 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 13 глава
|
|
|
|
— Ань, прости меня.
— Да ладно. — Она махнула свободной от капельницы рукой. — Все же позади. И вообще, мне тут сказали, что я пропустила самое интересное. Вовка, как дети? — Она перевела взгляд на мужа.
— Все нормально, они ничего не знают.
— А родители?
— А родителям мы еще не... — договорить он не успел, зазвонил Максов мобильный.
— Это мама, — испуганно сказал он и посмотрел на сестру.
— Дай мне, — потребовала она.
Макс послушно протянул мобильник.
— Алло, — неожиданно бодрым голосом сказала Анюта. — Мам, это не Максим, это я. Да ничего не случилось, с чего ты взяла? Ну забыла я телефон, с кем не бывает? Почему мой мобильник не отвечает?.. — Она бросила требовательный взгляд на Макса.
— Разрядился, — прошептал тот одними губами.
— Мам, он разрядился, а подзарядка дома осталась. Что? Почему я с Максимом? — Анюта поморщилась, глянула на его отбитое ухо, сказала торопливо: — Мам, ты только не волнуйся, на Максима хулиганы напали и немножко его отлупили.
Макс застонал.
— Да ты не волнуйся, мамочка, — Анюта погрозила ему кулаком, — ничего страшного не случилось. По уху ему съездили, вот и все. А голова цела, и все остальное тоже. Только ухо распухло. Вовка его уже осмотрел, сказал, что до свадьбы заживет... Ну, не знаю, когда у него свадьба... Мама, да все с ним в порядке, ничего мы от вас не скрываем. Ну хочешь, я ему трубку дам? — Анюта состроила страшную рожу, протянула мобильник Максу.
Макс, на которого спирт наконец подействовал в полной мере и даже сверх того, страдальчески поморщился.
С грехом пополам ему удалось успокоить маму, отговорить ее ехать к нему, лечить отбитое ухо. Он даже удивился своему красноречию и дару убеждения.
— Горазд ты брехать, — беззлобно сказал Вовка, когда Максим отключил телефон. — Анюта, он всегда был таким вруном?
|
|
|
— Сколько его помню, — сестра слабо улыбнулась.
Максу вдруг стало так хорошо, что он великодушно решил пропустить мимо ушей этот очевидный поклеп.
— А что с Лизой? — спросила Анюта.
Макс вопросительно посмотрел на Вовку.
— Все нормально, — сказал тот. — Рана ерундовая, кость и крупные сосуды не задеты. Повезло девчонке.
Да уж, повезло! Обалдеть можно от такого везения...
— Она ранена? — Анюта попыталась сесть.
Вовка обхватил жену за плечи, нежно, но решительно уложил ее обратно.
— Да что ты со мной как с маленькой?! — возмутилась она. — Максим, Лизу ранили?
Он молча кивнул. Дарованная алкоголем отрешенность начала медленно таять.
— Насколько серьезно?
— Ань, я же говорю — кость не задета, сосуды и нервы целы, — вмешался Вовка. — Кстати, она уже в себя пришла.
— И что? — хором спросили Макс и Анюта.
— Хоть бы что! Лежит себе, в потолок смотрит.
Анюта бросила на Макса быстрый взгляд.
— А мне к ней можно? — спросил он.
Вовка тяжело вздохнул, сказал ворчливо:
— Послал же господь родственничков! Пойдем уж, провожу.
Для человека, который только что пережил одно покушение, одно предательство и одно огнестрельное ранение, Лизавета выглядела неплохо. Ну, может быть, лицо у нее было чуть бледнее, чем обычно, и тени под глазами чуть гуще...
Девушка посмотрела на Макса таким взглядом, что он вдруг испугался, что она сейчас отвернется к стене, не станет с ним общаться. Не отвернулась, хотя по лицу было видно, что такая мысль ее посещала.
— Я пошел, — буркнул Вовка и вышел из палаты.
Макс в нерешительности потоптался на пороге, потом подхватил единственный на всю палату стул, поставил перед Лизаветиной кроватью, уселся на манер ковбоя из американских вестернов, подумал, что выглядит полным идиотом, но позу не сменил. Что уж теперь...
|
|
|
— Давай поговорим, — нарушил он затянувшееся молчание.
Она немного подумала, потом кивнула.
— Лизавета, ты же уже можешь разговаривать, — мягко напомнил он. — Ты звала меня по имени.
Мгновение она смотрела на него застывшим взглядом, а потом крапчато-каштановые глаза стали большими, как блюдца, зрачки расширились, губы скривились в недоверчивой улыбке.
— Не веришь?
Она покачала головой.
— Лиза, я тебя не обманываю. Ну, скажи что-нибудь.
Было видно, что она старается. От напряжения у нее даже лоб покрылся испариной. Какой-то момент Максу казалось, что у нее получится. Он приготовился, весь превратился в слух, а она, вместо того чтобы заговорить, расплакалась.
Лизавета плакала, здоровой рукой вытирала мокрое лицо, а он не знал, что делать. Тер щетину, бубнил какую-то ерунду, пытался гладить ее по волосам. Нет большего испытания для хрупкой мужской психики, чем женские слезы! Чтобы женщина перестала плакать, мужчина может сделать что угодно и пообещать что угодно. Даже если эта женщина — всего лишь твоя домработница. Даже если из-за нее ты рисковал жизнью. Особенно, если рисковал...
В палату заглянула медсестра, вопросительно посмотрела на Макса. Тот раздраженно махнул рукой, медсестра скрылась за дверью.
— Не хочешь со мной разговаривать? — спросил он, когда рыдания Лизы наконец перешли в приглушенные всхлипывания. — Я понимаю, ты думала, что я отдам тебя им?
Она перестала всхлипывать, едва заметно кивнула.
— Они взяли в заложницы Анюту, мою сестру, понимаешь?
Она снова кивнула.
— Они позвонили мне, сказали, что убьют ее, если я не привезу тебя.
Макс не знал, почему ему так важно оправдаться. В конце концов, в случившемся гораздо больше Лизаветиной вины, чем его. Он до последнего старался вести себя как мужчина.
Лизавета его простила, по лицу было видно. Неожиданно Максу показалось, что она простила бы ему что угодно. Но ему не требовалось одного лишь прощения, ему было важно, чтобы она поняла, что им двигало.
— Я бы тебя никогда там не оставил. Нас прикрывал спецназ. Мне просто нужно было протянуть время до начала штурма. — Он посмотрел на ее забинтованное плечо, добавил: — Прости.
...Мы в ответе за того, кого приручили. Он подобрал Лизавету на улице, как умел, опекал ее и вот — не уберег.
|
|
|
Здоровой рукой она сжала его запястье. Ее ладошка была горячей и сухой. Раньше она избегала каких бы то ни было прикосновений. Наверное, это что-то значило. Макс всмотрелся в крапчато-каштановые глаза и испугался. Того, что он в них увидел, просто не могло быть. Это все стресс...
Лиза почувствовала его испуг, отдернула руку, спрятала под простыню, улыбнулась виновато.
— Это значит, что ты меня прощаешь? — спросил он.
Она кивнула.
— Скажи: Легостаев, я тебя прощаю.
В ответ — ничего. Только эта виноватая улыбка. Профессор Полянский оказался прав: ее немота — это, скорее, нервное. Он же не глухой, он слышал, как она звала его по имени! Ей нужна была стрессовая ситуация. Ее пытались убить — она молчала, а заговорила, когда попытались убить его. Это что-то значит? Наверное, но Максим не будет об этом думать. Не сейчас. Может быть, чуть позднее...
— Ну, я пошел? — Макс встал, от неудобного сидения в ковбойской позе затекли ноги. Дурак, нужно было не выпендриваться, а сесть как нормальный человек.
