Повседневная жизнь в Херакхане

Дни текли один за другим сплошной чередой. Я был так сконцентрирован на своих глубинных внутренних процессах, что совсем не интересовался внешними вещами. Мои основные задания: служба в храме и работа по переноске камней не оставляли времени для каких-то других занятий.

Живя в пирамиде, я постоянно ощущал мощный поток энергии, направленный снизу вверх. Иногда терялось чувство времени, пространства и собственной личности, так что приходилось делать огромное усилие, чтобы вернутся к реальности. Два раза, выглянув из своей пирамиды в сторону реки, я становился свидетелем библейской сцены: Иисус, окруженный сидящими на траве людьми, говорил о Царстве Божьем. Я не в состоянии был определить, что это - плод моего воображения или реальные события. Потом вдруг сознание переключалось, и эта картина уступала место привычному виду: в южном направлении простиралась речная долина, Гаутама Ганга текла ручейками среди камней, напротив стоял увенчанный куполом храм старого Херакхан-Бабы. Я не исключал возможности, что мой ум может таким образом реагировать на утомительный распорядок дня, изнурительную работу, постоянную изматывающую жару, недосыпание, и не предавал особенного значения этим явлениям.

Однажды мне стало плохо, поднялась температура, все тело болело. Я пошел в главный храм, нашел там одну йогиню и попросил ее сделать мне джарра. Это особая форма терапии, способность к которой Бабаджи даровал некоторым людям. Они лечат, повторяя особую молитву и одновременно водя пучком павлиньих перьев по всему телу. После нескольких минут этой процедуры я почувствовал себя намного лучше.

У Шастриджи было много детей, и, чтобы он мог подрабатывать, Бабаджи разрешил ему гадать по руке и предсказывать будущее. В подарок от Бабаджи он получил также маленький серебряный медальончик, который всегда висел на его правой кисти. Благодаря этому медальончику Шастриджи имел дар ясновидения. Однажды я нашел его в храме и попросил дать ответы на некоторые вопросы личного характера. Мы уселись на полу друг против друга. Он пристально смотрел мне в глаза пару минут, а потом начал разглядывать линии на ладонях. Сперва Шастриджи рассказал о моем прошлом. Я был удивлен тем, что он совершенно точно описал события, которые, казалось, никому не были известны. Затем он рассказал кое-что о моем детстве, например, об удивительных откровениях и видениях, бывших в пяти- и одиннадцатилетнем возрасте. Рассказал он и о том, что в прошлой жизни я был учеником Бабаджи в течение семи лет, и что Бабаджи сейчас меня призвал для возобновления этой связи и продолжения ученичества.

Потом, несколько секунд посмотрев на свой медальончик, Шастриджи начал говорить о будущем. Он сказал, что придет время, и я буду знать, чем именно должен служить Бабаджи, в чем заключается моя дхарма. В связи с этим, говорил он, у меня будут два дома, куда будут приходить люди, чтобы я их учил. Потом я ему задал несколько личных вопросов, и он на них ответил. Поклонившись ему, я удалился, чтобы побыстрее записать все, что услышал, так как информации было много, и я боялся, что-нибудь забыть или перепутать. В основном, Шастриджи нарисовал благоприятную картину моей прошлой и будущей жизни, но я не особо верил в предсказания и вскоре обо всем забыл. Недавно, найдя листочек с записями, сделанными после этой встречи, я понял, что все сбылось именно так, как он это мне предсказывал.

Как-то раз я пришел на утренний даршан в печальном и подавленном настроении. Той ночью я видел во сне своих детей и проснулся с чувством острой тоски по ним. Мне не хотелось после совершения пранама находиться среди людей, сидеть перед Бабаджи и петь бхаджаны. Сначала я решил уйти, но, завернув за угол, присел там, чтобы, оставаясь в одиночестве, все-таки послушать песнопения. Я сам не видел этого, но мне потом рассказали, что минуту спустя к Бабаджи подошла женщина с младенцем на руках и совершила свой пранам. Бабаджи взял у нее ребенка, пошел за угол, где сидел я, молча положил его мне на колени и вернулся на свое место. Конечно же, Бабаджи знал о моей тоске по детям и таким образом дал утешение. Я был растроган, но, одновременно, понял, что это великий урок. На Пути нет своей личной жизни, нет своих детей, нет ничего своего, все в руках Всевышнего. Я понял, что не следует печалиться, что все дети — мои дети, и что ко всем людям независимо от возраста и пола следует относиться с той же любовью и заботой, какую я проявляю к своим сыновьям. Вскоре после этого пришла мать ребенка и забрала его. К тому времени моя печаль полностью исчезла Ее место заняли глубокое спокойствие и благодарность к Бабаджи за любовь и заботу, которые он проявляет ко мне. Я увидел, что Бабаджи учит меня быть таким, как он сам: знать, что происходит в каждом человеке, каждому служить, помогать расти и преодолевать трудности.

В Индии принято приходить на даршан к своему Гуру с каким-либо подарком: цветами, угощением, тканью, одеждой (не будучи новой, вещь не подносится), предметом и т. п. Во время этого процесса Бабаджи своими поступками, жестами, интонацией давал уроки каждому, кто к нему подходил. Он видел все: почему человек принес именно такой подарок, что он надеялся за это получить, какие мысли крутятся у него в голове, как он оценивает присутствующих, какое впечатление сам старается произвести. При внимательном рассмотрении оказывалось, что даршан был временем интенсивнейшей учебы.

Бабаджи по-детски восхищался самыми простыми вещами, если они дарились с чистым сердцем. Люди приносили ему все на свете: золотые и серебряные украшения, часы, дорогие, изысканные вещи соседствовали с самыми скромными подарками. Он все принимал, не придавая какого-либо значения стоимости подношения. Однажды кто-то принес ему заводную игрушку, которая умела хохотать. Потянешь за веревочку и, когда отпускаешь, плюшевая фигурка начинает громко смеяться. Это было очень заразительно, и Бабаджи часто заводил ее, а мы все безудержно хохотали вместе с ней. Потом он подарил эту игрушку одному ученику, и мы еще долго развлекались ею, пока она не сломалась. Однажды один человек принес Бабаджи дорогие золотые часы, а он отдал их ребенку, который стал с ними играть и вскоре уронил в грязь. Этот мужчина был очень расстроен. Иногда Бабаджи отказывался принять чей-то подарок, и дарящий сперва чувствовал себя униженным или оскорбленным, но вскоре понимал, какую ошибку совершил, стараясь перехитрить Бабаджи или делая подношение с нечистыми намерениями. Таким людям нужен был урок, чтобы выработать правильное отношение к учителю и устранить гордыню или самолюбие.

Первое время я всегда приносил на даршан пакетик конфет, которые продавались в ашрамской лавке. Бабаджи открывал пакетик и после совершения пранама давал мне в руку несколько конфет, а остальные раздавал другим. Когда учитель дает какое-либо угощение, это считается прасадом — священной пищей, ее обязательно нужно съедать самому или делиться с кем-то. Так как я не сладкоежка, то вскоре устал от такого количества конфет и делился со всеми. Потом мне пришло в голову дарить Бабаджи кокосы, которые можно было приобрести в чайной. Так я и стал делать: в течение нескольких недель два раза в день приносил ему кокос. Бабаджи принимал его, клал на пол около своего стула и больше не кормил меня конфетами. Потом мне стало любопытно, что с этими кокосами происходит в дальнейшем? Придя с очередным кокосом на следующий даршан, я во время пранама мысленно оставил у ног Бабаджи свой вопрос, затем встал и сел на место. Бабаджи убедился, что я на него смотрю, взял только что подаренный кокос, подошел к своему личному хавану, открыл крышку и бросил его туда. Было приятно узнать, что мои подарки становятся частью приношений, которые он каждое утро бросает в огонь во время хавана.

Бабаджи прекрасно умел во время общения проявить и продемонстрировать человеку те его эмоции, которые ему мешают, которые он скрывает или с которыми не справляется. Эмоции считаются препятствием на пути к освобождению, их нужно преодолевать. Бабаджи часто давал знать о своем недовольстве кем-либо очень простым способом: не обращал на него внимания. Это было особенно тяжким наказанием для женщин, которые легко влюблялись в Бабаджи и жаждали видеть признаки ответного чувства с его стороны. Часто я видел женщин, рыдающих из-за того, что во время даршана он равнодушно отвернулся, хотя до того тепло их приветствовал и всячески ими восхищался. Мужчины тоже жаждали его расположения, но обычно не демонстрировали так явно своих переживаний. Во время даршана атмосфера была насыщена сильными эмоциями: радостью, ожиданием, сомнениями, разочарованиями, обидами. Некоторые готовы были порхать от радости, в то время как другие с тяжелым сердцем спрашивали себя: «Что я не так сделал? Чего я не понимаю?» Очень тонко и умело Бабаджи в каждом возбуждал переживание, направленное на осмысление и перестройку себя.

В ашраме были люди, которым Бабаджи поручал общественную работу, связанную с благоустройством, администрированием, поддержанием дисциплины, порядка, гигиены и т. п. Между ними тоже бывали ссоры, вызванные обидами и ревностью, которые могли перерасти в неприязнь. Мне рассказывали, что когда Бабаджи уезжал ненадолго из ашрама, то могло дойти чуть ли не до драки. Но для новичков эти ашрамиты были авторитетами, к которым можно было обращаться со всеми личными вопросами или бытовыми проблемами. Кто-то не знал, что запрещается пользоваться туалетной бумагой, и приходилось его инструктировать, как подмываться, других нужно было научить есть руками, иных — как сидеть в храме, чтобы не нарушать традиций. Так как у новичков всегда было множество вопросов духовного порядка вообще и относительно индусской традиции в частности, всегда были люди, ответственные за всеобщую просветительскую работу.

Хар Говинд Баба был ашрамским врачом и, кроме того, отвечал за музыкальное сопровождение на фисгармонии во время пения бхаджан и киртан. Также в его обязанности входило обучение новичков мелодиям и текстам песнопений. Бабаджи требовал, чтобы все ашрамиты знали их.

Гаура Дейви была секретарем, и к ней надо было обращаться, чтобы получить доступ к Бабаджи. Если она считала возможным его потревожить, то шла выяснять, примет ли он. Она также занималась личной перепиской Бабаджи и следила за его вещами.

Радхе Шьям был ответственным лицом в конторе, и ему приходилось решать административные проблемы, связанные с повседневным функционированием ашрама.

Лок Натх в основном заведовал общим распорядком и карма-йогой, будил людей в четыре часа утра и отправлял их на реку умываться, следил, чтобы все новички выходили на работу. Он был одним из Ган, личных слуг Бабаджи, и Бабаджи часто вызывал его для выполнения особых поручений.

К Шила Дейви обращались, в основном, женщины по вопросам гигиены, диеты и с разными недугами.

Рам Дасс был также одним из личных слуг Бабаджи, но часто занимался подготовкой и проведением обрядов.

Джеймал отвечал за водопровод в ашраме и занимался ремонтом тысячи мелких неисправностей.

Свамиджи был для многих духовным наставником и вдохновителем.

Но самым любимым и близким всем человеком в ашраме был Гар Хари.

Были и другие, которых я не всех знаю, так как некоторые во время моего пребывания в Херакхане находились в других местах.

Из всех удивительных и просветленных мужчин и женщин, которых Бабаджи выбрал себе в помощники, Мунирадж выделялся, как самый близкий его ученик. Его имя означает «царь молчания», но он был не столь молчаливым, сколь неуязвимым, скромным, смиренным, одинаково мягким и услужливым со всеми. Он был примером для каждого и олицетворением настоящего ученика. Мунирадж жил в Халдвани, где занимался оптовой торговлей зерновыми, но часто бывал в ашраме и, конечно, присутствовал на всех праздниках. Можно сказать, что он был правой рукой Бабаджи, и именно он стал руководителем ашрама и самаджа после ухода Учителя.

Первый раз я встретил Мунираджа в Халдвани, когда ехал в Херакхан. Я получил его координаты в Дели, когда Бабаджи разрешил мне приехать в ашрам. Мунирадж радушно принял меня, и через два дня мы с ним сели в грузовик, везший припасы и людей на праздник в Херакхан. Когда, три с половиной месяца спустя, я уезжал из Херакхана, Мунирадж также сидел рядом со мной в кузове грузовика. Многие люди, которые не знали Бабаджи в его последнем воплощении, считают Мунираджа своим гуру, как Бабаджи того и хотел. У меня к нему огромная симпатия и уважение.

За время пребывания в ашраме я познакомился со многими учениками, людьми из разных стран мира, в том числе со многими индусами, и все они стали членами моей духовной семьи. Есть и такие, с которыми я не знаком лично, но, тем не менее, чувствую родство. Быть учеником Бабаджи означает быть членом его семьи. Все, кого он позвал к себе, — мои братья и сестры.

 

 

Глава 12

Я УЕЗЖАЮ ИЗ ХЕРАКХАНА

В июне я почувствовал, что уже пора возвращаться домой, в Канаду. Не знаю, чем это было вызвано. Я не особенно тосковал по своей семье, не томился скукой или одиночеством. Просто возникло ощущение, что мое время истекло, что уже пора переходить к самостоятельному усвоению полученных уроков, иначе наступит пресыщение. Найдя подходящий момент, я подошел к Бабаджи и попросил его разрешения на отъезд. Он не ответил на эту просьбу словами, но взял меня за руку и повел в огород, указав, что я должен полоть сорняки и убирать вокруг храмов лишнюю растительность. Стало ясно, что он пока не отпускает меня, а, напротив, поручает новую работу, освобождая от переноски камней.

Я стал подметать, собирать камушки, которые скатывались с горы на площадку, где мы принимали пищу, полоть огород, сажать цветы, ухаживать за деревьями и помогать на кухне. Работа эта была приятной и необременительной, и я не утомлялся так, как раньше. Но недели через две опять возникло ощущение, что пора уезжать. Снова подошел я к Бабаджи и попросил его благословения на возвращение в Канаду. На этот раз он дал согласие, и в этот же день я собрался, чтобы назавтра покинуть ашрам.

Рано утром я отправился пешком вдоль реки до места, откуда отправлялся рейсовый автобус в Халдвани. Идти было далеко. По дороге мне встретился Мунирадж. Когда он узнал о моем отъезде, то сказал, что через пару часов должен подойти грузовик, который может подвезти меня до Халдвани, и мне не нужно тащиться пешком по жаре к автобусу. Я решил подождать грузовик. Но он долго не появлялся. Миновало время обеда, а я сидел на месте, боясь его пропустить. Уже на подходе был вечер, когда спадает жара, и солнце заходит за горы. Весь этот день я провел у подножия лестницы из 108 ступенек. Мне было очень тяжко и грустно. Расставание с Бабаджи было великим испытанием.

Не выдержав, я побежал наверх к комнате Бабаджи. Там меня встретил Джеймал, стоявший на страже у дверей. Я сказал ему, что хочу попрощаться с Учителем. Он испросил разрешение, и Бабаджи меня принял. Я сделал пранам, сказал, что уезжаю, и спросил, могу ли возвратиться через некоторое время. Бабаджи дал мне такое разрешение, добавив, что я могу вернуться на Рождество. Поклонившись опять, я вышел, а Бабаджи остался сидеть со своими гостями.

Когда я спустился к реке, грузовик уже был там. Мунирадж помог мне залезть с сумкой в кузов и устроиться на куче бревен. Как только я сел, грузовик тронулся. Когда мы отъехали примерно на двести метров, я вдруг увидел Бабаджи, сидящего на низкой стене и провожающего нас взглядом. В тот же миг из его глаз вышли два ярких горизонтальных луча света. Они ударили в меня. Вся моя печаль сразу исчезла, я почувствовал совершенное спокойствие и радость. То было одним из чудес Бабаджи.

 

Абхия Дхан

Этот момент стал ключевым для меня, так как Бабаджи тогда дал мне все, что ученику, в сущности, нужно от своего учителя. Это было его благословение и знак, что он всегда будет рядом со мной, и что я всегда могу полностью на него положиться. Называется это Абхия Дхан — уничтожение страха. Учитель показывает ученику, что дает ему свою защиту. Это знание делает ученика бесстрашным. Что бы ни случилось с ним в дальнейшем, это происходит только с позволения учителя и на пользу ученику. Даже попадая по собственной глупости в большую опасность, ученик защищен. Когда не о чем волноваться, не надо ничего бояться, не надо постоянно думать о выживании и защите, ученик находит спокойствие в самом себе, принимая все, что с ним происходит, как исходящее непосредственно от гуру. Во всех событиях становится видна его воля, которой ученик доверяется беспрекословно, без ограничений и навсегда. С этого момента человек постоянно ощущает учителя внутри себя, как внутренний голос. Такая защита — это именно то, что нужно, чтобы всегда находить правильные ответы на любые вопросы. С этой защитой ученик дорастает до сознания, равного сознанию учителя. Не имея такой защиты, человек вынужден полагаться в жизни на собственную силу, хитрость, умение и предусмотрительность и оставаться рабом своего страха. Но, получая защиту, он отбрасывает страх и обретает свободу.

Поэтому гуру является для ученика бесценным, самым важным, самым нужным существом на свете. Достижение его милости является главной целью. Наличие этой цели отличает ученика от приверженца. Бабаджи однажды сказал: «Из миллиона приверженцев один станет моим учеником!» Быть учеником — самое высокое человеческое призвание, самая нужная для общего блага работа. Когда же учителем является Бабаджи, воплощенный Шива, то огонь очищения горит наиболее жарко и беспощадно. Приверженцем может стать любой, но той степени целеустремленности, любви и преданности, которые присущи настоящему ученику, достигают немногие. Таким был Иисус, самоотверженный ученик Бабаджи. Только тот, кто предал огню очищения свое тело, свой разум, свою волю, свои желания, только тот достигает Турия — состояния единства со всем мирозданием, познания себя как Парабрахмана.

 

ГОНГОТРИ

Через несколько дней я уже был в Дели, в ашраме Шри Ауробиндо, где оставались некоторые мои вещи и обратный билет. Я планировал на следующий же день улететь в Канаду. Однако все изменилось после встречи со старой знакомой - пожилой индусской, работавшей на ашрамской кухне. Она возбужденно рассказала, что во сне получила для меня следующее послание: я непременно должен попасть в одно горное селение под названием Гонготри. Несомненно, это был знак от Бабаджи. На следующее же утро я сел в автобус, надеясь через три дня прибыть на конечную остановку его маршрута в Гонготри. Мои приключения в Индии еще не закончились.

Реку Гангу индусы почитают, как священную, берущую свое начало из волос Господа Шивы. Сама река и ее истоки являются одними из главных объектов поклонения в индуизме. Основные истоки Ганги находятся в окрестностях селений Гонготори, Бадринатх и Кедарнатх. Эти труднодоступные места в горах исстари являются целью религиозного паломничества. В старые времена, чтобы добраться туда и искупаться в холодной воде, текущей от ледников, люди путешествовали пешком, по бездорожью иногда в течение двух-трех лет. Многие умирали в пути, становясь жертвами обвалов, хищников, холода или истощения. Путники гибнут там и в нашу эпоху, к счастью уже не так часто. Сейчас к этим местам проложены очень узкие проезжие дороги, но они нередко повреждаются в результате действия различных разрушительных природных явлений.

Древние пути паломников очень живописны. Вдоль них с интервалом около двадцати километров обычно расположены приюты (дхарамсалы), в которых можно найти бесплатное убежище на ночь. Эти простые хижины часто строились на пожертвования богачей. В период дождей (с июля по сентябрь) без них многие путники умирали бы от холода. А в зимние месяцы дороги в тех краях и вовсе непроходимы, так как толщина снежного покрова достигает нескольких метров. Индусы, живущие на равнине, где всегда жарко, не имеют представления о холоде и не умеют от него защищаться. Я видел длинные цепочки странников, слишком бедных, чтобы купить билет на автобус, бредущих босиком по древним горным тропам и одетых только в самые тонкие хлопчатобумажные сари или лунги. Ночи в горах в конце июня были очень холодными, а в сам о м Гонготри еще лежал снег на улицах.

Первую ночь мы провели в гостинице в Техри, горном городке, знаменитом обилием храмов. На следующий день с наступлением темноты автобус остановился в маленькой высокогорной деревушке. Гостиницы там не было. Все пассажиры растворились в кромешной тьме, а я остался в одиночестве возле автобуса, так как не знал, где приютиться на ночлег. Я уже думал, что придется расстелить спальник прямо на земле, как вдруг услышал женский голос: «Иди сюда, мы нашли тебе комнату». Оказалось что одна семья из числа моих попутчиков, найдя ночлег для себя, решила и меня приютить. Я был очень рад этому.

Утром оказалось, что мы находимся очень высоко в горах. По сторонам узкой долины вздымались заснеженные вершины. К полудню автобус остановился, и водитель объявил, что всем нужно взять свои вещи, спустится на дно глубокого ущелья, а затем подняться на противоположную его сторону, где нас ждет другой автобус. Моста через ущелье не было, и все грузы пересекали его на спинах жилистых горцев. Даже автобус попал туда, будучи размонтированным, перенесенным по частям и собранным заново на другой стороне. Некоторые женщины и старики из числа пассажиров нанимали местных жителей, которые переправляли их на своих спинах в деревянном приспособлении, похожем на стул с лямками.

Через пару часов после того, как все перебрались через ущелье, мы оказались в Гонготри. В селении я обнаружил только древний маленький храм Шивы, несколько скромных зданий и был несколько разочарован, так как ожидал увидеть здесь множество интересных культовых сооружений и толпы паломников. Солнце уже скрылось за горами, и стало очень холодно. Я устроился на ночлег в местной дхарамсале. Несколько молодых садху пригласили меня к своему костру. Они курили чарас и, кажется, собирались заниматься этим до утра. Вскоре я попрощался с ними и пошел спать. Надев всю свою одежду и закутавшись в спальник, я все же не мог защититься от ночной стужи и всю ночь просыпался.

На следующее утро я решил, что здешний климат мне не подходит и нужно немедленно уезжать, так как после нескольких жарких месяцев, проведенных в Херакхане, я совсем отвык от холодов. Было совершенно непонятно, зачем Бабаджи направил меня сюда.

Как оказалось, автобус отправлялся только после обеда. У меня было несколько часов, чтобы погулять по селу. Бродя по тропинкам, так как улиц там не было, я наткнулся на окруженный стеной ашрам. Он назывался Данди Ашрам по имени его наставника, Свами Данди.

Я заметил, что на открытой площадке среди простых бараков и маленьких храмов сидит в медитации монах в одеждах цвета охры. Вокруг него беспрестанно перемещались люди. В основном они ходили из храма в храм, простираясь у порога каждого. Эта неподвижная фигура в центре всеобщего движения притягивала меня, как магнит. Я подошел, сел около него, закутавшись в свой спальник, и стал ждать. Через полчаса или час он повернулся ко мне и сказал: «No English», —сообщив тем самым, что не говорит по-английски. Я пожал плечами и продолжал сидеть. Тогда монах подозвал в качестве переводчика кого-то из своих учеников и с его помощью предложил мне чаю. Мы выпили его и еще некоторое время посидели в молчании. Я видел, что монах время от времени подглядывает на меня с любопытством. Он снова позвал своего переводчика и указал барак, где можно было устроиться на ночлег. Взяв свои вещи, я отправился туда.

 

СВАМИ РАМА БРАМАМ

В комнате было почти темно, я разглядел кровать, бросил на нее свои вещи и уселся. Когда глаза немного привыкли, я увидел, что на противоположной койке сидит в медитации садху странного вида. Он вскоре очнулся и начал меня рассматривать, потом заговорил на прекрасном английском языке. Садху хотел знать, зачем я здесь, чего ищу. Я объяснил ему, как мог, что хочу познать Истину. Опять он на меня долго смотрел, потом сказал: «Я могу тебя научить, но мы должны уйти отсюда и найти другое место». Я согласился, и на следующий день мы уехали в автобусе в город Бадринатх, чтобы найти его знакомого, который владел ключом от пещеры, расположенной примерно в пятистах метрах ниже Гонготри. Два дня занял путь туда, и три дня - обратный. Еще два дня мы провели в Бадринатхе, и они были очень интересными. Поскольку к этому городу подведена хорошая дорога, туда стекается множество паломников, садху, прокаженных и всяких других необычных личностей.

Пещера находилась в нескольких шагах от берега Ганги, которая бурлила мощным шумным потоком в своем стремлении к низинам, к священному городу Бенаресу, унося пепел от сожженных на кострах трупов правоверных индусов к Бенгальскому заливу. В этом месте, всего в нескольких километрах от Гонготри, климат был уже намного теплее. Всюду виднелись устремленные к небу горные вершины Гималаев, наводя на мысль, что человек — ничтожество, пылинка среди этих гигантов. Хвойный лес, чистый и светлый, освежал воздух, источая аромат смолы. Вблизи была маленькая деревня из нескольких каменных домиков с соломенными крышами, чайной и почти пустой лавки.

Мы открыли пещеру, почистили ее, принесли из села продукты и свечи. Свами Рама Брамам договорился с жившим поблизости евнухом, что тот будет готовить еду и кормить нас у себя дома. Мы отдали евнуху наши запасы риса, муки, масла и чечевицы.

Пещера была достаточно просторной, чтобы два человека могли свободно спать в ней, не мешая друг другу. Мы разложили наши подстилки, и Свами Рама Брамам сказал, что ему нужно пару минут уделить медитации. Он сел в позу лотоса, закрыл глаза и застыл. Потом я услышал звук, похожий на храп, и увидел, что его глаза открыты, но зрачки закатились, так что он казался слепым. Через некоторое время, выйдя из медитации, Свами завязал разговор. Он мне рассказал немного о себе, я ему — о себе. Родом Свами был из семьи браминов, после завершения высшего образования решил посвятить свою жизнь поискам бога. Жил он в пещере на юге Индии и все свое время посвящал исключительно медитации. Местные жители, почитая его, приносили ему подношения в виде пищи, молока и фруктов. Уже двадцать лет он не спал. Два или три раза в день он на несколько минут входил в глубокое медитативное состояние и не чувствовал необходимости в отдыхе и сне.

Свами имел внешность типичного отшельника-садху: черные проницательные глаза, длинные, но ухоженные волосы и борода. Лицо у него было доброе и благородное, европейского типа, кожа светло-шоколадного цвета. Лет ему было под пятьдесят, он был худым, но не хрупким, и очень эрудированным. Свами раскрыл мне тайны учения, изложенного в БхагавадГите, и рассказал о своем пути к просветлению. Пока мы разговаривали, настала ночь, а он так и не сказал, чем мы будем заниматься. Я решил, что занятия начнутся утром, и стал укладываться спать. Но Свами меня остановил, показал, как нужно сидеть, как держать глаза, как дышать и на чем сосредоточится, зажег свечу, поставил ее между нами и сказал: «Мы будем всю ночь сидеть и пристально смотреть на свечу». Я понял, что его техника, ведущая к просветлению, связанна с самым трудным для меня процессом — сидячей медитацией. Всю ночь я страдал от ужасных болей в ногах и спине. Когда наступило утро, Свами потушил свечу и послал меня к реке умыться. Он дал следующее наставление: «Не ложись и не спи. С этого момента ты больше спать не будешь. Через одиннадцать дней без сна, оставаясь непрерывно в состоянии медитации, ты обретешь свободу». Три дня и три ночи я промучился, но, в конце концов, сдался и заснул. А на следующий день, попрощавшись со Свами Рама Брамамом, отправился обратно в Дели, а затем и домой в Канаду.

На обратном пути я побывал в Ришикеше и Харидваре, местах паломничества, где находится бессчетное количество храмов и ашрамов любых разновидностей индуизма. Харидвар похож на Бенарес, только меньше. В это время проходил праздник цветов, и, стоя в сумерках на мосту через Гангу, я видел бесконечный поток паломников и верующих, входящих в воду реки и пускающих по течению маленькие бумажные лодочки размером с ладонь, в каждую из которых поставлена горящая свеча, положены благовония, немного сладостей или фруктов. Тысячи светлячков, мерцающих на поверхности тихо струящейся реки, купола храмов, еле различимые пики дальних гор на сумеречном горизонте, звуки священных песнопений и молитв, которые тысячелетиями пели предки этих людей на том же месте и в то же время, вознося хвалу богам, богиням и всему творению, прося их милости и ощущая свое единство с ними. Какая же священная страна Индия, как она богата духом и пронизана до корней стремлением познать Истину, освобождающую от череды перерождений и страдания. Я ощутил удивительную любовь к этому народу, к этой стране, и с тех пор Индия и индусы мне роднее и ближе, чем любой другой народ и любые другие края на земле.

Уезжая, я не чувствовал боли расставания, зная, что буду возвращаться сюда снова и снова, чтобы припасть к ногам моего великого учителя, моего бесподобного, любимого Бабаджи.

 

 

Глава 13

КАНАДА

Самолет приземлился в аэропорту Терраса, маленького канадского городка на берегу Тихого Океана. После долгой разлуки я увидел свою дорогую семью: жену и троих детей. Мой внешний вид явно их обескуражил, поскольку вернулся я худым, бритоголовым и загоревшим.

Едва переступив порог своего дома, я услышал телефонный звонок. На том конце линии был мой прежний работодатель. Он, оказывается, очень нуждался во мне и хотел, чтобы я приступил к работе немедленно. Это была очередная лила Бабаджи, который все предусмотрел и дал именно то, что нужно в данный момент, а именно, возможность зарабатывать деньги.

Очень скоро жизнь вернулась в привычное русло: работа, семья, домашние обязанности. Однако я оставался вегетарианцем, регулярно проводил ритуалы, и часто мысленно возвращался в Херакхан, к Бабаджи. Постепенно я начал понимать, что все мои озарения и внутренние перемены, которые произошли во время пребывания там, были только началом некоего гораздо более глобального процесса эволюции сознания.

Последними словами Бабаджи, обращенными ко мне, были: «На Рождество ты приезжай». Декабрь уже приближался, и я очень хотел вернуться в Херакхан. Но, глядя на своих детей, для которых Рождество было самым главным праздником в году, решил, что будет несправедливо огорчить их отъездом. На работе меня очень ценили и не хотели отпускать всего через четыре месяца после поступления. Конечно, я мог бы настоять на своем, мог бы не посчитаться с семьей, но после долгих раздумий все-таки сдался и утешился мыслью, что если не это Рождество, то уж следующее — точно проведу в Херакхане. Итак, я не поехал и нарушил тем самым первое правило ученика, о чем буду сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Главнейшая обязанность ученика — услышать и выполнить даже самый легкий намек учителя, не говоря уже о прямом указании. На Рождество я остался дома, а через два месяца Бабаджи не стало. Какие же горькие слезы боли и раскаяния я пролил! Учитель не обязан все объяснять своему ученику, он видит и знает то, чего не может знать ученик. Ученик же должен беспрекословно слушаться и таким образом постепенно приобретать качества и в и дение своего учителя.

Для меня было тяжелейшим ударом, когда в феврале позвонили друзья и сообщили скорбную весть. Без Бабаджи жизнь моя разом лишилась смысла. Я почувствовал себя потерянным, осиротевшим, одиноким, как перст. Бабаджи внешне казался примерно моим ровесником, и никто не думал, что он покинет наш мир так рано. Правда, некоторым людям он прямо говорил о скором завершении своей миссии в этом теле. Были и такие, которым он еще в семидесятых годах называл точную дату принятия Махасамадхи. Но ни один из них не верил, что именно так все и произойдет.

Бабаджи ушел четырнадцатого февраля, в день Святого Валентина, бывшего епископа Константинопольского, покровителя всех влюбленных. Его тело опустили в землю на территории ашрама около главного храма. Позже на этом месте воздвигли часовню из мрамора. В Индии останки всех умерших сжигают, кроме тел великих святых, которые хоронят.

Вся духовная семья Бабаджи осиротела, мы спрашивали друг друга: как нам теперь жить, что делать дальше? Лично у меня тоже начался очень сложный период. Но я упорно продолжал проводить арати и общаться с Бабаджи сердцем, как делал это в ашраме во время даршана и пранама.

Постепенно во мне начало крепнуть убеждение, что на самом деле Бабаджи не покинул меня, что он все время рядом. Продолжались его чудеса, удивительные совпадения, его лилы, и все сильнее становилось чувство, что он остался со мной. Единственным изменением было отсутствие Бабаджи в привычном физическом теле. Но так ли уж это существенно? Не говорил ли он нам, что несет всеобъемлющую, ничем не ограниченную ответственность за своих преданных учеников? Не убеждены ли мы, что он — Махапрабхуджи – великий Господь, победивший смерть и живущий вечно? А уж если Бабаджи дал ученику Абхия Дхан, может ли он позволить смерти тела прервать эту связь? Нет, воистину, он жив и продолжает жить, но теперь уже не в своем прежнем теле, он живет в моем сердце. Здесь - его новое место пребывания. И я, полностью отдавшись Бабаджи, стану орудием, при помощи которого он выполняет свою великую задачу, стану его представителем, помощником, слугой.

Итак, моя скорбь со временем ушла, уступив свое место радости и спокойствию. Я чувствовал Бабаджи в себе, и стоило только мне успокоиться, отстраниться от суеты, обратится к нему, как тут же я слышал его голос и воспринимал, поток знания, исходящий из сердца.

Сейчас мне абсолютно ясно, что уход Бабаджи дал новый импульс развитию моего сознания к состоянию настоящего ученика, который полностью передал управление своей жизнью учителю и выполняет все его указания с огромной радостью и абсолютной безмятежностью. Уверен, что если бы Бабаджи не принял Махасамадхи, то я, как и многие другие, невольно стремился бы всегда оставался у его ног, подобно ребенку, в поисках защиты и покровительства. Но Бабаджи хотел помочь нам вырасти, и его уход заставил нас учиться слышать свой внутренний голос, свое сердце.

Однажды кто-то спросил Бабаджи: «Что есть Истина?», — и он ответил: «Голос твоего Атмана». Все учителя говорят об этом, но таких учителей, которые не только говорят, но и знают, как помочь ученику услышать его, очень мало. Истинным источником и вместилищем божества в человеке является человеческое сердце, и только тот, кто может привести ученика к нему, — настоящий Гуру. Тот же, кто сумел познать эту тайну, кто, отдавшись своему учителю, отдается также своему внутреннему голосу, — тот настоящий ученик.

 

КУМАЛИ

Три года прошло после Махасамадхи Бабаджи. Жизнь текла без особых изменений. Я не сомневался, что, когда Бабаджи сочтет нужным, он даст мне знать, чем именно нужно ему служить и как именно действовать, а пока моя роль состоит в том, чтобы расти, учиться, совершенствоваться, пребывая во внутреннем покое и радостном ожидании.

За это время во мне вызрело одно стремление, и я постоянно в мыслях обращался к Бабаджи, прося помощи в его осуществлении такими словами: «Бабаджи, помоги мне обрести твое знание, даруй мне твое в и дение всех вещей и явлений, помоги подобно тебе превратить свою жизнь в служение всему человечеству». Конечно, учитель знает обо всем, происходящим с его учеником, и безо всяких просьб дает то, что ему требуется, но на этапе созревания такие мысли должны возникать. Процесс развития сознания ученика является процессом сближения и, в конечном итоге, объединения его с сознанием учителя.

Многие считают, что если человек отдал самоуправление своему гуру, то этого достаточно, чтобы связь между ними закрепились навеки. Но это совсем не так. Эта связь только тогда становится нерушимой, когда ученик, пройдя долгий путь проверки и укрепления своих намерений, достигает, наконец, высокой степени зрелос<

⇐ Предыдущая1234

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: