 |
Ботсвана. Пустыня Калахари и алмазы 8 глава
|
|
|
|
Зато ехать по замбийским дорогам, в Лусаку, в столицу страны, было одним удовольствием: идеальный асфальт, безоблачное небо, умеренная осенняя температура. Вскоре позабыли мы о том штрафе и — свободные, без всякого нервного напряжения — даже не ехали, а просто «парили» над асфальтом с крейсерской скоростью 80–90 км/ч. А иногда выжимали все скоростные возможности, потехи ради. «Урал» с коляской вёл себя молодцом, как впрочем, и «Соло».
Встреченные здесь велосипедисты оказались культурными ребятами, они занимали только свою обочину. Если в Кении и Танзании привилегия ездить на велосипедах принадлежала лишь мужчинам, то в Замбии женщины старались в этом не отставать от мужчин.
К тому же замбийские провинциальные девушки, по сравнению с танзанийскими, были настоящими модницами и носили даже длинные волосы, были с разнообразными причёсками. Танзанийские же женщины, сравниваю, чаще всего очень толстые и коротко стриженные. Может, такая свобода в причёсках даёт и свободу вообще для женщин в Замбии, а может, здешние мужчины держали своих жён не в таком «чёрном теле», как в Танзании, например. Там девушкам позволяли на головах носить брёвна, связки веток, тазы и другие тяжёлые предметы, а в Замбии такое отягощение женского тела не допускалось. Но вот детей и там и тут носят всё равно привязанными к спинам. Чудаки!
Все малыши, которые уже обрели самоходность, при нашем появлении с плачем разбегались в разные стороны, а те, кто постарше, приветливо махали нам руками. При этом я вспоминал эфиопский натиск «ю-юкающей» детской толпы: если бы такие атаки продолжались до сих пор, то у всей нашей команды случился бы психический сдвиг. И ещё — давно уже мы не испытывали недостатка в питании, эфиопский голод стал для нас просто историей! В замбийских посёлках, прямо возле дорог, продавали хлеб, варёную кукурузу, арахис.
|
|
|
На одной из заправок, в какой-то деревне, к нам приблизился странного вида человек. Он плавно подпрыгивал, приседал и прокручивался возле нас, что-то напевая себе под нос. Володя Сайгаков и я стали главным объектом его внимания, так как именно в тот момент Сергей и Володя Новиков ушли куда-то за покупками. Странный, загадочного вида, человек указывал на нас поочерёдно пальцем, при этом не переставал что-то бормотать. Нечто шаманское было в его танце и в его стеклянных глазах, он мне очень напомнил тех заклинателей дождя, колдунов, столь распространённых когда-то в Африке и описанных в книгах. И ещё тут же вспомнилось, что в здешних краях весьма распространён черный культ Буду, как впрочем и везде по Африке. Возможно, в его жилах течёт кровь предков — таких же колдунов, а духи теперь не дают ему покоя, это бывает очень часто.
Злые духи всегда пытаются завладеть человеческой душой, завлекая различными фокусами и видениями. Всем знакомы африканские маски, кто-то стремится купить их себе в коллекцию, но всё не так просто! Деревянные или жестяные африканские маски при контакте с божеством, вернее с демоном, играют у африканцев не последнюю роль. Маски изображают тотемное животное или мифическое существо. Намоленые маски-истуканы, по сути, уже идолы, а бывает — люди, после путешествий, часто не ведая серьёзности вопроса, украшают ими стены своих домов — забывая, с кем имеют дело.
Наш странный знакомый на этой замбийской автозаправочной станции, к тому же, находился под воздействием «волшебной» травы. Накурившись, он, оттого, наверное, и пустился в магические танцы. Многие путешественники, сколько читаешь старых книг, в своих заметках упоминали о встречаемых племенах, в которых всё мужское население было склонно к курению конопли, — при этом мужчины вовсе не занимались бытовым физическим трудом, возложив его на «хрупкие» женские плечи. Сами же жили «вольготно», оставляя себе охоту и войну.
|
|
|
В Замбии много национальных парков, и уже на подъезде к ним, на обочинах, стоят указатели с их названиями. Вот сейчас слева, в 50 км от дороги, Национальный парк «Луангва», а чуть далее — Национальный парк «Луамбе и Лукусузи». Справа от дороги, в 20 км, рядом с посёлком Чилонга, Национальный парк «Лавуши-Манда и Касанка». А вот сколько мы проехали по нашей России, так ни разу нигде не видали ни одного указателя про какой-либо российский национальный парк или заповедник — почему у нас так плохо ценят то что имеют, чем надо гордиться, а не скрывать — непонятно!? Вопросов у нас во время нашей Кругосветки возникает гораздо больше, чем ответов.
Животных почему-то не видно, даже птицы, и те редки. Удивительно, тропические африканские страны как-то автоматически считаются сосредоточением множества животных, птиц, гадов, но всего этого просто так тут не увидишь. Может потому, что мы всё время придерживаемся какой-то дороги, асфальта, а животные этого избегают? И потому во время наших ночёвок или кратковременных остановок вокруг нас царит полная тишина, нарушаемая только трескотнёй цикад.
Разложили мы на коляске «УРАЛа» нашу подробную карту Южной Африки: совсем рядом находится знаменитое болото Бангвеулу, почти у самой границы Замбии с республикой Конго.
Всего несколько километров отделяют нас от деревушки Читамбо — от исторического места, связанного с именем, перед которым я благоговею — Дэвид Ливингстон, великий шотландский исследователь Африки, совершивший с 1840 по 1873 год ряд длительных путешествий по Южной и Центральной Африке. Именно здесь, в Читамбо, в последнем земном селении, приютившем неугомонного скитальца, прервалась жизнь этого замечательного человека. 1 мая 1873 года в туземной хижине, вдали от дома и Родины сердце, смертельно измученное тяжёлой болезнью, остановилось. Смерть застала Ливингстона во время молитвы, застывшая голова страдальца была опущена на сложенные руки.
Его верные слуги, туземцы, на протяжении всего огромного расстояния до Багамойо, несли на руках его набальзамированное и иссушенное тело. Достигнув Индийского океана, Сузи и Чума передали тело Ливингстона в руки капитана английского корабля, а с ним и все сохранившиеся записки, дневники, коллекции и карты великого путешественника и миссионера.
|
|
|
Трудно передать то, что почувствовал я, когда увидел поворот с указателем направления к мемориалу Ливингстона. Когда мне было 12 лет, я впервые узнал о Ливингстоне и о его интересной, переполненной открытиями, жизни. Удалось прочесть множество изданных его и о нём книг, узнать о нём всё что можно было, и с тех пор я уже просто не мог расстаться с мечтой об Африке.
Сердце Ливингстона осталось в центре «Чёрного континента», а тело его предали земле в Вестминстерском аббатстве — усыпальнице великих людей Британии. Его деяния увековечила мраморная доска над могилой, с надписью: «Перенесённый верными руками через сушу и море, покоится здесь Дэвид Ливингстон, миссионер, путешественник и друг человечества. Тридцать лет его жизни были посвящены неутомимому стремлению распространить Евангелие среди народов Африки, исследовать неразгаданные тайны и уничтожить торговлю невольниками, опустошающую Среднюю Африку».
Посвящается тому, кто отдал своё сердце Африке!
В нескольких километрах от дороги, по которой мы ехали, проходит граница республики Конго, в которой уже бесконечно долго идёт гражданская война. Соседние страны как могут отграничиваются от такого беспокойства, хотя, как тут устроишь границу — пустыня, саванна, безграничное пустое дикое пространство!? Мы ехали по Замбии — незасивимой, мирной стране, поэтому вдоль дорог здесь стоят вооружённые до зубов солдаты, стоящие на страже замбийской территории. Возможно именно здесь, на месте нынешней асфальтированной дороги, в далёком прошлом проходили пути работорговцев. По ним вели колоннами тысячи обречённых на унижения и страдания чернокожих людей, вели к невольничьим рынкам и факториям, расположенным на океанском побережье…
|
|
|
То были взрослые и дети, мужчины и женщины, люди разных народностей, перемешанные общей бедой, — многие из них падали от истощения и невзгод, обрушившихся на них, и переломавшие их жизнь. Устилая этот кровавый путь костьми людей, работорговцы — арабы и белые, зарабатывали себе «на жизнь». Более сильные пленные продолжали идти навстречу новой жизни в неволе, чтобы больше никогда не увидеть своей родины.
Работорговля всегда была присуща внутренней жизни многих африканских племён, даже когда там не было европейцев, у которых, впрочем, тоже в древности работорговля была нормой — в результате войн друг с другом, у всех народов, законной добычей для победителей были рабы. Но когда на «чёрном» континенте появились белые, то большинство из них вместо того, чтобы сеять добро и свет учения Христа, начали только расширять торговлю людьми, поставив её поистине на «промышленный» лад: внутренние войны между племенами только стимулировались, чтобы рабов у победителей было больше и больше, для подкупа местных князьков и дельцов белые «предприниматели» пускали в ход дешёвые европейские товары и «горящую» воду — спирт.
Размеры работорговли в Африке достигли масштабов эдакого непрерывающегося постоянного «потока», когда плантации Вест-Индии, Новый Свет, стали нуждаться в дешёвой рабочей силе. Колесо новой истории закрутилось, и, конечно же — куда ему считаться с судьбами миллионов людей, с многовековыми древними культурами, с древнейшими языками, которые хранились внутри огромной Африки до появления там белых!
Вероломная эксплуатация «чёрного дерева» длилась в колоссальных масштабах с конца XVI до начала XIX века. Невольничьи корабли отходили один за одним битком наполненные человеческим грузом от западного и юго-восточного побережья Африки, а «цивилизованные» европейцы и американцы подсчитывали при этом доходы. Так что все богатства расфуфыренной Европы и прогрессивной Америки тех веков сделаны на «кровавые» деньги.
Унизительный способ наживы заставил белых забыть что они — христиане. Чего просили они у Всевышнего в своих молитвах, если при этом их корабли шли по океанам везя в трюмах тысячи тысяч людей превращенных в товар?!
Непонятно, почему в XIX веке политика работорговли вдруг резко меняется. Что-то произошло в белом цивилизованном мире. Стали появляться некие гуманисты — аболиционисты, страстно вопиющие о равенстве и требовавшие немедленного освобождения рабов. Интересно только, где они были раньше, или уж действительно сознание в те тёмные века ещё никак не способно было понять, что человек с любым цветом кожи — это человек, а не животное?! Или это просто у всей «просвещённой» Европы и Америки изменились тактические и стратегические задачи?
|
|
|
В ходе гражданской войны 1861–1865 годов в США, войны между Севером и Югом, рабство было отменено, и негры получили формальную свободу, но что они должны были с ней, с этой свободой, делать, куда «девать»?! Подавляющее большинство людей не знали, не понимали, и не знают до сих пор: освободившихся негров обратно в Африку никто, конечно же, вывозить не собирался, так как это дело весьма затратное, кропотливое и нелёгкое. Да и кто их теперь там ждёт — на бывшей родине? Так и остались африканцы в Америке, став её гражданами. Многие новоявленные граждане возвращались обратно к господам на службу, кто-то пытался начать жить самостоятельно…
Так в новых Соединённых Штатах негроидная раса стала бесконтрольным «козлом отпущения». Всё увеличивалась преступность в больших городах — это негры стали приспосабливаться к новым условиям жизни. Да, и что происходит в современном мире, в Америке? По большому счёту, негритянские кварталы в США и Европе, это лишь отголоски прошлого, таков закон пропорционального возврата тех грехов европейцам и американцам, считавших себя тогда всемогущими. Когда всё только начиналось — в XVI, XVII веках — думалось, что весь «живой» товар после «использования» в хозяйстве, на плантациях, просто будет вымирать — свои территории белые отводили для заселения только себе самим, но никак не неграм-рабам.
И какой человек получится, если смешать кровь негра, индейца, европейца, американца воедино? Наверное, сирота?!
* * *
Когда подходит время останавливаться на ночлег, мы съезжаем с дороги в сторону и прокладываем в свете горящих фар дорогу через кустарник. Находим ровную площадку и дружно устанавливаем палатку, варим нехитрый ужин. А потом под звёздным небом сидим у импровизированного стола — у расстеленной клеёнки, и поглощаем картофель, только что приготовленный на примусе. Усталые после дневной езды, мы делимся каждый своими впечатлениями. И течёт беседа.
Это одни из лучших моментов в походной жизни, когда трудности остаются на втором плане, и наступает отрадный час тихого отдыха. Тишину и покой нарушают только стрекотание цикад и жужжание комаров. Стоит только оставить палатку открытой на несколько минут и в неё, привлечённые теплом и светом, набьются тысячи тысяч всякой живности? Всевозможные насекомые: чёрные гусеницы, величиной с ладонь — непонятно, чего им-то здесь, у нас в палатке, надо; скорпионы, огромные жуки-носороги, пауки, а главное — комары, несущие в себе страшную малярию. Здесь также водится столько змей — увидеть змею просто, а самая опасная среди них — чёрная мамба.
Нас окружают акации с искривлёнными, как те змеи, ветками и стволами, конусообразные термитники, словно заводские трубы в городах. Природа напоминает мне сейчас театральное представление среди естественных декораций.
Главное действующее лицо в этом акте — это луна, которой уступило место раскалённое дневное солнце. Темнота со сверкающими звёздами — это как будто бы бархатный чёрный занавес, прикрывший уставшее от дневных забот светило — настоящий и единственный источник жизненного тепла и радости.
Вот лягушки затянули свой вечерний концерт. В этой прекрасной идиллии дневные твари уступают место ночным. Тут и там порхают какие-то мелкие птицы яркого оперения, блеснут своим цветастым нарядом в тусклом свете фар и исчезают. Наверное, спешат в свои гнёзда, завершив каждодневные птичьи хлопоты, а может — только вышли на охоту!?
Наблюдаю и любуюсь красотой и великолепием природы. Как чудесно устроен мир! Какое богатство красок! Какая грация в каждом движении пернатых, радости наблюдать их, и восхищаться ими, нет границ. Нам дано такое счастье и право жить на Земле! Нам Господь Бог дал эти умения видеть, слышать, двигаться, чувствовать, дал силы для борьбы. Да, мы, люди — счастливейшие из тварей земных! И всё же мы не упускаем повода быть недовольными и несчастными вместо тою, чтобы славить Творца за такой подарок нам — как жизнь!
Ночь. Я пробираюсь через заросли на виднеющийся вдалеке огонёк. Приближаясь вижу, сквозь причудливые ветви, пламя костра и мечущиеся тени вокруг него. Что это и кто? До меня доносится дробь тамбуринов. У костра — туземцы. Но очень странно они смотрятся в своих нарядах!? Вначале ничего не могу понять, но чем больше вглядываюсь в силуэты людей, догадываюсь: в качестве набедренных повязок — пучки какой-то травы, чёрные руки, и лица разрисованы краской. Среди предметов обихода и оружия не вижу ничего современного: топоры, луки, копья, разная утварь из дерева, костяные штучки, посуда из тыкв, из других плодов. Люди жарят коровье мясо, запах и дым от их приготовлений расстилается по всему лесу. Хочу обойти вокруг маленькую деревушку, чтобы иметь полное представление — куда я попал. Хижины окружает забор из веток и стволов деревьев, из некоторых строений доносится звучное пение под аккомпанемент тамтама — здешнего ударного инструмента. Обхожу. И вижу ещё один костер, поменьше того, который в другом конце деревушки, — возле него сидит человек, по виду европеец. Пробираюсь поближе, раздвигаю ветки, вглядываюсь в загорелое лицо путешественника — что это! — знакомые черты. Неужели это он!? Ливингстон?
Я протёр себе глаза, ждал пока он поднимет лицо, но человек всё сидел и делал пометки в записной книжке. Наконец он оторвался от записей. Его умное лицо обрамляли густые бакенбарды, его добрые задумчивые глаза время от времени вглядывались в одну точку, будто бы он что-то видел в окружающем тёмном пространстве. Чем больше я вглядывался в этого человека, тем более убеждался, что передо мной — знаменитый путешественник!
Я стал мучительно вспоминать — как же сам оказался в лесу, вдалеке от своих мотоциклов, от своей палатки со спящими ребятами. В голове всё перемешалось, почему-то не думалось — ведь ещё надо будет отыскать наш лагерь.
Ливингстон, а это был именно он, поглядел в мою сторону, его внимание привлёк шорох, мои движения были неосторожными.
— Кто тут? Who's that? — вопрошал он. Я молчал, не решаясь выйти на свет. Сколько было мечтаний пройти по тем же тропам, по тем странам, которые прошёл этот удивительный человек, мечталось хотя бы ступить там, где ступал он, но о встрече — разве думалось? И вот он здесь, у костра, и это — реальность! Я не стал больше медлить и тихо вышел из темноты и встал возле костра:
— Добрый вечер! — приветствую его и думаю про свой слабый английский, но в ответ — ничего: Ливингстон, казалось, не замечал меня, через секунду он снова опустил голову и продолжал дневниковые записи. Я тем временем пытаюсь понять — в какой период жизни застал его.
Своё первое выдающееся путешествие Ливингстон предпринял в сентябре 1854 года. Он проделал путь из Центральной Африки до Западного побережья, а потом — двинулся к восточному побережью, преодолев в общем сложности 6435 км. Начал свой путь Ливингстон из Линьянти, столицы Секелету, страны, которая расположилась на берегу реки Квандо — притоке Замбези, он прошёл через селение Сешеке, а оттуда на лодках — вверх по реке Замбези. На этом пути его верными спутниками и помощниками были 19 человек из племени Макололо, которых ему дал вождь Секелету, друг Ливингстона. Достигнув по реке селения Шинте, путешественники далее продолжали путь уже по суше, через центральноафриканский водораздел. Порою они встречали сопротивление со стороны враждебных племён, но всё обошлось.
Ливингстон заболел малярией, носильщики Макололо мечтали вернуться обратно на свои земли, они устали от чужой земли, от враждебной обстановки. Но Ливингстона ничто не могло остановить, уверенность и сила воли не покидали его ни на минуту. С большими трудностями экспедиция добралась до Луанды, это Ангола — колония Португалии. Спутники Ливингстона, те, что из племени Макололо, увидев ширь и тающий горизонт Атлантического океана, были уверены, что достигли края света. Позже они весьма гордились перед своими соплеменниками таким достижением.
Пробыв в португальской Луанде 4 месяца, Ливингстон возвращается в Линьянти тем же путём. На это обратное путешествие, ушел ещё один год. Получив серьёзную поддержку в лице вождя Макололо Секелету, он, в сопровождении уже 100 носильщиков, вдоль реки Замбези, дошёл до устья реки и до Индийского океана, до португальской фактории Килимане. Это было в мае 1856 года.
Вторая — наиболее продолжительная, великая экспедиция по Замбези, длилась 6 лет. В ходе неё Ливингстон исследовал большой участок этой реки, от Индийского океана до поселения Мпенде, а также вышел на озеро Ньяса, ныне называемое Малави. Этот поход был в целом неудачен, он затянулся и затраты на него истощили весь доступный бюджет Ливингстона.
Пароход «Ма Роберт» затонул, следовавшая за Ливингстоном жена умерла. Отношение к нему в Англии резко ухудшилось. Но Ливингстон не унывает и начинает готовиться к новым исследованиям. На этот раз объектом изучения и исследования он выбирает Центрально-африканскую речную систему. В апреле 1867 года ненадёжные носильщики, покинувшие путешественника, вернулись на остров Занзибари распространили слух о его смерти.
Ливингстон, оставшись без лекарств, сильно заболел, но благодаря своей железной воле и любви к жизни, остался жив, и продолжал путешествие. Он исследовал озеро Танганьика, а также озёра Мверу и Бангвеоло; но выяснить — где истоки Нила и Конго, Ливингстон так и не успел. Невозможно оценить всё, что сделал этот великий путешественник, обогатив географию, этнографию и расширив познания об Африке, как никто другой. Там, где один путешественник встречал на пути недоверие, унижение и вражду, Ливингстон пользовался уважением и расположением дикарей. Африканцы любили его и часто приходили к нему на помощь. Там, где самоуверенный и вероломный путешественник или предприниматель действовали ружьём, Ливингстону опорой был его непререкаемый авторитет и собственное слово, вера в Бога и молитва. История исследований нашей планеты не изобилует такими личностями, которые силу христианской морали показывали не на словах, а собственными примерами и делами! Во всяком случае, в моей памяти таких немного. Это Владимир Клавдиевич Арсеньев — исследователь нашего Приморья, учёный, талантливейший писатель, фотограф. А ещё — Николай Николаевич Миклухо-Маклай — русский исследователь Полинезии, выдающийся учёный и художник XIX века. Светлая им всем память! Именами такими может гордиться каждый русский человек. Быть может, Арсеньев и Миклуха-Маклай чем-то схожи с Ливингстоном? Прежде всего, своим стремлением помочь первобытным народам планеты, а когда нужно — и самоотверженно встать на защиту их интересов.
Время шло. Я прикоснулся к вечности и ощутил, как она увлекает в свои объятия множество жизней. Бесконечность, разве уразуметь твой предел? Мысли путаются: «Кто вы на моём пути? Какую подлинную и неведомую роль играете в моей жизни? Или, может быть, я строго задуманный элемент в великой драме человечества?! — возглас в пустоту. — Если я — всего лишь мазок кисти чьей-то великой руки, точно также как и мазок красками моей кистью на бумаге?»
Передо мной сидел выдающийся человек, почему же я его ни о чём не спрашиваю или, только взглянув на него, я уже многое сумел понять? Но вопрос вырвался:
* * *
Утро огласил то ли собачий лай, то ли вой. Солнечные лучи, поблёскивая, играли на мотоциклах. Мы быстро сворачивали палатку и привязывали вещи к багажникам. Быть может Африка — это долгий жизненный путь? Мы продолжали свой путь. Каждый из нас был предоставлен своим мыслям. И вдруг, на ходу, на скале я увидел знакомый силуэт! Но не успел хорошенько вглядеться в фигуру путешественника, как он растворился в ярких лучах солнца, а набегающая дорога заставила меня отвернуться. Что это со мной? Может быть моё воображение разыгралось от бессонных ночей, или это Африка навеяла на меняя свои чары?!
|
|
|
