Постнеклассическая наука и изменение мировоззренческих ориентации техногенной цивилизации

Современная наука — очень сложный и динамичный фактор общественного развития. Наука делает открытия, рождает новые гипотезы и теории, совершенствует методы и технологии. Совре­менная наука раздвигает свои горизонты и увеличивает темпы научно-технического прогресса.

Существует известный парадокс познания: чем больше мы знаем, тем шире область непознаваемого. Наука никогда не стре­милась превратить свои знания в догмы и всегда исходила из ус­тановки, что любая научная теория, какой бы неопровержимой она ни казалась, может быть изменена в связи с изучением еще непознанных явлений. Современная наука вышла в область по­знания микромира и мегамира, достигла таких границ, которые требуют расширения области рационального мировосприятия и общепризнанных теорий.

Являясь сложноорганизованным объектом, современная на­ука предполагает как дифференциацию, так и интеграцию раз­личных научных дисциплин. Поэтому одно из важных измене­ний мировоззренческих ориентации ее связано с направленнос­тью на целостное обобщение имеющейся системы многообраз­ных областей знания. Наука направлена на глубинное постиже­ние объективного мира, поэтому важной мировоззренческой ори­ентацией остается стремление к созданию единой общенаучной картины мира, включающей в себя противоречивое объяснение многообразных явлений действительности, в том числе и паранаучных. Узкоспециализированный подход важен лишь в синтезе научных знаний.

Наука подразделяется на науку переднего края, опирающую­ся на сенсационные открытия и гипотезы, и академическую, «нор­мальную» науку, развивающуюся на принятых основоположени­ях. Существует также подразделение науки на официальную и «народную», т. е. этнонауку, уходящую своими корнями в осо­бенность специфического мировосприятия этноса, его обычаев и традиций. Она транслируется, как правило, от наставника к уче­нику в бесписьменной форме, связана с рецептурными предписа­ниями, знанием знахарей, целителей и пр. Говорят о науке вос­точной, в противовес науке западной, о науке классического об­разца, в центре которой идеалы детерминизма, и науке, учитыва­ющей индетерминистские факторы и статистические закономер­ности. Многообразные образы науки рождают специфическую ми­ровоззренческую ориентацию современного человека, предпола­гающую опору на плюрализм и построение альтернативных сце­нариев возможного развития.

Важной мировоззренческой ориентацией современной науки становится установка на ее парадигмальный характер. Так, для науки классического типа, царившей в XVII—XIX вв., была ха­рактерна норма социокультурной автономии научного знания, ко­торая диктовала требования максимально возможных ограниче­ний и ограждений науки от влияния культуры. Социокультурная автономия науки диктовала полную ее независимость от много­образия социокультурных факторов. Она предполагала также вы­работку некого универсального научного стандарта — классичес­кого идеала научности. Как правило, в качестве такового выделя-

лись либо математика с ее аксиоматическим-дедуктивным мето­дом, либо физика, с ее механико-экспериментальным методом.

Для мировоззренческих ориентации современной, постнеклассической стадии науки характерно упразднение ее социокультур­ной автономии и принятие идеи социокультурной обусловленнос­ти науки. Идеалом постнеклассической стадии науки является меж­дисциплинарный подход синергетики, объединяющий строгие ма­тематические и физические модели постижения действительнос­ти с наукой об обществе. Мир предстает как неравновесная, дина­мическая, сложнорегулируемая система, во многом зависимая от деятельности человечества. Это предполагает и нацеливает на учет феномена обратной связи и особой роли активности субъекта в познании. Сам субъект познания мыслится как коллектив, состо­ящий из специалистов разных дисциплинарных областей.

Современные мировоззренческие установки, опираясь на раз­витие квантовой физики, релятивистской космологии, а также генетики, предполагают новый взгляд и переосмысление таких категорий, как необходимость и случайность, причина и следствие, часть и целое. Современная наука демонстрирует несводимость состояния целого к сумме состояний его частей. Причинность мыслится как система вероятностных взаимодействий, а случай определяется как «Его Величество случай». Современная наука ведет к переосмыслению значения эксперимента как многократно повторяющего серии одних и тех же результатов. Принципиаль­но изменяется стратегия экспериментирования. Применительно к развивающимся нестабильным системам эксперимент, основан­ный на энергетическом взаимодействии с такой системой, не по­зволяет воспроизвести одни и те же ее состояния. Необратимость процессов развития не обеспечивает возможности воссоздания начальных состояний системы до ее участия в эксперименте. Осо­бую роль приобретает экспериментирование при помощи ЭВМ, позволяющее вычислить разнообразие возможных структур и со­стояний, которые в состоянии породить данная система.

Изменение мировоззренческих ориентации происходит под влиянием изучения наукой таких сложных природных комплек­сов, в функционирование которых включен сам человек, т. е. «человекоразмерных» систем. К их числу относят медико-биологи­ческие объекты, объекты экологии, объекты биотехнологии, ген-

ной инженерии, системы «человек—машина», сложные инфор­мационные комплексы, системы искусственного интеллекта. Изу­чение этих объектов показывает огромную роль системы гумани­стических принципов и ценностей, так как преобразование «человекоразмерных» систем сталкивается с огромным числом запре­тов и ограничений. Недопустимы стратегии, потенциально содер­жащие в себе катастрофические последствия. Это обуславливает формирование мировоззренческой установки, связанной с требо­ванием личностной социокультурной направленности научного познания. В определении приоритетов научного исследования ог­ромное место принадлежит экономическим и социально-полити­ческим целям и задачам.

Мировоззренческие ориентации, рожденные современной на­укой, не отличаются простотой и однозначностью, они нацелены на динамичное восприятие мира. Утвердившаяся в науке концеп­ция глобального эволюционизма предписывает воспринимать дей­ствительность и с точки зрения системности, и с точки зрения эволюционирования объектов любого рода. Универсальность про­цессов эволюции распространяется на огромное многообразие про­цессов, происходящих в окружающем мире, начиная от неоргани­ческой материи и кончая органическими и социальными система­ми. Выбор эволюционно пригодных состояний идет в направле­нии от наименее вероятностного к наиболее вероятностному со­стоянию, в ситуации, когда из всего мыслимо возможного отби­рается наиболее адаптивно возможное.

Все неравновесные динамические системы в природе подраз­деляются на два семейства: консервативные и диссипативные. Кон­сервативная система связана с принципиальным свойством со­хранения. Оно указывает на существование некоей основы или субстанции, существующей неизменно, несмотря на многообраз­ные обменные процессы, происходящие между системой, ее час­тями и внешней средой. Консервативные системы сохраняют ка­чество перманентности. Примером осмысления такого рода сис­тем могут быть как воззрения древних, например, Фалеса о пер­воначале воды или Платона о порождающей мощи идей, так и теоретические аналоги, содержащиеся в классической механике Ньютона (его законы, свидетельствующие о постоянстве взаимо­действий, сил ускорения, противодействия, земного притяжения).

Однако классическая механика создавала представления о си­стемах, которые являлись консервативными и одновременно не­обратимыми во времени. Качество необратимости играет глав­ную роль в диссипативных системах. Диссипацию рассматривали в связи с исчерпанием доступной энергии, и поэтому в физике она оценивалось как некая деградация. В биологии же, напротив, в силу очевидности процессов эволюции необратимость мысли­лась как возрастание сложности. Сегодня к классу диссипатив­ных систем относят широкую совокупность систем, в том числе и саму жизнь. Для описания поведения таких систем большая роль отводится таким факторам, как температура, давление, концент­рация, скорость и пр. Состояния таких систем не может отличать­ся инвариантностью, а чередование событий будет необратимым.

Однако убеждение относительно того, что и постоянство, со­хранение, и изменение, неустойчивость есть важнейшие характе­ристики мироздания, пронизывало все философские системы. Поэтому правомерен вывод — современные мировоззренческие ориентации представляют собой конкретно-историческое единство философско-мировоззренческих принципов постижения действи­тельности и направлены на ее постижение с точки зрения объек­тивности, всесторонности, конкретно-исторического подхода, раз­вития и взаимосвязи явлений.

Современная наука продолжает сохранять доминирующее по­ложение мировоззренческой установки на объективность воспри­ятия и воспроизведения явлений в процессе исследования. Вмес­те с тем она дополняется нацеленностью на эффективность в ре­шении практических проблем, инструментальной пригодностью и полезностью знания. Сохраняет свою значимость идея истори­ческой изменчивости знания, которая в свою очередь дополняет­ся ценностями социокультурной природы, задающими набор ог­раничений развитию науки. Наука не может быть вне и над куль­турой, она пребывает в исторически определенном культурном контексте. В современных мировоззренческих ориентациях, как отмечают ученые, особое значение приобретают ценностно-целе­вые структуры.

Важное место среди современных мировоззренческих ориен­тации занимает коэволюция, т. е. идея согласованного развития природных процессов и целесообразной человеческой деятельно­сти. Отношения с природой требуют диалога и снятия того напря-

жения, которое создает техногенная цивилизация и функциони­рование мира искусственного.

Совокупные достижения современной науки внедряют в ми­ровоззрение людей идею необратимости, нелинейности развития, идею альтернативности, вариабельности и сценарного подхода. Механизм бифуркации, т. е. неединственности продолжения раз­вития, сочетается с принципом саморегуляции. Значимым оказы­вается принцип корпоративных эффектов. Очень многие совре­менные мировоззренческие принципы укоренились благодаря рас­пространению синергетики как теории самоорганизации. Ее меж­дисциплинарная природа позволяет обогатить мировоззрение со­временника как выводами из области естественнонаучного зна­ния, так и установками, порожденными современными гумани­тарными науками.

Современная стадия развития науки обеспечивает возникно­вение новых мировоззренческих установок, которые несут в себе новые гуманитарные смыслы и ответы на вызовы исторического развития. Современная наука включает в себя ориентиры плане­тарного мышления. Мировоззрение современника должно быть направлено на осмысление процессов диалога культур, на сочета­ние достижений как техногенной цивилизации, так и традицион­ных типов общества и культур Востока.

Сформировавшаяся в Западной Европе в XV—ХУП вв. циви­лизация относится к типу техногенной, так как развивается на основе быстрой смены технологий и научно-технических новаций. С особой силой заявляют о себе научно-технические революции, имеющие своим следствием изменение отношений человека к при­роде, способа мышления и типа личности. В социальном плане техногенные цивилизации способствуют становлению правовых форм государства и демократического правления, а также возник­новению гражданского общества. Для техногенных цивилизаций характерна определенного рода экспансия и стремление оказать доминирующее влияние на традиционные общества. Научно-тех­нический прогресс задает необходимость изменения типов ком­муникации, образа жизни, ускоряющееся изменение природной среды и среды обитания человека. Научно-технический взгляд на мир, усиление рационалистических приоритетов, направленность на активное преобразование мира являются значимыми характе­ристиками техногенной цивилизации.

 

Сциентизм и антисциентизм

Культ науки в XX в. привел к попыткам провозглашения ее как высшей ценности развития человеческой цивилизации. Сци­ентизм (от лат. Scientia — знание, наука), считая науку культур­но-мировоззренческим образцом, в глазах своих сторонников пред­стал как идеология «чистой, ценностно-нейтральной большой на­уки». Он предписывал ориентироваться на методы естественных и технических наук, а критерии научности распространять на все виды человеческого освоения мира, на все типы знания и челове­ческое общение в том числе. Одновременно со сциентизмом воз­никла его антитеза — антисциентизм, провозглашавший прямо противоположные установки. Он весьма пессимистически отно­сился к возможностям науки и исходил из негативных послед­ствий НТР. Антисциентизм требовал ограничения экспансии науки и возврата к традиционным ценностям и способам деятельности.

