 |
Из книги «Тайны древних цивилизаций» 10 глава
|
|
|
|
– Норма оставила эту запись.
– Это проекция?
– Это сценарий. Она не успела ее сделать. Но сце- нарий все-таки прописала.
– Новая полнометражка?
– Та же. Новая версия.
Уилл и Грейс сидели друг напротив друга в ее ка- бинете. Их позы отражались одна в другой. Уилл, сложив ладони, облокотился о стол, и периодически прижимал к губам костяшки пальцев. Грейс тоже. Чтобы говорить, они отстранялись от рук, тем са- мым еще больше придавая своим движениям и про- исходящему некую двойственность.
Уилл попросил встретиться именно здесь. От- чужденная, стерильная, строгая, удобная, но из- бавленная от уюта обстановка больницы оказалась сейчас, как никогда прежде, полностью адекватной его состоянию и предстоящему разговору. Холод- ная, как ледяная вода, обезболивающая, как анесте- тик.
– А что там в сценарии?
– Посмотри сама.
– Ты уже показывал его, говорил отцу или кому-то еще?
– Нет.
– Почему мне?
Уилл выдержал паузу.
– Ты первая рассказала мне о ней. Поэтому.
«Время года – весна…»
Горел март. Четыре месяца, как пропала Норма.
Время года – весна;
И прозрачное ясное утро; И трава на холмах
Вся усыпана жемчугом рос, Жаворонок завел свою песню Так весело и безыскусно;
И улитка ползет по листу, Оставляя свой легкий узор…» Улыбается Бог в небесах –
В этом мире все так хорошо!
Это стихотворение Роберта Браунинга всегда зву- чало в голове Уилла, когда он видел, как весна разво- рачивает безбрежное полотно своего прозрачного многоцветного плаща над холмами и далями Эджер- ли-Холла. Его поражало, что эту песенку он слышал даже сейчас. Теперь здесь все было по-другому. Норма была права – с ее появлением, появлением навсегда, Эджерли-Холл уже никогда не будет прежним. С тех пор, как прозвучало официальное подтверждение –
|
|
|
«пропала без вести», все, что бы он не делал, что бы не происходило, ему казалось, происходило только с одним значением, только по одному поводу и лишь с одним внутренним смыслом – так, чтобы что-то сме- стилось, произошло, встало в пазы или запустило та- кую реакцию, при которой состояние мира дрогнуло бы и повернулось и стало разворачиваться, стягивая с собственной поверхности оболочки, за которыми открылся его подлинный облик – и в этом мире, он знал, где-то есть Норма, и он сможет ее увидеть и ничто не помешает к ней дойти. «Если ты меня слы- шишь, а я знаю, что ты меня слышишь, я все сделаю
для тебя. Я буду тобой. Я стану тобой, если это необ- ходимо. Ты вошла в меня. Ты всегда это делала. Ты войдешь в меня снова. Я стану тобой. Я покажу всему миру место, где ты есть. И мы увидимся. Где-нибудь. Я буду жить для тебя. Жить, как ты этого хотела».
Уилл шагал по травянистой земле. Засунув руки в карманы брюк, приподняв плечи – мягкий пиджак и шарф еще больше сутулили его высокую фигуру, он шел от дома к полям, чтобы в пологом углублении восходящего холма поднять голову и остановиться.
Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой».
А за окном шелестят тополя...
Фрея читала им эти строки. В детстве. Ее голосом они навсегда остались в нем. Бен и Бенни рыдали, слыша их. Им всем тогда казалось, что они поседеют, просто слушая строки этой кратчайшей баллады – с первой до последней. Королева...
–Уильям!
Таким вблизи она еще не видела его. С посере- бренными волосами, впалыми, втянувшимися щека- ми, прозрачным обесцвеченным взглядом, постарев- шим на тридцать лет.
– Габи!
– Уильям...
– Ты уже прекрасно ходишь. Почти, как раньше?
– Спасибо. Да. Грейс победитель. И плазмопласти- ка Беатриче тоже. Они и правда возвращают к жиз- ни. Меня уже качает гораздо меньше. По крайней
|
|
|
мере, теперь я чувствую, когда меня заносит и сама могу выпрямиться.
– Да. В нас, оказывается, встроен этот парус. Мы просто не замечаем его, когда все в порядке.
– Это правда.
– Как будто заклинило закрылки. Приходится вы- правлять вручную.
Густая плотная боль всплыла у него изнутри глаза и налилась пузырем под правым виском.
– Габи, я сейчас очень плохой собеседник. Про- сти. И, если ты хочешь что-то сказать о Норме, давай сочтем, что ты уже это сделала. Я не хотел бы с тобой притворяться тронутым сочувствием. Сочувствие со- стоит в том, чтобы говорить о чем-то еще, если для этого найдется повод. Если нет, прости меня... Если ты... Если мы по-прежнему ничего не должны друг другу, ничего не говори о ней, даже не называй ее имени, оставь это мне...
Он напоминал ей сейчас циркового тигра. Още- тиневшееся, осклабившееся, загнанное могучее животное, напряженное, отпрянувшее, бьющее ла- пой по воздуху, прижавшее уши, топорчащее усы, обнажающее клыки, обиженное, оскорбленное, страдающее диким, необузданным горем. Загип- нотизированное до безволия неподдающимся по- ниманию источником страха и боли, непрерывно требующим от него каких-то вывертов, прыжков и ужимок, властным и непреодолимым, вызывающим единственное желание броситься на него и истре- бовать своей прирожденной неусеченной силы и свободы, пусть даже ценой собственной жизни. По- следний бой против воли или против собственно-
го безволия. «И боролся Некто с ним до появления зари»*.
Символизм – это книга смысла, которая пишется разнообразнейшими чернилами, говоря
о совершенно разных уровнях событий. И как состав чернил, сам по себе очень сложный и заслуживающий внимания по многим аспектам, не может объяснить смысла написанного, так очевидное феноменологическое объяснение не отменяет иных уровней чтения.
Оле Тойво
– Да, я позвала тебя по другому поводу. Я хочу тебе кое-что сказать.
Уилл посмотрел на нее будто проверяющим взгля- дом.
– Хорошо. Спасибо. Пойдем.
Они повернули вправо и медленно зашагали вниз по склону холма в сторону реки.
– Главное, это даже не равновесие. Хотя, скорее всего, это взаимосвязано. Поэтому нужно было на- чать как-то иначе. Впрочем, Бог с ним. Уилл, я могу работать.
|
|
|
Он все еще молча смотрел на нее.
– У меня восстанавливается память. На ближние события. Я снова могу вспомнить, что делала час на- зад. Значит, я могу писать.
– Это огромный шаг, Габи. Я очень рад это слы- шать.
–
 |
Да, это хорошие новости. Уилл, и я хочу пред- ложить вам свою работу.
* Бытие 32:25.
– А что именно?
– Если вам это окажется интересным. Я хочу и могу писать биографию Эджерли-Холла. Не истори- ческое описание, а именно биогр...
Она остановилась на полуслове.
Продвигаясь по комковатой, пожухлой, только начавшей покрываться пухом новой поросли беже- во-серебристой сухой траве, они уже почти дошли до реки, когда их внимание привлекло явно живое беспокойство, будоражащее воду и ветви у противо- положного берега. Они подошли ближе. Сквозь сухо- стой и перламутровый свет солнца стало видно, что белое тело, плещущееся в воде – не овца и не собака, как могло показаться на расстоянии, а лебеди, пере- живающие, по всей видимости, весеннюю страстную схватку. От них по голубовато-сизой воде шли круги в виде огромной многослойной восьмерки.
– У них, наверное, брачный период, – сказал Уилл.
– Разве брачный? Он ранен, – откликнулась Габи. Она напряженно всматривалась в фигуры птиц,
в цепком витиеватом объятии распластавшихся по воде.
– А их же там двое! – воскликнул Уилл, разгля- дев, наконец, точнее рваные очертания перистого острова.
– Но, возможно, да... у них это... любовь такая... – в интонации Габи слышалось крепкое сомнение.
– Надо же, – произнес Уилл.
– Ну да, наверное, сейчас самое время... – Габи по- прежнему сомневалась.
Некоторое время они молча смотрели на сцепив- шуюся пару.
– Ужас, конечно, это выглядит... – проговорила она.
Лебеди зашевелились. Одной лапой, каждый со своей стороны, они начали зачерпывать и бить воду, от чего их уродливый синхронный танец возобно- вился с новой силой. Шлепая одной своей стороной с шумными всплесками, четверокрылое чудовище стало приближаться к берегу, где стояли Габи и Уилл. В какой-то момент лебеди повернулись боком.
|
|
|
– Ты посмотри, как у них шеи... – заметил Уилл.
– Там трое, Господи!
– Трое?
– А, нет, это он вверх ногами...
Лебединый катамаран теперь плыл к ним кормой, и было видно, что один в несчастной паре практиче- ски полностью погружен в воду под тяжелым телом другого.
– Мне показалось, что у них слишком много шей, – сказала Габи.
– Они перекрутились.
– Господи!
– Под крылом, видишь, застряла шея.
– Они не могут расцепиться...
Птицы продолжали кружить на месте, будто по- пав в водоворот.
– Я не понимаю, может быть, они как-то закрути- лись...
– Может достать их, как-то помочь...
– А как?
– Ну, как-то, подтянуть...
– Слушай, я думаю, мы их только повредим. Я не знаю, что делать...
– Ну, подтащить их, помочь...
– О! о! смотри, вытаскивает голову!
Сдвоенный лебедь приподнялся на воде, сипло вскрикнув. Было видно, с каким напряжением изо- гнутые параболами шеи тянутся вперед и вверх.
– Они же могут сломаться.
В этот момент сплетенные существа, хромая на плаву, стали подбираться еще ближе к их берегу. Точ- но к тому месту, где они стояли.
– Давайте, плывите сюда.
Подплывая, лебеди сопели, как дети, заболевшие тяжелой простудой. Наконец, они уткнулись голова- ми в стебли сухой травы.
– Подожди.
Габи шагнула к ним первой.
– Он, может, тебя схватит сейчас, – предупредил Уилл. – Аккуратно только. Да, у него зацепилась шея за крыло. Господи!
Габи протянула руку к топорщащимся перьям.
– Господи, аккуратнее!
– Хороший. Чуть-чуть, все-все, – полушепотом приговаривала Габи, начав высвобождать от зажима одну из упругих шелковых шей. – Все хорошо. Хоро- шо. Он вообще без сил. Господи, так умудриться... – она взяла вторую шею. – Вообще без сил.
– Ну, да.
– Посмотри на него... Главное, чтобы он сам себе ничего не поранил.
– О, Господи!
– Я не понимаю, что здесь...
– Как они вообще так могли запутаться! Аккурат- но, аккуратно...
– Давай как-то...
– Давай я помогу...
– Не-не, подожди-подожди...
– Справишься? Сможешь?
– Я попробую сейчас разобраться здесь... Тихо-ти- хо-тихо-тихо...
Габи осторожно вынимала шею одной птицы из узкой щели между плечом и крылом другой.
– Чтобы они не начали биться. Не сломали ниче- го, не повредили. Ой, Господи! Ты, Боже мой! Тихо- тихо... чуть-чуть еще, чуть-чуть, немного еще... вот так... вот так... все...
Она отогнула крыло на опасное расстояние.
– Все!.. Все-все-все-все... чуть-чуть еще...
– О!..
– Уууууооооо......
Одна птица заголосила и выбежала из воды. Вто- рая, расправляя крылья и маша ими, выбралась на берег и пошла в другую сторону.
– Красавец, красавец! Все.. Хороший... А... краса- вец...
Лебедь выпрямил спину и, высоко выгнув шею, продолжал взмахивать освобожденными крыльями. Пытаясь шагнуть прямо, он слегка завалился на бок, но тут же выпрямился, помогая себе крыльями.
|
|
|
– Господи, как они так завязались узлом! – в голосе Уилла Габи услышала воодушевленные ноты.
Она прошла несколько шагов вслед удаляющейся по земле птице.
– Да, все, все, – окликнул ее Уилл, но Габи еще почему-то притронулась к возведенным перед самым ее лицом крыльям.
Уилл подошел к ней. Лебедь пытался было вновь войти в воду, но Габи, склонившись над ним, осто- рожно остановила его и, вдруг обхватив сзади за пле- чи и грудь, подняла на руки. Лебедь потешно болтал на весу черными перепончатыми лапами, вскрики- вая от возобновившегося испуга. Он шипел и вытя- гивал шею.
– Главное, что он ничего не сломал.
Габи уверенно пронесла птицу мимо Уилла и, вер- нувшись к заводи, в которой только что освободила несчастных, опустила его в воду. Тот, еще раз вскрик- нув и перевалившись с боку на бок, всколыхнув под собой воду и глину, быстро поплыл вперед вдоль бе- рега, вниз по течению. Через секунду он выпрямил шею и высоко вознес крупную голову, сливаясь с бли- ками солнца, расстилающегося белым золотом на се- рой воде.
– Вот так могли и погибнуть, – услышал Уилл из-за плеча голос Габи.
– Сами бы не расцепились.
– Ну, вот, не зря пришли.
Лебедь плыл уже далеко по реке, приближаясь в пятнах волнисто переливающегося света к ее пово- роту.
– Джо! Джонни! Джо!
Джо вошел в гостиную, где Бенни разбирала ли- сты партитуры, вчера присланные ей Тимом Тарлто- ном.
Пять месяцев ушло на исправление и новую запись партитуры по ее первоначальным эскизам. Вчера, по-
лучив его письмо и поговорив с ним об этой, наконец написанной, новой версии, она потеряла сон до рас- света. Утром, после полуторачасового напряженного сна, в котором, Джо чувствовал, даже мышцы ее спи- ны оставались взведенными, как для разбега, молние- носно приведя себя в порядок, она направилась к роя- лю просматривать присланные ноты.
Голос ее дрожал, когда она звала его. Он не смог понять сразу – от смеха или от слез.
– Ну, как?
– У него получилось! У него получается. Джо, он услышал. Он слышит!!!
Джо подошел ближе.
– Покажи. А ты – прости за вопрос – ты понима- ешь так сразу, полностью все, что слышишь и ты?
– Почти. Почти. Но главные темы... вот... вот... вот... Я сегодня же поеду к нему.
– К Тиму?
– Да, разумеется.
Она набирала в руку один за другим разложенные на деке листы.
– Бенни, это же чудо!
– Да... и... понимаешь... ты знаешь… то есть ты не знаешь главного... ведь я тебе не говорила, не гово- рила никому...
Она подняла на него глаза.
– Это получилось... не само собой...
– То есть?
– Знаешь, почему произошла эта перемена?..
– Почему же?
Беатриче помедлила, ее взгляд стал более спокой- ным, сохраняя в глубине неизъяснимое напряжение.
– Это на самом деле...
Пролистав партитуру, она вытащила первый лист и протянула Джо, указывая в правый верхний угол.
– Смотри. Джо прочел:
– «Посвящается Норме Трэмп». Он сел напротив.
– Это ты ему предложила?
– И да, и нет. Я сейчас скажу ужасную вещь – но, если бы Норма не пропала, Тим не услышал бы эту музыку...
Вечером, после работы с композитором, Бенни поехала не домой, а к Уиллу.
– Когда я рассказала папе, он согласился, сразу согласился разрешить воспроизвести сценографию освещенных уходов Офелии, Короля и Йорика. Это будет восстановление его спектакля в цитате, заод- но и посвящение той постановке. А это я поняла, когда...
– Когда исчезла Норма.
– Да. Это ты подарил мне ее. Эту музыку. Такой ее и услышал Тим.
Уилл вздохнул, глядя куда-то в окно.
– Музыка. Музыку можно услышать, – проговорил он. – Что же, отец не спорил?
– Нет. Он сказал, что так только и получается оче- редной реализм.
– Кто бы знал, что это значит на самом деле.
– Я знаю. Ты знаешь. Это прощание. И неспособ- ность примириться. Поверить в оставленность.
Уилл закрыл лицо руками.
– Остановись.
Бенни зажала рот рукой.
Уилл прижался лбом к собственным коленям, не в силах сжаться настолько, чтобы скрыться от ее присутствия. Повернувшись вправо, он склонился к самому краю дивана, на котором сидел, не отнимая рук от лица. Он плакал надрывно и горько, как пла- чет человек, лишенный возраста, пола, сил, жалости и возможностей. В одночасье маленький, избитый, одинокий, беспомощный и больной.
Бенни подошла к нему, но не стала его трогать. Она опустилась на пол рядом с ним и, прислонив- шись к краю дивана плечом, закрыла глаза и сидела так, пока не услышала, как он замер и как зашуршали его рукава, когда он выпрямился, поглаживая себя по коленям и верхней части ног. Тогда она посмотрела на него. Он сидел, еще не открывая глаз, потом опу- стил голову, подперев ее одной ладонью и посмотрел на нее воспаленным взглядом.
– Благослови тебя Бог, Бенни! Пой. Пой его. И спой мне сейчас, пожалуйста. Если ты в силах.
– Да. Что?
– Вилла Лобоса.
Она встала. Проведя ладонями по ребрам и бе- драм, она медленно подошла к окну. Также медлен- но открыла его. Прислонилась к краю подоконника. Глубоко вздохнула.
Уилл посмотрел на нее, откинулся к спинке дива- на и слушал, дыша вровень с напевом, чувствуя, как
глаза и губы охлаждает милостивый и тихий апрель- ский ветер.
– Генри?
Он протянул ей крышку торпедообразного термо- са, наполненного чаем. С высоты холма Св. Михаила они смотрели на Гластонбери-Тор.
– Вы когда-нибудь расскажите мне, как это про- изошло?
– Что именно?
– Как вы оказались здесь, как занялись всем этим. Он внимательно посмотрел на нее.
– Удивительное дело. Я был совершенно уверен, что унесу эту историю с собой.
– Но почему? Она так сложна?
– И да, и нет. Я был уверен десятки лет, что на свете просто нет существа, которое услышало бы ее ровно такой, какая она есть. Какой она произошла, какой остается во времени. Навсегда, какой сбылась тогда. И даже несмотря на то, что Мироздание уже всеми возможными словами и средствами говорит, что это существо... вдруг оказалось, что есть... – он едва заметно кивнул в ее сторону, – я до сих пор не могу свыкнуться с этим.
– Поэтому вы назначили мне эти «инициатиче- ские испытания»?
– Возможно.
Он улыбнулся, как всегда это делал – иронично, натянутые в сжатой улыбке губы слегка дрогнули, но не разомкнулись, а взгляд хлестнул ее одновре- менно резко и ласково, от чего на Штеффи всякий
раз находило секундное смущение и волна мурашек, сродни давным-давно забытым мучительным под- ростковым приступам. Она с трудом выдерживала его добрый, тут же колкий, хитрый, в то же мгнове- ние по-матерински нежный и спокойный утешаю- щий взгляд. Штеффи теперь постоянно отмечала эту всегда присутствующую рядом, там, где был он, двой- ственность – в каждом жесте, в каждом движении, в манере вести себя и говорить, во всем, от элементар- ных бытовых мелочей до сведений, которыми он по- полнял свое исследование, каждое явление его жиз- ни и каждая ее деталь содержали эту характерную особенность – обладание одновременно противопо- ложными свойствами. «Взгляд резкий и ласковый» – еще месяц назад Штеффи сочла бы это ошибкой сво- его восприятия. Теперь уже нет.
– Возможно, именно потому что ты об этом еще спрашиваешь, – заметил он, – у меня и самого воз- никает пока этот вопрос. Вопрос доверия. Твоего ко мне.
Он посмотрел на нее. Штеффи задумалась.
– Знаете, Генри. Вы действительно можете мне не поверить. Или усомниться. Но, не потому, что так сложилось, не потому, что я была вынуждена, не по- тому, что у меня не было другого пути... Я верю вам полностью.
– Почему, если не из-за тех обстоятельств?
– Чуткость актера ко лжи делает его человеком, к которому стоит прислушиваться.
– Видишь ли, – он сделал паузу. – Существует при- чина, по которой пока тебе стоит внимательней и не спеша прислушаться к себе. Что касается твоего дове-
рия ко мне. Слишком много людей в свое время при- няли за доверие совсем другую причину. Как опреде- ляющую. Или наоборот – не заметили, не уловили, что это она послужила для них спусковым крючком. Многие поспешили принять это за доверие, хотя их вело и толкало совсем не оно.
– Генри, вы рассердитесь, если я скажу, что пони- маю, что вы имеете в виду?
– Отчего же, наоборот, это интересно. Твоя вер- сия?
– Ваша внешность.
Он усмехнулся, даже, казалось, смущенно.
– Не волнуйтесь. Я не стану вас спрашивать, где вы раздобыли средство Макропулоса, или разыски- вать на чердаке припрятанный портрет.
Он улыбнулся уже свободно.
– К тому же есть и другие причины.
– Вот именно эти причины, как ни странно, зача- стую оказываются не такими стойкими, как нам хоте- лось бы. Или как нам кажется.
– Перестаньте. Простите! Генри, пожалейте меня. Не надо колоть меня больше, чем это уже сделано. Если это, конечно, не входит в ваш план как моего наставника.
Генри ничего не ответил.
– Так у меня есть надежда?
– На что?
– Что вы расскажите, как это с вами произошло.
– Ut revelentur ex multis cordibus cogitationes*.
 |
* Да откроются помышления многих сердец (Лк. 2:35).
Полгода работы пролетели, как два месяца, а то и еще быстрее. У Штеффи не было времени смотреть не время. Оно теперь вообще играло малозначитель- ную роль. Часы стали чем-то вроде барометра, на который люди и обращают внимание, но, даже под- верженные перепадам давления, делают это не чаще одного-двух раз в день и, скорее, просто по причине присутствия старинного прибора в доме.
В Гластонбери это новое свойство движения времени ощущалось особенно явно. Оно теперь про- текало где-то в стороне от основных событий – сво- еобразный раритет, специальная область для люби- телей его измерения.
Что-то вроде давнишнего радио или занимательной механики. Штеффи тем более не находила возмож- ность и повод следить за ним. Генри с первого дня ее появления в его доме нагрузил ее колоссальным объ- емом предварительной ее основным занятиям работы. Ей предстояло изучить архив исследований со- мерсетской группы, но сначала – тексты, которые Генри настоятельно требовал прочесть прежде чем он разрешил бы ей приступить к материалам, напи- санным и собранным им и его соавторами. Однажды Штеффи позволила себе предложить другую после-
довательность.
– Генри, насколько мне действительно целесоо- бразно читать все это?
– Насколько мы хотим двигаться в нужном на- правлении. Изучай спокойно. Тебя никто не торо- пит, – ответил он.
Монографии и очерки, статьи и отдельные тома столетней, полуторасотлетней, пятидесятилетней давности, литература критически сомнительная и, несомненно, формальная, большинство книг, на- писанных авторами без специального образования в истории, археологии, геологии и астрономии, плохо проработанные и вводящие в заблуждение, или сухие их разоблачения, созданные закрытым, а не пытливым разумом – иногда Штеффи казалось, что несмотря на эти явно не располагающие присо- единиться свойства этих текстов, она начинала все же видеть некую связующую их зыбкую логическую нить, ускользающую всякий раз, как только она ут- верждалась в этой точке зрения. Штеффи с непри- ятным чувством подозрения все чаще и чаще видела навязчивый, дразнящий вопрос – не является ли чем- то подобным в этой логической цепи и содержание исследования группы Генри Блейка. Как последний и окончательный предел она расценила бы сейчас для себя вероятность того, что сомерсетская группа на самом деле представляет собой не что иное, как очередную аферу «народной археологии». Это бы оз- начало необратимый крах ее присутствия не только в конкретной науке, но и в осмысленном существова- нии в любой возможной области. Все выводы руши- лись. Все ускользало.
Все начиналось заново, как будто у ее нового па- трона была задача показать точку отсчета их работы с абсолютно нулевой отсечки. «Так что мы ищем на самом деле?» – этот вопрос возникал все чаще, все настойчивей. Штеффи несколько раз просила Генри позволить ей перенести изучение предшествующих
источников на потом и предоставить возможность вникнуть в актуальные данные сомерсетской колле- гии. Бесполезно. Генри был неумолим.
В конце концов, она сдалась, решив, что он, оче- видно, за время «общения» с теми, чьи загадки храни- ла в себе земля Гластонбери, всерьез перенял и взял за основу изложенный их легендами метод следова- ния по пути познания – сделай то-то и то-то, выполни два, три и больше условий, соверши один подвиг, за ним другой и третий, и лишь тогда ты сможешь быть допущен в те пределы, где кроются решения загадок того, что тебя привело. Человек, начитавшийся ле- генд. Штеффи думала об этом без тени иронии. Если бы так оказалось на самом деле, она была и дальше готова делать все, что он скажет. Эти условия их вза- имоотношений она и назвала про себя «инициатиче- скими испытаниями».
Вообще это чувство, это доверие, в котором она призналась ему, когда они сидели на холме, было для нее абсолютно новым. Иногда ей и вовсе казалось, что она сходит с ума. Она ловила себя и одергива- ла на сюрреалистическом желании, возникавшем постоянно – едва не проговариваясь, она то и дело пыталась окликнуть его вовсе не по имени, особен- но когда они работали «в поле». Бывало они шли по тропе, и, глядя на его спину, начиная какую-то фразу, она несколько раз едва не называла его «Мама». Это повторялось до оцепенения настораживающе часто. Настолько, что Штеффи, продолжая недоумевать и испытывать неприятную подозрительность, нако- нец, смирилась с постоянно возникавшими теперь этими странными, никогда раньше не настигавшими
ее так внезапно видоизмененными всплесками вос- приятия. То, что теперь она им подвержена, Штеф- фи допускала вполне трезво – пережитое на родине, а потом здесь, в Англии, до ее приезда в Сомерсет, в определенный момент едва не стоило ей жизни, а о том, что осталось позади и кого она потеряла, она не могла не думать и позволить себе думать, чтобы не бежать отсюда или не покончить с собой. Как жить, она не могла понять, отчего все полагала теперь на волю Генри. «Будь что будет» – впервые в жизни она всецело передавала себя в руки другого.
Однажды днем, в начале апреля в этих руках по- явился еще один том – увесистое издание в темно- синей обложке. Генри положил его на стол перед Штеффи и сам сел напротив.
– Ну что ж, переход?
Штеффи привыкла к его вопросам и репликам без преамбул.
– Откуда куда?
– От предшествующих заблуждений к нашей дей- ствительности.
– Неужели это единственное, что мне еще пред- стоит прочесть, прежде чем вы доверите мне тайны сомерсетской группы?
– И даже более того. Потому что я сейчас скажу то, что тебе точно понравится. Ты изучила практи- чески все, что касается истории исследований здеш- них сооружений.
– И это радикально отличается от того, с чем мне приходилось работать раньше.
– Естественно. Потому что есть одна ключевая особенность настройки. В традиции. Здесь получи- лось так, что по умолчанию оказались принятыми и пока никем не опровергнутыми две предпосылки. Первое, это то, что может быть бесконечное чис- ло гипотез, версий и интерпретаций: холм-курган, холм-лабиринт, холм-дворец, ну, мы знаем. И второе – это то, что в Гластонбери нет и быть не может ника- ких сотрудничающих гипотез. А могут быть только соперничающие.
Штеффи слушала.
– Так вот теперь тебе со всеми этими предубежде- ниями придется попрощаться.
– Снова?
– Да. Знаешь мое любимое из переводов Фреи Эд- жерли?
– Нет.
– «С той ночи от зари и до зари ты составлял для Бога словари. Ты начал с неба, скованного тьмою».
Штеффи открыла книгу, которую он принес.
– Мы с тобой уже очень близко подошли к тому, о чем ты меня спрашивала.
– Почему вы занялись этим? Он кивнул.
– И вот теперь, учитывая все, что ты знаешь, осо- бенно все, что ты делала до того, как приехала сюда – и, главным образом, именно потому, что ты это дела- ла – я хочу, чтобы ты нашла, прочла одну единствен- ную фразу в этой книге. Если ты сама найдешь ее, это будет означать, что мы действительно говорим на одном языке. Тогда ты поможешь мне применить ту технологию исследования, с которой сама работала
раньше. И все, что предстоит в дальнейшем, у нас бу- дет общим.
Штеффи помолчала.
– Иначе вы сдадите меня полиции?
– Возможно.
– А это?.. – Штеффи кивнула на книгу.
– А это то, с чего все началось. Он улыбнулся.
– Тогда. После возвращения из Африки.
На этот горный склон крутой Ступала ль ангела нога?
И знал ли агнец наш святой Зеленой Англии луга?
Светил ли сквозь туман и дым Нам лик господний с вышины? И был ли здесь Ерусалим
Меж темных фабрик сатаны?
Где верный меч, копье и щит, Где стрелы молний для меня? Пусть туча грозная примчит Мне колесницу из огня.
Мой дух в борьбе несокрушим, Незримый меч всегда со мной. Мы возведем Ерусалим
В зеленой Англии родной.
У. Блейк
Из книги «Тайны древних цивилизаций»
В 1944 году ирландский бизнесмен Джеффри Расселл увидел необыкновенно яркий сон. Проснувшись, он немед- ленно перенес на бумагу образ, все еще стоявший у него перед глазами. Это был спиральный символ, состоящий из одной линии, закрученной в семь витков. Немного озадаченный, Рассел спрятал рисунок и долгое время почти не вспоминал о нем... *
|
|
|
