История ящиков из-под мандаринов

Эта история началась в одном скромном научном институте, во время сезонного сбора урожая. На дворе стоял 1976 год. И коллектив института почти в полном составе, как и полагалось в те времена, выехал «на картошку», вот только в данном конкретном случае колхоз, в который их послали, располагался в ближайшем пригороде, практически в черте города. Не хочется называть конкретное место, тем паче что суть от этого пробела все равно не изменится.

Хмурым осенним утром к вяло перебирающим мокрую несортовую морковь ученым подошла женщина весьма специфического вида. Грязно-белый халат, массивные золотые перстни на руках и почти такое же количество золота во рту, высоко сбитая прическа и развязные манеры. Даже далеким от жизненных реалий ученым мужам сразу стало ясно, что это типичный представитель советской торговли. Так и оказалось. Женщина занимала должность директора овощного магазина и наведалась к временным труженикам полей с вполне конкретным предложением – покалымить после окончания официального рабочего дня. Странное на первый взгляд предложение имело две причины. Причина первая – «свои» работяги в тот день разжились внеурочным заработком и поголовно не вышили на работу. Причина вторая была более тонкого, даже психологического свойства. Прекрасно разбирающаяся в реалиях бытовой устроенности советских ученых, директриса овощного магазина совершенно справедливо решила, что с чем с чем, а с наличными деньгами у интеллигенции обычно бывает туговато. А именно наличные она и собиралась предложить за выполнение несложной физической работы. Наверное, она могла бы в тот день найти и кого-то более необразованного, и в этом случае истории пришел бы немедленный конец, но случилось то, что случилось, и два «майонеза» (производное от МНС – младший научный сотрудник), свежеиспеченных, поэтому молодых и вечно голодных, согласились на нестандартное предложение. И всего-то требовалось: разбить на мелкие части ящики из-под марокканских мандаринов, после чего сжечь их на заднем дворе магазина, полностью контролируя процесс.

Вполне возможно, что именно последняя часть утилизации тары и заставила директора магазина обратиться к ученым, которые даже в советские времена отличались умеренными возлияниями по части горячительных напитков и (следовательно) не могли напиться, не завершив трудового процесса. Итак, влекомые обещанным вознаграждением, молодые научные сотрудники оказались на заднем дворе овощного магазина и приступили к утилизации тары из-под заморских фруктов. Примерно на пятом ящике один из «майонезов» обратил внимание на материал, из которого была сколочена тара. И чуть не упал в обморок. Ящики, прибывшие в качестве тары из экзотической африканской страны Марокко, на сто процентов состояли из планок, изготовленных из… бука. Чтобы удивление научного сотрудника стало более понятным, нужно объяснить, что изделия из бука в СССР и в те времена стоили больших денег по причине их антикварности, да и мебельного «новодела» из этого дерева просто не выпускалось. А в антикварном или комиссионном магазине кресло из бука стоило порядка пятиста рублей, что выходило за рамки понимания молодых «майонезов».

По поводу совершенного (почти научного) открытия несостоявшиеся утилизаторы решили перекурить. И во время перекура они со всей очевидностью поняли, что их рука ни при каких обстоятельствах не поднимется на уничтожение столь редкой и дорогой породы дерева. После перекура пытливые научные умы решили поинтересоваться: является ли данная партия ящиков исключением? Понятно, что у нанявшей их директрисы ответа они не получили. Но эта неудача не охладила внезапно проснувшийся исследовательский пыл. Они решили разобраться с вопросом более детально. При этом партию, подлежащую уничтожению, решили в любом случае присвоить, к примеру, из спортивного интереса. Тогда же за определенную плату они договорились с нанимательницей о вывозе неутилизированной тары и на следующий день, насобирав денег где только было возможно, наняли небольшой грузовичок и вывезли оставшиеся ящики на дачный участок, принадлежавший родителям одного из «майонезов».

Дальнейшие исследования очень быстро показали, что вся тара, в которую расточительные марокканцы упаковывают свой товар, действительно сделана из дорогой породы дерева. Хоть молодые научные сотрудники и представляли советскую интеллигенцию, голова у них в бытовом плане все же соображала хорошо. Посоветовавшись с родителями (владельцами дачного участка) и заняв у них денег, один из МНС субсидировал массовую закупку драгоценной тары. Что обошлось ему в сущие копейки, к тому же ящики часто доставались ему и бесплатно (за бутылку жидкой валюты). После того как материала скопилось достаточное количество, оба исследователя за полторы недели обили садовый домик небольшими планками, которые по завершении отделочных работ покрыли морилкой.

И хотя они порядочно умаялись, так как планки были размером с ученическую линейку, результат превзошел все ожидания. Получился практически финский садовый домик, хотя оригиналов финских домиков новаторы в глаза не видели, эстетика получившегося творения привлекла внимание соседей. И вот эти самые соседи начали осаждать изобретателей вопросами: из чего да как. Новоиспеченные мастера отделки вместо конкретных ответов напустили тумана, создав впечатление, что не так то все и просто (как было на самом деле). После чего к ним немедленно выстроилась очередь из заказчиков.

Сведя дебет с кредитом, младшие научные сотрудники почесали в затылке и взяли на работе очередной отпуск, приплюсовав к нему отпуск за свой счет. Затем разжились авансом у одного из желающих (на затратную часть) и начали осваивать новую профессию. По окончании работ они «подбили бабки» и не поверили своим глазам. Было решено повторить опыт. Для того чтобы отделать третий садовый домик, они уволились из своего научного института, так удачно давшего им путевку в жизнь. Во время отделки приблизительно пятого домика местные шабашники начистили им не только лицо, но и рабочие части тела.

После того как ушибы и травмы зажили, неугомонные «отделочники» опять принялись за свое более чем прибыльное дело. Но тут совершенно некстати началась зима, и сезон работ закончился. Заработанных денег бывшим «майонезам» с лихвой хватило, чтобы перекантоваться всю зиму. Для соблюдения декора и по причине непротивления советской морали они устроились ночными сторожами на пустующий зимой открытый стадион. А с первыми признаками весны: потеплением и осушением сырой земли снова попытались приступить к своим (теперь) основным обязанностям. Но не тут-то было. Как только нарисовался первый в этом сезоне заказ, то вместе с ним тут же нарисовались несколько личностей довольно зловещего вида. Неопытных шабашников заперли в пустующем доме и доходчиво объяснили, что у них два пути: либо выйти из этого дома живыми и необгоревшими, но при этом делиться частью полученной за сезон прибыли с неприятными личностями, либо изображать из себя партизан и сгореть за идею.

Понятно, что первый вариант понравился бывшим научным сотрудникам больше. После установления первого контакта с личностями, которые умели так хорошо уговаривать людей, начался более серьезный разговор. За пять минут личности вытянули из молодых людей все подробности эпопеи с отделочными материалами и, узнав правду, долго и смачно хохотали, стучали друг друга по плечам и отпускали комплименты в адрес сообразительных «майонезов». Осознав, что рынок материалов практически неограничен, личности тут же предложили не очень умелым в работе парням не размениваться по мелочам и заниматься вполне конкретным делом, на котором они уже насобачились, – доставанием ящиков из-под мандаринов, пообещав даже некоторую помощь в этом вопросе. Вот так и получилось, что в новом сезоне отделочных работ молодые люди участвовали опосредованно, а конкретной работой по украшению домиков занималась все та же бригада шабашников, которая еще осенью прославилась безнаказанным членовредительством. Теперь эти угрюмые мужики были исключительно вежливы, предупредительны и называли бывших пострадавших на «вы» и «хозяин».

Через четыре года подпольная фирма по отделке садовых домиков не просто расширилась, а существенно разрослась. Процесс добычи ящиков встал на поток благодаря появившимся связям с директорами овощебаз почти всего города, а бывшие скромные научные сотрудники заматерели и полностью поменяли представления о том, как должна выглядеть советская действительность. Но самое хорошее в этой истории – ее окончание. Накопив приличную сумму, предприниматели сумели сохранить не только капитал, но и свободу, что, может, и поважнее. В начале девяностых годов на заработанные средства они открыли собственное дело и процветают по сию пору.

 

«Разгоню» твои печали

 

Когда я первый раз рассказал эту историю человеку, несведущему в теме, меня изрядно удивила его реакция. Больше всего недоумения у слушателя вызвала оперативность, с которой предприимчивых молодых людей вычислили представители, как он выразился, организованной преступности. Он даже специально уточнил, где находилось садоводство и каких оно было размеров. Я ему пояснил, что садово-огородное товарищество, в котором началось превращение рядовых научных сотрудников в успешных предпринимателей, было не очень большим и, хотя расположено не очень далеко от города, но зато довольно далеко от оживленных трасс, да и участки в нем получали не академики, а простые люди.

Слушатель долго удивлялся: тогда каким же образом «майонезов» удалось вычислить? Вопрос понятный, но довольно легко объяснимый, если знать, насколько подконтрольным криминалитету был любой подпольный бизнес с начала семидесятых годов. Я уже рассказывал, что именно на переломе шестидесятых годов отношения производителей – цеховиков и преступного мира – наконец были четко оговорены и очерчены определенными рамками. Но, похоже, нужно более подробно рассказать об истории этих взаимоотношений, показав их ретроспективу с момента установления на территории российской диктатуры пролетариата в 1917 году и до беспредела, начавшегося в стране с приходом лихих, разбойных девяностых годов. При этом не помешает развеять несколько стандартных мифов о «нежной дружбе» цеховиков с воровскими авторитетами, которая якобы установилась сразу после известного воровского сходняка.

 

Грабь награбленное!

 

Краеугольным камнем в отношениях преступных элементов и предпринимателей начиная с самого семнадцатого года и почти до конца ХХ века стало понятие «безнаказанность». Как только выяснилось, что политика новорожденной страны Советов в отношении частного предпринимательства резко отрицательна, любому преступнику на территории советской республики стало ясно – можно безнаказанно заниматься отъемом собственности у представителей частного сектора. Даже лозунг тех времен однозначно говорит о лояльности властей к такого рода преступлениям: «Грабь награбленное!» И надо сказать, что при всей рискованности формулировки этот лозунг никакого явного противления у представителей официальных властей не вызывал. При той неразберихе, которая царила в стране сразу после Октябрьской революции, наспех созданные из кого попало правоохранительные органы были озабочены исключительно расхитителями государственной собственности, коих нарисовалось огромное количество, недобитыми врагами существующего строя и бандами, громившими все подряд без разбору. А разбираться с какими-то «купчиками», у которых грабители изъяли ценности и капиталы, милиционерам явно было недосуг. Тем более что такими же точно методами, только на законных основаниях, пробавлялись и сами представители власти.

Но был и еще один существенный момент, который делал частных предпринимателей, чудом уцелевших в котле страстей революции, особенно уязвимыми. Если в ряды чекистов случайные люди с улицы практически не попадали, то в только что созданную милицию пришло много криминальных элементов. Революция открыла двери тюрем, где лишь небольшой процент заключенных томился по политическим мотивам. Большее количество узников попало за решетку хоть и при царизме, но по вполне прозаическим статьям: грабеж, разбой, воровство и убийство. Для того чтобы осознать масштаб произошедшей катастрофы, просто попробуйте вообразить, что произойдет, если сейчас проделать то же самое. Плюс хаос по всей стране. И вполне естественно, что среди такого количества отпущенных на свободу преступников нашлось немало людей с «криминальным талантом», которые мгновенно сообразили, каким образом можно поживиться за чужой счет. Даже не обязательно было вступать в ряды советской милиции – достаточно было просто записаться к ней в добровольные помощники, и в руках у грабителя образовывались необходимые «корочки». С ними грабеж назывался красивым словом «экспроприация».

Конечно, после того, как первые годы хаоса более или менее закончились, те же чекисты взялись за «чистку рядов» советской милиции, что, надо признать, у них почти получилось. По крайней мере, явно криминальные элементы покинули ряды правоохранительных органов. На улицах города установился относительный порядок, всеобщая нищета несколько поубавила преступникам пыла, ибо грабить временно стало просто некого, и тут нагрянул НЭП. В мгновение ока открылись все пустующие магазины, рестораны и прочие злачные места. Главные города страны, Москва и Петроград, стали похожи сами на себя. Оживилась торговля, и, как следствие, вновь появились состоятельные люди. Причем процесс пошел на удивление быстро, всего каких-то полгода или год.

Новая экономическая политика была санкционирована государственной властью, но отношение самой власти к нэпманам было резко отрицательным. Нэпманы оказались не только в социальной, но и в правозащитной изоляции. В одном Петрограде из тысячи поданных за несколько месяцев в милицию заявлений об ограблении было раскрыто всего около пятидесяти, да и то по чистой случайности. Пусть не сохранилось документальных свидетельств, что сотрудники правоохранительных органов получили прямое указание не тратить время на раскрытие преступлений против «новых бизнесменов», но здравый смысл подсказывает – нечто в этом роде вполне могло иметь место. Что, кстати, было бы совсем не удивительно и полностью в духе советской морали.

Вообще время НЭПа очень похоже на то, что происходило в России в начале девяностых годов, поэтому не стоит тратить время читателей на рассказ о хорошо известных вещах. Вот только окончание этой истории в корне отличалось от модели образца девяностых годов. Через некоторое время политику НЭПа попросту отменили соответствующим декретом. И до самой ВОВ в истории отношений частного предпринимательства и криминалитета в СССР наступила полоса неопределенности. Нет, немногочисленные оставшиеся кооперативы и артели по-прежнему оставались любимой мишенью воров и грабителей, но правоохранительная система советской страны решила (в показательных целях) наконец снять ограничение на правовую поддержку частного сектора. Советской милиции дали четкое указание «сверху» избавиться от преступных элементов в принципе. И надо сказать, их действия принесли завидный результат.

Так что атмосфера страха оказалась общей и для расхитителей государственной собственности, и для уголовных преступников, и для потенциальных врагов народа. Затаились все. Затем нагрянула Великая Отечественная война. И снова советское правительство пошло на то, чтобы выпустить из тюрем тех заключенных, которые готовы были собственной кровью смыть свои преступления против советского народа. Но в этот раз ситуация не превратилась в столь катастрофическую, потому что основная масса уголовных преступников, точнее, той их части, которая идеологически принадлежала миру криминала, осталась верной принципу «не служить власти» ни при каких обстоятельствах. Поэтому на фронте оказались в основном люди, которые пошли на преступление не по убеждению, а по случайности судьбы. Но среди них были и те, кто осознал, что это единственная возможность оказаться на свободе. Поэтому не удивителен факт роста преступности, особенно в больших городах.

Один бывший сотрудник отдела по борьбе с бандитизмом, работавший в Ленинграде во время войны, называл сложившуюся в городе ситуацию «кот из дома – мыши в пляс». Этот своеобразный комментарий относился к тому, что количество экономических преступлений, хищений государственной собственности, спекуляций и мошеннических операций резко возросло. Ни в коем случае нельзя забывать также и о миллионных состояниях, нажитых, к примеру, на продуктах во время блокады. По мнению этого ветерана, такое положение дел было в первую очередь вызвано тем, что половина оперативного состава ушла на фронт, а во вторую очередь – отсутствием в Ленинграде серьезных уголовных преступников во время войны. Ведь именно этот контингент подчас быстрее оперативников узнавал о накоплении криминального капитала и принимал соответствующие меры, то есть попросту грабил.

После окончания войны и до конца сороковых годов опять замечено значительное снижение как экономических преступлений и хищений, так и уголовных. Правоохранительные органы бодро рапортовали о повышении сознательности и патриотизма в рядах советского народа, но вполне возможно, что такие показатели свидетельствовали в первую очередь о понижении общего уровня благосостояния людей.

В начале пятидесятых годов в СССР был принят целый ряд нормативных актов, ужесточающих возможность регистрации малых предприятий: кооперативов и артелей. Советским правительством взят четкий курс на полное уничтожение в стране частного предпринимательства даже в самых невинных формах. Любая форма получения доходов советским человеком воспринималась скептически, если она не была связана с системой планового государственного производства и хозяйства. И вот именно с этого момента и начинается еще один этап взаимоотношений уголовного мира и частных производителей, названых чуть позже цеховиками. Именно с начала пятидесятых годов криминальный мир понял, что приобрел целую когорту состоятельных людей, которых можно совершенно безнаказанно грабить. Ограбленные совершенно точно не подадут заявление в милицию, а если и обратятся, то укажут в качестве похищенного десятую часть от действительного ущерба, а тут уже совершенно другая статья, да и вряд ли в милиции будут сильно напрягаться, чтобы разыскать золотое колечко или пятьсот рублей, указанные потерпевшими.

Реакция потерпевших была настолько прогнозируемой, что ее могли просчитать даже не подкованные в юриспруденции уголовники. Действительно, потери несоразмерные: в одном случае потеряны деньги и ценности, в другом – свобода и (возможно) даже жизнь. Подпольные производители и частные предприниматели оказывались совершенно не защищенными от ограблений и представляли собой столь лакомый кусок для уголовников, что многие толково налаженные предприятия стали идти ко дну. Не говоря о рэкете, который особенно процветал в небольших населенных пунктах или на юге страны: в Одессе, Киеве, Львове, Харькове и союзных республиках, где правоохранительные органы были коррумпированы в большей степени и, стало быть, являлись бы «ручными». Если оценивать ситуацию более скрупулезно, то нападки криминального мира в те годы более напоминали шантаж, чем рэкет: собиравшие дань уголовники пугали цеховиков не только физической расправой, но и доносами в правоохранительные органы. К сожалению, и по сию пору нет никаких данных о том, в какой степени подпольные производители страдали от уголовного произвола. Ведь ясно, что поскольку пострадавшие не обращались за помощью, то не существовало и никакой официальной статистики. Да и неофициальной тоже. Но можно себе представить, насколько крупными и массовыми были потери, если по своей инициативе цеховики начали готовить собственное полномочное представительство на воровских сходняках.

 

Погнали…

 

Именно пятидесятые – шестидесятые годы подготовили цеховиков к мысли, что необходимо устанавливать прочные контакты с криминалитетом. Именно цеховики были инициаторами этого эпохального съезда. Нельзя сказать, чтобы задуманное ими мероприятие целиком и полностью воплотилось в жизнь. Да, безусловно, знаменитый сходняк решил большую часть проблем в отношениях уголовного мира и мира теневой экономики, но нельзя сказать, чтобы эти проблемы решились раз и навсегда. И хотя на «высоком уровне» достигли четкой договоренности и цеховики на долгие годы прочно вошли в криминальное сообщество страны, тем не менее на практике все выглядело далеко не так гладко. Начать с того, что сказалось исторически сложившееся негативное, даже презрительное отношение к барыгам. Многие из уголовников хоть и получили от авторитетов четкое указание действовать строго в оговоренных рамках, тем не менее не сумели сразу переломить свое отношение к подпольным бизнесменам как к дойным коровам. Кроме того, отказаться вот так сразу, по «указанию свыше», от столь лакомого куска было трудно. В результате к концу семидесятых годов шаткое равновесие между необходимостью соблюдать договоренность и желанием урвать легких денег стало клониться к последнему стремлению. Термин «разгон» начал звучать все чаще.

 

«Разгон» – отъем ценностей любым путем или ограбление подпольных бизнесменов цеховиков, расхитителей госсобственности и коррумпированных чиновников.

 

«Разгонщиков» условно можно было разделить на две категории. Первая, менее распространенная категория «гастролеры» – небольшие банды уголовников, которые появлялись в городе как «летучие отряды» и быстро осуществляли «разгон». Он обычно заключался в обыкновенном грубом «наезде» с угрозами физической расправы, после чего цеховики сами отдавали сбережения и ценности. Затем «гастролеры» мгновенно испарялись из города, унося ноги не от милиции, а от санкций коллег, «крышующих» данного бизнесмена. За подобные разгоны местным уголовникам удавалось иногда и покарать пришельцев. Хотя в поисках особенно не напрягались. Ну, подумаешь, обчистили «барыгу», все равно свою долю в общак занесет, никуда не денется. А так… еще заработает. Разумеется, столь наплевательское отношение не распространялось на действительно очень богатых людей, но таких были единицы. А вот подпольных производителей средней руки развелось гораздо больше. И еще: «разгоны» редко случались на территории Грузии, Азербайджана, Таджикистана и Узбекистана, там царили местные нравы, значительно отличающиеся от нравов в других союзных республик.

Вторая категория «разгонщиков» – те самые уголовники, которые, по идее, подрядились защищать цеховиков. Нет, на первый взгляд они действительно за выплаченную долю выполняли свои функции защитников от первой категории бандитов, но на деле это выглядело зачастую совсем не так. Представьте себе ситуацию, при которой существует криминальная группа, прекрасно осведомленная, у кого из цеховиков где и сколько лежит. Ну, может быть не совсем «где», но уж «сколько» – точно. Преимущество перед гастролерами явное. Не нужно тратить время и силы, чтобы разобраться в чужом городе, кто должен стать объектом очередного «разгона». Известно практически все. И как при этом воздержаться от получения легких денег? К тому же проведение операции останется абсолютно безнаказанным. Трудно, наверное. Вот и не сдерживались. К вопросу о безнаказанности. Судите сами, если цеховик и догадывался об истинной природе «разгона», что он мог сделать? Только обратиться к тем же людям, которые, как он считал, и изъяли у него капитал. Какова выгода? Есть ли шанс получить сатисфакцию и покарать виновных? Ни-ка-ко-го. Тем более что подобные «разгоны» совершались с согласия воровского авторитета. Иначе дело могло плохо кончиться. К тому же «разгонщики» этой категории никогда не забирали все до копейки, они прекрасно понимали, что, забрав лишь половину, сами же и поимеют двойную выгоду. Если удастся «развести барыгу по полной», то тот еще и сам придет и принесет дополнительные деньги за скорое восстановление справедливости. При этом надо отметить, что цеховики, будучи людьми не просто сообразительными, а умными, вторую половину «заносили» не часто. Все-таки почерк «разгонщиков» сильно различался. «Свои» чаще всего знали, сколько можно взять у конкретного человека, и выдавали себя в процессе выбивания ценностей, воздействуя на него до тех пор, пока он не отдавал «правильную» захоронку.

Бывало и так, что свои «разгонщики» пытались подделаться под гастролеров, или же, испытывая к барыгам слишком уж пренебрежительное отношение, не считали необходимым прятать истинное лицо. Но и в этом печальном случае редко удавалось довести дело до логического конца. Если обиженный цеховик все-таки пытался «кинуть предъяву», то в процессе разбирательства его слово, конечно же, стоило меньше, чем слово любого другого члена преступной группировки. Разумеется, слухи о таких «внутренних разгонах» быстро расползались среди цеховиков по всей стране, придавая делу огласку, но этим все и ограничивалось. Более того, частенько бывало, что, даже вычислив, кто именно из гастролеров осуществил «разгон», псевдоохранники полюбовно договаривались с нарушителями конвенции и делили награбленное «по-честному», то есть пополам. Данный приемчик и послужил, кстати, будущей моделью «разведения барыг» в девяностые годы, когда «правильные пацаны» кооперировались с целью провернуть операцию «Кабанчик».

 

 

Операция «Кабанчик»

Суть операции заключалась в том, что к не очень опытному в бизнесе человеку подкатывались члены ОПГ и начинали с ним активно «дружить». Делать вид, что прекрасно к нему относятся, потому что он «свой парень» и вообще хороший человек, приглашать на закрытые мероприятия – празднования дней рождений и прочее приятное времяпрепровождение с «девочками» и шашлыками, то есть активно создавали впечатление полного доверия. После того как бизнесмен окончательно убеждался, что стал своим в этом обществе, ему поступало предложение, от которого он не мог отказаться. Потому как оно, во-первых, казалось действительно очень выгодным, а во-вторых, он элементарно боялся упасть в глазах своих новых «друзей». Предложение могло быть любым. Ну, к примеру, взять кредит в «своем» банке и закупить на полученную сумму товар по «крайне выгодной цене», с тем чтобы его быстро перепродать. После того как бизнесмен выполнял все требования, выяснялось наличие неприятных обстоятельств: то ли товар не того качества, то ли еще что-то. Здесь на сцену выходили уже не такие «правильные» пацаны из группировки, «крышующей» потенциального делового партнера, которому несчастный пытался продать якобы некачественный товар. Подвергшийся грубому «наезду» и натерпевшись страху, бизнесмен, естественно, кидался за помощью к своим «друзьям», которые вроде бы вели себя благородно и немедленно вступались за своего подопечного.

А вступались так: через непродолжительное время после начала конфликта к насмерть перепуганному бизнесмену приезжали его «друзья» и со скорбными лицами сообщали новости. Они рассказывали о «стрелке», которая закончилась довольно серьезной «разборкой», где «пацаны малость пошмаляли», и теперь имеется как минимум один раненый, а также испорченные отношения с другой ОПГ (название которой обязательно называлось – для достоверности). Напрочь сраженный такими новостями и осознанием, что он «попал» по-крупному, бизнесмен впадал в отчаяние, тут ему доходчиво объясняли: отчаяние делу не поможет, а поможет делу исключительно материальная компенсация за понесенный ущерб. Далее ситуация могла развиваться согласно двум сценариям. Сценарий первый: бизнесмен отдавал все и еще оставался много должен (если имелись соцнакопления), после чего его с миром отпускали. Но ужас в том, что такой сценарий был редкостью. Чаще всего события развивались более трагично: если в деле был замешан банковский кредит, взятый на имя бизнесмена, или речь шла о действительно большой сумме, то с выращенным «кабанчиком» поступали предельно жестоко – его убивали. Таким образом, банку становилось не с кого требовать возврат кредита, а «свой» человек в банковской структуре через некоторое время просто менял место работы.

 

Но вернемся к основной теме. Вообще, цеховики приобрели от вступления в криминальное сообщество СССР гораздо меньше, чем рассчитывали. Не говоря уже об упомянутых «разгонах», на которые не действовала устная договоренность, во всем, что касается обеспечения комфортного существования на зоне, цеховики явно проигрывали уголовникам. Хотя зачастую и вносили в общак не только оговоренную долю. К немногим преимуществам во время отбывания заключения можно отнести лишь более или менее спокойное существование: на зоне не доставали другие зэки (а это означало возможность примерно себя вести и освободиться раньше срока) и такой же более или менее регулярный «грев» с воли (то есть передачки, полученные целиком и вовремя). Вот, пожалуй, и все. Правда, в нынешние времена, если у заключенного водится капитал, то он может создать себе любые условия обитания на «зоне», но тогда основное значение имела уголовная табель о рангах, а не тугая мошна. При всем происходящем запуганным цеховикам казалось, что игра стоит свеч. Ведь в основном это были люди, совершенно не закаленные предыдущими «ходками» в зону. О чем свидетельствует хождение мрачной шутки: «Цеховик – как сапер, ошибается один раз», – ведь статьи, которые давали подпольным бизнесменам в СССР, были если и не расстрельные, но подразумевали сроки от восьми лет и выше. Какие тут несколько ходок! Выжить бы после первой.

И в завершение темы отношений цеховиков и криминального сообщества хочется добавить, что не всегда «разгоны» совершались с применением насилия. Бывали случаи, когда «разгон» походил на аферу или даже мошенничество, ибо в его основе были ситуации, при которых одураченные цеховики сами отдавали свои сбережения. Одну такую историю поведал мне отец.

 

 

История одного «разгона»

В начале восьмидесятых годов на небольшой галантерейной фабрике в Ленинграде существовало подпольное производство якобы «фирменных» лейблов. Организовали производство «левого» товара два человека из администрации фабрики. «В доле» была и бухгалтер этой фабрики, получавшая процент за наведение блеска в отчетной документации. Подпольные производители являлись цеховиками средней руки, но работали давно и успели аккумулировать значительные материальные средства с целью личного обогащения.

Оба цеховика примерные семьянины, а вот бухгалтер, хоть и была приятной во всех отношениях женщиной средних лет, да к тому же дамой со средствами, к моменту начала этой истории все еще не нашла себе постоянного спутника жизни. Но личного счастья ей, очевидно, все-таки хотелось. Поэтому, когда на ее горизонте появился импозантный мужчина, она не стала долго мыслить, а сразу наладила с ним романтические отношения. Да и немудрено, так как новый знакомый, казалось, олицетворял собой мечту многих женщин: не пил, был отлично воспитан, начитан и вообще производил впечатление интеллигентного до мозга костей человека. К бухгалтеру (буду называть ее, например, Мария Ивановна) мужчина ее мечты относился великолепно, не скупился на комплименты, цветы и походы в рестораны. Так что ничего удивительного не было, когда через месяц знакомства он предложил Марии Ивановне съехаться с дальним прицелом на официально оформленное супружество, она не стала долго раздумывать. Прожив с кандидатом в мужья два месяца, Мария Ивановна не могла на него надышаться и ни разу не пожалела о совершенном поступке. Ее гражданский муж, как он очень скоро стал сам себя называть, отличался удивительным для советского мужчины качеством, принимал близко к сердцу все чаяния и проблемы Марии Ивановны, с интересом выслушивая все, что она ему рассказывала. С одинаковым удовольствием внимал рассказам о ее детстве, юношестве, отношениях с родителями, мужчинами подруг, о проблемах и успехах в работе. Удивительный человек! Он принимал живейшее участие в решении любой (даже самой пустячной) проблемы Марии Ивановны. Они прожили вместе всего четыре месяца, а она уже полагалась на своего любимого буквально во всем и так привыкла к его заботе и опеке, как будто они прожили вместе всю жизнь. Единственное, что несколько удивляло в личности «надежи и опоры», так это профессия: гражданский муж трудился пекарем на хлебозаводе и работал сутками.

Итак, с начала истории прошло четыре месяца, когда разразилась катастрофа. В одно ничем не примечательное утро в кабинете одного из подпольных производителей появились три человека характерной внешности: темные костюмы и массивные кожаные портфели. Лица посетителей надежды на легкий разговор не внушали. Из троицы тут же отделился один «темный костюм» и продемонстрировал ошеломленному цеховику удостоверение сотрудника ОБХСС. После чего сообщил, что, по имеющимся у их организации сведениям, на территории фабрики совершаются преступления против социалистической законности и он здесь для того, чтобы начать проверку. А вот молодые люди (кивок в сторону двух других костюмов) здесь, чтобы препроводить гражданина директора и его «коллегу по цеху» непосредственно в означенную организацию.

Плохо соображающего со страху директора не насторожило, что после краткой, но содержательной вступительной речи в кабинет привели его коллегу и оставили их на какое-то время наедине. Ошеломленных компаньонов хватило только на то, чтобы понять: имени и должности третьего участника «махинаций» почему-то названо не было. Но, скорее всего, это означало – некоторое время для принятия верного решения у них есть. А уж после того, как директора под конвоем препроводили в бухгалтерию для изъятия «подлежащей проверке документации» и на несколько секунд почему-то оставили наедине с бухгалтером, последние сомнения в том, как следует действовать, отпали. Донельзя взволнованная и испуганная Мария Ивановна получила четкое указание: как только компаньонов увезут, не медля ни секунды, забрать припрятанные у них в квартирах ценности и везти в заранее оговоренное на случай «пожара» место, чтобы спасти хотя бы накопления.

За три минуты троица успела обменяться только несколькими словам. После чего в бухгалтерию вошли незваные гости в полном составе и увели компаньонов. Их посадили в машину и увезли по направлению к известному зданию, в котором располагался кошмар всех подпольных бизнесменов – ОБХСС. В холле цеховиков подвели к скамеечке, расположенной непосредственно рядом с постом, на котором дежурил милиционер, после чего старший группы командным голосом велел некоторое время подождать, мрачно пошутив, что теперь торопиться задержанным все равно некуда. А для того, чтобы они не вздумали совершать неправильные поступки, возле них останется один товарищ. Оставив такие неутешительные инструкции и одного из сопровождающих, «старший» растворился в какой-то боковой двери холла. Вот так, в холле на скамеечке задержанные и провели почти два часа в ожидании. Все это время рядом с ними находился стерегущий их сотрудник. Но к исходу второго часа и он сообщил, что ему придется ненадолго отлучиться, при этом он по-прежнему не рекомендует совершать ненужных телодвижений, а продолжать ждать начальство. В еще более томительном ожидании прошли следующие полтора часа. Наконец дежурный милиционер обратил внимание на сидельцев и вызвал коллегу, чтобы тот разобрался, «чего этим здесь надо». Напуганные цеховики начали путано объяснять в чем, собственно, дело.

А в это время на фабрике события разворачивались следующим образом. Понимая, что в одиночестве забирать деньги и ценности из квартир компаньонов ей как-то страшновато, Мария Ивановна судо<

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: