Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Политического либерализма при Александре II 4 глава




Следующая возможность встречи предоставлена была представителям самоуправления съездом по вопросам кустарной промышленности, который министерство земледелия устраивало в Петербурге в марте 1902 года27. К этому времени стали уже известны основные направления для организации местных комитетов, созданных Особым Совещанием по потребностям сельскохозяйственной промышленности. Согласно этим инструкциям, к работе в комитетах должны были привлекаться только представители земских управ, а не земских собраний. Это вызвало в земских кругах сильное недовольство. Некоторые земские деятели доходили до того, что предлагали вообще бойкотировать работу комитетов. В результате решено было созвать съезд в Москве 23 мая для того, чтобы выработать единое поведение по вопросу участия земских деятелей в работах комитетов.

Шипов был избран председателем этого съезда. Отчасти благодаря его влиянию съезд отклонил идею бойкота и выработал программу, которой должны были (или во всяком случае могли) придерживаться земские представители в комитетах при обсуждении предложенных комитетам проблем. В программе этой участники съезда указывали и на общие условия, мешающие развитию сельского хозяйства и сельскохозяйственной промышленности. Чтобы устранить эти неблагоприятные условия, они прежде всего рекомендовали предоставить крестьянам те же гражданские права, которыми пользуются все другие сословия, далее развивать народное просвещение, пересмотреть финансовую политику и наконец дать возможность прессе и представителям общественности вообще свободно обсуждать экономические проблемы.

Хотя съезд и отклонил идею бойкота, представители правительства все же видели в инструкциях земским деятелям в комитетах организацию некой пассивной обструкции28. Министр внутренних дел Плеве так и доложил о съезде царю, в результате чего был уполномочен выразить участникам съезда высочайшее неудовольствие. Характерно для Плеве, что чем консервативнее данный участник съезда и чем выше его общественное положение, тем резче и формальнее становился его тон при передаче императорского неодобрения. Так, передавая высочайшее неудовольствие орловскому предводителю дворянства консерватору Стаховичу, Плеве даже не пригласил его сесть и не разрешил ему ни слова сказать в собственное оправдание. Интересно, что, по мнению Маклакова, Плеве видел главных врагов не в революционерах, а в либералах, в первую очередь в тех, которые как раз принципиально отвергали всякое сотрудничество с революционными силами и стремились к законному сотрудничеству с государственной властью. Плеве считал, что они могут разложить самодержавие изнутри, а следовательно они и есть самый опасный враг, и неумолимо их преследовал. Наоборот, он очевидно недооценивал возможности революции в России. В 80-х годах ему удалось искоренить революционные группы. Впоследствии во главе боевой революционной организации стоял агент его тайной полиции Азеф. Таким образом, он по-видимому был убежден, что не трудно справиться с революционными эксцессами. Он даже старался придать борьбе с революцией правовые формы. Директором Департамента Полиции он назначил московского прокурора, т. е. юриста, а в 1903 году вновь было введено слушание судами политических процессов29.

В противоположность тому, как он вел себя со Стаховичем, Плеве неожиданно любезно принял Шипова. Передав ему императорское неудовольствие, он еще долго с ним разговаривал (более чем полтора часа), очевидно с намерением уяснить себе, какова настоящая точка зрения и подлинные намерения участников совещания. Сразу после возвращения от министра Шипов записал содержание разговора, по его выражению, с почти стенографической точностью.

Шипов прежде всего обратил внимание Плеве на то, что такие совещания земских деятелей не являются полным новшеством, поскольку они иногда уже имели место и раньше, после 1905 года, правда, не регулярно, а по случаю других официально созванных съездов (как например съезд земледельцев, съезд по вопросам кустарной промышленности, съезд по вопросам народного просвещения), на которые приглашены были и представители органов самоуправления. Земские деятели всегда использовали такие возможности для того, чтобы частным образом вступать в контакт друг с другом. Шипов кроме того указал, что во время последнего совещания «неблагоприятные общие условия обсуждали исключительно с точки зрения нужд сельскохозяйственной промышленности и экономического благосостояния населения»30, т.е. с той точки зрения, из которой исходило само правительство при создании Особого Совещания. Наконец он упомянул, что значительное большинство участников отвергло возможность воздержаться от сотрудничества с местными комитетами, установленными правительством.

На это заявление Шипова Плеве дал весьма многозначащий ответ: «Я доложу Государю все, мной от Вас выслушанное, но не знаю, изменит ли Его Величество свое заключение. Со своей стороны, как министр внутренних дел, должен сказать, что Ваши объяснения не могут быть признаны вполне удовлетворительными. То обстоятельство, что не разрешенные законом собрания имели место в течение ряда лет, не может служить оправданием Вашего последнего совещания, и оно не может быть признано законным. Затем, хорошо, что в данном случае благоразумное большинство взяло верх и меньшинство ему подчинилось; но ведь могло быть и обратное, т. е. большинство могло быть неблагоразумным и тогда, может быть, благоразумное меньшинство сочло бы себя обязанным подчиниться. Поэтому такого рода организация не может быть признана законной»31.

Во всем этом рассуждении министра, который приходит к заключению, что совещание не может быть признано законным, потому что большинство на нем могло оказаться и неразумным, есть нечто поистине удручающее и свидетельствующее о болезненной слабости правительства.

И дальнейшие разъяснения не убедили Плеве. После встречи с Шиповым он оставался верен своей линии борьбы с консервативным либерализмом. Благодаря его усилиям Витте вынужден был подать в отставку со своего поста министра финансов. Работа Особого Совещания по нуждам сельскохозяйственной промышленности парализована была, как мы уже говорили, сопротивлением Плеве. Шипов, в пятый раз избранный председателем губернской земской управы, не был им утвержден на этом посту, несмотря на то, что Шипов был противником конституционализма и даже принадлежал к романтическим сторонникам самодержавия, причем носил титул камергера32. Плеве упрекал Шипова, что он «руководительствует оппозиционной общественной группой с целью постоянного противодействия правительству»33. Во время разговора, в котором он сообщил Шипову свое решение не утверждать его в должности председателя земской управы, он сказал еще яснее: «Я признаю Вашу деятельность вредной в политическом отношении потому, что Вы последовательно стремитесь к расширению компетенции и круга ведения общественных учреждений и к созданию организации, объединяющей деятельность земских учреждений различных губерний. Я не могу не согласиться, что мы к этому идем и что разрешение этого вопроса дело недалекого будущего, но вопрос этот может быть разрешен только сверху, а не снизу, и только тогда, когда в этом направлении выскажется определенно воля Государя»34. Это мероприятие Плеве тоже принесло плоды, которых он бесспорно не мог желать. Вместо Шипова на должность председателя московской губернской управы избран был убежденный сторонник конституционного строя Ф.А. Головин35. Наконец Плеве сообщил адъютанту Великого Князя Сергея Александровича, А.А. Стаховичу, брату того М.А. Стаховича, который очевидно был ему особо немил, что он собирается сместить его брата с поста предводителя дворянства. Лишь смерть, наверное, помешала Плеве осуществить это намерение. 15 июля 1904 года он пал жертвой террористов, причем покушение это осуществлено было боевой группой под руководством его агента Азефа36.

Но и представители земства абсолютно не собирались уступать. Они пытались через посредство Витте добиться, чтобы разрешено было постоянным земским совещаниям высказываться по вопросам, связанным с нуждами сельскохозяйственной промышленности. С этой целью Шипов 18 июля 1902 года обратился с письмом к Витте37. Осенью того же года Шипов призвал всех председателей губернских земских управ выступить за отмену закона 12 июня 1902 года о системе ветеринарного обслуживания; закон этот значительно урезывал компетенцию самоуправления на этом поприще38. Акция эта оказалась успешной. Циркуляром министерства внутренних дел от 23 марта 1903 губернские земские управы оповещены были, что Его Величество согласилось велеть пересмотреть закон от 12 июня 1902.

Но вышеуказанные совместные шаги земских деятелей всегда направлены были лишь на ограниченные конкретные цели. Лишь в апреле 1903 дело дошло до совещаний, носивших более общий характер. 20 апреля этого года министерством внутренних дел созван был съезд, к участию в котором привлечены были и земские деятели. Это вновь предоставило им возможность неофициально встречаться на частных квартирах и обсуждать злободневные вопросы. Тут прежде всего обсуждался вопрос, как должно держать себя земство по отношению к законодательству, частично затрагивающему местные интересы, которое предвещалось манифестом 26 февраля 1903 года. Манифест объявлял о ряде реформ, но ничего не упоминал о том, что представители земских учреждений привлечены будут к обсуждению соответствующих законопроектов, а говорил лишь в общих выражениях о намерении пригласить в связи с этим делом самых достойных людей из провинции. Предложено было открыто указать на необходимость привлечь к разработке таких законопроектов лиц, избранных губернскими земскими собраниями. Но предложение это было отвергнуто — правда, небольшим числом голосов. Уж слишком бы это все-таки напоминало конституцию Лорис-Меликова, а ведь хорошо было известно, что ни царь, ни его советники о ней и слышать не хотят. В результате было постановлено просить правительство представлять законопроекты на оценку земским собраниям в той мере, в какой они касаются положения в провинции и местных нужд39.

Таким образом, решение это принято было скорее из тактических соображений, просто потому, что земские круги все больше приходили к убеждению, что представители земства должны быть привлечены к подготовлению законопроектов в Государственном Совете. Но не надо полагать, что все сторонники этой идеи среди земства, или во всяком случае среди его большинства, придерживались мнения, что таким образом насажены будут зародыши конституционного режима. Напротив, правительственные круги действительно склонны были видеть выражение конституционных стремлений в том течении, которое добивалось участия земских деятелей в разработке законодательства не в отдельных исключительных случаях, а на постоянных началах и на основании определенного закона; в этом правительственном толковании наверное была доля правды. Плеве справедливо заметил, что в общественности все больше укреплялось мнение, что положительная работа вообще станет возможной лишь после изменения государственного строя. Сам Плеве довольно точно характеризовал это мнение и это настроение, говоря иронически: «Если мы пошлем наш проект на заключение местных людей... можно заранее сказать, какие ответы мы получим... это будут указания на то, что при современном укладе государственной жизни никакие реформы дорожного дела невозможны, что когда переменится государственный строй, сами собой улучшатся проселочные дороги»40.

Наверное было бы ошибочным считать, что такого рода настроение полностью преобладало в земских кругах. Да и сам Плеве такой ошибки не делал. Он говорил, что это не есть мнение избранных земских представителей, а что так думает технический персонал из рядов интеллигенции, те люди, которых принято было называть «разночинцами», «третьим элементом» и высказывания которых часто искажали подлинный голос земства. Но с другой стороны, так же неправильно преувеличивать контраст в этом отношении между избранными представителями населения и техническим персоналом. Убеждение в том, что без перехода к конституционному строю в России вообще нельзя достичь никакого прогресса, укоренялось во все более широких кругах. Такие люди, как Шипов, видевшие величайшее несчастье в необходимости вести борьбу с правительством Его Величества и считавшие своим долгом «всеми силами и доступными мерами противодействовать конституционным течениям»41, люди, которые, как Шипов, не хотели отказываться от надежды, что «государственная власть добровольно откажется от пагубной политики недоверия и преследования свободного проявления личной и общественной жизни»42 были теперь уже лишь меньшинством среди представителей земской общественности. Большинство земских деятелей присоединилось постепенно к сторонникам политического радикализма, т. е. к так называемому «Союзу Освобождения».

Этот ход событий, который, как мы вскоре увидим, чрезвычайно неблагоприятно отразился на процессе превращения России в конституционное правовое государство, в основном был делом рук Плеве с его чрезвычайно негибкой политической линией и с резкостью и суровостью его политических мероприятий43. Об этом совершенно ясно и четко свидетельствует Шипов: «Многие земские деятели заявляли мне, что они согласны были с моей политической программой действий и не теряли надежды, что правительство в конце концов сознает необходимость удовлетворить самые умеренные и лояльные пожелания общества, но после не- утверждения меня министром в должности они потеряли всякую надежду на возможность мирного разрешения вопроса и были приведены к убеждению в неизбежности перейти на путь политической борьбы с существующим политическим строем. Такого рода факты... вызывали во мне тревожные мысли и опасения еще большего усиления и углубления разлада между государственной властью и обществом. Политика министра внутренних дел возбуждала раздражение в широких кругах населения, а чувство недовольства существующими порядками невольно переносилось на основу нашего государственного строя»44 (т.е. на самодержавие). И Маклаков считает, что Плеве своей политикой оказал услугу освободительному движению и Союзу Освобождения45.

 

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 2

1 Мещерский. Воспоминания, том III, стр. 2.

2 Шипов. Воспоминания и думы о пережитом. Москва, 1918, стр. 132. В дальнейшем будет называться «Воспоминания».

3 Маклаков, ук. соч., стр. 15 и далее.

4 Мещерский. Воспоминания, т. III, стр. 287. См. также: Победоносцев. Письма Александру III. Москва, 1926, т. II, стр. 236 и далее. Недоверие свое к дворянству Победоносцев выразил, например, на совещании для обсуждения Булыгинского проекта Думы (19–26 июля 1905 года). См.: Петергофское Совещание о проекте Государственной Думы. П-д, 1917, стр. 150.

5 Мещерский, ук. соч., стр. 336. Достойно внимания то обстоятельство, что Витте в своих воспоминаниях неоднократно называет Победоносцева нигилистом.

6 Маклаков, ук. соч., стр. 27 и далее.

7 Маклаков, ук. соч., стр. 130.

8 Маклаков, ук. соч., стр. 27.

9 Маклаков, ук. соч., стр. 24.

10 Шипов и Маклаков на этом сходились. Маклаков, ук. соч., стр. 131. Шипов. Воспоминания. Предисловие.

11 Маклаков, ук. соч., стр. 272.

12 Маклаков, ук. соч., стр. 132 и далее.

13 Маклаков, ук. соч., стр. 134.

14 Маклаков, ук. соч., стр. 135 и далее.

15 Шипов, ук. соч., стр. 66 и далее.

16 Знаменательно, что с обострением реакционной линии правительственные учреждения стали прибегать к мероприятиям, которые воспринимались как социалистические. Так например, в статье, опубликованной сборником «Освобождение» в Штуттгарте в 1903 году под заглавием «Мысли о современном положении России» за подписью Земец, мы читаем: «В Москве распоряжением оберполицмейстера проводятся меры социализма и “Московские Ведомости” начинают во всеобщее сведение проповедывать как программу правительства, что самодержавие разрешит мировую проблему и перенесет Россию через голову буржуазного строя Европы прямо в будущий век великого идеала социализма» (стр. 168). Бывший социалист Тихомиров неоднократно подчеркивает, что крайне правые организации, боготворившие самодержавие, отвергавшие конституционализм и провозглашавшие крайний национализм и прежде всего антисемитизм, совершенно определенно выражали и проводили в жизнь социалистические тенденции. То же самое подтверждает и известный представитель бюрократического мира Крыжановский, державшийся вдали от всех политических организаций вообще и в особенности от всех петербургских политических салонов. Он пишет: «Крайне правое крыло этого движения (Союзы Русского Народа) усвоило себе почти ту же социальную программу и почти те же приемы пропаганды, какими пользовались партии революционные. Разница была в том лишь, что одни обещали массам насильственное перераспределение собственности именем Самодержавного Царя, как представителя интересов народа и его защитника от утеснения богатых, а другие — именем рабочих и крестьян, объединенных в демократическую или пролетарскую республику». (Воспоминания. Берлин, без даты, стр. 153). Интересно, что и Витте ясно видел, что самым верным способом для ликвидации либерализма является раздробление поместий и распределение их среди крестьян, поскольку это было бы социальным уничтожением того слоя, из которого рождался и исходил либерализм. Он и сказал это Петрункевичу с поразительной откровенностью, хотя сразу же добавил, что правительство ничего подобного не имеет в виду и даже, наоборот, считает совершенно невозможным. Витте спрашивает: «Вы думаете, что правительство обнаружило свое бессилие и не может справиться с общественным движением без помощи этого самого общества? А я вам скажу, что правительство располагает средством, с помощью которого оно не только может раздавить общественное движение, но и нанести ему такой удар, от которого оно не оправилось бы — стоит только пообещать крестьянам наделить каждую семью 25 десятинами земли, — все Вы, землевладельцы, будете сметены окончательно. Правительство, конечно, не может прибегнуть к этому способу, но Вы не должны забывать этого» (Петрункевич, ук. соч., стр. 429).

17 Шипов, ук. соч., стр. 80.

18 Шипов, ук. соч., стр. 79 и 68.

19 Ориу. Административное право. 8-е изд., стр. 71; Принципы публичного права. 2-е изд., стр. 19.

20 Шипов, ук. соч., стр. 132, 80 и далее.

21 Маклаков, ук. соч., стр. 298 и далее.

22 Об этом Маклаков, ук. соч., стр. 291–297.

23 Шипов, ук. соч., стр. 134.

24 Несущественно мнение Шипова о том, что несправедливо называть его славянофилом. Его политические убеждения несомненно корнями уходят в мировоззрение славянофилов.

25 Шипов, ук. соч., стр. 154.

26 Шипов, ук. соч., стр. 153.

27 Шипов, ук. соч., стр. 158.

28 Шипов, ук. соч., стр. 169.

29 Маклаков, ук. соч., стр. 317 и далее.

30 Маклаков, ук. соч., стр. 174.

31 Шипов, ук. соч., стр. 174.

32 Маклаков, ук. соч., стр. 317.

33 Шипов, у к. соч., стр. 206.

34 Шипов, ук. соч., стр. 234.

35 Шипов, ук. соч., стр. 237.

36 Маклаков, ук. соч., стр. 317 и далее.

37 Шипов,ук. соч., стр. 194.

38 Шипов, ук. соч., стр. 199.

39 Шипов, ук. соч., стр. 225.

40 Шипов, ук. соч., стр. 223.

41 Шипов, ук. соч., стр. 214.

42 Там же.

43 Шипов, ук. соч., стр. 237.

44 Шипов, ук. соч., стр. 237.

45 Маклаков, ук. соч., стр. 318 и 300.

 

 

Глава 3

ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ

Программа освободительного движения: его радикальность. — Тактика освободительного движения: его союз с революционными кругами.

 

Главной целью освободительного движения было свержение монархии в России и обязательный переход к конституционному порядку. Те, кто объединился под знаменем этого движения, в отличие от земских кругов, совершенно не стремились к преодолению разрыва между государственной властью и общественностью. Они не желали восстановления обоюдного доверия и нормального сотрудничества между представителями правительства и общества.

Освободительное движение открыто выступило с изданием за границей журнала «Освобождение», а вскоре после этого создана была и организованная группа — Союз Освобождения. О создании журнала и о Союзе Освобождения довольно подробно рассказывает в своих воспоминаниях Петрункевич. Идея создания за границей свободной газеты возникла в небольшом московском кружке, к которому принадлежали Петрункевич, Вернадский, Шаховской, Корнилов, Новгородцев и некоторые другие. Идея эта вырисовалась конкретно, когда в 1902 году Петрункевич приехал на земский съезд в Тверь и встретился с сосланным туда Струве. Струве решил, что если ему не дадут разрешения на легальный выезд за границу, он уедет нелегально и станет политическим эмигрантом. Вскоре он действительно этот замысел осуществил. Петрункевич пишет: «При таких условиях вопрос выбора главного редактора планируемого журнала решался сам собой»1. По сути дела, главным редактором должен был стать Милюков, но друзья его не хотели «обречь его на судьбу Герцена», т.е., как думали тогда, на пожизненную эмиграцию. Не хотели они этого не только ради него, а и потому, что, по их мнению, он должен был оставаться в России, ибо «ему наверное предстоит сыграть большую роль в борьбе с правительством за свободу России»2. Дальнейшие переговоры со Струве вели Шаховской и Н. Львов уже в Штуттгарте, где и постановили издавать журнал. Здесь Струве передали приблизительно 100000 рублей, собранных среди друзей, «одушевленных мыслью о необходимости борьбы за конституцию»3. Первый номер «Освобождения» появился 1 июля 1902 года (новый стиль).

Весной 1903 года Милюков написал программную передовую с пояснением «заданий и направления как журнала “Освобождение”, так и группы, основанной для борьбы с самодержавием»4. Осенью 1903 года5 состоялось совещание тех, кто поддерживал «Освобождение» статьями или деньгами. Участники совещания съехались в Шафгаузене. Не желая оставаться все время в одном и том же месте, они встречались затем в Зингене, на следующий день в Радольфсцедле и наконец, на третий день в Гогентвиле, недалеко от Констанцы. Из России прибыло на это совещание 20 человек. Интересно, что из них 10 принадлежали к земским кругам, а 10 — были представителями интеллигенции. Тут и был создан Союз Освобождения, — Союз, а не партия, в нем терпелись и должны были терпеться различные мнения6.

Борьба с самодержавием объединяла всех. «Программа движения, — пишет Маклаков, — уместилась в двух словах — «Долой Самодержавие», которые из эвфемизма назывались «двухчленною формулой», а по попавшему в печать простодушному донесению одного провинциального полицейского пристава, были «известной русской поговоркой»7.

Такая позиция была выбрана сознательно. В статье, опубликованной в первом номере «Освобождения», мы читаем: «Еще менее смысла имело бы поднимать в настоящем заявлении вопросы о тех законодательных задачах, решение которых предстоит будущему органу русского народного представительства. Экономические, финансовые, культурно-просветительные, административные реформы, рабочее законодательство и аграрный вопрос, децентрализация и переустройство местного самоуправления — все эти и подобные им вопросы, выдвинутые русской жизнью, составляют неисчерпаемый материал для будущей законодательной деятельности представительного органа»8. «Итак, — комментирует Маклаков, — пока кроме “Долой Самодержавие” в программе нет ничего»9.

Однако невозможно было стоять на программе, содержащей лишь эти два слова. В семнадцатом номере «Освобождения», опубликованном приблизительно год спустя после первого, Милюков вынужден был досконально пересмотреть такую позицию. Здесь он пишет, что уже сейчас надо ставить на обсуждение аграрный и рабочий вопросы. Программа Союза Освобождения должна уже теперь содержать известные обещания, при помощи которых можно завоевать симпатии крестьян и рабочих. Дело в том, что без поддержки со стороны этих элементов партия политического освобождения сможет только печально прозябать. Маклаков прав, когда он подчеркивает значение этого изменения, основанного на признании, что у масс отсутствует всякий интерес к политической свободе.

Решение освободительного движения заняться аграрным и рабочим вопросами с целью завоевания симпатий соответствующих сословий означает, конечно, что к проблемам этим решили приступить с чисто демагогической точки зрения. «Думали не о том, как в интересах России разрешить эти вопросы, а о том, как в интересах войны с Самодержавием для привлечения масс их поставить»10. Дальше Маклаков продолжает: «Самый подход к этим вопросам, рабочему и аграрному, делает излишним рассматривать их как программу. Они были вопросами тактики»11. Иными словами, оппозиционные круги стали рассматривать социальные проблемы с точки зрения, которая лежит совершенно вне сути и содержания самих проблем. Этот подход был так же неудачен, как и подход правительственных кругов, которые при решении самых разнородных проблем неизменно исходили только из необходимости бороться против нигилизма и социалистического террора.

К сожалению, решение чисто политических проблем, предложенное Союзом Освобождения, было немногим удачнее, чем решение проблем социальных. Правда, в этом случае Союз не исходил из демагогических соображений, зато вопрос создания конституционного строя ставился чисто теоретически и даже догматически. В качестве решения предлагалась следующая схема: прежде всего создать комиссию «из представителей существующих общественных организаций и учреждений для составления избирательного закона в Учредительное Собрание, которое сочинит русскую конституцию; и только тогда нормальное законодательное собрание, которое будет думать о текущих нуждах страны». «Вот, — пишет далее Маклаков, — та теоретически безупречная схема, которая должна была дополнить лаконическую формулу “Долой Самодержавие”». Маклаков считает, что эта программа отражает радикальные настроения, господствовавшие в то время в кругах интеллигенции12.

Характерно, конечно, что эта программа, не устраняющая монархию и не провозглашающая республику, тем не менее не оставляет за монархом совсем никаких функций в процессе изменения государственного порядка. В отличие от представителей земских кругов, которые считали сотрудничество между общественностью и государственной властью необходимой предпосылкой здорового прогресса в России и к такому сотрудничеству стремились, члены Союза Освобождения совершенно не думали ни о каком соглашении с монархом и вообще с какими бы то ни было силами старого строя. Они требовали от них одного: безусловной капитуляции, полного подчинения своей теоретически безупречной программе. Сами скованные некоторыми теоретическими началами государственности, они хотели те же оковы наложить и на представителей правительства. Маклаков ярко характеризует такой догматизм русской интеллигенции: «Идеал ее был так далек от русской действительности, что она не старалась его с ней преемственно связывать. Публицистика не интересовалась вопросом, каким русским институтам суждено “переродиться” в европейские учреждения. Даже те наши историки, которые превосходно изучили вопрос о смене политических форм, говоря о нашем будущем, старались о прошлом забыть, как о дурной наследственности, которая только мешает. Условия цензуры этому приему благоприятствовали, из-за нее надо было избегать явных параллелей и аналогий. Такое воспитание (при помощи цензуры) приучило интеллигенцию смотреть на Россию как на tabula rasa, на которой в известный момент будет почему-то, как-то и кем-то строиться новый строй по последним рецептам теории»13.

Маклаков вероятно прав, говоря, что в оправдание русской интеллигенции надо принимать во внимание условия, при которых она действовала, давление цензуры, которое направляло ее определенным образом. Действительно, ведь не разрешалось писать открыто о недостатках самодержавия, о том, желательно ли сменить его на иную государственную систему, как и какими средствами можно это сделать. Поэтому русские общественные и даже научные деятели особенно прислушивались ко всему, шедшему из-за границы. При этом изучались прежде всего теоретические произведения по государственному и конституционному правам, написанные на западно-европейских языках. Изучали и государственное устройство и политическую жизнь других стран, но особенно интересно то, что русские исследователи и публицисты также внимательно изучали, и тоже с точки зрения теоретической, существующие учреждения, партии и идеологические течения других государств. Политическое положение других стран они оценивали исключительно с точки зрения последовательной теоретической предвзятости, они всегда шли по прямой от своих собственных идеологических позиций. Таким образом, оценка всегда была для них более или менее завуалированным способом выражения и распространения своих собственных политических идеалов. Осуждая английских консерваторов или французских оппортунистов, восхваляя бескомпромиссность как единственное допустимое поведение, они пропагандировали политический радикализм как принципиально правильное, а следовательно при всех условиях приемлемое политическое и идеологическое направление. При этом их суждения были реакцией на горькое сознание невозможности критиковать самодержавие.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...