Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

ДЕЛО 3: Обмолвился, насмеялся, «упекли» 10 глава




– А мне откуда знать, какое из предположений верно?

– Полагаю, когда обнаружится тело, ответ будет очевиден, – говорит агент, и тут я въезжаю в одну из пресловутых «мертвых зон» Вермонта, связь обрывается.

Когда в очередной раз раздается телефонный звонок, я продолжаю ругать ФБР (которое годится и преуспело исключительно в одном: вставлять палки в колеса расследования, которое проводит местная полиция), поэтому можете представить мое изумление, когда на другом конце провода я услышал голос Эммы Хант. Вчера я на всякий случай оставил ей свою визитную карточку.

– Надеюсь, вы сможете к нам заехать, – говорит она. – Джейкоб кое-что должен вам рассказать.

Меня ждут люди: угрюмый жених, который может оказаться убийцей, и сенатор штата, который дышит в затылок моему начальству, требуя снять меня с должности, если я не найду его дочь. Но я ставлю на крышу мигалку и разворачиваюсь в неположенном месте.

– Буду через десять минут, – обещаю я ей.

Настроение заметно улучшается.

 

К счастью, до «Блюстителей порядка» еще целых три часа. Мы сидим в гостиной – Эмма с Джейкобом на диване, я рядом, в кресле.

– Джейкоб, расскажи детективу все, что рассказал мне, – велит Эмма.

Он закатывает глаза, как будто читает что-то написанное на потолке.

– В тот день я пришел к ней домой, как и договаривались. Все было не так. В кухне перевернуты стулья, газеты и бумаги валяются на полу, все компакт-диски разбросаны на ковре. Это неправильно, неправильно, – говорит он как заведенный, словно робот. – Она уже ушла. Я вошел, там беспорядок… я испугался. Я не знал, что произошло. Я звал ее, а она не отвечала. Я увидел рюкзак и остальные вещи и взял их. «Хьюстон, у нас проблема».

Он удовлетворенно кивает.

– Все.

– Почему ты соврал мне о своем визите к Джесс? – спрашиваю я.

– Я не врал, – отвечает он. – Я сказал, что занятия у нас не было.

– Ты и о рюкзаке ничего не упомянул, – указываю я на рюкзак, который лежит между нами на кофейном столике.

Джейкоб кивает.

– Вы не спрашивали.

«Умник!» – думаю я, и тут вклинивается Эмма.

– Дети с синдромом Аспергера, как Джейкоб, болезненно дотошны, – объясняет она.

– Значит, если я задам ему прямой вопрос, он даст прямой ответ?

– «Он», – раздраженно замечает Джейкоб, – сидит рядом и все слышит.

Его слова вызывают у меня улыбку.

– Прости, – извиняюсь я, обращаясь непосредственно к нему. – Как ты попал в дом к Джесс?

– В общежитии она оставляла дверь своей комнаты открытой, чтобы я мог войти. Когда я приехал к ее новому жилищу, дверь тоже оказалась открытой. Я вошел, чтобы подождать ее внутри.

– Что ты увидел, когда вошел в дом?

– В кухне был беспорядок. Стулья перевернуты, бумаги и газеты разбросаны по полу.

– А Джесс? Она была дома?

– Нет. Я окликнул ее. Но она не ответила.

– И что ты сделал?

Он пожимает плечами.

– Я все убрал.

Я вжимаюсь в кресло.

– Ты… убрал?

– Верно.

В моем воображении предстают сфальсифицированные благодаря обсессивно-компульсивным наклонностям Джейкоба Ханта улики.

– Тебе же известно о том, что улики на месте преступления трогать нельзя, – говорю я. – Что, черт побери, заставило тебя их все уничтожить?

В этот момент взвивается Эмма.

– Мой сын делает огромное одолжение, что разговаривает с вами, детектив. Мы не обязаны были звонить и делиться с вами этой информацией.

Я пытаюсь скрыть свое разочарование.

– Значит, ты убрал царящий внизу беспорядок?

– Именно, – подтверждает Джейкоб. – Поднял стулья, разложил бумаги и газеты на стойке. Расставил все компакт-диски, валявшиеся на ковре, в алфавитном порядке.

– В алфавитном порядке, – повторяю я, вспоминая звонок Марка Макгуайра и свою теорию о дотошном похитителе. – Ты шутишь?

– Так выглядит его комната, – говорит Эмма. – Джейкоб настоящий фанатик порядка. Все должно находиться на своих местах. Для него это осязаемый эквивалент незыблемости порядка вещей и в будущем.

– Когда ты забрал рюкзак?

– Когда все убрал.

На рюкзаке остались бирки, как и утверждал Макгуайр.

– Не возражаешь, если я приобщу его к делу?

Внезапно Джейкоб так и засиял.

– Вы обязаны это сделать. Понадобится провести анализ частиц ДНК, которые обнаружатся на ремнях, а на лежащем внутри белье можно провести пробу на кислую фосфатазу. Скорее всего, понадобится весь рюкзак обработать люминалем. А с открытки можно с помощью нингидрина снять отпечатки пальцев, но вы захотите сравнить их с отпечатками пальцев моей мамы, поскольку она обнаружила рюкзак и держала в руках открытку. Вы можете, если хотите, посмотреть на них прямо сейчас. У меня в комнате есть латексные перчатки. У вас же нет аллергии на латекс, правда? – Он уже направляется из гостиной, но на полпути оборачивается. – У нас где-то был пакет из бакалейного магазина. Тогда детектив Метсон мог бы отнести это в лабораторию.

Он убегает наверх, а я поворачиваюсь к Эмме.

– Он всегда такой?

– Это еще что! – Она поднимает на меня глаза. – Джейкоб вам помог?

– Дал пищу для размышлений, – признаюсь я.

– Если были следы борьбы, это в корне меняет дело, – подчеркивает она.

Я удивленно приподнимаю бровь.

– Вы тоже тайно увлекаетесь криминалистикой?

– Нет, несмотря на немалые усилия Джейкоба научить меня. – Она на мгновение отводит взгляд и смотрит в окно. – Я думаю о матери Джесс. Последний раз, когда она разговаривала с дочерью, они говорили о каких-нибудь глупостях. Вы понимаете, о чем я? Может, они ссорились, что она не звонит? Или забыла послать тете открытку со словами благодарности?

Эмма смотрит на меня.

– Раньше я каждую ночь перед сном говорила своим сыновьям «Я вас люблю». Но теперь они ложатся спать позже меня.

– Мой отец говорил: жить с чувством вины – все равно что сидеть за рулем машины, которая едет только задним ходом. – Я усмехаюсь уголками губ. – Несколько лет назад у него случился инсульт. До этого я частенько не отвечал на его звонки, потому что у меня не было времени вести беседы о том, выйдут ли бейсболисты «Сокс» в финальные игры чемпионата. Но после я сам начал звонить ему. Каждый раз я заканчивал разговор словами «Я люблю тебя». И мы оба знали почему. Но мои слова почему-то казались не к месту теперь, ведь раньше я их не говорил. Это как пытаться вычерпать океан чайной ложкой. Он умер восемь месяцев назад.

– Примите мои соболезнования.

Я натянуто смеюсь.

– Не знаю, черт возьми, зачем я вам все это рассказываю.

В этот момент появляется Джейкоб с парой латексных перчаток. Я надеваю их и осторожно беру рюкзак, но в это время звонит мой сотовый.

– Метсон, – отвечаю я.

Звонит один из лейтенантов из управления, спрашивает, сколько меня еще ждать.

– Я вынужден бежать.

Я беру в руки пакет.

Джейкоб резко наклоняет голову.

– Естественно, было бы интересно узнать результаты экспертиз.

– Естественно, – отвечаю я, хотя и не намерен их разглашать. – Что сегодня показывают в «Блюстителях порядка»?

– Шестьдесят седьмую серию. Ту, в которой в тележке для покупок за книжным магазином найдена изуродованная женщина.

– Помню эту серию. Внимательно присмотрись…

–.. к управляющему магазином, – заканчивает за меня Джейкоб. – Я уже видел эту серию.

Он провожает меня до двери, его мать идет следом.

– Спасибо, Джейкоб. Да, Эмма… – Я жду, пока она поднимет на меня глаза. – Говорите это утром, когда они просыпаются.

 

Когда я подъезжаю, два детектива, осматривавшие дом Джесс Огилви, стоят на улице на собачьем холоде, пристально разглядывая изрезанную противомоскитную сетку.

– Есть отпечатки? – спрашиваю я, выпуская изо рта облачко пара.

Но ответ мне уже известен. Если уж на то пошло, и Джейкобу тоже. Шансы обнаружить отпечатки пальцев при такой низкой температуре ничтожно малы.

– Никаких, – отвечает один, Марси, красавчик со сногсшибательной фигурой, коэффициентом интеллектуального развития 155 и подружкой, которая может легко выбить мне зубы. – Но мы обнаружили окно, которое взломали, чтобы пробраться внутрь, и отвертку в кустах.

– Отлично. Вопрос лишь в том, был ли это взлом с проникновением. Или сетку порезали, чтобы пустить нас по ложному следу?

Бэзил, второй детектив, качает головой.

– Внутри никаких следов взлома.

– Да, но это ничего не значит. Я только что разговаривал со свидетелем, который утверждал обратное. Он сам… убрал в доме.

Марси смотрит на Бэзила.

– В таком случае он не свидетель, а подозреваемый.

– Нет. Он аутист. Долгая история. – Я смотрю на сетку. – Каким ножом резали?

– По всей видимости, кухонным. Мы обнаружили их несколько, отвезем в лабораторию, посмотрим, есть ли на каком-нибудь лезвии следы постороннего металла.

– Внутри дома остались отпечатки?

– Да. В ванной и на компьютере, плюс несколько неполных в кухне.

Но в таком случае отпечатки Марка Макгуайра ничего не доказывают – он сам признался, что жил у Джесс.

– Обнаружен также неполный след от обуви, – говорит Бэзил. – Нет худа без добра: на таком холоде не остается отпечатков, зато на снегу остаются отличные следы.

Внизу, под выступом водосточного желоба, я вижу красный след от воска, который он разбрызгал, чтобы снять отпечаток. Ему повезло найти сохранившийся след – со вторника все замело свежим снегом. Это след каблука, в центре – отпечаток звезды в окружении похожих на отметины на компасе черточек. Как только Бэзил сфотографирует, мы сможем внести снимок в базу данных, чтобы узнать, что это за обувь.

Слышится шум едущей по улице машины, хлопает дверца. Скрип снега, приближающиеся шаги.

– Если журналисты, – говорю я Марси, – открывай огонь без предупреждения.

Но это не журналисты. Это Марк Макгуайр. Похоже, он с нашей последней встречи глаз не сомкнул.

– Пришло время, черт возьми, полиция зашевелилась и начала искать мою девушку! – кричит он, и даже за несколько метров от него несет спиртным.

– Мистер Макгуайр, – говорю я, медленно приближаясь к нему. – Вы случайно не знаете, противомоскитная сетка была порезана?

Я пристально смотрю на него, ожидая реакции. Но правда в том, что у меня нет веских улик против Марка Макгуайра, нет повода для его ареста, пока не обнаружено тело.

Он косится на окно, но солнце бьет ему в глаза, вдобавок на земле ярко искрится снег. Когда он подходит ближе, Бэзил заходит ему за спину и распыляет воск на отпечаток следа от его ботинок.

Даже издали я могу различить звезду и «деления на компасе».

– Мистер Макгуайр, – заявляю я, – мы вынуждены изъять вашу обувь.

 

ДЖЕЙКОБ

 

Впервые я увидел мертвеца на дедушкиных похоронах.

После отпевания, когда священник вслух зачитал отрывки из Библии, хотя мой дед обычно не ходил в церковь и не считал себя набожным человеком. Чужие люди вставали и говорили о моем дедушке, называли Джозефом и рассказывали истории о тех сторонах его жизни, которые мне были в новинку: о его участии в войне в Корее, о его детстве в нищем Нижнем Ист-сайде, о том, как он в старших классах ухаживал за бабушкой на школьном балу и целовался с ней в укромном уголке. Все эти слова засели во мне, как шершни, я не мог избавиться от них, пока не увидел дедушку, которого знал и помнил, а не того самозванца, о котором гудела толпа.

Нельзя сказать, что мама захлебывалась слезами, хотя именно так ее и можно описать: слезы стали для нее настолько естественными, что было странно видеть ее щеки гладкими и сухими.

Следует заметить, что я не всегда понимаю язык тела. Это обычное явление для человека с синдромом Аспергера. Бессмысленно ожидать, что я при взгляде на маму пойму, что она чувствует, по одной вымученной улыбке, по тому, как она сгорбилась и обхватила себя руками, как бессмысленно ожидать от глухого, что он услышит речь. Поэтому не стоит обвинять меня в черствости, в том, что моя просьба открыть дедушкин гроб только еще больше огорчила маму.

Я всего лишь хотел посмотреть, является ли лежащее в гробу тело моим дедушкой, или оно превратилось в человека, которого знали все говорившие, или же стало чем-то совершенно иным. Я скептически отношусь к свету, туннелям и жизни после смерти, и открыть гроб казалось мне самым логичным способом подтвердить свои теории.

Вот что я узнал: дедушка не ангел и не привидение. Смерть – физическое состояние распада, изменение во всех атомах углерода, составляющих временное пристанище тела, а теперь имеющих возможность вернуться на самый элементарный уровень.

Не понимаю, чего страшатся люди, ведь это самый естественный кругооборот веществ на земле.

Тело в гробу выглядело как мой дедушка. Хотя, когда я коснулся морщинистой щеки, кожа на ощупь больше не напоминала кожу человека. Она была холодной, немного твердой, словно пудинг, который надолго оставили в холодильнике, так что он покрылся корочкой.

Я могу не понимать чувств, но я испытываю вину от этого непонимания. Поэтому когда я наконец припер маму к стенке – спустя несколько часов после того, как она с рыданиями убежала, увидев, как я тычу пальцем в Нечто-некогда-бывшее-щекой-моего-деда, – то попытался ей объяснить, что плакать не стоит.

– Это больше не дедушка, – сказал я. – Я проверил.

К моему удивлению, легче ей от этого не стало.

– Мне все равно его не хватает, – ответила она.

Чистая логика говорит: если существо в гробу по сути не тот человек, которого ты знал, тебе не может его не хватать. Потому что это не потеря, это изменение.

Мама тогда покачала головой.

– Мне не хватает его, Джейкоб. Мне грустно, потому что я больше никогда не услышу его голос. Больше не смогу с ним поговорить.

Это на самом деле не совсем правда. На старых видеозаписях, которые я люблю пересматривать, когда не спится по ночам, у нас записан дедушкин голос. Ей трудно принять не то, что она не сможет больше с ним поговорить, а то, что он ей больше никогда не сможет ответить.

Мама вздохнула.

– Когда-нибудь ты поймешь. Я надеюсь на это.

Я бы с радостью признался: да, я понял. Когда умирает человек, такое чувство, что у тебя выпал зуб. Ты можешь жевать, есть, у тебя во рту осталось много зубов, но языком ты постоянно трогаешь пустое место, где все еще немного побаливают нервы.

 

Я направляюсь на встречу с Джесс.

Опаздываю. Уже три ночи, уже фактически понедельник, а не воскресенье. Но в другое время мне не выбраться, мама не сводит с меня глаз. И хотя она станет утверждать, что я нарушил правило семьи, формально я его не нарушал. Я же сбежал не на место преступления. Место преступления в трехстах метрах от того места, куда я направляюсь.

В моем рюкзаке полно необходимых вещей; шины велосипеда шуршат по тротуару – я быстро кручу педали. На этот раз проще, чем идти пешком, тащить вес собственного тела да еще и вещи.

Прямо за двором того дома, куда переехала Джесс, растет небольшой жиденький лесок. А прямо за ним – шоссе 115. Упирается в мост, переброшенный над водоотводной трубой, через которую откачивают из леса воду во время весеннего половодья. Я заметил его в прошлый четверг, когда ехал на автобусе из школы к новому месту обитания Джесс.

У меня в памяти хранится много карт – от социальных алгоритмов (Человек хмурится –> Человек постоянно пытается перебить – > Человек отступает назад = Человек отчаянно пытается избежать этого разговора) до «решеток» относительности, как в интерактивной версии объемной карты мира. (Меня спрашивают: «Играешь в бейсбол? На какой позиции? С приветом?» – и весь класс громко смеется. Этот ученик – один из 6 миллиардов 792 миллионов людей, живущих на планете. Эта планета – одна из восьми в Солнечной системе, а Солнце – всего одна из двух миллиардов звезд во Млечном пути. Если так рассудить, то его комментарии теряют свою значимость.)

Мой разум также силен в географии и топографии, поэтому в любой момент я могу определить свое местонахождение (эта душевая кабинка находится на втором этаже в доме на Бердсай-лейн, 132, город Таунсенд, штат Вермонт, Соединенные Штаты Америки, Северная Америка, Западное полушарие, планета Земля). Поэтому к тому времени, когда я добрался в прошлый вторник до нового жилища Джесс, я на все сто процентов понимал, где он находится, – относительно тех мест, где я уже ранее бывал.

Джесс была именно там, где я ее и оставил пять дней назад, – сидела, прислонившись к сырой каменной стене.

Я ставлю велосипед у дальнего конца трубы, присаживаюсь на корточки, свечу ей в лицо фонариком.

Джесс мертва.

Когда я костяшками пальцев касаюсь ее щеки, она на ощупь как мрамор. Это выводит меня из задумчивости, и я открываю рюкзак, вытаскиваю одеяло. Знаю, это глупо, как и оставлять на могиле цветы, – однако, похоже, это имеет какой-то скрытый смысл. Укрываю одеялом плечи Джесс, подтыкаю его под ноги.

Потом сажусь рядом. Надеваю пару латексных перчаток и мгновение держу Джесс за руку, потом беру блокнот. Начинаю записывать в него вещественные доказательства.

Синяки под глазами.

Отсутствует зуб.

Ушиб на предплечье, которое сейчас, естественно, скрыто под толстовкой.

Покрытые коркой, пожелтевшие царапины на пояснице, которая тоже сейчас скрыта под толстовкой.

Честно признаться, я немного разочарован. Я ожидал, что полиция сможет расшифровать ключи, которые я оставил. Но Джесс они не нашли, поэтому я вынужден предпринять следующие шаги.

Ее телефон все еще у меня в кармане. Я повсюду ношу его с собой, хотя включал всего пять раз. К настоящему моменту детектив Метсон уже должен был бы получить распечатку телефонных звонков с сотового Джесс. Полиция обнаружит, что кто-то звонил ей домой, слушал автоответчик, но они могут решить, что звонила сама Джесс.

Детектив, вероятно, попытается запеленговать ее по Всемирной системе определения координат, которой оснащены практически все телефоны, ФБР с помощью компьютерной программы может определить местоположение включенного телефона с точностью до нескольких метров. Впервые это было испробовано в службах срочного вызова, а именно в службе 911. Как только диспетчер снимает трубку, телефон звонящего начинают отслеживать на случай, если понадобится полиция или машина «скорой помощи».

Я решаю упростить им задачу. Вновь опускаюсь рядом с Джесс, наши плечи соприкасаются.

– Ты мой лучший друг, – говорю я ей. – Жаль, что все так произошло.

Джесс, конечно же, не отвечает. Не могу сказать, умерла ли Джесс или умерло только ее тело – то, что раньше было Джесс, – а сама она куда-то ушла. Я вспоминаю свои приступы: видения комнаты без окон, без дверей, страны, где никто не разговаривает, пианино с одними черными клавишами. Возможно, поэтому панихиды всегда в минорных тонах; быть по ту сторону смерти – почти то же самое, что иметь синдром Аспергера.

Остаться понаблюдать – невиданное дело. Больше всего мне хотелось бы видеть, как полиция бросится спасать Джесс. Но это слишком рискованно, поэтому я понимаю, что нужно сесть на велосипед и оказаться в своей постели до восхода солнца, пока не проснулась мама.

Однако сначала я включаю ее розовую «Моторолу». Хочется что-нибудь произнести – молитву или слова восхищения. «Инопланетянин звонит домой», – наконец говорю я и набираю 911. Кладу маленький телефон на камень рядом с Джесс.

Через динамик я слышу голос диспетчера. «Что с вами произошло? Алло? Вы слышите?»

Я уже почти выехал из леса, когда вдалеке на шоссе 115 вижу фары автомобилей и всю обратную дорогу домой улыбаюсь себе под нос.

 

ДЕЛО 4: ЧТО-НИБУДЬ РЫБНОЕ

 

Страстью Стеллы Никелл были тропические рыбы. Она мечтала открыть собственный магазин.

Ненавидела Стелла Никелл собственного мужа, которого в 1986 году, чтобы получить за него страховку, отравила капсулами экседрина, средства от головной боли, приправленными цианистым калием.

Сперва она попыталась отравить Брюса Никелла болиголовом и наперстянкой, но не вышло. Поэтому она подсыпала яд в капсулы с экседрином, а чтобы скрыть следы преступления, подложила несколько упаковок отравленного экседрина в три разные аптеки, что привело к смерти Сью Сноу, которая, к несчастью, купила одну из этих упаковок. Фармацевтические компании обнародовали номер партии, чтобы предупредить покупателей. Тогда-то в полицию и обратилась Стелла Никелл, рассказав, что у нее две упаковки отравленных пилюль, которые она приобрела в двух разных аптеках. Это показалось подозрительным, поскольку из тысяч упаковок, проверенных в этом регионе, лишь пять содержали отравленные капсулы. Разве не было подозрительным то, что у Стеллы оказались две из них?

Исследуя капсулы экседрина, ФБР обнаружило основную улику: зеленые кристаллы были перемешаны с цианидом. Это оказался «Истребитель водорослей» – средство, которое используется для аквариумов. У Стеллы Никлл имелся аквариум, и она приобрела «Истребитель водорослей» в местном рыбном магазине. По словам полиции, Стелла растолкла в миске несколько таблеток для своих любимых рыб, а потом в той же посуде смешала их с цианидом. Позже в полицию пришла дочь Стеллы (проживающая отдельно от родителей) и заявила, что ее мать несколько лет планировала убийство Брюса Никелла.

Поговорим о мигрени – матери всех головных болей.

 

 

РИЧ

 

Иногда, черт побери, я приезжаю слишком поздно.

В прошлом году, после Рождества, тринадцатилетняя девочка по имени Грейси Чивер утром так и не вышла к завтраку. Ее обнаружили повешенной на вешалке в гардеробной. Когда мы с криминалистами прибыли на место преступления, первое, что бросилось в глаза, – ужасный беспорядок в комнате Грейси: повсюду груды немытых тарелок, на полу разбросаны бумаги и грязное белье. Никто даже не заставлял эту девочку убирать в комнате. Я пролистал ее дневник и понял, что Грейси – хрупкий, уязвимый подросток. Она ненавидела свою жизнь, себя, ненавидела свое лицо, считала себя толстой, записывала каждую съеденную калорию и постоянно соскакивала с диет. А потом на одной странице: «Я скучаю по маме». Я спросил у одного патрульного, неужели ее мать умерла, и он отрицательно покачал головой. «Она в кухне», – ответил он.

Грейси была старшей из двух дочерей. Младшая страдала синдромом Дауна, и, черт возьми, мать жила ради этой младшей. Она учила ее дома по школьной программе, занималась с ней гимнастикой на коврике в гостиной. И пока мать была занята тем, что изображала из себя святую, отец Грейси постоянно заигрывал с дочерью.

Я забрал дневник Грейси в участок и сделал две ксерокопии. Дневник был весь в крови, потому что она, пока писала, резала себе вены. Один экземпляр я отдал судмедэксперту. Второй отнес начальнику. «Кое-кто в этой семье должен узнать, что происходит вокруг», – заявил я.

После похорон Грейси я позвонил ее матери и попросил встретиться. Мы сидели в гостиной перед пылающим камином. Во время этой встречи я отдал ей копию дневника, сказал, что пометил те страницы, которые ей просто необходимо прочесть. Она подняла на меня безжизненные глаза и сказала, что ее семья начинает жизнь с нового листа. Поблагодарила и на моих глазах швырнула дневник в камин.

Я думаю о Грейси Чивер, когда осторожно обхожу трубу, где было обнаружено тело Джесс Огилви. Завернутое в одеяло, полностью одетое. Одежда и кожа чуть подернулись изморозью. Уэйн Нуссбаум стаскивает резиновые перчатки, в которых осматривал тело, и велит ассистентам подождать, пока криминалисты закончат фотографировать место преступления, а потом отвезти тело жертвы в морг, на вскрытие.

– Каковы первые впечатления? – спрашиваю я.

– Она умерла некоторое время назад. Возможно, несколько дней, хотя сейчас трудно сказать. Холодная погода сохраняет тела лучше морга. – Он засунул голые руки под мышки. – Непохоже, чтобы ее убили здесь. Царапины на спине свидетельствуют о том, что ее перетаскивали уже после наступления смерти. – Как будто что-то вспомнив, он спрашивает: – Твои люди нашли зуб?

– А что?

– У нее не хватает одного зуба.

Я мотаю на ус: попросить криминалистов поискать.

– Выбит ударом? Или вырван в качестве трофея после смерти?

Он качает головой.

– Рич, ты же знаешь, я не играю в догадки в четыре часа утра. Позвоню, когда будут готовы результаты вскрытия.

Когда он уходит, вспышки фотокамер криминалистов озаряют ночь.

В эту секунду мы все похожи на привидения.

 

Марк Макгуайр нервно сглатывает, когда видит рюкзак, который вернули из лаборатории.

– Этот рюкзак подарила ей тетя, – шепчет он.

Он не может прийти в себя от шока: ему не только сообщили о смерти его девушки, но и арестовали по подозрению в совершении убийства. Было семь утра, когда полиция нагрянула к нему домой и повязала. Сейчас, во время допроса, на нем все та же одежда, в которой он спал: тренировочные брюки и вылинявшая футболка. Временами его пробивает дрожь в довольно прохладном конференц-зале, но от этого я постоянно мысленно возвращаюсь к посиневшей Джесс Огилви.

В моем представлении все развивалось следующим образом: Макгуайр ссорится с Джесс, ударяет ее кулаком – выбивает зуб – и по неосторожности убивает. В панике он уничтожает все улики и пытается представить исчезновение девушки похищением: разрезанная сетка, перевернутая подставка с компакт-дисками, кухонные стулья, разбросанная почта, рюкзак с вещами Джесс.

Я достаю вещи из рюкзака – в основном большого размера, намного большего, чем носила миниатюрная Джесс.

– Дальновидный преступник, который хочет пустить полицию по ложному следу, подобрал бы более подходящую по размеру одежду, – задумчиво говорю я. – Но опять-таки, Марк, ты же не настолько дальновиден, верно?

– Я уже говорил вам, что не имею ничего общего…

– Ты выбил ей зуб в пылу ссоры? – спрашиваю я. – Так веселятся такие, как ты? Избивают подружек?

– Я не избивал ее…

– Марк, тебе не выкрутиться. У нас ее тело, и на нем ясно видны синяки. На руках и шее. Как ты считаешь, сколько нам понадобится времени, чтобы связать их с тобой?

Он вздрагивает.

– Я же говорил вам… мы повздорили, я и вправду схватил ее за руки. Прижал к стене. Я хотел… проучить ее.

– И урок зашел слишком далеко. Я не ошибаюсь?

– Я ее не убивал. Богом клянусь!

– Зачем ты оттащил ее тело в лес?

Он поднимает на меня глаза.

– Пожалуйста. Вы должны мне верить.

Я встаю и нависаю над ним.

– Я не должен верить тебе на слово, маленький гаденыш. Ты уже один раз солгал мне о вашей ссоре в воскресенье, а потом оказывается, что вы повздорили еще и во вторник. У меня есть следы от твоих ботинок у окна, разрезанная сетка, твои отпечатки пальцев у нее на горле и мертвая девушка, которую помыли, одели и передвинули. Спроси любой суд присяжных в этой стране – ты, черт возьми, очень похож на парня, убившего свою девушку и попытавшегося скрыть преступление!

– Я не резал сетку. Я не знаю, кто это сделал. Я не бил ее. Я взбесился, толкнул ее… и ушел.

– Правильно. А потом вернулся и убил.

Глаза Макгуайра наполнились слезами. Интересно, он на самом деле сожалеет о смерти Джесс Огилви или ему просто досадно, что его поймали?

– Нет, – говорит он хриплым голосом. – Я любил ее.

– А когда ты отмывал ее кровь в ванной, то тоже рыдал навзрыд? А когда смывал кровь с ее лица?

– Я хочу ее увидеть! – говорит Макгуайр. – Позвольте мне увидеть Джесс.

– Нужно было думать об этом до того, как убивать, – отвечаю я.

Я отхожу от него – хочу, чтобы он в одиночестве несколько минут поварился в котле самобичевания, прежде чем мы продолжим выбивать признательные показания. Макгуайр закрывает лицо ладонями. И тут я понимаю, что руки у него совершенно не повреждены: ни синяков, ни порезов, которые ожидаешь увидеть у человека, ударившего другого настолько сильно, что выбил зуб.

 

ТЕО

 

К тому времени, как мне исполнилось пять лет, я уже понял, что мы с Джейкобом разные.

Я должен был доедать все, что было у меня на тарелке, но Джейкобу разрешалось не есть, например, горох и помидоры, потому что ему не нравилась их консистенция во рту.

Любая кассета с детскими песнями, которые я слушал, когда мы ехали в машине, уступала места Бобу Марли, если на заднем сиденье был Джейкоб.

Я обязан был убрать после себя все игрушки, но почти двухметровой веренице игрушечных машинок, которую целый день, бампер к бамперу, выстраивал Джейкоб, позволено было змеиться по коридору целый месяц, пока брат от нее не устал.

Большую часть времени я чувствовал себя лишним. Как только у Джейкоба случался срыв – а это происходило постоянно – мама бросала все и бежала к нему. А чаще всего она бросала именно меня.

Однажды, когда мне было лет семь, мама пообещала, что в субботу поведет нас на «Дети-шпионы» в формате «стерео». Я всю неделю ждал этого похода в кино, потому что мы нечасто туда ходим, особенно на стереофильмы. У нас нет для этого лишних денег, но мне в пачке хлопьев попались бесплатно очки, и я принялся упрашивать маму, пока она наконец не согласилась. Однако – вот неожиданность! – унижаться не стоило. Джейкоб прочел все книги о динозаврах и начал размахивать руками и раскачиваться при одной мысли о том, что ему нечего почитать перед сном. И мама приняла ответственное решение: повела нас не в кино, а в библиотеку.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...