названием «укрепляющей микстуры Годфри». Женщины, работающие на дому и вынужденные няньчить собственных или чужих детей, поят их этим напитком, чтобы они лежали спокойно, или, как многие из них думают, чтобы укрепить их. Часто младенцам начинают давать этот напиток чуть ли не со дня их рождения, не подозревая, как вредно это «укрепляющее» средство, и пичкают им детей, пока те не умрут. По мере того, как организм ребёнка становится менее восприимчивым к действию опия, увеличиваются дозы. Если перестаёт помогать этот напиток, ребёнку дают и чистый лауданум, часто по 15—20 капель на один приём. Ноттингемский следователь свидетельствовал перед правительственной комиссией, что один аптекарь, по собственному признанию, в течение года израсходовал на приготовление «укрепляющей микстуры Годфри» 13 центнеров сиропа. Легко себе представить, каковы последствия такого лечения для младенцев. Они становятся бледными, вялыми и слабыми и большей частью умирают, не достигнув и двухлетнего возраста. Снадобье это находит очень широкое распространение во всех больших городах и промышленных округах Англии.

Следствием всего этого является общая физическая слабость рабочих. Редко встретишь среди них сильных, хорошо сложенных и здоровых людей, по крайней мере, среди промышленных рабочих, работающих большей частью в закрытых помещениях, а здесь ведь речь идёт только о них. Почти все они слабы, угловатого, но не крепкого сложения, худы, бледны, со слабо развитыми мышцами, кроме разве тех мышц, которые особенно напрягаются при работе. Почти все болеют несварением желудка и вследствие этого более или менее страдают ипохондрией и вообще бывают, мрачны и неприветливы. Их ослабевший организм не в состоянии оказывать сопротивление заболеванию, и поэтому они очень часто болеют. В связи с этим они рано стареют и умирают в молодых летах. Таблицы смертности доказывают это с неопровержимой очевидностью.

Согласно отчёту ведающего записями гражданского состояния Дж. Грехема, смертность во всей Англии и Уэльсе соста­вляет ежегодно немногим менее 2¼ %, т. е. ежегодно умирает 1 человек на 45 жителей. Такова, по крайней мере, была средняя норма в 1839—1840 г.; в следующем году смертность несколько уменьшилась, и умирал уже только 1 из 46. Но в больших городах это соотношение представляется совсем иным. Передо мной лежат официальные таблицы смертности (опубликованные в газете «Manchester Guardian» от 31 июля 1844 г. ), судя по которым смертность в некоторых больших городах выражается в следующих цифровых отношениях: в Манчестере, включая Солфорд и Чорлтон, 1 к 32, 72, а без Солфорда и Чорлтона 1 к 30, 75; в Ливерпуле, включая предместье Уэст-Дерби, 1 к 31, 90, а без этого предместья 1 к 29, 90; между тем, по сводным данным для Чешира, Ланкашира и Йоркшира, местности, насчитывающей много сельских или полусельских округов и множество маленьких городов, с общим населением в 2172506 человек, смертность выражается в отношении 1 к 39, 80. Как неблагоприятны условия жизни рабочих в городах, показывает смертность в Прескоте (Ланкашир); это — округ, населённый углекопами, и так как работа в копях не очень-то хорошо влияет на здоровье, то в этом смысле он стоит ниже земледельческих округов. Но рабочие живут в деревне, и вот среди них смертность выражается в отношении 1 к 47, 54, т. е. примерно на 21/2 ниже средней цифры для всей Англии. Все эти данные взяты из таблиц смертности за 1843 год. Ещё выше смертность в городах Шотландии: в Эдинбурге в 1838—1839 г. Отношение было 1 к 29, а в 1831 г. в Старом городе даже 1 к 22; в Глазго, согласно данным д-ра Кауэна («Статистика рождаемости и смертности в Глазго»)[13], с 1830 г. отношение в среднем составляло 1 к 30, а в некоторые годы — 1 к 22 или 24. — Что это чрезвычайное сокращение средней продолжительности жизни падает главным образом на рабочий класс, что средняя продолжительность жизни, взятая для всех классов, оказывается сравнительно более высокой из-за более низкой смертности высших и средних классов, об этом поступают свидетельства со всех сторон. Новейшие данные приводит манчестерский врач П. Г. Холленд, обследовавший по официальному поручению предместье Манчестера — Чорлтон-он-Медлок. Он разбил дома и улицы на три категории и получил следующие соотношения смертности:

Первая       категория улиц дома I    категории  смертность 1: 51

»              »   » »    II  »               »            1: 45

»              »   » »  III   »               »            1: 36

Вторая       »     »     » »    I  категории  »              1: 55

»               »  » » II   »                 »            1: 38

»               »  » » III   »                 »            1: 35

Третья           »  » » I    категории  отсутствуют 

»               »  » » II   »                смертность  1: 35

»               »  » » III   »

Из многих других представленных Холлендом таблиц явствует, что смертность на улицах второй категории на 18% и на улицах третьей категории на 68% выше, чем на улицах первой категории; что смертность в домах второй категории на 31% и в домах третьей категории на 78% выше, чем в домах первой категории, что смертность на грязных улицах после очистки их уменьшилась на 25%. Заключает он свой доклад следующими словами, которые звучат в устах английского буржуа весьма откровенно:

«Коль скоро оказывается, что на некоторых улицах смертность в четыре раза больше чем на других, а в некоторых категориях улиц вдвое больше чем в других категориях; коль скоро оказывается, далее, что эта высокая смертность на улицах, находящихся в скверном состоянии, и низкая смертность на благоустроенных улицах остаётся всегда почти постоянной величиной, то нельзя не сделать вывода, что масса наших собратьев, сотни наших ближайших соседей ежегодно подвергаются истреблению (destroyed) вследствие отсутствия самых обыкновенных мер предосторожности».

В отчёте о санитарных условиях жизни рабочего класса содержатся данные, подтверждающие тот же факт. В Ливерпуле средняя продолжительность жизни составляла в 1840 г. для высших классов (джентри, лица свободных профессий и т. д. ) 35 лет, для торговцев и более обеспеченных ремесленников 22 года, а для рабочих, подёнщиков и вообще людей наёмного труда только 15 лет. В парламентских отчётах можно найти множество подобных фактов.

Высокие цифры смертности обусловливаются главным образом высокой смертностью детей младшего возраста в рабочей среде. Нежный организм ребёнка менее всего может противостоять неблагоприятному воздействию плохих условий жизни. Безнадзорность, на которую ребёнок часто бывает обречён, когда отец и мать оба работают, или же когда один из них умер, очень скоро даёт себя знать; поэтому неудивительно, если, например, в Манчестере, согласно только что упомянутому нами отчёту, свыше 57% детей рабочих умирает, не достигнув пяти лет, между тем как среди детей высших классов до пятилетнего возраста умирает только 20%, а в сельских округах средняя цифра детей всех классов, умирающих до пятилетнего возраста, составляет менее 32%. В цитированной уже несколько раз статье из журнала «Artizan» мы находим по этому поводу более точные данные; сопоставляя цифры смертных случаев в городе и в деревне по отдельным детским болезням, автор доказывает, что эпидемии в Ливерпуле и Манчестере влекут за собой, в общем в три раза большую смертность, чем в сельских округах, что в городах заболевания нервной системы случаются в пять раз чаще, а желудочные заболевания в два раза чаще, чем в деревне, между тем как число смертных случаев от лёгоч­ных заболеваний в городах относится к числу таких же заболеваний в деревне, как 2½ : 1. От оспы, кори, коклюша и скарлатины умирает в городах в четыре раза больше детей, чем в деревнях, от водянки мозга втрое больше, а от конвульсий — в десять раз больше. — Чтобы опереться ещё на один авторитетный источник, я приведу здесь таблицу, которую д-р Уэйд, в своей «Истории среднего и рабочего классов» (Лондон, 1835, 3-е издание) заимствует из отчёта парламентской фабричной комиссии 1832 года.

Помимо всех этих болезней, представляющих неизбежное следствие угнетения беднейших классов и пренебрежения к их интересам, есть ещё и другие причины, способствующие увели­чению смертности среди детей младшего возраста. Во многих семьях жена работает вне дома, так же как и муж, вследствие чего дети совершенно заброшены я их запирают одних в доме или отдают кому-нибудь, кто за ними присматривает за плату. Что же удивительного, если сотни таких детей гибнут вследствие всевозможных несчастных случаев. Нигде столько детей не гибнет под колёсами экипажей и копытами лошадей, нигде столько детей не тонет и не сгорает, как в больших городах Англии. Особенно часто умирают дети, обожжённые или ошпаренные кипятком; в Манчестере в течение зимних месяцев бывает почти каждую неделю по одному случаю, в Лондоне не меньше, но об этом редко печатают в газетах; я располагаю лишь одним сообщением газеты «Weekly Dispatch» от 15 декабря 1844 г., судя по которому за неделю от 1 до 7 декабря было шесть подобных случаев. Эти несчастные дети, гибнущие столь ужасным образом, являются исключительно жертвами нашего общественного неустройства и заинтересованного в сохранении этого неустройства имущего класса. И при всём том трудно сказать, не является ли даже эта страшная, мучительная смерть благодеянием для детей, поскольку она избавляет их от целой жизни, полной мучений и нищеты, богатой всевозможными страданиями и бедной наслаждениями. Вот до чего дошло дело в Англии, а буржуазия ежедневно читает обо всём этом в газетах и ей до этого и дела нет. Но зато она и не вправе протестовать, если, на основании всех приведённых мной официальных и неофициальных свидетельств, которые не могут не быть ей известны, я предъявлю ей обвинение в социальном убийстве. Пусть она позаботится о том, чтобы этому ужасному положению наступил конец, или — передаст управление общественными делами рабочему классу. Но она не имеет ни малейшего желания сделать второе, а первое, пока она остаётся буржуазией и не может освободиться от буржуазных предрассудков, она сделать не в состоянии. В самом деле, если она, наконец, теперь, после гибели сотен тысяч жертв, принимает некоторые мелкие меры предосторожности на будущее, издаёт специальный закон об упорядочении строительства в столице[14], хоть немного ограничивающий беспорядочную скученность жилищ, если она хвастает мероприятиями, которые не только не затрагивают корней зла, но даже не удовлетворяют самым обычным требованиям санитарной полиции, то не сможет же она этим снять с себя обвинение. Английской буржуазии остаётся только одно из двух: или удерживать в своих руках бразды правления, невзирая на неопровержимое обвинение в убийстве, которое на неё ложится, или отказаться от власти в пользу рабочего класса. До настоящего времени она предпочитала первое.