Сциентизм и антисциентизм представляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире. К сторонни­кам сциентизма относятся все те, кто приветствует достижения НТР, модернизацию быта и досуга, кто верит в безграничные воз­можности науки и, в частности, в то, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого существования. Наука оказыва­ется высшей ценностью, и сциентисты с воодушевлением и опти­мизмом приветствуют все новые и новые свидетельства техни­ческого подъема.

Антисциентисты видят сугубо отрицательные последствия на­учно-технической революции, их пессимистические настроения усиливаются по мере краха всех возлагаемых на науку надежд в решении экономических и социально-политических проблем.

Аргументы сциентистов и антисциентистов легко декодиру­ются, имея противоположную направленность.

• Сциентист приветствует достижения науки. Антисциентист испытывает предубежденность против научных инноваций.

• Сциентист провозглашает знание как культурную наивысшую ценность. Антисциентист не устает подчеркивать критичес­кое отношение к науке.

• Сциентисты, отыскивая аргументы в свою пользу, привлека­ют свое знаменитое прошлое, когда наука Нового времени, опровергая путы средневековой схоластики, выступала во имя

обоснования культуры и новых, подлинно гуманных ценнос­тей. Они совершенно справедливо подчеркивают, что наука является производительной силой общества, производит об­щественные ценности и имеет безграничные познавательные возможности.

Очень выигрышны аргументы антисциентистов, когда они подмечают простую истину, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не стало счастливее и стоит перед опас­ностями, источником которых стала сама наука и ее достижения. Следовательно, наука не способна сделать свои успехи благодея­нием для всех людей, для всего человечества.

• Сциентисты видят в науке ядро всех сфер человеческой жиз­ни и стремятся к «онаучиванию» всего общества в целом. Толь­ко благодаря науке жизнь может стать организованной, уп­равляемой и успешной. Антисциентисты считают, что поня­тие «научное знание» не тождественно понятию «истинное знание».

• Сциентисты намеренно закрывают глаза на многие острые проблемы, связанные с негативными последствиями всеоб­щей технократизации. Антисциентисты прибегают к предель­ной драматизации ситуации, сгущают краски, рисуя сцена­рии катастрофического развития человечества, привлекая тем самым большее число своих сторонников.

Однако и в том, и в другом случае сциентизм и антисциен­тизм выступают как две крайности и отображают сложные про­цессы современности с явной односторонностью.

Ориентации сциентизма и антисциентизма носят универсаль­ный характер. Они пронизывают сферу обыденного сознания не­зависимо от того, используется ли соответствующая им термино­логия и называют ли подобные умонастроения латинским терми­ном или нет. С ними можно встретиться в сфере морального и эстетического сознания, в области права и политики, воспитания и образования. Иногда эти ориентации носят откровенный и от­крытый характер, но чаще выражаются скрыто и подспудно. Дей­ствительно, опасность получения непригодных в пищу продуктов химического синтеза, острые проблемы в области здравоохране­ния и экологии заставляют говорить о необходимости социально­го контроля за применением научных достижений. Однако возра­стание стандартов жизни и причастность к этому процессу непри-

вилегированных слоев населения добавляет очки в пользу сциен­тизма.

Экзистенциалисты во всеуслышание заявляют об ограничен­ности идеи гносеологической исключительности науки. В част­ности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку, как неподлин­ную экзистенцию, вере, как подлинной экзистенции, и совершен­но обесценивая науку, засыпает ее каверзными вопросами. Какие открытия сделала наука в области этики? И меняется ли поведе­ние людей, если они верят, что Солнце вращается вокруг непод­вижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий из газет и журналов? «Суть сократовского незнания, — резюмирует подобный ход мысли С. Кьеркегор, — в том, чтобы отвергнуть со всей силой страсти любопытство всякого рода, что­бы смиренно предстать перед лицом Бога». Изобретения науки не решают человеческих проблем и не заменяют собой столь необхо­димую человеку духовность. Даже когда мир будет объят пламе­нем и разлагаться на элементы, дух останется при своем, с при­зывами веры.

Антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает ее бездуховной, лишенной человечес­кого лица и романтики. Дух технократизма отрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых отношений. Воз­никает неподлинный мир, который сливается со сферой произ­водства и необходимости постоянного удовлетворения все возрас­тающих вещистских потребностей. Антисциентисты считают, что адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказывая ему в аутен­тичности. Сциентизм, делая из науки капитал, коммерциализи­ровал науку, представил ее заменителем морали. Только наивные и неосторожные цепляются за науку как за безликого спасителя.

Яркий антисциентист Г. Маркузе выразил свое негодование против сциентизма в концепции «одномерного человека», в кото­рой показал, что подавление природного, а затем и индивидуаль­ного в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь к одному технократическому параметру[233]. Те перегрузки и перена­пряжения, которые выпадают на долю современного человека, говорят о ненормальности самого общества, его глубоко болез­ненном состоянии. К тому же ситуация осложняется тем, что уз-

кий частичный специалист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизован и не принадлежит себе, — это не только пред­ставитель технических профессий. В подобном измерении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленность будет сдав­лена тисками нормативности и долженствования.

Бертран Рассел, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской пре­мии по литературе, в поздний период своей деятельности скло­нился на сторону антисциентизма. Он видел основной порок ци­вилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело к утрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов.

Майкл Полани — автор концепции личностного знания — под­черкивал, что «современный сциентизм сковывает мысль не мень­ше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашим важ­нейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скрывать их под маской слепых и нелепых, неадекватных терминов»[234].

Крайний антисциентизм требует ограничить и затормозить развитие науки. Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностей постоянно растущего населения в эле­ментарных и уже привычных жизненных благах, не говоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности заклады­ваются «проекты» будущего развития человечества.

Дилемма сциентизм—антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора. Она отражает про­тиворечивый характер общественного развития, в котором науч­но-технический прогресс оказывается реальностью, а его негатив­ные последствия не только отражаются болезненными явления­ми в культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задача современного интел­лектуала весьма сложна. По мнению Э. Агацци, она состоит в том, чтобы «одновременно защищать науки и противостоять сци­ентизму».

Примечательно и то, что антисциентизм автоматически пере­текает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского ха­рактера с легкостью можно получить и в сугубо научной (сциен­тистской) проблематике, вскрывающей трудности и преграды на­учного исследования, обнажающей нескончаемые споры и несо­вершенство науки.

Пафос предостережений против наук, как это ни парадоксаль­но, был сильным именно в эпоху Просвещения. Жан Жаку Руссо принадлежат слова: «Сколько опасностей, сколько ложных путей угрожают нам в научных исследованиях!.. Через сколько оши­бок, в тысячу раз более опасных, чем польза, приносимая исти­ною, нужно пройти, чтобы этой истины достигнуть?.. Если наши науки бессильны решить те задачи, которые они перед собой ста­вят, то они еще более опасны по тем результатам, к которым они приводят. Рожденные в праздности, они, в свою очередь, питают праздность, и невозместимая потеря времени — вот в чем раньше всего выражается вред, который они неизбежно приносят обще­ству»[235]. А следовательно, заниматься науками — пустая трата вре­мени.

Суждения русских философов, в частности Бердяева (1874— 1948), Л Шестова (1866-1938), С. Франка (1877-1950), занима­ющих особую страницу в критике науки, имеют огромное влия­ние не только в силу приводимых в них заключений, но и по яростному пафосу и трогающему до глубины души переживанию за судьбу и духовность человечества.

Бердяев по-своему решает проблему сциентизма и антисци­ентизма, замечая, что «никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука — неоспоримый факт, нужный человеку. Но в цен­ности и нужности научности можно сомневаться. Наука и науч­ность — совсем разные вещи. Научность есть перенесение крите­риев науки на другие области, чуждые духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решаю­щее значение повсеместно. Научность предполагает существова­ние единого метода... Но и тут можно указать на плюрализм на­учных методов, соответствующий плюрализму науки. Нельзя, на­пример, перенести метод естественных наук в психологию и в науки общественные»[236]. И если науки, по мнению Н. Бердяева, есть сознание зависимости, то научность есть рабство духа у низ­ших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти не-

обходимости, зависимости от «мировой тяжести». Бердяев прихо­дит к выводу, что научная общеобязательность — это формализм человечества, внутренне разорванного и духовно разобщенного. Дискурсивное мышление принудительно.

Л. Шестов метко подмечает, что наука покорила человечес­кую душу не тем, что разрешила все ее сомнения, и даже не тем, что она доказала невозможность удовлетворительного их разре­шения. Она соблазнила людей не своим всеведением, а житейс­кими благами. Он считает, что «нравственность и наука — род­ные сестры», которые рано или поздно непременно примирятся.

Шестов обращает внимание на реальное противоречие, гнез­дящееся в сердцевине ставшей науки, когда «огромное количе­ство единичных фактов выбрасывается ею за борт как излишний и ненужный балласт. Наука принимает в свое ведение только те явления, которые постоянно чередуются с известной правильнос­тью; самый драгоценный для нее материал — это те случаи, ког­да явление может быть по желанию искусственно вызвано. Ког­да возможен, стало быть, эксперимент»[237]. Шестов обращается к современникам с призывом: забудьте научное донкихотство и постарайтесь довериться себе. Он был бы услышан, если бы че­ловек не был столь слабым, нуждающимся в помощи и защите существом.

Однако начало третьего тысячелетия так и не предложило убе­дительного ответа в решении дилеммы сциентизма и антисциен­тизма. Человечество, задыхаясь в тисках рационализма, с тру­дом отыскивая духовное спасение во многочисленных психотера­певтических и медиативных практиках, делает основную ставку на науку. И как доктор Фаустус, продав душу дьяволу, связывает именно с ней, а не с духовным и нравственным ростом прогрес­сивное развитие цивилизации.

В условиях маскулинской цивилизации особняком стоит воп­рос о феминистской критике науки. Как известно, феминизм ут­верждает равенство полов и усматривает в отношениях мужчин и женщин один из типов проявления властных отношений. Феми­низм заговорил о себе в XVHI в., поначалу акцентируя юридичес­кие аспекты равенства мужчин и женщин, а затем в XX в. — про­блему фактического равенства между полами. Представители фе-

минизма указывают на различные схемы рационального контро­ля по отношению к мужчинам и женщинам, на постоянный де­фицит в востребованности женского интеллекта, организаторских способностей и духовности. Они требуют выведения женских та­лантов из «сферы молчания». Убийственный аргумент, когда, начиная с античности, человек отождествлялся с понятием муж­чины и соответственно именно он был делегирован на все госу­дарственные роли, давал возможность женщинам обвинить ма-кулинскую цивилизацию во всех изъянах и бедствиях и с особой силой требовать восстановления своих прав. Вместе с тем и в ус­ловиях НТР сохранена ситуация нереального равенства возмож­ностей. Возможность участвовать в экономическом рынке труда женщины имеют. Но возможность быть выбранными у них неве­лика. В предпочтения выбора необходимым компонентом входит наличие мужских черт: мужественность, инициативность, агрес­сивность.

И хотя истории известно немало имен женщин-ученых, про­блема подавления женского начала в культуре, науке и политике весьма остра. Симона де Бовуар в своей знаменитой книге «Вто­рой пол» (1949) показала, что общество культивирует маскулин­ное начало как позитивную культурную норму и уязвляет феминное как негативное, отклоняющееся от стандартов.

Вопрос о том, можно ли говорить о феминистском направле­нии в науке и как его определять — либо как простое фактуальное участие женщин в научных изысканиях, либо как их эпохальный вклад, определяющий развитие научного познания, — остается открытым. Проблемно также и пресловутое разграничение жен­ской и мужской логики.

 

⇐ Предыдущая36373839404142434445Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: