Перековка поколения: М. Горький / М. Пришвин

В 1933 г. была открыта навигация Беломоро-Балтийского канала, соединившего Белое море с Онежским озером 227-километровым водным путем. Техника на строительстве практически отсутствовала; основные инструменты — железные клинья, молот, кайло и тачка. Сколько заключенных здесь погибло — никто не считал, но число их на строительстве, благодаря непрерывному пополнению, было неизменно: сто тысяч.

В 1934 г. вышла в свет книга, повествующая об истории трудового подвига рабов; ее создавала писательская бригада из тридцати шести мастеров пера.

В списке авторов есть имена несколько неожиданные: М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Инбер, В. Катаев, В. Шкловский, Бруно Ясенский. В книге мастерски рассказаны десятки интереснейших судеб людей социального дна, вредителей и кулаков. Н. Заболоцкий, правда, не упомянут. Сталину книга не понравилась; тираж, говорят, был уничтожен. Но кое-что процитировать по чудом сохранившемуся экземпляру можно.

Сборник начинается и заканчивается статьями М. Горького, которому осталось жить меньше двух лет.

Во вступлении он чуть ли не в терминах фёдоровского учения о всеобщем воскрешении всех почивших поколений рассуждает о кардинальной задаче современности: «воскресить новое человечество».

В завершающем книгу эссе формулируются итоги массового производства обновленных людей счастливейшего из поколений: «В этой книге рассказывается об одной из побед коллективно организованного разума над разнообразными и мощными сопротивлениями физической и социальной природы».

Наконец, как профессиональный литератор, он ограждает дорогое ему издание от возможной критики, ибо книгу эту он расценивает как нечто вроде инструкции по переделке людей и по переводу их из внесоциально-эгоистического бытия в «ясное, как солнце», бытие всеобщей справедливости и творческого энтузиазма: «К недостаткам книги, вероятно, будет причислен и тот факт, что в ней слишком мало рассказано о работе 37 чекистов и о Генрихе Ягоде. <…> Государственное политическое управление по линии преобразования различных правонарушителей и вредителей в полезных, отлично квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже — более чем сотрудников. Знание приемов этой работы потребно, конечно, не для того, чтобы прекратить волчий вой и свинячье хрюканье защитников рабовладельческого, капиталистического строя. Приемы и успехи и культурно-политический смысл работы ГПУ должны быть широко известны гражданам Союза советов».50

Самое обидное, что все это написано человеком, который уже понимал, какую кампанию бандитов-перековщиков он принимал в особняке Кшесинской и кто привечал его на кунцевской «малине».

Современник идеологии конструктивистов (воспевших авто, аэроплан, радио и телефон, а также полеты инженерной мысли и готовых рационализировать все стороны общественного быта, вплоть до массового кормления синхронно жующих едоков;51 разгула фрейдированной педологии (трактующей, в трудах неутомимого Л. Залкинда, ребенка как саморастущий биомеханизм); свидетель реанимации идей Ламетри в трудах сотрудников Центрального Института труда,52 — Горький не мог не видеть реальных результатов поголовного обобществления личности и духовного развращения целого поколения, воспитание которого он полагал целью своего творчества и всей жизни. Симптоматично, что везде в горьковских комплиментах культурпросвету ГПУ мелькает слово «творчество»; до печального конца дней своих он не изменил креативной установке в оценках мясорубочной деятельности перековщиков.

У Горького — воспитателя «поколения героев» (по названию выступления в «Комсомольской правде» за 12 марта 1934 г.) —поколенческие идеологемы-метафоры ‘новый человек’, ‘новое человечество’ развиваются, насыщаясь черным пафосом подневольного «героического энтузиазма», и неизменно — на фоне беломорских впечатлений: «О старом и новом человеке» (Правда. 27 апреля 1932 г.) «О новом человеке» («Правда». 14 декабря 1935 г.), «От врагов общества — к героям труда» («На штурм трассы», 1936. № 1), «О воспитании правдой» («Правда». 5 августа 1933 г.) «Речь на слете ударников Беломорстроя» («Правда». 3 сентября 1933 г.).

Но вот пример еще более печальный. Глубоко оригинальный русский мыслитель, хорошо знакомый с классикой немецкого идеализма; внимательный читатель А. Шопенгауэра, Ф. Ницше и О. Шпенглера;53 позитивистов, мистиков и теософов; К. Леонтьева, В. Розанова, С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Струве, П. Флоренского и А. Лосева; друживший с акад. П. Л. Капицей, В. А. Фаворским, А. А. Реформатским и Е. А. Мравинским; инициатор прекрасно аранжированной эстетики игры, «творческого поведения» и «сочувственного внимания» (по авторской терминологии); написавший двенадцать томов философических дневников, в которых филигранной проработке подвергнуты основные категории религиозной антропологии, этики, теории творчества и персонологии,— Михаил Пришвин в 1933–1952 гг. пишет педагогическую поэму в прозе «Осударева дорога» (опубл. 1957), снабженную жанровым камуфляжем под именем «роман-сказка».

Предмет изображения — строительство Беломорканала; авторская задача — «показать рождение нового сознания русского человека».54

В романе восходящую иерархию поколений составляют люди будущего (мальчик Зуек), люди нынешнего (чекисты, руководство и «перекованные» службисты) и бывшие люди (староверы; уголовники и вредители, превращенные в рабочих), каковых надлежит сплавить в нового всечеловека и омыть в воде нового крещения. Героев социального дна привечают в водном концлагере просветленные коммунистической идеей душеводители обновленного поколения, с их стремлением «встретить в каждом новом лице образ человеческий, соединяющий все мельчайшие брызги в единое существо человека с мерным шагом вперед и вперед» (Од., 148).

Полуязыческое христианство Пришвина делало легитимным применение библейской символики через растворение ее в хтонических образах. Усмиряемая водная стихия у него — это вода обновления: «Это была не та вода, первая, откуда вышла на сушу жизнь: вода-колыбель. Эта вода была новая…» (Од., 284). В рабочем коллективе, освободив себя «от порочной совести и омыв тела водою чистою» (Евр. 10, 22), бывшие люди получают статус новых, и тогда можно, наконец, «пасти их и водить на живые источники вод» (Откр. 7, 17). Подобным (аллюзионным) образом в романе трактуется проблема власти как политический вопрос преемства подчинения в ротации поколений. Зуйка соблазняют атрибутами вертухая-начальника: «Ты тоже будешь в петличках стоять и приказывать»; «у тебя будут петлички и пистолет (Од., 166, 157). С замечательной невинностью (в контексте „из уст младенца (Мф. 21, 16), обсуждают герои, как импульсы власти передаются по проволоке (телеграфа) Од., 139), и все властное пространство покрыто и захвачено проволочной сетью, что вполне отвечает указанию пророка: пред концом мира и Страшным Судом мир покроется проволокой. Одна из главок романа так и называется «Крест и проволока». На фоне староверческой темы Антихриста нам еще раз напомнили: эта власть — от «человека беззакония».55

И все же Пришвин не был избавлен от того идеологического комплекса авторской зажатости, что называют теперь «внутренней цензурой». Он формулирует тему романа в коллективистско-механистической метафоре, на которой лежат семантические отсветы газетного новояза его эпохи: «Тема о едином человеке: всем хочется жить по-своему, а надо, как надо: всех сколотить в одного».56

Этика долженствования с выбором меж ‘хочу’ и ‘надо’ в пользу последнего — подлинный и неальтернативный агент преемственности поколений.

«Сколотить» можно косное из косного; человеческое не сколачиваемо, а уж, скорее, выколачиваемо (ср. «Теперь Реомюр не человек, а термометр» < Од., 138>). Но даже и смягченные Пришвиным глаголы пластического действия (‘слить’, ‘переплавить’) семантически инфицированы все той же «перековкой» (по названию популярной среди зэков газеты Белбалта): «Всем формам мещанства <…> противопоставить коллектив, в котором внешние перегородки между личностями будут расплавлены; тысячи глаз в таком коллективе беспрепятственно глядят на негодного члена и тысячи рук выбрасывают его вон, тысячу людей восхищаются хорошим, примерным человеком, воспитываются и мало-помалу преодолевают в себе тот грех, который отцы называли „первородным“» (Д., 189).

У Пришвина, как у Пушкина, на кардинальные вопросы бытия и сознания есть взаимоисключающие ответы. Защитник прав личности перед всеми притязаниями государства, коллектива, массы, толпы и власти, Пришвин то готов отметить (в «Грозе» Н. А. Островского) «ненависть родственников, сына к отцу и всей среде» как «условия универсальные» (Д., 212), то иронизирует по поводу попыток насильственного мутирования поколения благонамеренных граждан Страны советов из неблагородного человеческого материала. Вот дневниковая запись от 16 августа 16 августа 1945 г. на тему этой социально-генетической алхимии: «Люди не породистые собаки, чтобы их можно было по заказу выращивать; выращивать будут людей, а вырастут породистые собаки. Настоящие люди сами родятся, как, к примеру, Шаляпин. И вот это-то и есть самое главное — се человек рожденный, а не выращенный» (Д, 363).

Но в центральных своих тезисах об отношениях поколений Пришвин, старый уже писатель, склоняется к смиренному приятию «биологического закона»: «Жестокость нами переживается с детства и кончается у человека милостью (биологический закон). Так что „идеализм в прошлом не есть идеализация прошлого, а действительно отцы в общем идеалисты, как и дети неминуемо в общем жестоки, и, переживая эту жестокость, чувствует веяние прошлого ароматное, как мы чувствуем, плывя по реке, аромат срубленного леса. Так что мы, поколения старших, не можем честно сойтись с молодежью из-за их жестокости. Но молодежь неминуемо по биологическому закону идет к нам, и, значит, этика старости состоит в умении ждать (в эту этику ожидания включается, само собою, терпение, смирение, любовь, а может быть, на этом же пути является тоже и особый свет, называемый целомудрием)“ (Д., 389; запись от 8 апреля 1950 г.).57

Звено за звеном связаны поколения железной уздой преемственности — «Кащеевой цепью» (по названию романа 1923–1954), и лишь метафизическим личным усилием выбирается личность к свету.

В романе, который Пришвин столь осторожно назвал «сказкой», воссоздана документальная картина отношения поколений. Один из ее источников, как удалось выяснить — упомянутый выше коллективный опус совписателей, о котором благоразумно промолчала в своих комментариях к текстам шестого тома В. Д. Пришвина. Пришвин дважды был на месте строительства канала; некоторые герои имели живых прототипов, а один (Рудольф) даже запечатлен на фотографии.

Чтобы не утомлять читателя деталями, приведем лишь кратчайшую справку прямых совпадений книги «Беломоро-Балтийский канал имени Сталина» и романа-хроники «Осударевой дорога».58

Нам эти детали нужны для подтверждения важной мысли: книга о канале издана, чтобы инструктировать современное поколение о теперешних методах успешного воспитания людей. Михаил Пришвин художнически поставил этот материал на философско-историческую и этико-педагогическую основу, показав, как можно «перековать, восстановить человека» (Од., 236), переделать поколение, как переделывают природу в стремлении «расставить реки, озера, скалы в новый порядок, какого не бывало в природе. И каждого рабочего поставить на свое место, где <…> он мог бы больше принести пользы общему делу» (Од., 197).

Фёдоровский активизм на большевистской почве приобрел инфернальный характер с инверсией результата. Если инициатор философии «Общего дела» мыслил возврат к современникам всех почивших поколений, восстановленных к житию из праха, то пролетарская «регуляция природы» потребовала переплавки, перековки и перемолки целого поколения в лагерную пыль.

Н. Фёдоров торопит свершение апокалипсиса памяти. Он обосновывает гипотезу своего рода вспять-генезиса, вторичного рождения отцов детьми как теоантропоургической акции или акции натурализованного эстетическим усилием дерзания во времени. Если «человек не произведение только природы, но и дело или создание искусства»,59 то в союзе человека и искусства с Натурой есть обетование рукотворного Преображения.

«Чудовищным» назвал проект Фёдорова С. Н. Булгаков в статье 1908 г. «Загадочный мыслитель (Н. Ф. Фёдоров)».

Развоплотившаяся наяву утопия русского космиста действительно обрела абрисы монструазности, как ни пытается Пришвин придать ей статус эстетически оправданного трудового энтузиазма (а Горький — статус наивно-инструктивного просветительства).

Как заказной сборник о Белбалте не дошел до читателя, так и Пришвин не увидел при жизни «Осудареву дорогу» напечатанной. Трижды переделанная вещь знаменовала то, что М. Бахтин (по поводу «Мертвых душ») назвал «трагедией жанра». Этическая основа смирения и примирения с «жестокостями» современного ему младшего поколения дезавуировали лучшие художнические намерения Пришвина; но текст оказался больше и убедительнее идеологических мотиваций, как «Война и мир» больше той философии истории, что изложена во второй части эпопеи. В «Осударевой дороге» Пришвин показал некую правду о своем времени, но, так сказать, апофатически, возможно, в расчете на восприятие «от противного», с применением техники «вспять-чтения». Так В. Розанов советовал читать П. Чаадаева, как арабские манускрипты — справа налево и с конца; А. Платонов убежден был, что правда приходит в форме лжи (это форма ее самозащиты); если читать Ф. Ницше «наоборот», мы увидим картину утверждения положительного идеала через их отрицание. Апофатическая аргументация в ХХ в. вновь стала актуальной при очередном размежевании поколения, одна часть которого стояла на «мир насилья мы разрушим до основанья», а вторая — на «мы наш, мы новый мир построим».60

Нравственная и жанровая неудача романа тонко подмечена была Валерией Дмитриевной Пришвиной; ее глубоко справедливую реплику с горечью писатель фиксирует в дневниках: «Ляля вчера высказала, что роман мой затянулся на столько лет и поглотил меня, потому что была порочность в его замысле: порочность чувства примирения. <…> Знаю, что подстилаю доброе дело постройки Беломорского канала, но я хотел не о подстилке написать, а о том, как по-доброму отразилось в душе мальчика строительство канала» (Д., 379).

Писательские мотивации Пришвина глубоко благородны и по-человечески понятны: наперекор лезущей в глаза, в уши и в душу привязчивой идеологии борьбы с классовыми врагами он отстаивал идею дружбы поколений как внутри социальной современности, так и в аспекте возможного будущего. Пришвин — один из немногих, кто пытался вернуть вконец опозоренному понятию гуманизма его высокое аксиологическое содержание. Пришвин так осторожничал, что боялся ненароком обидеть своего героя (и зэка-читателя) произнесением имени его теперешнего статуса. В романе нет слова ‘заключенный’, один раз мелькнуло словечко ‘лагерный’. Коль скоро шизофреническими наследниками фёдоровского активизма природе объявлена война, то — «… это будет война. И людей организовали в боевые части, и рабочие стали называться каналоармейцы» (Од., 198). Словцо это, почти неприлично звучащее и, к счастью, прочно забытое, придумал «тов. Н. А. Френкель» (авантюрист и валютчик, сделавший карьеру на Белморстрое и БАМЛАГе; ему же, по высказанной в «Архипелаге ГУЛАГе» <Т. 2, часть3, гл. 3> гипотезе А. И. Солженицына, принадлежит понравившаяся Сталину идея конвейера доставки строителей канала: на всех объектах сохранялось неизменное количество людей — сто тысяч).

Трагедия разделенности поколений — в неумении или в нежелании сделать пространство истории прозрачным и насквозь просматриваемым по всему периметру нажитого опыта. Когда прошлое в глазах наследников застлано густой тенью невнимания, невозможен диалог, невозможно сочувственное взаимоопознавание поколений.

«Нас, стариков, разделяет от молодых завеса прошлого, которая так висит, как, бывает, кисейная занавеска в комнате. От нас изнутри к ним наружу видно, а от них к нам в комнату ничего видеть нельзя».

Наперекор кукольно-инфантальным проектам клонирования поколений писатель-мыслитель говорит о вечном ребенке-художнике — внутреннем, беспокойном и любопытном к бытию творческом существе, живущем в тех причастниках культуры, которые работают на будущее. Это и есть «новые люди»: «Новый человек — это ребенок, и если о нем надо рассказывать, то расскажите о взрослом, сумевшем сохранить в себе ребенка».61

Вместо заключения

Целью наших заметок было — показать работу некоторых вечных доминант (архетипов, стереотипов, идеологем и мифологем) в отношениях поколений. Излишне говорить, что даже для предварительных типологических выводов этого материала недостаточно. Глубинные экзистенциальные и метафизические нюансы общения поколений могут быть выявлены в развертывании исторической панорамы жизни таких разнородных образов-понятий, как ‘страх’ и ‘эрос’, ‘стыд’ и ‘покаяние’, ‘память’ и ‘амнезия’, ‘социальное одиночество’ и ‘соборность’, ‘толерантность’ и ‘агрессия’.

Список моделей поколенческого поведения конечен и в целом невелик. Весьма вероятно, что он может быть сведен к двум типам: конфликтному и примиренческому. В ситуации предельного кризиса нации (внутренний террор, война, революция, эпидемия) одна из доминант преобладает, и мы имеем дело либо с культурным ренессансом, либо с муравейно-ульевым затишьем. Гораздо интереснее и для культурной типологии продуктивнее моменты, когда через голову нескольких поколений энтузиасты нового образа жизни пассеистически тяготеют к давно минувшему. Так, символисты и неоклассики Серебряного века культивировали ценности позднего Средневековья и строили «новую жизнь» по куртуазному образцу Дантовой «Vita Nuova» (1292).

Русская культура — сплошь вестническая, учительная, пророческая. Ее профетическим заданием было и остается сказать миру новое слово (по формулам славянофилов, почвенника Достоевского и позднего В. Соловьева). Она работает в ускоренном, почти катастрофически убыстренном режиме и в этом смысле как бы обгоняет верхней волной естественную ритмику смены поколений. Эта лихорадочность эволюции сказалась на большинстве творческих судеб наших писателей и мыслителей. Ранние опыты Пушкина, Гоголя, Достоевского даже отдаленно не напоминают шедевров, созданных на склоне лет.

Хронометрический и культурный объемы понятия ‘поколение’, показания биологических часов его жития и степень творческой напряженности ни в малой степени не соотнесены с разумной (т. е. западноевропейской или дальневосточной) мерой. Это придает структуре сосуществующих поколений вид прозрачной «матрешки» в пространстве и сложно пересеченных хронотопов — в историческом времени. В ситуации перманентной, творчески активной и диалогически насыщенной встречи живут поколения русских людей.

Расслышать их окликающиеся голоса на родной земле и под небесами всего Божьего мира — прямой долг современной культурологии.

1 См. Мангейм К. Проблема поколений // Новое литературное обозрение. М., 1998. № 30. С. 7–47; Нора П. Поколение как место памяти // Там же. С. 48–72; Ариес Ф. Возрасты жизни // Философия и методология истории / Под ред. И. С. Кона. М., 1977. С. 216–244; Взаимоотношение поколений в семье. Сб. статей / Отв. Ред. З. А. Янкова, В. Д. Шапиро. М., 1977; Пучков А. Я. Механизм преемственности поколений: исторический опыт и современность.: Автореф. <…> канд. филос. наук. Екатеринбург, 1993; Суровягин С. П. Проблема «отцов и детей» в религии и философии // Преемственность поколений: диалог культур. СПб., 1996. Вып. 2. С. 256–257; Уфимцева М. Д. Поколение как объект социально-философского исследования: Автореф. <…> канд. филос. наук. М., 1989; Чудакова М. Заметки о поколениях в Советской России // Новое литературное обозрение. М., 1998 № 30. С. 73–91; Шевырногова Л. А. Преемственность поколений в поступательном развитии общества. Красноярск, 1983; Аннинский Л. «Шестидесятники, семидесятники, восьмидесятники…» К диалектике поколений в русской культуре // Литературное обозрение. 1991. № 4. С. 10–14; Болотин И. С. Духовные основы преемственности поколений. Автореф. <…> д. филос. н М., 1993; Взаимоотношение поколений в семье / Отв. ред. З. А. Янкова, В. Д. Шапиро. М., 1977; Гайдис В. А. Проблема времени, возраста и поколений как предмет социологических исследований. Автореф. <…> канд. филос. наук. М., 1980; Дзибель Г. В. Поколение, возраст и пол в системах терминов родства. Опыт историко-типологического исследования / Автореф. <….> канд. ист. н. СПб, 1997; Здравомыслова О. М., Кутукова К. В. Диалог поколений. М., 1990; Кучмаев М. Г. Проблемы наследования культурных ценностей семьи в эпоху депопуляции: Автореф.<…>. канд. культурологии. М., 2000; Лисовский А. В., Лисовский В. Т. В поисках идеала. Диалог поколений. Мурманск, 1994; Мардов И. Б. Этапы личной духовной жизни. Периоды и стадии Пути восхождения. М., 1994; Иконникова С. Н. Хронотоп культуры как основа диалога поколений // Miscelanea humanitaria philosophiae. Очерки по философии и культуре. СПб., 2001. С. 69–74; Аверинцев С. С. // Семья в постсоветском обществе?

Выражаем благодарность А. М. Безгрешновой, автору диссертации «Проблема поколений в зеркале русской художественной культуры XIX — нач. XX веков» (РГПУ им. А. И. Герцена; 2001) за неоценимую помощь в библиографическом поиске.

2 Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество (Размышления о религиозной природе русской интеллигенции), 1909 // С. Н. Булгаков. Два Града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997. С. 275–299. От Чаадаева и Н. Гоголя до Ф. Достоевского, В. Соловьева и Д. Андреева авторская самоидентификация в роли вестника органической темой вплетена в историю русской духовности. См. Исупов К. Г. Поэтика приоритетного слова (О русском эстетическом мессианизме) // Вестник РХГИ. СПб., 1999. № 3. С. 57–72.

3 Андреев Д. Роза Мира. Метафилософия истории. М., 1991. С. 174.

4 Друскин Я. С. Вблизи вестников. Вашингтон, 1988.

5 Седакова О. Знак, смысл, весть // Незамеченная Земля. Литературно-художественный альманах. М.— Пб., 1991. С. 249–252. Глубоко знаменательно, что в этом же альманахе опубликована проза Я. С. Друскина.

6 Мейер А. А. Религиозный смысл мессианизма // Вопросы философии, 1992. № 7. С. 102.

7 Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2003. С. 270.

8 См. Андреев Д. Роза Мира. М., 1991 (Кн. 10. Гл. 1); Степанян К. Достоевский и язычество. (Какие пророчества Достоевского мы не услышали и почему?). М., 1992; Битов А. Г. Профессия героя, 1973 // А. Г. Битов. Статьи из романа. М., 1986. С. 175–209; Назиров Р. Г. Фабула о мудрости безумца в русской литературе XIX в. // Русская литература 1870–1890 гг. Сб. статей. Свердловск, 1908; Назаров В. Н. Феноменология мудрости. История мудреца в истории мудрости. Тула, 1993 (библ.); Сапрыкин П. А. Феномен героизма. СПб., 1997; Фокин П. Г. Поэма «Великий Инквизитор» и футурология Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1996. Т. 12. С. 190–200; Тульчинский Г. Л. Самозванство. Феноменология зла и метафизика свободы. СПб., 1996; Медведев И. П. Русские как святой народ: Взгляд из Константинополя XIV в. // Verbum. Сб. статей. СПб., 2000. Вып. 3. Византийское богословие и традиции религиозно—философской мысли России. С. 83–89.

9 Достоевский Ф. М. ПСС: В 30 т. Л., 1983. Т. 24. С. 168. Далее указываем в тексте в скобках том и стр. этого издания.

10 Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: 4 т. М., 1976. Т. 4. С. 117.

11 «Подлинное образование заключается не в передаче новому поколению того готового культурного содержания, которое составляет особенность поколения образовывающего, но лишь в сообщении ему того движения, продолжая которое оно могло бы выработать свое собственное новое содержание культуры» (Гессен С. И. Педагогические сочинения. Саранск, 2001. С. 24). Подлинной философско-педагогической задачей воспитания и образования С. Гессен полагал «водительство» поколений (Там же. С. 207). В лихорадочном поиске и смене оптимальных программ обучения нового поколения в высшей и средней школе наша современность достигла рекордных скоростей. Наиболее часто сменяемая должность в Совете министров — «министр образования».

12 Фрагменты ранних греческих философов / Ред. А. В. Лебедева. М., 1989. Ч. 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. С. 180.

13 Автор статьи родился в 1946 г.

14 Принятая демографами мера жизни поколения, что неплохо сочетается с (около) тридцатилетней ритмикой имперского правления: Петра I (1682–1725), Екатерины Великой (1762–1796), Николая I (1825–1855), Александра II (1855–1881), Николая II (1894–1917), Сталина (1922–1953).

15 Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984.

16 Новая Юность, 1998. № 5. С. 64.

17 После Октября «прошлое сразу отошло, поблекло и обвисло и художественно оживить его можно только ретроспекцией того же Октября» (Троцкий Л. Литература и революция (1925). М., 1991. С. 34). Характерно это словечко «оживить»: «средствами Октября» можно реанимировать только кадавра.

18 Процессы этого рода нередки в исторической науке. Так, П. Бицилли в книге «Место Ренессанса в истории культуры», 1933 (М., 1996) осуждает модернизацию старины под новое, имея в виду книгу А. Озе («La modernité du XVI sieclé», 1930), труды Г. Фойгта, Я. Буркхардта, А. Н. Веселовского, М. С. Корелина. Мы до сих пор любуемся красивой и пластичной Древней Грецией, каковую преподнес читающей Европе Винкельман, а нашему родному читателю — А. Ф. Лосев.

19 См. Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 6. С. 21; Герцен А. И. Собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1954–1956. Т. 5. С. 91; Т. 10. С. 237; Т. 18. С. 463; Кьеркегор С. О понятии иронии // Логос. М. 1993. № 4. С. 176–198; Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ф. Ницше. Соч.: В 2—х т. М., 1990. Т. 1; Тард Г. 1) Законы подражания, 1892; 2) Социальная логика. СПб., 1996.

Гайдукова Т. Т. Принцип иронии в философии Кьеркегора // Вопросы философии, 1970. № 9. С. 109–120; Касаткина Т. А. Свидригайлов—ироник // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1989. С. 47–51; Легова Е. С. Гегель об истоках злой воли // Вопросы философии, 1966. № 11. С. 32–42; Мельвиль Ю. К., Чанышев А. Н. Ирония истории // Вопросы философии, 1954. № 2; Мельвиль Ю. В. Понятие «хитрость разума» в философии истории Гегеля // Вестник МГУ. Философия. 1971. № 6. С. 49–58; Микушевич В. Ирония Фридриха Ницше // Логос. Москва, 1993. № 4. С. 199–203; Пивоев В. М. Ирония как эстетическая категория // Философские науки, 1982. № 4. С. 54–61; Серкова В. А. 1) Пространство иронического контекста (Сократ, Ф. Шлегель, Гегель, Кьеркегор) // Кьеркегор и современность. Минск, 1996. С. 89–98; 2) Пространство контекста в иронико—судьбических и иронико—исторических конструкциях и моделях истории // Метафизические исследования. СПб., 1997. Вып. 2. История. С. 92–107; Флоровский Г. В. Хитрость разума // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение Евразийцев. Кн. 1. София, 1921. С. 28–39; Харитонов М. С. Принцип иронии в эстетике Т. Манна // Вопросы философии. 1972. № 5. С. 98–108; Кононенко Е. И. Художественная семантика иронии // Философско—методологические проблемы гуманитарного знания. М., 1983. С. 69–73.

20 Герцен А. И. ПСС: В 30 т. М., 1960. Т. XX/I. С. 343. Подробнее см. Исупов К. Г. «Историческая эстетика» А. И. Герцена // Русская литература. СПб., 1995. № 2. С. 32–46.

21 Герцен А. И. ПСС: В 30 т. М., 1960. Т. XX/I. С. 343. Подробнее см. Исупов К. Г. «Историческая эстетика» А. И. Герцена // Русская литература. СПб., 1995. № 2. С. 32–46.

22 Поколенческий аспект комплекса Эдипа на отечественной почве превосходно раскрыт в статье: Мильдон В. И. «Отцеубийство» как русский вопрос // Вопросы философии 1994. № 12. С. 50–58. См. также: Попов О. Эдип русский // Идеи в России. Словарь / ред. Анджея де Лазари. Лодзь, 2001. Т. 4. С. 590–598 (библ.). Б. Гройс суммировал выводы статьи И. Смирнова «Эдип Фрейда и Эдип реалистов» (Wiener Slawistische Almanach. 1991. № 28): «Учение Фрейда об Эдиповом комплексе требует собственного отвержения следующими поколениями, поскольку оно является учением об отказе от отцовского авторитета»(Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С. 133). Краем смысла Эдипов комплекс касается и таких почти ритуальных убийств сыновей, какие описаны Н. Гоголем в «Тарасе Бульбе» (1839–1841) и П. Мериме в «Маттео Фальконе» (1829). Но что прикажете делать с леденящей кровь историей, рассказанной в «Комсомольской правде» от 11 июня 2004 года (женщина-инвалид, доведенная до отчаяния издевательствами сына, зарубила его топором)?

23 Ортега-и-Гасет Х. Что такое философия? М., 1991. С. 5.

24 В послесловии к «Письмам к сыну» Честерфилда акад. М. П. Алексеев указывает на примеры: Притчи Соломоновы; тексты Константина Багрянородного («Об управлении Империей», в форме писем к сыну); «аналогичные наставления Людовика Святого»; англосаксонские «Отцовские поучения»; Валтасар Грасиан (Алекссев М. П. Честерфилд и его «Письма к сыну» // Честерфилд Письма к сыну. Максимы. Характеры. Л., 1971–301). Добавим сюда соловецкие письма детям П. Флоренского, «Письма к сыну» И. А. Ильина в книге «Поющее сердце» (1943).

25 См. Цицерон. Философские трактаты о старости и дружбе. М., 1893; Монтень М. Опыты. 3, XIII («Об опыте»); Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости, 1851 / пер. с нем. Н. М. Губского. СПб., 1914; М., 1990 (препринт) — глава 6: «О различии возрастов». В 1952 г. Г. Гессе написал эссе «О старости».

26 Сноска Тойнби А. Постижение истории. Избранное. М., 2002. С. 440–442.

27 Для аналогии: в писаниях о. А. Меня человечество поколение за поколением накапливает христианского Бога. Если Бога можно накопить, то зачем Писание и Предание? В случае с К. Марксом и З. Фрейдом мстительный, капризный и непредсказуемый Бог Ветхого Завета подвигнул на осмысление мести как историческая расправы,— у Маркса — извне, у Фрейда — «изнутри».

28 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 232, 290. Как тут не вспомнить хорошую песню чудесного грузина Б. Окуджавы в исполнении другого грузина — В. Кикабидзе: «Мои года — мое богатство» (особенно на современном фоне повсеместного унижения стариков).

29 Отчасти дискуссия была инициирована опять же А. Тойнби, с публикацией его эссе с вопросом: «Как выглядела бы мировая история, если бы Александр Македонский не умер в Индийском походе?». Ср. Лотман Ю. М. О каузальных связях в семиотическом ряду // Семиотика культуры. Тезисы докладов Всесоюзной школы-семинара по семиотике культуры 8–18 сентября 1988 г. Архангельск, 1888. С. 6–9.

У нас, впрочем, как всегда, все кончилось нигилизмом: см. труды проф. Постникова и его группы с пропагандой той идеи, что Античность и Средние века выдуманы гуманистами Ренессанса. При этом не объяснено, как относиться к фактам существования Парфенона и Колизея.

30 Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. Л., 1963. Т. 8. С. 447. Подробнее см. Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992. С. 65–97.

31 Смирнов П. С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII века. СПб., 1909. С. 148–149.

32 Этой аналогией мы обязаны Михаилу Левоновичу Гаспарову; приносим ему самую признательную благодарность.

33ъ Бицилли П. М. Игнатий Лойола и Дон Кихот. К вопросу о происхождении «Нового времени», 1925 // Место Ренессанса в истории культуры. М., 1996. С. 201–226.

34 Тоддес Е. А. Статья «Пшеница человеческая» в творчестве О. Мандельштама 1920-х гг. // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 184–217.

35 Тойнби А. Постижение истории. Избранное. М., 2002. С. 441.

36 Справедливости ради для особо въедливого читателя напомним, что плешивость для Ветхого Завета может признаком телесной чистоты (Лев. 13, 14), а может быть и наказанием (Ис. 2, 23; Иез. 7, 18; Ам. 8, 10).

37 Первым обратил внимание на вульгарную эксплуатацию большевиками старой символики Д. Мережковский, знавший брошюру д-ра Папюса о масонской символике: Мережковский Д. С. Крест и пентаграмма // Царство Антихриста. Париж, 1922. С. 177–188; ср. Чудакова М. О. Антихристианская мифология советского времени (Появление и закрепление в государственном и общественном быту пятиконечной звезды как символа нового мира) // Библия в культуре и искусстве. М., 1996.

38 Збарский И. Б. «Жизнь» мумии и судьба человека: Из воспоминаний хранителя тела Ленина // Отечественная история, 1993. № 5. С. 158–164; Аникин А. В. Элементы сакрального в русских революционных теориях (К истории формирования советской идеологии) // Отечественная история, 1995. № 1; Исупов К. Г. Мифология истории // Логос. СПб., № 2. С. 104–112; Коновалова Ж. Ф. Миф в советской истории и культуре. СПб., 1998.

39 Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С. 133. Ср. Исупов К. Г. Мифология истории // Логос. Л., 1992. № 2. С. 104–112; Эпштейн М. Парадоксы новизны. М., 1989; Джилас М. Новый класс // Слово 1989. № 11; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995; Грякалов Н. А. Насилие нового // Традиции и новаторство в современных философских дискурсах. Материалы круглого стола. СПб., 2001. С. 88— 91.

40 См. тексты: Андреев Л. Н. Рассказ о семи повешенных, 1908; Бергман Б. Я. Марионетки, 1903; Жакмон П. П. Кукольный театр: Представление. Париж, 1932; Крылов И. А. Каиб, 1792; Лухманова Н. А. Скарлатинная кукла // Новое время, 1895. 7 апреля; Олеша Ю. К. Три толстяка, 1924; Ропшин В. (Б. Савинков). Нюренбергские игрушки, 1915 // Красная новь, 1926. № 4; Прус Б. Кукла, 1887–1889; Салтыков—Щедрин М. Е. Противоречия, 1847; История одного года, 1869–1870; Круглый год, 1879; Игрушечного дела людишки, 1880; Бхагаватичаран М. Все мы куклы в руках Божьих. 1970; Годинер М. Д. Куклы. Повесть. 1922; Исикава Т. Печальная игрушка. Поэт сб., 1912; Селин (А. Ф. Детуеш). Марионетки. Роман. 1944; Таммсааре Т. Живые куклы. Памфлет. Опубл. 1958; Тынянов Ю. Н. Восковая персона. 1931; Касаксия Г. Мужчины, женщины и марионетки. Роман. 1930; Гофман Э. Т. А. Песочный человек; 1817; Жакмон П. П. Кукла. Представление. Париж, 1932; Тутковский П. П. Марионетки неведомого. Большой психолого—исторический роман из эпохи 1918–1920 гг. Белград, 1923; Кортасар Х. Конец игры. Рассказы. 1956.

См. исследования: Барт Р. Игрушки // Р. Барт. Мифологии. М., 1996. С. 102–104; Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971; Богораз—Тан В. Г. Эйнштейн и религия. М.; Пг., 1923. Вып. 1; Гагеман К. Игры народов. Пг., 1923. Вып 1. Индия; Гиппиус В. В. Люди и куклы в сатире Салтыкова // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.; Л.; 1966. С. 295–330; Гусева А. Ю. Проблема трансформирующейся игрушки // Культура на защите детства. СПб., 1998. С. 118–119; Карпова Т. Е. 1) Кукла в жизни современного ребенка // Там же. С. 121–122; 2) Механическая кукла: самодвиги, истуканы и другие // Культурологические исследования”03. СПб., 2003. С. 334–337; Игрушка. Ее история и значение. Сб. статей. М., 1912; Колоцца Д. А. Детские игры. Их психологическое и педагогическое значение. М., 1909; Лотман Ю. М. Куклы в системе культуры // Ю. М. Лотман. Избр. статьи в трех томах. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 377–380; Миллер П. Русская масляница и западноевропейский карнавал. М., 1864; Якобсон Р. О. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. О. Труды по поэтике. М., 1987. С. 145–180; Погоняйло В. В. Философия заводной игрушки, или Апология механизма. СПб., 1997; Хансен—Лёве О. Искусство как игра. Некоторые признаки лудизма между романтизмом и постмодернизмом // Литературоведение ХXI века. Анализ текста: метод и результат. СПб., 1996. С. 5–24; Апинян Т. А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусства и другие. СПб., 2003.

41 Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Ученые записки Тартуского университета. Тарту, 1977. Вып. 414 (Труды по русской и славянской филологии. Т. XXVIII). С. 6. В статье подробно на материале русской истории рассмотрена судьба оппозиций ‘старина’ / ‘новизна’, ‘знание’ / ‘невежество’ и других этого ряда. См. также: Гончарова О. М. Власть традиции и “Новая Россия” в литературном сознании второй половины XVIII века. СПБ., 2004.

42 Приведем характерные заголовки статей о героях А. Н. Гончарова: о Вере в «Обрыве» (Цебрикова М. К. Псевдоновая героиня // Отечественные записки, 1870.

12	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: