 |
Переполошить сонное царство 26 глава
|
|
|
|
– О, если она готова любить Криса только в теле смазливого юнца, – это ее проблемы, – усмехнулся Альцедо.
– Альчи, лучше бы тебе помолчать. Крис, придержи свою ревность: она полюбит и твое тело тоже. Потом.
– Допустим, что так, – нервно рассмеялся я, запуская пальцы в волосы. – Но что если потом мое тело преподнесет мне… неприятный сюрприз, Дио? Я принимаю твои аргументы, но они вторичны.
Сначала я должен убедиться, что Инсанья вросла в меня намертво, переплелась с моими нервами и больше не оставит меня. И я не отправлюсь к этой девушке, пока не выясню это наверняка. Я знал ту, которая пыталась любить за двоих. Лика ею не будет.
Круг замкнулся. Мы пришли к тому, с чего начали, и теперь устало озирались по сторонам. Диомедея тяжело вздохнула и наградила меня суровым, упрямым взглядом.
– Значит, это окончательно решение?
– Да.
– Когда ты собираешься это сделать?
– Как только Никтея даст разрешение на прогулку по облакам.
Диомедея быстро поднялась со стула и вышла из комнаты.
– Я поддерживаю твое решение, – подмигнул мне Альцедо. – Не такая уж плохая затея убедиться, что у человека есть парашют, прежде чем уносить его за шкирку в небо.
– Ценю, fra.
Десять минут спустя сестра снова влетела в гостиную с небольшим чемоданом в руках и курткой через плечо.
– Прости, Крис, я больше не могу здесь оставаться и не буду частью этого… темного заговора. Эланоидес вчера предложила пожить у нее, и я, пожалуй, приму это приглашение. Увидимся. Даст бог, скоро.
– Клянусь, она что-то задумала, Крис, – хихикнул Альцедо, как только Диомедея прикрыла за собой дверь. – Я знаю это выражение лица! Наверняка уже на полпути к Ники с мольбой запретить тебе прыгать. Или летит к предкам с требованиям принять санкции.
|
|
|
– Черт, надо было приковать ее к батарее, – рассмеялся я.
– Я пас. Не хочу чтобы Неофрон потом замесил меня в тесто.
Смеемся, как ненормальные. Я допиваю свой кофе и чувствую себя так, словно парю в метре над землей. Теперь я разрешу им расти – своим крыльям. Пусть прут из-под кожи, выстреливают до потолка. Еще совсем чуть-чуть, и Лика Вернер получит право собственности на мою душу, мое тело, мою Вселенную.
* * *
Я прошел мимо охраны, воспользовался служебным лифтом и влетел в приемную как ошпаренный. Холеная секретарша в строгом костюме завидела меня издалека и тут же сверкнула улыбкой.
– Синьор Фальконе, доброе утро.
– Salve! Никтея уже есть? – задыхаясь, спросил я.
– Да, – кивнула та. – Сейчас доложу ей. Кофе хотите?
– Я сам доложу ей, если ты не против, – я рванул к двери кабинета Ники и без стука влетел внутрь.
Щедрое утреннее солнце заливало обитель генерального директора Уайдбека. В воздухе витал аромат хорошего кофе и дорогих сигарет. Никтея, облаченная в безупречный деловой костюм, стояла у распахнутого окна и курила, неловко зажав сигарету в искусственных пальцах. Колеблющийся воздух тут же подхватывал тонкую синюю нить дыма и вытягивал ее наружу. Ники вздрогнула от звука распахнувшейся двери, дернула рукой и – сигарета в ее пальцах сломалась пополам.
– Еще раз так сделаешь, и больше не видать тебе моих новогодних подарков, – сказала она, глядя на опадающий на ее туфли пепел.
– Ну нет, лишай меня чего угодно, только не подарков! – улыбнулся я, целуя ее в щеку.
– Доброе утро, bambino, – растаяла она.
– Но вообще-то ты прямо сейчас можешь сделать мне очень большой подарок, Ники.
– Я заинтригована. Этому самодостаточному, независимому упрямцу династии Фальконе в кои-то веки что-то понадобилось! Говори же! Разрешение на уничтожение тела Бутео? Вокруг только и разговоров, что о вашей драке…
|
|
|
– Разрешение на освобождение от моего тела, Ники. Я хочу закончить этот прыжок досрочно.
* * *
Ее лицо выражало ровно столько эмоций, сколько выражало бы, попроси я у нее зажигалку или шариковую ручку.
– Неожиданно, – Ники медленно опустилась в кресло. – Причины?
– Я бы хотел оставить это при себе. Единственное, что я могу сказать: я больше не хочу оставаться в этом теле.
Ее бровь шевельнулась, но тут же вернулась в свое обычное положение. Тетка помолчала, переложила с места на место канцелярские принадлежности, потом медленно встала и задвинула стул.
– Твое тело абсолютно здорово, Крис. По крайней мере такое заключение мне прислали из реабилитации. Неужели все-таки обнаружились какие-то проблемы?
– Никаких проблем, но я хочу закончить этот прыжок.
Никтея откинула голову и задумчиво посмотрела в потолок.
– Те три года тянулись так медленно, словно все тридцать, Крис. Твоя мать не жила – существовала. Анджело тоже места себе не находил. Затяжной кошмар наяву, когда ты хочешь проснуться, да не можешь…
– Ты о чем?
– О твоем первом прыжке! О том времени, когда ты так и не сделал звонок, а мы не могли найти тебя. Понимаешь, к чему я клоню? Мне нужно знать, в чем причина твоего отказа от этого физически полноценного, здорового тела, и только тогда я смогу решить, оправдан риск нового прыжка или нет. Поэтому я жду подробностей.
Я опустил глаза и уставился на ее ноутбук, пытаясь собрать в кучу нужные слова и выстроить их в ясном порядке. Объяснить ей – десультору, – что я болен Инсаньей и собираюсь прыгнуть в этот омут с головой? Примерно так же легко, как сплясать на натянутом канате.
– Есть еще кое-что, Крис, – добавила Никтея. – Откровенно говоря, сейчас не самое подходящее время для смены тела. У Уайдбека снова назревают проблемы. Полиция обнаружила в Альпах тело одного из десульторов, что на днях завершил прыжок. И как-то так вышло, что последним местом, где видели парня, оказался ресторан твоей матери. Сегодня утром туда нагрянула полиция и перетрясла всех и вся. Неофрон страх как хотел накормить их всех силентиумом, но, сам понимаешь, если у этих детективов отшибет память, то придут другие, не менее прыткие. Сейчас нужно избегать любого необдуманного шага и любого… мертвого тела. Давай подождем хотя бы несколько месяцев, пока все уляжется.
|
|
|
Мне словно дали под дых. Несколько месяцев до возвращения в родное тело. Потом еще несколько месяцев на восстановление. Матерь божья… Я не смогу вернуться к Лике в ближайшие полгода…
– Ники, сделай мне одолжение, – взмолился я. – Да хоть перетрите меня на мясорубке в подвале клиники Уайдбека и спустите в унитаз! Мне нужно вернуться в свое тело!
– Крис, ну что ты такое несешь?! – поморщилась Никтея.
– Прошу тебя, избавь меня от этого тела, я согласен на что угодно!
– Ты даже не можешь сказать мне, что с тобой, но требуешь услуги, которая поставит под удар благополучие всего Уайдбека?!
Никтея схватилась за голову и снова рухнула в кресло. Я закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. Полгода. А что случится с чувствами Лики через полгода? Это же целая вечность. Что если за это время кто-то другой протянет руку и возьмет то, что должно принадлежать мне?
– Ники… – снова начал я, решив, что буду пытаться, пока мне не отрежут язык. Я перевел глаза на тетку и вскочил на ноги.
Никтея вот-вот собиралась свалиться со стула, беспорядочно двигала руками по столу, выкатив глаза и тяжело дыша. Ее лицо обезобразила судорога. Эпилептический припадок, не иначе. Я стащил ее на пол, свернул в рулон свою куртку и подложил ей под голову.
– Никтея! Противосудорожные? Хоть что-то здесь есть?
Ее трясло так, будто к ней подсоединили электроды, но она пыталась что-то сказать мне, указывая глазами на шкаф из темного дерева на противоположной стене кабинета. Я рванул к шкафу, распахнул дверцу и опешил: все его полки были завалены медицинскими препаратами: бутылки, пачки таблеток, снотворные, транквилизаторы, спазмолитики, антиконвульсанты…
– Ники? Что тебе колют в таких случаях?! – я обернулся к ней и понял, что Никтея мне больше не советчик: ее глаза закатились, а челюсти крепко сомкнулись.
Роняя на пол лекарства, я вытащил из шкафа пластиковый бокс со шприцами, нашел среди них шприц с антиконвульсантом и ввел все пять кубиков в подключичный катетер, который открылся моим глазам сразу же, как только я расстегнул ее воротник.
|
|
|
* * *
После инъекции ее судороги сразу пошли на спад. Я сидел и держал ее голову, пока они окончательно не затихли. Утреннее солнце гуляло в светлых волосах, крыло выглядывало из-за воротника, дыхание – такое слабое, что не всякий сможет уловить. Но вот ее веки шевельнулись, обнажая покрасневшие затуманенные глаза.
– У тебя был приступ, – объяснил я. – Не вставай пока. Эпилепсия?
– Да.
– Рядом с тобой постоянно кто-то должен быть.
– У меня есть врач, который постоянно сопровождает меня, – хрипло ответила Никтея. – Но сегодня я впервые за последние полгода дала ему отгул…
– Ники, это был очень сильный приступ. Если бы я не зашел к тебе, то привет, гипоксия и отек мозга. Как часто случаются приступы?
– Каждую неделю.
Я едва поверил ушам. Такие мучения? Каждую неделю?!
– Не проще ли поменять тело? – спросил я прямо, изучая ее лицо, тронутое зеленоватой бледностью.
– Не проще, Крис. Когда дело доходит до смены тела, то простых решений просто не существует в природе.
– Разве весь тот риск, о котором ты говорила, не покрывается с лихвой возможностью жить в здоровом, полноценном теле?
– Посмотри на себя, милый, кажется, ты пришел ко мне избавиться от своего «здорового, полноценного» тела, с которым, видимо, все-таки что-то не так. Во всем этом есть некая ирония, не находишь? Кто даст мне гарантию, что следующее тело будет лучше, чем это, а не наоборот?
– Иногда лучше рискнуть, – упрямо сказал я.
– Странно слышать это из уст человека, который три года своей жизни провел в теле-ловушке. Нет ничего хуже неоправданного риска, все рано или поздно убеждаются в этом.
Я помог ей подняться.
– Так что за причины вынуждают тебя прикончить тело, дорогой? – Ники стояла напротив, бледная, изможденная, едва держащаяся на ногах.
Теперь я был уверен на сто процентов, что она не поймет. Это тело доставляло ей столько страданий, но она не бросала его, демонстрируя невероятную силу воли, мудрость и выдержку. И тут я – пытающийся уничтожить себя в угоду какой-то там… Инсанье. Она не поймет, теперь у меня не было никаких сомнений.
– Я не уверен, что ты посчитаешь эти причины достаточными, Никтея.
– Тогда мой ответ – нет. Я не даю разрешения.
* * *
– К черту разрешения. Составишь мне компанию? – буркнул я в трубку, выискивая свою машину на парковке.
– Как это к черту разрешения? – пискнул Альцедо.
– Мы просто попрыгаем с парашютами. И мой просто не раскроется. Бывают же всякие случайные… случайности.
– Ах, случайные случайности! Конечно! Как раз после разговора с Никтеей, где ты умолял ее о досрочном завершении. Ты ее за дурочку держишь?
|
|
|
– Плевать.
– Демонстрировать полное пренебрежение к законам Уайдбека? Как раз в эти тяжелые времена? Когда полиция караулит десульторов на каждом углу? О господи! Даже не знаю, смогу ли я стать соучастником этого вероломного преступления, Крис. Разве что…
– Ну?
– Флакон винтажных «Мицуко» от «Герлен» и я вся твоя, – ржет Альчи.
– Ты очень плохо кончишь, Изабелла. Очень-очень плохо, – рассмеялся в трубку я.
Мы распрощались, я забрался в машину, откинулся на спинку кресла и, не раздумывая, сделал еще один звонок.
– Привет. Ты нужна мне завтра… Да, Альпы… Попрыгать с парашютом, угу. Любое время, выбери сама. До скорого, Урсула.
– До скорого, синьор, – отозвался один из лучших пилотов Уайдбека.
Квартира после ухода Дио казалась особенно пустой и тихой. Никто не скачет по кухне с ножом, не тычет меня носом в тарелку с кукурузными хлопьями, не рассказывает неимоверные истории, не пытается наставить меня на путь истинный. Любимая soror… Мое решение точно расстроит ее, но однажды она все поймет. Она поймет, что я не из тех, кто надеется на авось. Я больше не из тех, кто играет в русскую рулетку. В моей следующей авантюре под названием «похищение сердца Лики Вернер» больше не будет просчетов.
Я двинул на кухню, сварил себе еще кофе и вдруг осознал, что просто умираю от голода. Последние молекулы силентиума медленно покидали мой организм, унося с собой сонливость и отвращение к пище. Больше нет нужды его принимать. Холодильник стараниями сестры был забит отличной едой. Я сунул в духовку лазанью, и тут до меня дошло, что я могу съесть в три раза больше, чем обычно! О, теперь я знал, чем займусь в ближайшие двадцать четыре часа!
* * *
Как только я разделался с очередной порцией еды, в дверь позвонили. Я открыл ее и… Черное кашемировое пальто, малахитовые глаза, крыло птицы, выглядывающее из-за воротника. Госпожа генеральный директор собственной персоной. Я так и замер на месте со стаканом вермута в одной руке и пультом от телека в другой.
– Почему ты не сказал сразу, что дело в любви? – спросила Никтея прямо с порога, ткнув пальцем мне в солнечное сплетение.
– Э-э-э… Что? – закашлялся я.
– Перевожу на ваш молодежный язык: почему ты не сказал, что дело в Инсанье, когда пришел ко мне за разрешением завершить прыжок?
Я тяжко вздохнул, жестом пригласил ее войти и помог снять пальто.
– Как ты узнала?
– Отвечать вопросом на вопрос – невежливо, – ответила та.
Я снова почувствовал себя чумазым подростком, которому тетя Ники только что навешала людей за недостаточное усердие.
– А вести прослушку моих разговоров?!
– Твой телефон больше не прослушивается!
– Тогда кто принес на хвосте? Альцедо?
– Он хотел как лучше.
– Или еще одни духи?
– Нет. Лосьон для тела.
Я расхохотался, да так, что чуть не охрип. Ники навернула круг по ковру и плюхнулась в кресло.
– Почему ты не сказал сразу, Крис?
– Ты там чуть не умерла у меня на руках. Человек, с таким мужеством переносящий эпилепсию, вряд ли принял бы всерьез проблемы… вроде моей.
– Значит, это правда? Ты влюбился в женщину?
– Ну уж точно не в мужчину.
– О, Пречистая дева! За что мне все это?! – воскликнула Никтея, вскидывая руки и с мольбой глядя в потолок. – Если в следующий раз начнешь мучиться от любви, то, умоляю, скажи мне сразу. Тело с Инсаньей лучше уничтожать как можно быстрее.
Я пару раз моргнул и покрепче сжал стакан.
– С этого места поподробней.
– С радостью, Крис. Люди с Инсаньей, как вы называете это чувство, – перестают быть вменяемыми существами. Взять хотя бы…
– Диомедею. Я в курсе.
– О, ты в курсе?! Значит, легко поймешь меня! Неофрон собирается уволиться с должности, потому что невеста требует от него прекратить гулять под пулями. А перед этим моя драгоценная племянница чуть не наградила Нео репутацией чудовища, который жарит детей на сковородке. Мне придется искать ему замену, а это не так просто. До Нео теперь вообще не достучаться – ходит как под дозой, парит в облаках, никакой собранности. Слава богу, что хотя бы вы с Кором прекратили свои игры и эксперименты… О нет, Инсанья – это всегда проблемы!
– Кто-то еще доставлял тебе подобные проблемы, кроме Дио?
– Крайне редко, но бывало. Случалось, десульторы приползали ко мне, как побитые щенята.
– С Инсаньей?
– О да.
– И что же ты им рекомендовала?
– Уничтожить тело, конечно.
– И как, помогает?
– У меня нет однозначного ответа. Но я изо всех сил желаю тебе удачи. Надеюсь, метастазы Инсаньи, еще не успели прорасти к тебе в самую душу…
«А я надеюсь, что их там уже не счесть …»
Ближе к ночи позвонила Диомедея. Общение с Элли явно пошло ей на пользу. Она говорила так радостно и возбужденно, словно только что нашла клад. Или нет, зачем мелочиться, – Священный Грааль!
– Что бы ты там ни говорил, я не собираюсь сдаваться, – начала она.
С разбега в карьер – это так… по-диомедейски.
– И тебе здравствуй, – ответил я.
– Не сдамся, не жди. У этой истории должен быть другой конец. Когда я вижу, как мой любимый брат собирается сделать самую большую глупость в своей жизни, я не могу молча смотреть на это.
– Это не глупость, это взвешенное решение, черт бы его побрал, – отрезал я. – И уж точно самое лучшее решение с начала этого прыжка.
– Я хочу заехать к тебе завтра. Можно?
– С одним условием, – я снова перешел на латынь. – Мы больше не будем говорить об этой девушке.
– Хорошо. До завтра, – попрощалась Дио.
– Vale, soror.
Что-то она сегодня подозрительно сговорчивая.
* * *
Ночь обещала быть долгой: впервые за очень долгое время я больше не чувствовал усталости и сонливости. Кажется, тело решило наверстать все то упущенное время, которое ему пришлось проторчать в кровати. Я сел у камина и принялся срезать с руки пластырь, фиксирующий катетер. Белые обрезки потрескивали и обугливались к огне. Сам катетер полетел туда же.
Как тихо бывает по ночам. Я забыл начисто. Золотая россыпь огней вдоль берега Лугано, ветер, напитанный ночной свежестью, мириады звезд в небесах. А сколько мыслей в моей окончательно проснувшейся голове! Сколько чувств.
Совсем скоро туман рассеется, даруя этому миру еще одного безумного влюбленного или… едва не сошедшего с ума десультора.
Телефон звякнул трелью от входящего сообщения. SMS от Диомедеи.
«Я тут подумала… Если твои чувства к ней однажды умрут вместе с этим телом, то не случится ничего страшного, fra. Тогда она просто достанется кому-то другому. Любовь не сломает ее. Ты расстанешься с ней, и я с твоего благословения тут же познакомлю ее с кем-то из ребят Неофрона – с обычным человеком, не десультором, который сможет дать ей то, чего не дашь ты».
Вдох. Выдох.
«Достанется кому-то другому», – перечитал я, выкатив глаза.
«Познакомлю ее с кем-то из ребят Неофрона».
«С обычным человеком, не десультором, который сможет дать ей то, чего не дашь ты».
Я непроизвольно сжал руку в кулак, и тут же – ох, проклятье! – вздрогнул от резкой боли, впившейся в ладонь. Стакан с вермутом просто лопнул, когда мои пальцы сжали его чуть сильнее, чем он мог выдержать. Я раскрыл ладонь и стряхнул с нее стекло: вниз закапало вино вперемешку с кровью.
Как мило с твоей стороны, Дио! Я оценил, черт тебя дери!
Я вытащил из ладони мелкие осколки, обработал порез, завернул ладонь в бинт и только после того, как с раной было покончено, поразился бессмысленности того, что только что сделал.
* * *
К полудню приехал Альцедо, сияющий, как новогодняя елка, и разодетый, как на парад.
– Как ты? – спросил он, распахивая передо мной дверцу своей черной, как смоль, «Акуры». Странно, что Альчи все еще не избавился от своего агрессивного внедорожника и не завел какой-нибудь… розовый «бентли». Не все пропало!
– Я отлично.
– Что с рукой?
– Начал свое самоубийство с нее.
– Очень смешно.
– Просто в руке лопнул стакан.
Альцедо сел за руль и сдул с носа модную челку.
– «Просто» стаканы в руках не лопаются.
– У меня лопаются.
Тот посмотрел на меня как на чокнутого и завел мотор.
– Теперь я знаю вкус безумия, Альцедо. И он мне нравится.
* * *
Урсула была на месте. Едва заметный кивок, сдержанный жест рукой – вот она, женщина, покоряющая небеса. Мы сели в вертолет, и в тот момент, когда он оторвался от земли, разгоняя по траве волны, последние силы покинули меня.
– Второй раз, Крис. Ты заметил?
– Что? – очнулся я.
– Кажется, крошка Урсула сегодня не выспалась.
На последних словах вертолет снова странно повело, как будто у него начали заклинивать лопасти. Альцедо вскочил и, выругавшись, рванул к Урсуле. Я закрыл глаза, разрешая остаткам рассудка утонуть в легкой вибрации. Через десять минут мы доберемся до моей конечной остановки, и тогда…
«Феликс, умоляю тебя, останься», – вспыхнуло в моей памяти. Последняя фраза Лики, которую она произнесла, засыпая на моих руках. Господи, как же я хочу увидеть ее снова.
Из кабины, выволакивая мое сознание из тумана, донесся встревоженный голос пилота. Я открыл глаза. Закрыл и открыл снова. Передо мной стояла Урсула, и, судя по ее глазам, с вертолетом что-то было неладно.
Часть III. Amor vincit omnia[45]
I can fly, but I want his wings.
I can shine even in the darkness,
But I crave the light that he brings,
Revel in the songs that he sings,
My angel Gabriel…[46]
– Lamb, «Gabriel»
I wanna find the eagle’s nest
Oh take me with you,
And I’ve been waiting a lifetime for this
And I’m ready,
It doesn’t leave me, I’ve been up all night
They call me crazy,
But I wanna see what the sky looks like
From your view[47].
– Niki And The Dove, «The Fox»
Ответь мне
Назад к аэродрому. Гул ветра такой, что закладывает уши, я сжимаю в руке кулон, цепочка впивается в шею…
«Дио, не так быстро…» – умоляет одна часть меня, которая все еще помнит, как легко машины рассыпаются вдребезги.
«Быстрее, еще быстрее!» – подгоняет вторая, которая бесстрашна, отчаянна и сегодня явно не в себе.
Быстрая езда всегда действовала мне на нервы, мне страшно, но я не могу позволить себе закрыть глаза. Я вглядываюсь в нависшее над аэродромом серое, предгрозовое небо. Я не отведу глаз, пока не увижу вертолет.
Диомедея загнала машину на парковку, мы выскочили и добежали до здания аэропорта быстрее, чем успела осесть дорожная пыль. Я толкнула тяжелую дверь, подбежала к окну, открывающему вид на летное поле, и ткнулась лбом в холодное стекло. Вот и первые капли ударили по окнам. Вглядываюсь в серую мглу, но в проклятом небе нет ничего, кроме туч и молний.
– Лика… – рука Дио легла мне на плечо. – Он всегда был упрям, как тысяча ослов. И если что-то взбредало ему в голову, он никогда не отказывался от задуманного. Боюсь, он не вернется. Мы пробудем здесь столько, сколько ты захочешь, а потом… приступим к плану Б.
Я горько ухмыльнулась сквозь слезы.
– Оказывается, есть план Б? О, Всевышний! Пойдем, найдем в горах его тело и оживим при помощи магии?
Диомедея кисло улыбнулась мне в ответ:
– Я бы на твоем месте не отзывалась о магии с таким пренебрежением. А что если…
– Что?
– Кое-какие чары действительно существуют в этом мире?
Все ясно. Подобное напряжение не могло не сказаться на психике. У Диомедеи начала тихонько сползать крыша, и моя, пожалуй, скоро последует ее примеру. Я представляю себе, как мы собираем Феликса по кускам, как Франкенштейна, и начинаю истерично смеяться сквозь слезы. Зажимаю себе рот, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, и оседаю в ее объятия.
– О святые праотцы, – хлопает Дио меня по спине. – Святые угодники.
Дио легко встряхивает меня, схватив за предплечья.
– Лика!
Я продолжаю всхлипывать в ее руках, заливая слезами ворот ее куртки.
– Не верю своим глазам! Смотри!
Я резко поднимаю голову, вдруг осознав, что все предыдущие восклицания были адресованы не мне. Диомедея хватает меня за подбородок и разворачивает к окну. Из хаоса низко клубящихся туч возникают смутные очертания вертолета. Теперь я тоже слышу отдаленный гул двигателей и вибрацию лопастей.
Я бросаюсь к выходу на поле, но на моем пути вырастает рельефный громила в фуражке и бронежилете поверх серой рубашки.
– Синьорита, – едва не хватает он меня.
«Пропусти ее сейчас же, пока я не сорвала с тебя кепку и не станцевала на ней тарантеллу!» – Диомедея орет охраннику что-то по-итальянски, я не понимаю ни слова, но, зуб даю, значение примерно такое же.
И мужик уходит с моего пути! Двери, коридор, еще парочка дверей, и вот я выбегаю на взлетную площадку. Ну и холод! Ветер взметает волосы, дождь раздает мокрые пощечины, сердце едва умещается в груди…
Шасси вертолета касаются земли.
* * *
Все должно было быть как в кино: я узнаю любимого издалека, читаю все эмоции – конечно же, счастливые – на его лице, бегу к нему навстречу, стильно намокнув до нитки, и, пока бегу, думаю о том, как красиво мы сейчас будем обниматься под этим сказочным ливнем… Жаль, что в этой картине средств на грамотного художника-постановщика попросту не осталось: все досталось создателю спецэффектов: гроза разыгралась просто лютая.
Кто-то вышел из вертолета, но я не могла разобрать кто. Я просто продиралась сквозь решетку упругих дождевых струй, пару раз шлепнувшись на колени. А потом тот, кто вышел из вертолета, возник у меня на пути и сжал меня в объятиях. Вряд ли его руки можно было назвать нежными, вряд ли их можно было назвать трепетными – нет, они обхватили меня так крепко, словно я тонула, или проваливалась под землю, или сползала с края обрыва! И я так же крепко обняла его – я не хочу провалиться в бездну, я хочу быть спасенной!
– Боже, скажи мне, что я не сошел с ума… – выдохнул он.
Я подняла глаза и посмотрела на того, кто схватил меня в охапку: лицо, которое я столько ночей видела во сне, губы, которые однажды почти поцеловали меня, мокрые волосы, с которых – помнится, как будто это было вчера, – уже капала вода, и наконец глаза – темные, беспросветные, как полярная ночь.
– Я ей устрою, – севшим голосом сказал он.
– Феликс, – беззвучно произнесла я, вцепившись в него ледяными руками. – Прошу, не оставляй меня…
Я хотела сказать еще сотню важных, отчаянных слов, но голосовые связки отказались мне служить. А вслед за связками – колени. Если бы он не удержал меня, я бы рухнула на землю. Силы покинули меня, я больше не могла ни стоять, ни говорить, ни умолять о чем-либо.
Последние ниточки, которые держали меня все это время, – лопнули. Все, что осталось, – жалкая, рыдающая, измазанная в грязи копия меня, обхватившая Феликса руками за шею, как будто тот был последней точкой опоры во Вселенной.
– Лика… Прошу тебя, не плачь, – забормотал он мне в ухо. – Это не самоубийство. Это… Черт… Нет, я все-таки ей устрою.
Его руки стали гладить меня по спине, нежно, успокаивающе.
– Лика… Посмотри на меня.
Но я беспомощно помотала головой: я выглядела слишком жалко, чтобы позволить ему смотреть на меня. Проклятый дождь: он романтичен ровно до того момента, пока ты не продрогнешь до костей, а тушь не превратится в грязную мазню…
И тут ладони прекратили меня обнимать, взяли меня за плечи и отодвинули меня ровно настолько, чтобы…
Феликс собирается, о боже… Нет, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Губы – мягкие, теплые, настойчивые – прижимаются к моим губам.
Я мечтала об этом с момента его отъезда или… нет, с того момента, когда впервые встретила его в Киеве! Бесконечное количество раз, представляя этот поцелуй и так и этак, кусая губы в бессильном отчаянии, и вот теперь, когда мечта стала явью, я словно… забыла, как это делается. Я просто одеревенела от шока.
Феликс потерся щекой о мою щеку, выманивая меня из этого оцепенения, вернулся к моему рту и прикусил нижнюю губу. Ласково коснулся верхней и снова впился в нижнюю. О господи, пожалуй мне стоило забыть, как это делается! Забыть начисто! Чтобы он смог научить меня всему заново. Вкус его губ, головокружительный запах лосьона для бритья…
– Лика… – выдохнул он. – Ну же, ответь мне…
Упрашивающая нотка в его голосе, движение его большого пальца, скользящего по моему виску, шее, рисующего тонкий след на моей ключице – и пережитое потрясение разжало когти. Я очнулась, прижалась к нему покрепче и ответила со всем жаром, на который было способно мое обессилевшее тело и мой не слишком опытный рот.
И тут сквозь сладкий туман и сумасшествие поцелуев до меня доходит, что я в футболке на голое тело, без лифчика, что эта самая футболка промокла насквозь и прилипла к груди, а мои соски от холода и возбуждения уже просто… вонзились в его грудь.
– О боже, – задохнулась я, отстраняясь от него, и Феликс понял это движение. Я вижу улыбку на его губах – потрясающую, лукавую, сводящую с ума. Он читает меня, как книгу, каждый мой жест и движение. Ох, какой соблазн снова поцеловать его, пока ему так весело, попробовать эту улыбку на вкус.
– Ты же совсем замерзла, – продолжает улыбаться он, быстро снимая куртку и заворачивая меня в нее.
– Нет, мне еще никогда не было так тепло, – возражаю я.
– Ох, Лика…
И тут меня начинает разбирать смех, и страх с отчаянием стремительно разбегаются в стороны, как букашки. Я не до конца верю, что Феликс собирался покончить жизнь самоубийством, я с трудом представляю, что будет дальше, но по крайней мере мне уже не страшно! Люди, которые могут целоваться так, как минуту назад целовались мы, – могут преодолеть все, что угодно. Могут уложить на обе лопатки любых демонов, да так легко, как… как могли бы уложить друг друга.
– Ну наконец-то! Я думала вы никогда не закончите, ребята.
Я оглядываюсь, и мои щеки начинают пылать – их словно соусом чили намазали: у вертолета, чьи лопасти уже перестали молоть воздух, стоит, прикрывшись розовым зонтиком, Изабелла, а рядом с ней – сияющая, как прожектор, Диомедея. И обе не сводят с нас глаз.
|
|
|