Его отступление из палаты было похоже на бегство с поля боя. Почему-то именно дезертиром он и ощущал себя в этот момент. Отбитое ухо опять заболело и задергалось. Интересно, а она заметила, каким красавчиком он стал? Надо было сказать, что это тоже боевое ранение. Нет, по сравнению с ее огнестрелом его отбитое ухо — слишком несерьезно...
Когда пришел Легостаев, Лиза чуть снова не бухнулась в обморок. На сей раз — от радости. Последнее, что она помнила, — это целящийся ему в спину ствол. А потом начался ад, и она потерялась...
Приходить в себя было больно и страшно. Лиза почувствовала этот страх, еще бродя по границе между реальностью и забытьем. Если тот пистолет выстрелил, то возвращаться нет смысла. Находясь по ту сторону реальности, она очень хорошо это понимала. Понимала и отчаянно боялась.
Она очнулась не в пыточном застенке с пылающей жаровней и набором гестаповских инструментов, а в самой обычной больничной палате. Наверное, нет, даже наверняка, это добрый знак. Наверное, тот ад уже закончился. Если так, то ей снова повезло, потому что ад, который она успела увидеть, был очень страшным.
|
|
|
Теперь самое главное — узнать, что с Максом...
В том полузабытьи, в котором Лиза пребывала до этого, ей казалось, что она может разговаривать. Она попыталась заговорить с хлопотавшей над ней медсестрой, но не смогла.
— Лежи, милая, лежи, — женщина погладила ее по голове. — Теперь уже все будет хорошо. Рана у тебя пустяковая, до свадьбы заживет.
Лиза хотела спросить о Максе, но как тут спросишь, когда у тебя афазия?..
Она не знала, сколько времени пролежала, тупо глядя в потолок. Приходили какие-то люди, осматривали ее, проверяли, как наложена повязка, делали уколы. Некоторые, как давешняя медсестра, ее жалели, некоторые просто выполняли свою работу, но ни один из них не рассказал ей про Макса.
Легостаев появился, когда она была уже на грани истерики, подошел к ее кровати, по-ковбойски уселся на стул. Он выглядел целым и невредимым. Вот только одно ухо у него пылало и топорщилось.
Словно камень с души упал! Лиза всегда считала это выражение образным, но, как только увидела Макса, живого, с идиотски оттопыренным ухом, сразу почувствовала, как исчезла невидимая плита, давившая на грудь, мешавшая дышать.
Ну и пусть он подонок... зато живой. Спасибо тебе, Господи, что он живой!
— Давай поговорим, — сказал Макс.
Теперь, когда она убедилась, что с ним все хорошо, можно было обижаться, можно было начинать его презирать...
Лизавета кивнула: теперь она может себе позволить быть великодушной.
Легостаев сказал, что она разговаривала, звала его по имени. Он уговаривал ее повторить этот подвиг, а она не смогла. Точнее, боялась до чертиков, что вместо нормальной человеческой речи выдаст какую-нибудь абракадабру. За год немоты Лиза просто забыла, как это делается. Наверное, Легостаев не врет и она тогда на самом деле заговорила. Наверное, это хороший знак, и профессор Полянский был прав. Наверное, ей стоит попробовать, но не сейчас, не при нем.
Кажется, Легостаев расстроился даже больше, чем она сама. Нет, не расстроился, а разочаровался. Как маленький мальчик, который ждал в подарок на день рождения железную дорогу, а получил пару носков. Это разочарование было таким очевидным, что Лиза расплакалась.
Она плакала и убеждала себя, что это от стресса, а обида тут совсем ни при чем. А впереди ее ждало новое потрясение — этот день был богат на потрясения, — Легостаев и не собирался ее предавать! И никакой он не подонок, спасибо тебе, Господи. Он порядочный, честный и... очень смелый.
Она ошалела от радости и допустила страшную бестактность, повела себя так, словно они друзья. А он испугался — по глазам было видно. И, наверное, в который уже раз пожалел, что связался с ней. Мало того что общение с ней опасно для жизни, так она еще и о субординации забывает...
|
|
|
Легостаев уходил так поспешно, что чуть не опрокинул стул, на котором сидел.
Он больше не придет — Лиза поняла это сразу. Он выполнил свой гражданский долг, в который уже раз. Наверное, Макс не бросит ее на произвол судьбы, скорее всего, оплатит ее пребывание в больнице, а потом предоставит властям разбираться с ходячей катастрофой Лизой Тихомировой. Наверное, ее будут допрашивать и ей придется давать показания. Наверное, после допросов и показаний ее депортируют из страны как нелегалку. Может быть, возьмут на себя расходы по ее депортации. В общем, в ее жизни скоро все образуется...
Раненое плечо болело все сильнее. Наверное, можно попросить обезболивающее, хотя бы анальгин, но Лиза стеснялась. Она и так здесь на птичьих правах. Незачем усугублять...
Анна, сестра Легостаева, заглянула в палату поздним вечером. За ее спиной маячил рыжий мужчина в хирургическом костюме. На лице мужчины читалось раздражение и чуть-чуть любопытство. С чего бы это?
В глаза Анне Лиза смотреть боялась. Сестре Макса досталось больше всего, она побывала в заложницах у тех страшных людей. Теперь у нее есть полное моральное право осуждать и ненавидеть виновницу своих бед.
— Как дела? — Анна не улыбалась, но и слишком злой не выглядела. Наверное, у нее железная выдержка, умеет держать себя в руках в любой ситуации. — Могу я войти?
Она еще спрашивает...
Лиза кивнула, здоровой рукой сделала приглашающий жест. Анна обернулась к рыжему мужчине, сказала ласково:
— Вовка, погуляй в коридоре, я ненадолго.
Мужчина бросил на Лизу сердитый взгляд, скрылся за дверью.
Анна уселась на стул, на котором не так давно сидел ее брат, закинула ногу за ногу. Полы линялого казенного халата разошлись, и Лиза увидела разбитые коленки. Анна проследила за ее взглядом, усмехнулась:
— Ерунда, боевое ранение наподобие твоего, только полегче. Колготок, правда, жалко, порвались, но Максим поклялся купить мне десять новых пар, так что я, похоже, внакладе не останусь. — Анна посмотрела на девушку задумчивым взглядом и сказала, теперь уже без тени улыбки: — Но я не затем пришла, чтобы о колготках поболтать, сама понимаешь. Наверное, стоило дождаться завтрашнего дня, но боюсь, что до завтра я могу перегореть и передумать. Я не буду тебя ни в чем обвинять, тебе тоже досталось, но ты должна меня понять. Мы все побывали в очень опасной переделке, и это чудо, что все закончилось благополучно. Лиза, у меня маленькие дети, двойняшки... Если бы со мной сегодня что-нибудь случилось, они остались бы сиротами. А если бы что-нибудь случилось с Максимом, наши родители этого бы не пережили. Понимаешь?
Лиза кивнула, она очень хорошо все понимала. Анна немного помолчала, а потом продолжила:
— Поверь, я не считаю тебя плохим человеком. Наоборот, я думаю, что ты очень славная девочка. Доведись нам встретиться при других обстоятельствах, я оказалась бы только рада нашему знакомству, но... — она сделала глубокий вдох, — общение с тобой опасно! Того, что произошло, уже не изменишь, но я хочу оградить своего младшего брата от неприятностей в будущем. Ты же умная, ты понимаешь — Максим очень порядочный человек, он так воспитан, сам он никогда тебя не оставит. Лиза, я очень тебя прошу — прими правильное решение, — теперь в ее голосе слышалась мольба.
Лиза улыбнулась, всем сердцем надеясь, что эта улыбка не выдаст ее отчаяния. Анне не о чем беспокоиться, Лиза не желает Максу зла. Ей просто нужно немного времени, чтобы подумать и решить, как действовать дальше...
— Я знаю, тебе понадобятся деньги, — продолжила Анна, — у меня с собой нет, но завтра я принесу.
Лиза отчаянно замотала головой. Если бы она могла говорить, если бы у нее хотя бы имелись бумага и ручка, она бы объяснила сестре Макса, что все поняла правильно и ей не нужны деньги.
— Не отказывайся, — строго сказала Анна.
Лиза согласно кивнула: она не станет спорить. Анна — хороший человек, добрый и честный. Просто очень боится за своего брата. Ее можно понять. Анна вздохнула с облегчением, сказала:
— Спасибо.
Кажется, она хотела еще что-то добавить, но тут дверь в палату приоткрылась.
— Ну, ты скоро? — нетерпеливо спросил рыжий мужчина.
— Все, я уже иду. — Анна встала и, не оборачиваясь, прошла к двери.
Лиза осторожно потрогала забинтованное плечо. Врач, который ее осматривал, сказал, что рана несерьезная. Это хорошо, с серьезной раной ей было бы сложнее осуществить задуманное. Она закрыла глаза — прежде чем начать действовать, нужно все очень серьезно обдумать.
Девушка уже окончательно решила, что завтра уйдет из больницы. Осталось придумать, как это сделать. В больничной одежде далеко не убежишь, значит, первым делом нужно вернуть свои вещи. Во внутреннем кармане куртки должны быть деньги «на булавки», приличная сумма, около двух тысяч. Она уйдет из больницы, найдет какое-нибудь интернет-кафе, отправит письмо Ленке, попросит о помощи. Ленка писала, что ее токсикоз прошел, что чувствует она себя теперь просто замечательно. Может быть, подруга со своим ненаглядным Свешниковым сможет приехать в Москву и забрать Лизу домой. Макс говорил о каких-то тайных тропах, на которых нет таможенных постов. Может, Свешников знает хоть одну такую тропу? А Ленка ни за что не бросит подругу в беде. Нужно будет только как-то продержаться до ее приезда. Если не хватит денег, чтобы снять жилье на пару дней, можно перекантоваться на вокзале. Теперь, когда у Лизы есть надежда на скорое возвращение домой, это уже не так страшно. А рука? Ну и что — рука? Она купит в аптеке бинтов, зеленки и анальгина — как-нибудь продержится. Сейчас главное — раздобыть свою одежду.
Лиза успела к самому закрытию гардероба, еще десять минут — и было бы поздно. Эти десять минут ушли на объяснения с гардеробщицей, неряшливой, расплывшейся теткой. Тетка ворчала, что некогда ей тут со всякими немыми идиотками лясы точить, что ее рабочий день давно закончился, а за пустопорожние разговоры ей зарплату не платят.
— Я заплачу, — сказала Лиза — и тихо ахнула. Собственный голос показался ей каким-то чужим и незнакомым. Вот, оказывается, какой ей был нужен психотренинг — общение с хамоватой, малограмотной бабой. Ей просто нужно было разозлиться!
— Я заплачу, — повторила она, смакуя каждое слово и улыбаясь, — я дам вам триста рублей, если вы вернете мои вещи.
Тетка посмотрела на нее с опаской, попятилась:
— Так ты никакая не немая?! А что ж мне полчаса мозги компостировала?!
— Деньги в кармане моей куртки. — Лиза продолжала улыбаться. — Белая куртка с испачканным в крови рукавом.
Продолжая ворчать, тетка прикрыла дверь гардероба, исчезла между рядами вешалок, через минуту вернулась с Лизиными вещами.
— Твои? — спросила для проформы.
— Мои.
— А зачем они тебе?
— Хочу по свежему воздуху прогуляться. — Лиза забрала вещи, достала деньги, отсчитала три сотенные купюры, протянула тетке.
— Погоди, сейчас какой-нибудь мешок тебе дам. Не попрешь же ты свое барахло в руках через всю больницу. — Гардеробщица заграбастала деньги, порылась в недрах обшарпанного стола, положила перед Лизой вытертый пакет: — Вот сюда пока убери. Да смотри, чтобы тебя никто не засек. Мне лишние неприятности ни к чему!
Лиза кивнула, потом улыбнулась и сказала:
— Спасибо вам большое. — От переполнявших ее чувств она готова была тетку расцеловать.
— Чудная какая, — проворчала та, выпроваживая Лизу из гардероба.
Добраться до палаты удалось без происшествий. Лиза спрятала одежду под матрац, критическим взглядом осмотрела куртку. Если не принимать во внимание простреленный и окровавленный рукав, куртка выглядела неплохо.
Отстирать кровь до конца не получилось, на рукаве остались грязноватые разводы, но это такие мелочи, если не знать, ни за что не догадаться, что это кровь. Просто человек где-то испачкался и чуть-чуть порвал рукав.
Лиза разложила куртку на батарее, задернула на окне шторы. Все, теперь можно отдохнуть. Она прилегла на больничную койку, прислушалась к себе. Голова кружилась, не то от кровопотери, не то от эйфории. Все-таки Лиза получила то, за чем приехала в Москву, вернула себе дар речи. Господи, какое же это счастье!
Лиза села, сказала с выражением:
— На дворе трава, на траве дрова, — прислушалась к звуку своего голоса, тихо засмеялась.
Что имеем, не храним, потерявши — плачем. Это про нее. Она уже наплакалась вдоволь, теперь время радоваться. И совсем не надо думать о завтрашнем дне и о Максе Легостаеве. Она отправит ему электронное письмо, когда вернется домой, или позвонит. Теперь Лиза может разговаривать по телефону! И Ленке она завтра позвонит. Подруга скажет в трубку «алло», а она ей: «Ленка, это я, Лиза!» Насколько же ей станет проще жить! Она уже и забыла, что жизнь может быть просто жизнью, а не чередой испытаний. Теперь все у нее будет хорошо. Она вернется домой, устроится на работу, но от подработки у Ивана Семеновича не откажется, заработает денег и однажды съездит в Москву, просто так, на экскурсию. Возьмет такси и проедет мимо дома, в котором живет Макс. Возможно, ей повезет и она его увидит...
Сон сморил Лизу внезапно, погладил по голове, шепнул что-то на ухо, и девушка уснула с улыбкой на губах.
Операцию «Побег» она назначила на половину десятого утра: сразу после завтрака, до обхода и процедур. Если ей повезет, ее не хватятся еще пару часов. Этого достаточно, чтобы созвониться с Ленкой и добраться до Белорусского вокзала. Куртка за ночь высохла, и пятна на рукаве стали почти незаметны. Лиза посчитала это добрым знаком.
Все утро до завтрака она улыбалась и разговаривала сама с собой: декламировала стихи, напевала песни. За ночь дар речи не исчез, и Лиза чувствовала себя пьяной от счастья. О Максе она старалась не думать.
На завтрак была овсянка, булка с маслом и несладкий чай. Лиза съела все до последней крошки. Неизвестно ведь, как долго ей придется дожидаться помощи. Когда она вернулась в свою палату, там уже распаковывала вещи пожилая грузная женщина с сожженными перманентом волосами.
— Это ты, что ли, моя соседка? — спросила она неодобрительно.
— Меня уже выписывают, — соврала Лиза, — вот прямо сейчас.
— Это хорошо, — сказала женщина и уселась на незастеленную кровать. — Тяжело мне с молодежью. Ты небось до ночи не спишь, свет не выключаешь, по телефону часами болтаешь...
Вообще-то, ничем из перечисленного Лиза не занималась, но согласно кивнула, чтобы не разочаровывать собеседницу.
— Ну вот, — обрадовалась та. — А я тишину люблю! У меня камни в желчном пузыре.
Какое отношение к тишине имели камни в желчном пузыре, Лиза уточнять не стала, выглянула в коридор, чтобы удостовериться, что там никого нет, и стала торопливо переодеваться. С простреленным плечом сделать это оказалось не так-то просто. Потревоженная рана разболелась немилосердно, и девушка пожалела, что решила не дожидаться процедур, укол обезболивающего ей бы сейчас не помешал.
...В квартире было темно, не пахло готовящимся ужином и свежей выпечкой, не играл приемник. За месяц Макс уже успел привыкнуть к этим маленьким мещанским радостям. Да и к присутствию в своем холостяцком логове женщины тоже привык. Наверное, именно из-за этого он целый вечер не мог найти себе места: слонялся из угла в угол, пил литрами кофе, пока не заболел желудок. Съел остатки «Наполеона», посмотрел по телевизору новости. В общем, сделал все, чтобы расслабиться. Но организм, взвинченный недавними приключениями, расслабляться не желал, сопротивлялся и брыкался. Чтобы отключить мозги и занять руки, Макс прибег к крайней мере — принялся стирать пыль со своей коллекции. Собственно говоря, и пыли никакой не было, он следил за этим строго, но общение с феями, эльфами и троллями всегда его успокаивало. Все-таки хобби он себе выбрал правильное.
До Дракона Макс добрался в самом конце, взял это чудо природы, приготовился смахнуть пылинки с хрустального гребня и замер — сердце Дракона не билось. Ну почти не билось, пульсировало едва заметно. Да и сам Дракон выглядел несчастным. Макс как-то сразу понял, что это из-за Лизы. Наверное, хрустальный уродец скучает.
Для Макса такие рассуждения не были смешными и детскими. Он твердо верил, что у каждого из его питомцев есть свой характер, есть душа. Вот, например, Русалка с первых дней влюблена в него, своего хозяина, а Дракон, стало быть, в Лизавету.
Решение пришло неожиданно — он подарит Дракона Лизе! Никогда раньше Макс не раздаривал своих подопечных. Он был очень требовательным и очень ревнивым коллекционером. Мысль о том, что его сокровищами может владеть кто-то другой, выбивала его из колеи. Но тут особенный случай — Дракон сам хотел к Лизе. Это был Дракон для Лизы...
Решено, завтра Макс возьмет этого хрустального монстра с собой в больницу. На душе вдруг сразу полегчало, напряжение, весь день сжимавшее его стальными тисками, отпустило, захотелось спать.
Макс проснулся в седьмом часу утра — невиданное дело для такого засони, как он. И настроение было замечательным, и спать больше не хотелось. Хотелось кофе и Лизаветиного «Наполеона». Он вышел в кухню, достал турку. Включил телевизор.
«...Депутат Государственной думы, видный деятель Егор Вениаминович Мележ был найден застреленным в своем загородном доме», — захлебывалась притворной скорбью дикторша.
Турка выпала из рук.
«По сведениям из неуточненного источника, депутат покончил жизнь самоубийством».
Дела! Макс поднял турку, аккуратно поставил на стол. Мележ покончил с собой! Или с ним покончили?
Пронзительно зазвонил телефон, Макс поднес трубку к уху, услышал стариковский кашель.
— Проснулся? — спросил дядя Федя, откашлявшись.
— Угу, там Мележ...
— Да в курсе я, в курсе, — дядя Федя не дал ему договорить.
— А он правда — того?
— Правда, ушел, гаденыш, от правосудия. Я вообще-то не затем звоню. Показания нужны, твои и твоей Лизаветы.
— Так ведь Мележ застрелился.
— Мележ застрелился, а остальные живехоньки, — проворчал дядя Федя.
— Лиза еще в больнице.
— Ничего страшного, следователь подъедет в больницу.
— А у меня работа. — После того, как все закончилось, давать свидетельские показания Максу расхотелось.
— Отпросись, или мы пришлем на твою работу повестку.
Макс представил, как весь его дружный коллектив изучает повестку из прокуратуры, и торопливо сказал:
— Не нужно повестку, я отпрошусь.
— Хорошо. — Дядя Федя немного помолчал, а потом сказал: — В особняке, о котором твоя Лизавета рассказывала, вчера провели обыск. Нашли документы. Ее паспорт в том числе. Подойдешь ко мне, я отдам. Как родители?
— Хорошо. — Макс потрогал оттопыренное ухо. — Мы с Анютой решили им вообще ничего не рассказывать.
— А вот это верно, — одобрил дядя Федя. — Незачем их волновать. Анюта-то как?
— Нормально, Вовка вчера ее домой забрал.
— Люблю, когда все хорошо, — сказал дядя Федя, — но про показания все ж таки не забывай.
Они поговорили еще минуту-другую, обсудили время и место встречи и распрощались. Макс немного подумал, набрал домашний номер своего шефа. Из-за того, что на часах было всего лишь половина седьмого, он не беспокоился — главный редактор «Хозяина жизни» был пташкой ранней, половина седьмого для него глубокий полдень.
Разговор с начальством получился коротким, но содержательным. Макс, не вдаваясь в подробности, описал сложившуюся ситуацию, получил от шефа виртуальные оплеухи и отеческое благословение с разрешением не появляться на работе целых два дня. Макс высочайшее дозволение воспринял с радостью — кому захочется расхаживать по редакции с оттопыренным ухом? Народ засмеет.
Встреча со следователем была назначена на половину одиннадцатого утра. Макс решил, что до этого времени он успеет навестить Лизавету. Только перед больницей надо будет заскочить в магазин, прикупить болезной гостинцев. Что там положено есть раненым? В голову ничего путного не шло, кроме банальных фруктов. Макс решил, что сориентируется на месте.
Оказалось, что за последний месяц он не только ко многому привык, но и от многого отвык. В частности, от магазинов. С фруктами разобрался быстро: взял по чуть-чуть всего, что было на прилавке, а когда дело дошло до соков, растерялся — гастрономических пристрастий Лизаветы он не знал. Да и недосуг ему было интересоваться, что любит его домработница. Кофе любит — это сто процентов, но вряд ли в нынешнем состоянии ей можно кофе. Он немного подумал и решил исходить из соображений целесообразности. Лизавета ранена, потеряла какое-то количество крови, значит, у нее теперь низкий гемоглобин, который нужно поднимать. Из компетентного источника в лице мамы Макс знал, что гемоглобин хорошо поднимать гранатовым соком, вот его-то он и купил. Уже на подступах к кассе взгляд зацепился за стеллаж с конфетами, Макс бросил в корзинку коробку шоколадных конфет. Шоколад, как и кофе, Лизавета тоже любила.
Загружая покупки на заднее сиденье своей пережившей боевое крещение машины, Макс с удивлением подумал, что наборчик сильно смахивает на стандартный набор для любовного свидания, не хватало только бутылки шампанского. Эта мысль его развеселила. По контрасту со вчерашней безысходностью сегодняшнее его настроение было просто замечательным. Макс уселся за руль, сунул руку в карман, проверил, на месте ли Дракон. Дракон вел себя смирно, удрать не пытался, словно чувствовал, к кому его везут.
...Он чуть ее не упустил: мазнул взглядом по знакомой белой куртке, проехал еще метров десять, а потом ударил по тормозам.
Лизавета стояла на автобусной остановке, зябко ежась под порывами ветра. Что она, черт возьми здесь делает?! Она сейчас должна быть под присмотром врачей, принимать процедуры, восстанавливать силы, а не шляться по городу с простреленной рукой. Похоже, эта негодница решила удрать! Интересно, только из больницы или от него тоже? Что-то ему подсказывало, что побег намечался широкомасштабный...
Она бы и сбежала, если бы не приметная белая куртка. Ишь, даже рукав от крови отстирала. Значит, готовилась, паршивка! А ему, своему спасителю и благодетелю, решила ничего не сообщать, даже попрощаться не соизволила. Макс заглушил мотор, вышел из машины.
Вообще-то, гневался он крайне редко. Злиться злился, а вот гневаться... То чувство, которое гнало его к автобусной остановке, не являлось гневом на сто процентов. Это была гремучая смесь из злости, бешенства и обиды. Как эта девчонка могла поступить с ним так... по-скотски?!
|
|
|
