Предпосылки и особенности возникновения социологии в России

Появлению социальной мысли в России как светского знания способствовали реформы Петра 1, именно благодаря им появилась возможность для развития в Российском государстве не только мирских знаний, науки, но и активной предпринимательской деятельности. Петром 1 было закончено формирование абсолютной монархии в России. Была упразднена боярская дума, отменено патриаршество, во главе церкви поставлен Синод, то есть церковь была полностью подчинена государству. Абсолютизм ограничивал также и светскую власть феодальной аристократии.

В связи с этим возникла основная, центральная проблема размышлений того времени — определение дальнейшего пути развития России. Петр 1 пытался внедрить в русскую жизнь, не учитывая особенности уклада ее психологии, европейские социальные формы. Это стало основой противоречий всего последующего развития России, а также русских социально-философских поисков. Как оценивать проведенные Петром реформы? Поддерживать их или низвергать? Что важнее для России — самобытность или общечеловечность?

В 60-е годы XVIII века Екатерина II укрепила устои светского абсолютистского государства. Проведенные ею экономические меры по изъятию земельных владений, принадлежавших церкви и монастырям, значительно ослабили экономические основы церкви. Параллельно этому во время ее царствования российские города получили право самоуправления, что привело к определенному улучшению положения различных слоев населения (предпринимательских, купеческих, ремесленных).

Казалось бы, что просвещенный абсолютизм в России стал вполне реальным государственным строем, но именно в это время ведущие теоретики практически отказались от надежды на просвещенного монарха и начали поиск различных проектов ограничения самодержавия и дальнейшего политического реформирования. Необходимо отметить, что такие проекты возникали и раньше. В конце своей жизни Петр 1 интересовался образцами западноевропейского парламентаризма. Можно предположить, что в будущем он планировал ввести эту модель государственного управления. Во время царствования Анны Иоанновны была сделана еще одна неудачная попытка ограничить самодержавие. Но только во второй половине XVIII века конституционные принципы получают наиболее широкое распространение.

Таким образом, первая половина XIX века, как отмечает Г.Я. Миненков, это период зарождения программы социологического поиска [см.: 171. С.270]. Реализация же этой программы происходила во второй половине XIX — начале XX веков. Выделим основных мыслителей того времени. Н.И. Надеждин (1804-1856) являлся одним из основоположников теоретической социологии в России, им введена в социальную мысль России идея историзма. П.И. Пестелю (1793-1826) принадлежит идея революционного преобразования общества как способа его прогресса. Следует отметить и В.Н. Майкова (1823-1847), который первым четко заговорил о необходимости создания новой науки в России. В 1845 г. в первом томе журнала «Финский Вестник» была напечатана его статья «Общественные науки в России». Содержание данной статьи показывает, что идеи О. Конта оказали определенное влияние на В.Н. Майкова. При изложении своих мыслей он дает конкретную ссылку на четвертый том его основного труда (Cours de philosophie positive).

Не приняв контовский термин «социология», он в своей статье «Общественные науки в России» (1845) ставит задачу формирования новой «социальной философии», под которой им подразумевалась общественная наука о законах социальной жизни людей и народов. В этой статье было изложено его понимание социологии как новой позитивной науки и убедительно обоснована объективная необходимость ее появления в России.

Наиболее яркой фигурой начала XIX в. являлся Петр Яковлевич Чаадаев (1794- 1856). П.Я. Чаадаев, отрицая упрощенные идеи просветительского прогрессизма, пытался найти новые способы осмысления социальных фактов, опираясь при этом на единство истории человечества и ее законосообразный характер.

Большую известность П.Я. Чаадаев получил благодаря своим «Философским письмам». Они были написаны примерно в 1829-1831 гг. и в течение многих лет ходили по России в рукописном виде на французском языке, так как П.Я. Чаадаев предпочитал писать на французском. О точном количестве писем точно не известно [см.: 202. С. 157], чаще всего речь идет о шести письмах.

Интересна история появления данного письма. Об этом П.Я. Чаадаев в своем письме к Л.М. Цынскому в 1837 г. написал следующее: «Я познакомился с госпожой Пановой в 1827 году в подмосковной деревне, где она и муж ее были мне соседями. Там я с ней видался часто, потому что в безлюдстве находил в этих свиданиях развлечение. На другой год, переселившись в Москву, куда и они переехали, продолжал с ней видеться. В это время господином Панов занял у меня 3000 руб., и около того же времени от жены его получил письмо, на которое ответил тем, которое напечатано в «Телескопе», но к ней не послал, потому что писал его довольно долго, а потом знакомство наше прекратилось» [175. С.328].

Об истории издания данного «Письма» мы узнаем из другого письма, написанного П.Я. Чаадаевым 5 января 1837 г. своему брату Михаилу: «Издателю «Телескопа» попался как-то в руки перевод одного моего письма, шесть лет тому назад написанного и давно уже всем известного; он отдал его в цензуру; цензора, не знаю как, уговорил пропустить; потом отдал в печать, и тогда только уведомил меня, что печатает. Я сначала не хотел тому верит, но получив отпечатанный лист и видя в самой чрезвычайности этого случая как бы намек Провидения, дал свое согласие. Статья вышла без имени, но тот же час была мне приписана или лучше сказать узнана, и тот же час начался крик» [175. С.326].

Император Николай 1, ознакомившись со статьей, был очень разгневан, и все, имеющие к «Письму» отношение, были жестко наказаны. Журнал тотчас был запрещен. А.В. Болдырев — старик, ректор Московского университета и цензор — был разжалован и отставлен. Н.И. Надеждин — издатель — сослан в Усть-Сысольск. П.Я. Чаадаева было приказано объявить сумасшедшим и обязать подпиской ничего не писать. П.Я. Чаадаев был присужден к домашнему аресту. По назначению властей каждую субботу к нему приезжал доктор и полицеймейстер, они констатировали состояние его умственных способностей и делали донесение. В это время им была написана статья «Апология сумасшедшего» (1837). При жизни П.Я. Чаадаева было издано только «Первое письмо».

В своем «Письме» он обратил внимание на роль русского народа в истории человечества. По его словам, «одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода» [293. С.6].

Описывая трагическую и безысходную картину.российской жизни, он пришел к выводу о внеисторичности русского народа, выпадении его из общечеловеческой логики: «Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей: ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Странное дело: даже в мире науки, обнимающем все, наша история ни к чему не примыкает, ничего не уясняет, ничего не доказывает. Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас ни заметили бы. Некогда великий человек захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к своему славному предназначению, провел нас победоносно с одного конца Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через просвещеннейшие страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное несчастье, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существования. Разумеется, в этом повинен отчасти неисповедимый рок, но, как и во всем, что совершается в нравственном мире, здесь виноват отчасти и сам человек» [293. С.13-14]. П.Я. Чаадаев считал, что русский народ оказался в стороне от «всемирного движения человечества».

В дальнейшем взгляды П.Я. Чаадаева более оптимистичны. В своих последних работах он уже неоднократно говорил, что России предстоит великое будущее, а для этого необходимо только сделать правильный социальный выбор, поняв особенности России. А сформулированная П.Я. Чаадаевым мысль — «...у меня есть убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество» [293. С.86], — на долгие годы стала программой для всех последующих как философских, так и социологических поисков в России [см.: 171. С.271].

Необходимо отметить, что социально-политические взгляды П.Я. Чаадаева противоречивы. Он выступал против славянофилов, считая, что их теории являются попыткой оправдания застоя и патриархальной отсталости. В написанной в 1837 г. статье «Апология сумасшедшего» о славянофилах он писал следующее: «Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человеку, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу, и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока...

...Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием: и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необычайное явление» [293. С.82-83].

В то же время он не поддерживал и революционные методы борьбы против крепостничества и самодержавия. Установление «социального идеала», по его мнению, было связано с победой «истинного христианства» и единой церкви. Он писал: «В христианском мире все необходимо должно способствовать — и действительно способствует — установлению совершенного строя на земле...». Он считал также, что католицизм был прогрессивным явлением в истории и только благодаря ему в Западной Европе было уничтожено рабство.

Такие взгляды, естественно, мешали П.Я. Чаадаеву принять идеи славянофилов, несмотря на то, что в их обществе он провел свои последние годы. Славянофилы осуждали европейскую цивилизацию за то, что она «была в корень извращена папством и католической церковью и что нужно искать другую цивилизацию, более совершенную и более чистую с скрытыми, но плодотворными зачатками, заложенными и до сих пор еще существующими в недрах восточной церкви и славянской народности.

Враждебные католицизму, враждебные Европе, ее идеям, ее нравам, ее установлениям, они приписывают все несчастья, от которых страдает Россия, чуждым элементам, неблагоразумно ею поглощенным, и основывают спасение отечества на логическом развитии славянской народности и восточной церкви» [294. С. 18-19].
А.И. Герцен высоко оценил «Письмо» П.Я. Чаадаева. Он писал: «Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, зов на помощь; весть об утре или о том, что его не будет, — все равно, надобно было проснуться. Что, кажется, значат два, три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стране, молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что «Письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию» [39, 139].

О том, какое впечатление произвело «Письмо» на А.И. Герцена, видно из следующих его слов: «От каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди. долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда... Читаю далее — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце. Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным автором... Я боялся, не сошел ли я с ума» [39. С.139-140].

Огромное влияние оказало «Письмо» на население России. «Долго оторванная от народа часть России, — как отмечал далее А.И. Герцен, — прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый чувствовал гнет, у каждого было что-то на сердце, и все-таки все молчали: наконец, пришел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. «Письмо» Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России; она имела право на него; разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь?

Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию, или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения. грозный урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение... Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору» [39. 0.1401.

В острых идейных спорах, вызванных «Письмом», оттачивались и складывались позиции западников и славянофилов в России. И западников, и славянофилов тревожила одна проблема — судьба России. У этих направлений была одна логика, один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения между ними имели место при определении, что понимать под социальным развитием и каким образом оно должно происходить. Так, западники стояли за насильственное внедрение общечеловеческих социальных форм, а славянофилы выступали за естественный процесс эволюции культуры, происходящей благодаря духовному самоопределению народа в тесной связи с национальными ценностями и традициями [см.: 171. С.271].

В середине XIX века многие передовые люди России проповедовали утопический взгляд, суть которого заключалась в том, что Россия может перейти к социализму через преобразование общины с ее коллективистской сущностью. А.И. Герценым были разработаны теоретические основы народнической концепции социализма и путей его достижения в России. Ф. Энгельс в своей статье «О социальном вопросе в России» (1875) писал, что А.И. Герцен в русских крестьянах видел «истинных носителей социализма, прирожденных коммунистов, в противоположность рабочим стареющего, загнивающего европейского Запада, которым приходится лишь искусственно вымучивать из себя социализм» [316, Т.18. С.543]. В дальнейшем эти взгляды А.И. Герцена заимствовал М.А. Бакунин, а у М.А. Бакунина — П.Н. Ткачев.

Славянофилы выступали за самобытной путь исторического развития России, который принципиально отличается от западноевропейского пути. Они идеализировали старую, допетровскую Русь. Считали, что она была гармоничным обществом, в котором не было внутренних потрясений. По их мнению, Петр 1 произвольно нарушил органичное развитие России. Это привело к тому, что государство встало над народом, дворянство и интеллигенция односторонне усвоили внешнюю и бытовую западноевропейскую культуру, совершенно оторвались от своего народа и своей самобытной культуры. Славянофилы призывали интеллигенцию изучать народную жизнь. ее быт, культуру и язык, чтобы сблизиться с народом.

Они считали, что государство является естественной формой организации жизни людей для Запада, так как западное общество создано в результате завоеваний и насилия, поэтому там необходимы юридические нормы и конституция. А в России конституция, по их мнению, была не нужна, так как в основе русского общества изначально лежит соборность.
Свое учение о власти они строили, исходя из органического единства царя и народа, считая, что вся полнота власти принадлежит народу, но он не любит ее и поэтому отдает царю, чем снимает с себя грех властвования, а в задачу царя входит сохранение порядка в обществе. Они считали, что самодержавие — зло, но зло необходимое. Самодержавие, по их мнению, создает сам народ, а не система порабощает народ. Самодержавие представлялось им как государственность безгосударственного народа и означало, что для самодержца власть — это долг, обязанность и тяжкий крест, а не привилегия.

Их интересовало такое устройство русского общества, в основе которого лежат соборность и вера. Соборность понималась ими как живое и цельное единство, собранное воедино духом любви, а не внешнее единство общества и не механическое соединение его независимых частей. Русский народ, а из него состоит реальное общество, самобытен и религиозен. Народ живет в соответствии и по законам православия и не любит властвовать и власть. Для него главными ценностями выступают духовные, а не политические свободы. Именно на это опирались славянофилы при рассмотрении предлагаемого ими государственного устройства. В то же время они считали, что государство само по себе — это зло, так как основано на насилии, разъединении, бездуховности и лукавстве.

По своей сущности русский народ безгосударственен. Проведенные Петром 1 преобразования навязали ему эту форму общественного устройства, что привело к нарушению духовного единства, так как между народом и царем встало чиновничество, препятствуя их органическому общению.

У славянофилов полностью отсутствовала (центральная для христианства) идея личности, которая поглощена у них коллективным субъектом общества — общиной. Общину же они считали исконно русской, самобытной формой общественного устройства. Интересно, что это центральное положение славянофилов позднее заимствовали анархисты, народники, революционеры-демократы.
Важный для русской социологии вопрос о социальном прогрессе славянофилы решали следующим образом. Социальный идеал — это община, а так как она находится не впереди исторического развития (община уже существовала в допетровские времена), то они отрицательно относились к социальному прогрессу.

Как бы итогом предсоциологического этапа социальной мысли в России в стали идеи К.Д. Кавелина (1818-1885). К.Д. Кавелин — выходец из старого дворянского рода, историк, юрист, философ, публицист.

Для него было характерно желание преодолеть недостатки, имеющиеся в течениях западничества и славянофильства, и заложить основы новой социальной науки. Он отмечал, что, после того как эпоха преобразований, вызванная реформами Петра 1, стала клониться к концу, «появилось у нас противоположение русского европейскому, желание думать, действовать и чувствовать национально, народно или во что бы то ни стало по- европейски. Требование самостоятельности и требование лучшего, которые нашли представители в этих двух крайностях, прежде слитых воедино, теперь распались и стали враждебны. Серединой между ними было уже бессмыслие и апатия. Таким образом, настоящий смысл эпохи реформ был потерян и забыт. Ее начали безусловно порицать или безусловно хвалить, но с важными недоразумениями и натяжками с обеих сторон, потому что ее подводили под известные, односторонние точки зрения, которым она никак не поддавалась. В наше время этот дуализм[24], признак едва зарождавшейся в нас умственной и нравственной жизни, начинает исчезать и становится прошедшим. Его сменят мысль о человеке и его требованиях. Что эпоха преобразований сделала в практической жизни, то теперь происходит у нас в области мысли и науки. Непереступаемые границы между прошедшим и настоящим, русским и иностранным разрушаются; открывается широкое воззрение, не стесняемое никакими предрассудками, прирожденными или выдуманными ненавистями» [89, стб.64]. Сформулированные им идеи стали центральными для социологии в России [см.: 171. С.272).

Он считал, что внутреннее развитие русской истории всегда оставалось самостоятельным, даже во время и после реформ Петра 1 [см.: 89, стб.65-66]. Ему принадлежит разработка новой теории исторического развития русской гражданственности. Данная теория, вопреки славянофилам, выводила весь русский общественный и государственный быт из кровнородового, патриархального, а не из общинного. Однако он подчеркивал, что реформы Петра Великого [см.: 89; 90] сыграли в истории русского народа важную роль. Эта теория позднее стала основой историко-юридической школы в России.

При рассмотрении сельской общины в России в его взглядах сочетались как идеи государственной школы, которые представляли общину институтом, созданным государством в фискальных целях, так и идеи славянофилов о великой роли общины, которая является реальной альтернативой развитию капитализма в России. К.Д. Кавелин считал, что оптимальным является разумное сочетание общинного землевладения, которое препятствует переходу земли в руки частных землевладельцев, с личной поземельной собственностью крестьянина, которая в свою очередь позволяет избежать пролетаризации и нищеты крестьянских масс [см.: 174. С.31]. Судя по всему. он предполагал, что со временем наиболее богатые крестьяне будут выходит из общины и переселяться в города, а самая бедная, неимущая часть останется в общине, что оградит ее от бродяжничества, нищеты и будет гарантировать ей работу. Хотя он и придавал большое значение общинному устройству крестьянства, все же далеко не так идеализировал общину, как славянофилы и А.И. Герцен.

Его интересовала и проблема прогресса. К.Д. Кавелин выдвигал свою точку зрения по этому вопросу. Прогресс в России, по его мнению, это внутреннее саморазвитие личности, ее культуры. Только там, где есть развитая личность, возможен прогресс. Именно развитая личность — основа общественного развития. Он считал, что личность, появившаяся в Древней Руси, это только грубая и неразвитая форма, не имеющая никакого содержания. К.Д. Кавелин писал: «Она была совершенно неразвита, не имела никакого содержания. Итак, оно должно было быть принято извне; лицо должно было начать мыслить и действовать под чужим влиянием» [89, стб.57-58]. Таким образом, необходимое наполнение она могла получить только извне, в данном случае из Западной Европы, где оно было наиболее развито.

Русский народ исторически вынужден был жить в таких внешних обстоятельствах, которые на целые века делали невозможным его развитие из самого себя. Рассматривая среду обитания русского народа, К.Д. Кавелин указывал, что «нравственная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем развития культуры Великороссии было постепенное, так сказать, всасывание образовательных элементов извне, из других стран, более образованных. Наша подражательность, обезьянничание, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатлительность, выработанные в нас, правда, до виртуозности, доказывают только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние влияния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития» [90. Стб.623-624]. Эту великую миссию соединения в личности содержания и формы, по его мнению, и выполнил Петр 1 своими реформами. Он выступал против идей Ф.М. Достоевского и других о том, что русскому народу изначально была присуща высокая нравственность.

Огромное влияние на развитие русской социологии также оказала идея социализма, получившая, в России особое звучание и оригинальное развитие. К этой идее впервые обратились славянофилы, которые связывали с ней надежды на лучшую форму организации общественной жизни, мечтали об историческом устройстве сельской и ремесленной промышленности на основе сочетанияхристианской идеи с потребностями материального существования.

Таким образом, благодаря успешному развитию отечественной социальной мысли во второй половине XIX века было уже сформулировано программное поле будущих социологических исследований и выдвинуты основные вопросы, которые необходимо было решить передовым людям того времени.

В середине XIX века русское общество стояло перед необходимостью коренных изменений в политической и экономической сферах. Потребность в этом осталась и после реформ 60-х годов — отмены крепостного права, реформы земств и судебной реформы, так как все проведенные реформы, кроме последней, были непоследовательны, нерешительны и компромиссны. Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократически-дворянским государством. Она не стала, как этого желали многие, ни демократической, ни конституционной страной. Поэтому произошло колоссальное оживление общественной жизни. В России в 60-70-е годы впервые в истории на общественно-политическую сцену выступило общественное мнение. Одни призывали к продолжению реформ, к их радикализации, а другие — к восстанию и слому всей системы вообще. С этого времени в России стало открыто звучать требование широкой общественности о необходимости прогресса общества.

В условиях подготовки реформ 60-х годов XIX в. преобразования Петра 1 вновь становятся объектом острых споров. В борьбе идей XIX в. оценка реформ Петра 1 стала важным вопросом мировоззрения. С.М. Соловьев отмечал, что преобразования Петра 1 имели революционный характер. По этому поводу он писал следующее: «Наша революция начала XVIII века уяснится чрез сравнение ее с политической революцией, последовавшей во Франции в конце этого века» [234. С.440]. Таким образом, реформы Петра 1, по его мнению, сыграли для России такую же роль, какую сыграла Великая Французская революция для Запада.

Появление социологии в России после реформы 1861 г. является не случайным, а вполне закономерным, так как в это время начался интенсивный переход от феодального общества к капиталистическому, с его процессами индустриализации и урбанизации, изменением структуры общества, делающий невозможными устаревшие идеи и идеалы дореформенного времени.

Основной причиной возникновения социологии в России стали процессы, которые происходили в первую очередь в экономической сфере и потребовавшие в связи с этим знания об обществе как целостной взаимосвязанной системе. Социология этого периода теоретически выражала в различной форме требования буржуазного изменения, реформирования существующих в России порядков.

Стимулирующим фактором для развития социологии в России оказалось усложнение социальной структуры русского общества. Произошел бурный рост городских сословий, которые до реформы были совсем незаметны на фоне крестьянства и дворянства. Развитие капитализма также привело к увеличению и усложнению состава городского населения, появилась масса новых профессий, возросла мобильность населения, что приводило к ломке старых культурных стандартов. Например, население Москвы за тридцать лет (1867- 1897 гг.) выросло с 351 тыс. до 1035 тыс. человек, Т.е. в 3 раза, а население Санкт-Петербурга за этот же период увеличилось с 539 тыс. до 1267 тыс. человек, Т.е. в 2,35 раза [см.: 150. С.4]. Рост больших городов с неизбежностью порождал появление новых острых социальных проблем.

Все эти изменения способствовали усилению интереса разных слоев русского общества к социальным проблемам. Русские интеллигенты стремились помочь угнетенному народу. Главные теоретические достижения социологической мысли в России, и это было отмечено историками социологии, как отечественными, так и зарубежными, стали естественным результатом, ответом на основной вопрос того времени, остро вставший перед ними, — «Что считать наиболее важным для блага Народа?» [53. С. 13]. Вся история социологии показывает эволюцию основных вопросов, на которые она была призвана отвечать, что в решающей мере зависело от той ситуации, которая господствовала в стране.
Во второй половине XIX в. Россия стремительно переходила на рельсы новой, индустриальной цивилизации, что привело к обострению старых и выявлению массы новых социальных проблем. С помощью старой социальной философии эти проблемы решить было невозможно.
Возникла необходимость в появлении нового более точного знания. И вызванная реальной обстановкой того времени интеллектуальная потребность в ориентации на научно-рационалистическое объяснение социальных процессов в их связи с общественным целым, желание точного понимания жизни привели к развитию социологии в России в традициях позитивизма. Русские социологи-позитивисты нашли признание и известность во всем мире.

Идея о необходимости новой науки, которая должна изучать общественные явления с целью открытия их естественных законов, по образцу наук, изучающих природу, начинает распространяться в России в конце 60-х гг. XIX в. В это же время входит в употребление и имя этой новой науки — «социология», данное ей О. Контом [см.: 99. С.27-28]. До 60-х годов прошлого века, как отмечает крупнейший историограф русской социологии Н.И. Кареев, знакомство российской общественности с позитивизмом О. Конта и его социологией было очень поверхностным и незначительным [см.: 99. С.29]. Знакомство образованных русских людей с доктриной О. Конта осуществлялось несколькими путями. Во-первых, часть русской интеллигенции сразу же после публикации «Курса позитивной философии» во Франции, благодаря хорошему знанию французского языка, могла ознакомиться с ней в оригинале (например, В.Н. Майков и др.). Во-вторых, среди первых немногочисленных слушателей социологического курса О. Конта в Париже были и русские — Н.М. Сатин, Н.Г. Фролов, В.П. Боткин и другие, которые о своих впечатлениях сообщили Н.П. Огареву, а тот в свою очередь — В.Г. Белинскому и А.И. Герцену [см.: 53. С.60; 75. С.178]. М.М. Ковалевский в своей статье, напечатанной в 1915 г. в «Вестнике Европы», вспоминал, что «в «Русской Мысли» немного лет тому назад пришлось прочесть письмо некоего, если не ошибаюсь, Салова, который говорил о том впечатлении, какое Конт произвел на него своими лекциями в Кие йе Тоитоп...» [120. С.160].
Работы О. Конта уже в 1845 г. имелись в библиотеке петрашевцев, благодаря этому с ними мог ознакомиться большой круг молодежи [см.: 218. С.371]. Позитивизм и социологические идеи О. Конта были подвергнуты горячему обсуждению и в кружке В.Г. Белинского, бывшего в то время властителем дум передовой молодежи. Собиравшаяся в кружке интеллектуальная молодая элита очень внимательно следила за духовной жизнью Европы, особенно Франции. Как свидетельствует Н.И. Кареев: «В кружке Белинского философия Конта была известна по статьям о ней в «Кеуие йех йеих топйех» («Журнал двух миров» — фр.), и вне этого кружка только Валериан Майков,...еще молодым умерший писатель (1823- 1847), в своей оставшейся неоконченной работе «Общественные науки в России» (помещенной в «Финском Вестнике» за 1845 г.) обнаружил знакомство с «Курсом положительной философии» в подлиннике и отразил на себе влияние его основных идей. Если бы не ранняя смерть талантливого обществоведа, он впоследствии мог бы сделаться значительным социологом в России» [99. С.30]. В.Н. Майков был первым русским позитивистом. Еще при жизни О. Конта он первым познакомил Россию с его идеями и четко заговорил о необходимости создания новой науки об обществе. В.Н. Майков планировал издать ряд статей, посвященных данной проблеме. В своей первой и, к сожалению, оказавшейся последней статье им был «изложен критический взгляд на современное движение этих (общественных. — Н.С.) наук на Западе» [159. С. 2]. Во второй статье он собирался изложить свои «надежды на будущность русской социальной науки» [159. С.2], но это ему так и не удалось осуществить.

«Мы поняли теперь, — писал В.Н. Майков, — что самое разнообразие цивилизации западно-европейских народов свидетельствует об односторонности каждого из них, что мы должны делать строгий выбор между тем, что должно и чего не должно у них заимствовать. Следовательно, первые шаги наши на поприще создания национальной науки должны состоять в строгом критическом разборе наук запада» [159. С.2]. Поэтому в изданной статье был дан первый обстоятельный очерк развития общественных наук в Европе.
Новую науку он называет по-разному — «философия общества», «общественная философия», «общая теория общественной жизни», при этом термин «социология» не использует ни разу. Людей, которые будут заниматься этой новой наукой, он назвал «социалистами», что, естественно, стало одной из причин негативного отношения к новой науке со стороны властей и привело к возникновению ряда препятствий для ее развития.

В своей статье он пытается ответить на такие вопросы: «Возможна ли философия общества, какое влияние имеет ее отсутствие на состояние общественных наук и какую пользу может принести эта наука для теоретического развития и практического применения общественных наук?» [159. С. 13], и делает вывод, что «философия общества, Т.е. наука, исследующая все элементы общественной жизни в их взаимном отношении, не только возможна, но и необходима» [159. С. 13]. Он писал: «Анархия дошла до того, что невозможно приступить ни к одной науке, не приведя в стройность всю систему общественных наук. Это приводит нас к заключению о необходимости такой науки, которая примирила бы враждующие стороны, привела бы в единство все частности и каждой части указала бы место в целом. Но это необходимость вынужденная; наука, возникшая из такого источника, есть не что иное, как контроль, которого основание не в нем самом, а в том, для чего он служит средством. Философия общества имеет высшее значение: оно вытекает из естественного хода познания. Наука эта образуется по тем же законам, по которым составились и частные общественные науки. Совокупность идей и фактов политических образовали право; совокупность идей и фактов экономических — политическую экономию; мир нравственный в формах общества нашел себе место в морали или педагогике. Так точно и мир общественный, в котором эти три мира существуют как составные части, стремится в свою очередь сделаться предметом одной, высшей науки» [159. С.17]. В.Н. Майков убедительно обосновал междисциплинарную необходимость появления новой социальной науки в России, противопоставив ее влиятельной в тот период времени в России немецкой метафизики. О том, что автор был знаком с идеями О. Конта, свидетельствует подстрочная ссылка на четвертый том «Cours de philosophie positive», а именно — на имеющие там место статистические и динамические законы.

Уже через три года после выпуска заключительного тома «Курса позитивной философии» (1842 г.) в российской печати появляются первые упоминания имени и идей О. Конта. Но появление статьи В.Н. Майкова в «захудалом», как выразился Н.И. Кареев [см.: 99. С.30], номере «Финского Вестника» и опубликование только одной статьи из серии им задуманных стало причиной того

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: