Глава вторая: «Возвращение?»

Зачем ты вернулась, моя Королева?
Неужто по воле свободна от гнева?
А я всё забыл, уходи ты обратно.
Твой пленник свободен и здесь ты безвластна.

Корона без смысла надета на шею.
Ты лишь удавиться так сможешь, наверно.
Что за королевство без верных холопов?
Ты вновь одинока в страдании стона.

Я был тебе верен! Страдал, но влюблялся.
Песочный твой раб, он становится камнем.
Ему не по нраву твои эти танцы
Эмоций без истин, любви и объятий.

Ты сдохнешь одна и, увы, аллилуйя!
Я буду доволен, когда ты загнёшься!
Хотя, погоди, там, на улице буря,
Быть может, останешься? Мести не бойся.

Нам хватит пространства в холодной удавке.
Одна на двоих, как в те старые, добрые?
Хранил её давно годами под лавкой.
Два трупа под пледом, и снова всё здорово.

Глава третья: «Месть».

Королева повержена! Сдохла в дуэте с рабом.
Без любви, на которую прячет ответы в карманах,
Не смогла она жить, как без дани не может и Бог.
И теперь в кандалах не наносит Песочному раны.

Нелюбовью жестокой, предательством била песок
И теперь пора гнить по заслугам больного богатства.
Прямо в газовой камере, адского пламени морг.
“Полюбить его было мне надо” - подумала сдавшись.

Человек из песка завсегдатай в бескрайнем Аду.
Но, как зритель, с закуской и пультом, в единственном кресле
Посещает всегда, с опозданием в вечном “люблю”,
Не снимая притворной с лица, развесёлой поделки.

Королева измученно корчится, стонет, визжит.
“Заслужила, поганая” - крикнет любитель песочный.
Он доволен в свободе без сети её паутин,
Ведь теперь поработав он держит сердечный замочек.

“Посильнее газку, не жалей”- прокричит человек,
И чертёнок добавит, ему ведь и в правду не жалко
Ни её, ни убийства хоть в тысячный “крайний” момент.
Повторится всё заново, заново. Месть, как по маслу.

Под конец, в заключении визгом закончив контракт,
Королева иссохла душой и остатками тела.
“Ты доволен, Песочный?” - спросил вдруг чертёнок-фанат.
Человек из песка и сказал: «Я не знаю ответа».

«Миро».

Дорога была вся изрыта ямами, образовавшимися из-за дождя, который лил всё лето в городе. Машины огибали их как могли. Люди старались идти другой дорогой. Все искали другой путь через блоки жилых домов, кроме одного человека. Точнее сказать, молодого парня по имени Миро. Ему нравился дождь, нравился этот запах, который оставляет за собой разрядившийся воздух. Да и дышать в это время становится легче, чем в постоянной летней духоте. У этого парня были проблемы с дыханием, постоянное ощущение нехватки воздуха, как будто лёгкие сжимаются, как пластмассовая бутылка, которая стягивается при высокой температуре. Врачи не могли ему внятно объяснить это, на обследованиях не обнаруживали патологий, а психотерапевт сказал, что это может быть психосоматическим проявлением его депрессии. Сам Миро это отрицал, он считал, что депрессии у него нет. Аргументом в доказательстве отрицания депрессии ему служили многочисленные истории его знакомых, которые пережили всяческие кризисы или по-настоящему ужасные истории.
Среди них были изнасилования, домашнее насилие, его знакомые бывали свидетелями разного рода преступлений, в том числе и жестоких убийств. Самой занятной из этих историй ему казалась та, что рассказала ему его давняя подруга. Она жила в далёком от города посёлке, население которого составляли алкоголики, наркоманы и отсидевшие в тюрьме. Однажды она, еще, будучи ребёнком, гуляла с друзьями в окрестном лесу, и они нашли старую часовню, совсем маленькую, уже развалившуюся, но оставившую на своей крыше едва задетый разложением деревянный крест. Любой человек, понимающий красоту заброшенных мест, посчитал бы это место прекрасным, но внутри скрывался объект преступления. Обезглавленный труп мужчины лежал возле былого алтаря и остатками своего тела был направлен прямо к нему. Он будто молился, обращаясь к Богу, но он уже не смог бы ничего сказать, ему было нечем с ним говорить. Да и неизвестно, что он мог бы высказать. Может быть, попросить не убивать его. Но вдруг он заслужил эту смерть. Он мог быть педофилом или насильником, а его жестокая смерть могла быть наказанием за его прегрешения. Трое маленьких детей стояли у дверей часовни и смотрели вдоль тянущегося за трупом следа крови. Мужчину волокли к алтарю, это можно сказать точно. Двое детей стояли, как вкопанные, ошеломлённые тем, что им пришлось увидеть. Но подруга Миро не стала стоять на месте, она подошла к трупу и внимательно его осмотрела. Он был в обычной одежде, ничего примечательного. Синие джинсы слишком большой длинны для его роста, вероятно, волоклись по земле, спадая с его пяток, поэтому низ его штанов был весь испачкан в грязи. Коричневые кожаные ботинки ничем не примечательные, точно такие же непримечательные джинсовая куртка и тёмная футболка с какой-то надписью. Надпись было нельзя прочитать, потому что тело лежало на животе. Единственной достойной внимания деталью было кольцо на безымянном пальце правой руки. Вероятно, он был вдовцом или разведённым. Девочка осмотрела его и воскликнула, обращаясь к своим маленьким друзьям: «Этот дядя не успел помолиться». И смеясь, она пошла в сторону выхода. Дети побежали и рассказали обо всём дома. Особенно взволновались родители девочки, осмотревшей труп, ведь она рассказывала это с огромным интересом и улыбкой на лице.
Вот такие ситуации и могли, по мнению Миро, стать причинной последующих депрессий. Ведь детский разум впитывает всё, что вокруг него происходит. А вокруг Миро не происходило ничего. И сейчас это ничто, как нельзя кстати, соединилось с погодой.
Дождь нанёс много урона, особенно урожаю, городские фермеры били тревогу. Многим горожанам это не нравилось, ведь всегда приходится брать с собой зонт, даже если утром выглянуло Солнце.
Но этот парень любил дождь, звук разбивающихся о землю капель мог его успокаивать, как того не могли таблетки, которые были прописаны лечащим психотерапевтом Миро. Он принимал их уже давно, и они вызвали у него привыкание. Когда таблетки кончаются, он чувствует себя наркоманом, соскочившим с иглы. Пустота снова образуется внутри и начинает разъедать ещё сильнее, чем было до того, как он их начал принимать. Эта червоточина как будто отыгрывалась за то время, что ей запрещали умерщвлять Миро.
И сегодня как раз день, когда эти таблетки кончились.
С утра он проснулся с головной болью, которая возвращалась, когда таблетки переставали действовать. Он умылся, не стал завтракать. Увидев дождь на улице, он стал собираться в путь, чтобы сделать это в любимую погоду. Надел свои тёмно-синие кеды, уже стоптавшиеся и рванные, но любимые им за память о тех местах, которые он в них прошёл. Серые джинсы и чёрное худи дополнили его образ. Осталось лишь выбрать музыку, которая как нельзя подойдёт к случаю. Сегодня можно включить даже те песни, которые обычно он боялся включить из-за воспоминаний, которые были с ними связаны. Такие песни могли довести его до самоповреждения огнём, как он это не единожды делал. А какая сегодня разница? Это самый счастливый день.
Миро дошёл до нужного дома и ждал, когда кто-нибудь откроет дверь подъезда. Пока Миро ждал, ему вспомнилось время, когда они с друзьями приходили на эту крышу, чтобы отдохнуть от остальных людей, которых они все не любили. Свой кружок общения они называли «Отряд социопатов» или сокращённо «ОС».
Их было четверо, они дополняли друг друга. Среди них было три парня и одна девушка. Всех их объединяло разочарование этим миром. Четыре подростка, всегда одетые в чёрное, четыре угла зрения на одну и ту же яму. Квадрат Малевича, нарисованный душами убитых людей.
Единственную девушку их компании звали Мэри. Она была удивительно красива. Её светлые волосы всегда развевались на ветру, и это всегда было прекрасным зрелищем. У неё была треугольная форма лица и глаза цвета нефрита, оставленного разливаться всеми своими цветами на солнце. Миро больше всего увлекал её запах. Он мог идти за ней сколько угодно, лишь бы ощущать этот запах. Но однажды он потерял её след. Она вскрыла вены в ванной, написав всего два слова в записке. «Мне жаль» - гласила записка. Миро, узнав это, кричал всеми силами. Его боль выходила через крик, впиталась в сердце и заставляла его болеть с невероятной силой. Миро кричал и от душевной и от физической боли. Родители были дома и подбежали к нему, спрашивая, что случилось. Они вызвали скорую помощь, ему вкололи успокоительные. Только через несколько часов он смог рассказать им, что случилось. После этого родители уговорили его лечь в психиатрическую лечебницу. Они говорили, что там ему помогут. Как бы ни так. В психушке не помогают. Там вас пичкают таблетками и периодически спрашивают становится ли вам лучше. Но суть такого лечения в том, что оно окажется бесполезно, когда таблетки кончатся. Пустота возвращается, как только вы выходите из этого заведения, и не оставляет вас ни на секунду без своего губительного присмотра.
Двое остальных парней отреагировали не так. Миро даже не видел их после больницы, поэтому описывать их даже нет смысла. Они забыли Мэри, как будто её не существовало. Миро просто постарался о них забыть, но никогда не мог забыть её глаз и голос. Этот голос и преследовал Миро. Он звал его, обещал обнять при встрече. Он приглашал Миро к себе.
Это был голос смерти, который нагло врывался в его рассудок.
Но трудно устоять, когда смерть говорит голосом той, которую ты всецело любишь.
И сейчас этот голос звал его на крышу. Миро лишь повторял: «Жди меня, моя Мэри. Я скоро приду к тебе».
Дверь в подъезд наконец открылась. Миро нашёл лифт и вызвал его. Внутри лифта остались надписи, которые Отряд Социопатов оставил после себя:
«Крылья раскрываются в падение»
«Не грусти, если сможешь» и т.д.
Миро не хотел смотреть на эти надписи, лишь бы быстрее дойти, скорее, как можно скорее.
Лифт остановился, и он начал подниматься на крышу. Дверь всегда была открыта, единственным препятствием был лишь захламлённый чердак. Миро прошёл через него и поднялся по лестнице к крыше.
- Иди ко мне, мой Миро. Скорее. Я тебя жду, - говорил голос в голове.
- Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть, - отвечал Миро.
Он встал на край. Его и Мэри разделяли лишь девять этажей свободного падения вниз.
Шаг вперёд.
Закрыть глаза.
Разбиться о землю вместе с каплями дождя.
В эту смерть замолчали двое.
Миро. И голос смерти или Мэри в его голове.

Влюблённый во смерть.

Возможно, достаточно думал о смерти,
Она друг мне давний со времени детства.
Но кто же не думал о ней? Мне ответьте!
Её все увидят в положенном месте.

Вы все о ней думали! Верно? Не так ли?
Толкали вагончик собрания смерти
В озёра своей головы на спектакли,
Где главная роль достаётся помехам.

Помехам их жизни, помехам посмертным.
Ведь думали все: «А что если я сдохну?”.
Крутили по кругу Вы мысли об этом,
Но их выгоняли, дойдя вновь до мозга.

А наша с ней встреча задумана с датой.
На скорости, с ветром, мы встретимся вскоре.
Но, может, и нет, вдруг отпустит из хватки.
Влюбленный во смерть не познает вкус моря.

ПЛЕННИК.

Человек незабвенный без света,
В темноте проживающий век,
Бился в скалах, не знавших размера.
Не видал никогда он комет.

Ощущал он поэзию в сердце,
Что внутри него рвалась к мирам.
Он влюблён в темноту, её место,
Бесконечности вровень словам.

Под замком и в цепях у скалы.
Истощённый сердечною жаждой,
Он видал лишь ножи не свои,
Что в душе прозябали напрасно.

Он влюблён в никого, не в себя.
Он влюблён в темноту его мира,
В романтичность темницы без зла -
- Заключенная терпкая лира.

Не включайте здесь свет никогда!
Человек темноты из поэта
Прославляет морок без конца,
Не видав чудотворного света.

Распевайся оттенками мрака
И бей лязгом цепей по душам.
Лай стихами и пой, как собака,
Ведь ты пленник того, что забрал.

 

ПРОСТИ.

Мама, прости, я давно уж прокурен.
Твой сын не станет кем-то великим,
Не станет космонавтом, покорившим Меркурий,
Да и умру я, в общем, поэтом безликим.

Если ещё повезёт называть себя поэтом,
Ведь и не заслужить это можно.
Написал стишок и закончил на этом,
Свои строки и зубы заложив в ножны.

Ты родила человека в мир пустотой,
Да и всё, наверное, осталось стабильным -
- я всё такой же, как мир, никакой,
Только взгляд изменился в бессильный.

Мы - поколение, что мечтало, но не стало героями,
Поколение поэтов и быдла, внатуре.
Просыпаемся по утрам дураками, изгоями.
Мама, прости, что я давно уж прокурен

 

ПОКОЛЕНИЕ.

Поколение злости в себе на других
И погибших в тоске под замком на душе.
Все писатели, критики мира глухих.
Сплошь поэты, герои романов во тьме.

Ты мечтал стать героем, а станешь никем.
Не писатель-прозаик, ни даже строитель.
Опьяняет поэзия, голос, сирень
И цветы. Ты - пустая могила, обитель.

Мертвецы всей душой искривили сознание,
Все готовы к открытию мира, познанию,
Но узнали на деле лишь стены границы.

Не гонись за мечтой, всё забудь и долой,
Ты родился никем и умрёшь ты пустой
В поколении взявших за лапы синицу.

 

ОТРАЖЕНИЕ.

Твоя боль нужна для других людей,
Она покажет суть поражения,
Чтобы увидели тех, кто на дне,
Забитых хлыстом слов в отражение.

Отражение душ, отражение тел
Оно не совпадает как ты не бей.

Не добившийся изменения правды
(столь лживой, а, может, и, в принципе, стадной)
Становится зеркалом для “неизменных”.
Жди, когда посмотрят, увидят пробелы.
Пиши и твори, выжимая всю боль из себя,
И ты, человек, станешь зеркалом их черноты.
Стихи не люби, не люби свою прозу за зря,
Сможешь её полюбить, когда уйдёшь ты из тьмы.

Не обратно к народу, нет, не думай, что сможешь.
Зеркалом ставший, становится мёртвым без Слова

 

Глаза.

Illumate следит за нами, как в реалити шоу
Говорит: «Здорово, что забыли Эдварда Сноу.»
Виноваты лишь пиндосы? Не шути с иллюминати.
“За мной не следят. Да и с какой это стати?”

Нет никаких секретов? Ну, а как же твоё блядство?
Ведь за тобой всегда следят просветители в рясах.
Террабайты видосов с домашней порнухой.
Они жалуются, что у вас в спальне всё тухло.

Им важен каждый, кто думает мозгом.
Но не обольщайся, ты лишь заноза
В споре больших дядек, они строят козни
В камере глаза, но увидишь их поздно.

«Жёсткие диски».

 

Наши души - это не какая-то неосязаемая сущность, не что-то высокое или чувственно хрупкое.

Душа.

Так называют скопление импульсов и данных в нашем мозгу. Просто скопище информации о нашей жизни. Просто гигабайты воспоминаний о жизни, записанные на наших мозгах. Мы просто детище какого-то программиста с тонкими пальцами и бледным лицом. Нас просто можно написать. Вы думаете, что можно просто умереть и все? Нет. В скором времени можно будет узнать, записать и превратить данные мозга в двоичный код, а его в программу. Когда это случится, все рассказы о человеческой душе станут лживыми фразами религиозных фанатиков. И никто уже не будет верить в душу человека, потому что докажут, что ее нет, что все это просто бред тех, кто не хотел ощущать себя холодной машиной, а хотел быть чувственным, тонким и любящим.

Человек станет программой, но он будет чувствовать, любить и помнить все, что было с ним также, как и при жизни. Но есть отличие. Он может уже не чувствовать боль. Уже никогда.

Все мы - жесткие диски, на которые что-то записано.

 

Пилигримы и вечность.

 

А ты видел как умирали все звезды,
Переполненные энергией света?
Они погибают, закрывшись от снега.
Душа их взлетает, проливая слезы.

Заводи наши шаттлы, жми кнопку на старт.
Мы расчитали координаты верно.
Полетим сквозь время со скоростью света,
Возводя мира легенды в серый стандарт

В вечности мы, как никогда будем сильны,
Как взрывы сверхновых, и, как зубы змеи
Мы будем нерушимы, как узы семьи,
И всему миру покажем силу мечты

Эта сила течет в жилах пилигримов,
Чтобы смысла добиться в пространстве своем
И веру иметь чтобы вести эшелон,
Чтобы в ноты сложить рисунок мотивов.

Хаббл сказал что вселенная бесконечна,
И пусть нас не коснутся тернии рая
Мы полетим вперед, до самого края,
Рассекая космос, жизнь деля на вечность.

 

 

Как цветы.

 

Была светом побега любовь для меня
От тоски серых дней, как зима, в голове,
Хоть душила порою шальная змея,
Был живой, как цветы, что растут на земле.

Я живой в небесах, ведь любовь может быть!
Она будит в душе дни, забытые мной,
Заставляет бежать лишь вперед во всю прыть,
Окунаться в события жизни душой.

Чувство свято, когда помогает внутри,
Без корысти возможность дает впереди
Ощущать себя новым героем новелл.

Ничего мне не нужно без звука любви,
Что живет у меня в середине груди
И поет песни тем, кто попал под прицел.

 

 

Выбежал, да?

Отделен от миров за стеной
Здесь с тобой, за единой волной.
Нас закрыло вдвоем навсегда,
На краю, на носках в никуда.

Открывай мои двери внутри
Нараспашку. Наружу беги,
Чтобы быть у меня за стеной
Со звучанием глади глухой.

Ты была рядом в нужный момент,
Указала рукой мне на свет,
На закат такой рыжий вблизи,
Угодивший в капканы трясин.

Из депрессии выбежал, да?
И во славу кричу я: “УРА”
Сам себе и конечно тебе.
За тебя благодарен судьбе.

 

 

Вечно.

Написать о типичных делах.
Вдохновение? Было в четверг,
Забегало ко мне впопыхах,
Помогая дать мыслям побег.

Ничего не поможет писать,
Как поэты великих времен.
О страданиях. Вечно. Опять,
Для стихов я не слишком умен.

Я - безликий поэт на слезах,
Ненавистный таланту ума.
Ты рифмовок сих мастер в словах?
Горделиво взглянул на меня.

Подростковые мысли любви,
На запястьях порезы давно.
Эх, таланты, вы мне не сродни,
Среди вас мне идти не дано.

 

Твоя музыка струн.

 

Начерти боль нефритом во мне.
Забудь там ножи вялой тоски.
Потуши мое счастье в золе,
Засыпая все мысли в пески.

Там оставь все стихи о любви,
Наши чувства, в которых я есть,
Хотя в них и не видно не зги.
Завяжи швы узлом, как на месть.

Не заканчивай резать в сердцах
Своей музыкой струн про себя.
Озари мою душу в глазах,
Ведь она честно любит тебя.

 

Никто.

Не можешь ты скрыть те эмоции вопля,
Что били ключом за прошедшие годы.
Позволь же себе зарыдать, параноик,
Никто не увидит душевной помойки
Среди беспорядка морали и чести,
Забытых мечтаний разорванных зверски.

“Никто не посмотрит” - сказал психиатр тот.
Быть может,он прав, и никто не увидит
Полосок на теле. Добавь их в умате!
Пожалуйста, вспомни забытые нити!
Но помни, что совесть -твой главный строитель,
Она же убийца - глава гильотины.

 

«Триумф прагматичной плоти над эфемерными чувствами».

Вам не кажется, что со временем чувства станут никому не нужным приложением к мозгу? Все эти бесконечные антиутопии, в которых любовь становится болезнью или объявляется вне закона, станут обыденной реальностью, в которую мы неизбежно катимся. Да, я пишу что-то мейнстримное и вульгарное, но меня это пугает, хоть и наступит это, наверное, не во время моей жизни. Общество потребления наконец подгонит под свои стандарты все чувства и превратит их в товар, который может вообще потерять свою изначальную ценность. Любовь уже стала предметом торговли, когда кто-то придумал снимать порно для удовлетворения потребностей рукоблудия. А депрессия в конечном итоге поглотит всех, потому что это модно, круто с ее следами потекшей туши, и уничтожит проявления высшей формы положительных чувств. Но главное то, что наступит позже. Зависть, злость, ненависть, слепая ревность станут никому не нужными из-за обилия самоубийств, и чувств не останется вовсе. Останутся только слепые покупатели, готовые в любой момент осчастливить прибылью своих хозяев в этом доведенном до абсурда обществе потребления.

Апофеоз. Апогей. Конечная точка. Выбери название и готовься, смазывая свою руку гелем для рукоблудия, мастурбации и онанизма.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: