 |
Глава 2. Стоит ли сажать лаймы в тайге?
|
|
|
|
Вот и попробуй теперь объяснить, зачем он приехал к нам в Мухоморск.
Отдыхать? Летом – полчища гнуса, зимой – деревья пополам от мороза, а в межсезонье – непроезжая слякоть. Тайга. Сплошь болота вокруг пузырятся.
Может, тогда он приехал работать? На весь город одна стекольная фабрика и завод по штамповке шурупов и гаек, закрытый уже как лет десять назад. Оптимизация. Вот оно как. Тогда про логистику ещё говорили: мол, к нам подъезд неудобный. И с этим никто не поспорит. Наш Мухоморск от райцентра в сорока километрах. Самолёты? Жители видят их разве что в ясную ночь блёстками в небе. До них как до звёзд, ну а до поезда как до райцентра.
Добираются к нам на фурах и редких автобусах по однажды давно протянутой трассе, где больше дыр, чем асфальта. Но если кто-то всё же добрался – остановиться проблема. Гостиница выглядит гаже дороги. «Уют». Одноклассник мой бывший в ней подрабатывал горничным. Базарил, что даже зимой там горячей воды не дают, а кровати все с панцирной сеткой, на которой ночуют одни буграми матрацы.
Да только он в ней селиться не стал.
Вечером летним, солнечным, тёплым, когда все трудяги по лавкам с пивасом, он из автобуса вышел у самой окраины города, где жилища сплошь частные: срубы кедровые с садами и огородами. Вышел он с сумкой через плечо и сразу потопал к соседнему с моим домом участку, на котором земля с новогодних торжеств пустовала. С пожара.
Прежде там Степан-стеклодув с семьёй вёл хозяйство. Куры, кролики, корова – жил он добротно и в чистоте, любил в баньке попариться и в ней же по случаю наподдать.
С сердцем ли у него стало плохо? Пьян ли был сильно? Одно точно известно: не уследил он за топкой. А папаня мой Стёпе не раз по уму говорил: «Перенёс бы ты баню подальше от дома!» Тот кивал, соглашался, но всё ему было не до того. Вот сруб от искр и вспыхнул. Хорошо хоть жена спохватиться успела: мелких из дому вынесла, пожарных вызвала. Те приехали вовремя, не подкачали. А то ещё бы часок и сгорел бы мой дом, а так – только Стёпин. Его самого в закрытом гробу схоронили. Ну а после поминок семья погорельцев перебралась в двухэтажку барачного типа жить у мамани вдовы. Участок решили продать. Но кому пепелище бесплодное нужно?
|
|
|
Бывало, идёшь мимо него, шаг замедлишь, подумаешь: «Вот что бывает, если не слушать других». Мысль простая, но мне – девятнадцать, а Стёпа и в тридцать четыре не понял – вот и погиб.
Даже в зелёные летние дни за обугленной сеткой забора всё оставалось мертво: лежали стык в стык закопчённые, грязно-белые плиты, ведущие к кучке углей на месте крыльца. Рядом с лентой фундамента дома стояли восемь кирпичных столбов, заляпанных сажей – та самая злополучная баня, хотя теперь просто свалка.
Единственной ценностью, что сохранилась на сгоревшем участке, оставался колодец: основательный, сбитый из бетонных колец, поднимавшихся над чёрной землёй до бедра. Пока Стёпа был жив, воду качал электронасос, но после пожара тот начал подпёрдывать, так что вдова отдала его мне. То есть, конечно, папане, но подлатал его я.
Окончив в райцентре технарь, я с прошлого года батрачил в мастерской у отца (с одноимённым названием) по ремонту электроприборов. С утра до вечера сидя. Поэтому, чтобы встряхнуться, я возвращался до дома пешком.
В тот раз я спешил. Хотел жрать, глазеть в телек, хулиганить в сети. Добавить новый пост в блог «Давайте к нам, в Мухоморск!», наконец. Минуя соседский участок, я, по привычке, мазнул его взглядом и продолжил шагать. Шаг, ещё шаг. И тут до меня вдруг дошло: там человек, на участке.
Прямой, как на фото для паспорта, он сидел на бетоне колодца: бритый налысо парень, старше меня года на два, одетый неброско. С оранжевой каской в руках. И одежда, и каска – всё будто бы только из магазина. Ровный загар, пудра щетины – словно сошедший прямо с экрана, парень спокойно сидел в серой пыли среди сажи.
|
|
|
Я растерялся. Чистюля в грязи, и ему наплевать? Какой-то неправильный парень. Жаль, эту неправильность я разглядел, лишь зайдя на сгоревший участок, то есть, когда незнакомец увидел меня. И как мне себя с ним вести? Тем более, что моё появление не вызывало приветной реакции. Парень сидел, как сидел, безмятежно. Мне стало неловко, и чтобы не стало уж чересчур, я схватился за первую версию происходящего, что взбрела в мою голову:
- Хеллоу, брат, ты телеведущий? Кино к нам приехал снимать?
Вот теперь он взглянул на меня: пронзил, словно шилом бумагу, и через миг смотрел уже сквозь. Смущённый и так, я почувствовал себя невзначай опозорившимся. Но что я такого сказал? Такого пренебрежения я не заслуживал точно. С моего языка уже почти сорвалось: «Ты, что, глухой?» - когда незнакомец внезапно ответил. Не низким и не высоким – усреднённым по всем параметрам голосом:
- Нет, я – архитектор и новый владелец этой земли. Здесь будет мой дом.
Странный парень. Он, по-прежнему, смотрел сквозь меня, но это больше не трогало. Меня поразил сам смысл слов. Жить здесь? Что за чушь?! Что тут делать? В нашем краю охота хорошая только на мух. Рыбу удить? Та в болотах не водится. Что до грибов… ну вот какие грибы в Мухоморске? Худшее место для летней дачи (не, ну реально, не будет же он всё время здесь жить) надо ещё поискать. И всё-таки, шутят обычно иначе.
- А-а, вот оно как... - я протянул, вроде как принимая то, что услышал, за правду, - Мы, значит, соседи теперь. Вот, обернись, видишь мой дом? - махнул я рукой. - Там два слоя брёвен, чтобы зимой не замёрзнуть. Возьми на заметку. В Мухоморске морозы под сорок обычная вещь. Кстати, когда собираешься строиться?
- Завтра. Может, подскажешь, - сосед, наконец-то, взглянул мне в глаза, - среди местных с руками рабочие есть?
В тот момент я не слишком удивился вопросу, хотя разве это не странно: заявить, что стройка начнётся вот уже завтра, когда строителей нет? Но если сосед необычный, то чему удивляться?
|
|
|
- Ну, Мухоморск всё же город, так что рабочие здесь, ясное дело, найдутся. Хотя от задачи зависит, - я ощутил себя нужным и важным. - Айда в гости к нам через час! Отца спросишь, он лучше знает. Не робей, как раз будет ужин. Мы же соседи, - я улыбнулся. - Соседи друг другу должны помогать.
Я был уверен, что вот уж теперь этот парень посмотрит на меня дружелюбно и улыбнётся в ответ, как полагается. Но мышцы лица у соседа даже не напряглись, и голос остался – нет, не спокойным – безжизненным:
- Понял, приду. Как твоё имя?
Не по-просту: «Как тебя звать?» - а, - «Как твоё имя?» Словно в старом кино про джентльменов. На такое как-то не в тему ответить, что меня, например, зовут Костя – придётся сказать: «Константин».
- Сун Чен Чай - я назвал своё полное имя и посмотрел на реакцию. В школе и технаре меня часто дразнили тем, что я в чай там сую. Эта плоская шутка реально достала.
- Михаил, - сосед, встав с колодца, пожал мою руку (быстро и сухо), затем сел обратно, и вместе с ним будто села его батарейка. Он моментально погрузился в себя.
«Ладно», - подумалось мне, - «Всё равно мы скоро увидимся».
Через минуту я был уже дома, где первым делом пересказал родакам о необычном знакомстве. А всё необычное у нас в Мухоморске – это событие. Нет, мы в нашем городе не дикари. Сотовая связь, интернет, телевидение – у нас всё это есть, мы в теме не меньше, чем, скажем, в столице. Но так, чтобы новость случалась у нас... Даже звёзды последней величины Мухоморск стороной обходили. Добирались одни лишь чиновники в суд, да в управу, и бизнесмены на стекольную фабрику. Ну и родные к тем, кто ещё здесь остался. Из молодёжи – немного. Мои друзья, например, все дали дёру от мухоморской тоски. Я бы тоже свалил, да у папани дела в мастерской шли неплохо, а со мной – так вообще хорошо. Потом, в отличие от тех же друзей у меня был недохлый стабильный доход. Но в минус к нему – одиночество. Хотя теперь я мог прибавить к нему Михаила.
Через час с небольшим тот постучался ко мне (то есть, к отцу) с тем же вопросом: есть ли здесь в Мухоморске строители дельные? Но папаня с порога не стал отвечать, протянул гостю руку:
|
|
|
- На ты?
- На ты, - отозвался сосед автоматом.
- Ты проходи, Михаил.
Стол уже был накрыт: еда, коньяк и три рюмки (мне – третья). Маманя моя, поприветствовав гостя, ушла к сестрёнке (помочь той с готовкой уроков).
Михаил одну рюмку выпил, от второй отказался. Вёл себя отстранённо, в ответах был краток и выглядел как человек, которому слово сказать – тяжкий труд, опостылевший, но неизбежный. Но даже того, что я узнал о соседе, хватило, чтобы спустить в унитаз все мои планы избавиться от одиночества. Правда, пять первых минут за столом, наоборот, вызвали в душе приступ радости, ведь Михаил – прикиньте себе! – переехал из самой столицы. С таким дружбаном путь в гости к девчонкам открыт. Но потом оказалось, что Михаилу уже двадцать девять (аж на десять лет меня старше!), а значит, мои интересы ему ваще не особо.
- А выглядишь молодо! - подметил папаня преувеличенно весело, пытаясь разговорить молчаливого гостя. - Должно быть, ещё не женат. Ты поверь, Михаил, один год жизни семейной тянет на два холостяцкой. Мне вот в тридцать нередко сорок давали.
А сосед произнёс, как и прежде, безмятежно и кратко:
- Жена умерла. Полгода назад.
Отец в момент посерьёзнел, нахмурился.
- Дети остались?
- Они вместе с женой, - лицо Михаила в сумерках вечера (свет включать не хотелось) было просто до жути мертво.
«Так вот оно что», - понял я, - «Он из столицы от горя удрал. Решил свою прежнюю жизнь утопить в мухоморских болотах». Только мне ему в этом было никак не помочь, а ему мне – время не скрасить. Минута молчания.
После которой сосед вновь озвучил вопрос о строителях, и отец, спохватившись, заговорил уже строго по делу. Какого рода умельцы нужны, что вообще за проект? Михаил отвечал без запинок, как по учебнику, и вскоре мне стало понятно, почему из всех тысяч известных лишь составителям карт городков он выбрал именно наш. Из-за фабрики. Весь свой участок почти в двадцать соток сосед желал окружить стеклянной стеной на стальном, высокопрочном каркасе, а сверху накрыть её крышей, такой же прозрачной, только покатой, чтобы зимой снег слетал. Затратный проект. Но средств на строительство этого чуда, как Михаил нас заверил, имелось в достатке. Квартиру в столице он продал, но если вдруг денег с продажи не хватит, есть ещё сбережения в банке.
Однако папаня смотрел на соседа, как если бы тот перед ним кожу снял и попросил её в шкаф вместо куртки повесить. Затравленным взглядом.
- Погодь, Михаил, ты всерьёз?
Хотя было ясно, что тот не шутил. Ну, ещё бы! После смерти жены и детей немудрено вообще разучиться. Видя это, папаня вздохнул:
|
|
|
- Это же целая оранжерея. Без архитектора и инженера, толковых монтажников, сварщиков даже пытаться не стоит. А местные плотники – раз-два-изба – едва ли подобное делали раньше.
Михаил поднял руку:
- Я сам – архитектор, - прошелестел, - проект лёгкий. Парники же для грядок ваши плотники ставят. Да и большие теплицы для ферм, где круглогодично зреет картофель и помидоры, я из автобуса видел. Так что, если знакомые есть, подскажи. Нет – сам мастеров поищу.
Папаня снова вздохнул под пристальным взглядом и, пробурчав: «Зачем тебе столько мороки...» - выдал контакты.
Была у него на примете бригада, прораб которой был братом гендиректора фабрики и занимался как раз остеклением. Папаня давно мечтал о пристройке: террасе с витринными окнами.
Поблагодарив, Михаил извинился (правда, будто сквозь сон) за побудки с утра от долбёжки. Прощаясь, уже на пороге, я заявил, что если его дом удастся, то наш Мухоморск перестанет быть просто одним из тысяч неизвестных названий, а станет синонимом нового типа жилищ.
Я сказал и остался доволен собой – Михаил попрощался и вышел.
И зашумело. С утра грейдер пригрохотал расчищать пепелище, а через несколько дней – экскаватор (с рыком рыть котлован для фундамента). Проект шёл по плану: без сбоев, без подводных камней. Так не бывает! Так было. О возможной причине я услыхал из трёпа сантехника за перекуром:
- Не, говорю, не получится трубы здесь проложить без отбойника. Камень-земля – лопатой не взять. А он мне: «Пойдём». Подошли. Он молчит, только землю глазами буравит. Я уж думал: сейчас психанёт, разорётся, – а он просто раз...
- Ты сразу скажи, два-то будет? - усмехнулся второй работяга.
- Ну чё ты перебиваешь? Слухай: «Попробуй, копни», - говорит. Тихо, без суеты, ну как всегда. Но я-то себе больше верю. Думаю: на, командир, убедись! Со всей силы лопату в землю вгоняю... а она мягкая. Чистый песок! Во, чудеса!
Второй – палец к губам – мистическим тоном:
- Я же тебе говорил: дар у него! Горе великое дар пробудило.
А всё маманя моя, длинный язык. Через неделю после знакомства с соседом весь Мухоморск знал о том, что жена Михаила, а также их трое детишек (я удивлён, почему, например, не пять или шесть для пущих эмоций?) погибли в автокатастрофе. Михаил, разумеется, был за рулём. И, конечно, теперь он считает себя виноватым. Мыльная чушь. Но сосед своим личным ни с кем не делился, так что маманина версия стала единственной, а после и верной. Работяги, должно быть, пускали скупую слезу, строя оранжерею, словно святыню: без проволочек, с благоговением. А их отношение к стройке переключалось обратно на «командира», становясь, я бы сказал, сверхъестественным.
Хотя у них были на то основания. Михаил занимался не только чертёжемаранием (что ожидалось от архитектора), нет, он со всеми горбатился, не отлучался, спал в грубо сбитом контейнере прямо на груде из планок стального каркаса. Причём не более трёх часов в сутки (хотя кое-кто из рабочих готов был поклясться, что командир даже во сне глаз не смыкает). В запачканной каске, грязной одежде, с отросшей щетиной, превратившейся в пыльную бороду, он строил и строил, строил и строил: невозмутимо, не раздражаясь ни на кого. На меня, например.
Окликну, бывало, соседа, спрошу как дела. «Много дел», - только и скажет, не отрываясь от тех. А продолжишь с расспросами лезть – промолчит.
Сосед всегда говорил и никогда не болтал. Не только со мной – со всеми без исключений. Но, вот же ирония, желая найти у нас одиночество, Михаил превратился в звезду. В глазах людей он был как на экране. Мы с ним были по разные стороны.
Лето катилось к концу, рабочий день шёл за рабочим. Иногда наступал выходной, традиционный семейный обед.
На одном из таких папаня вдруг сделал объяву:
- Я вчера с дядей Ахмедом встречался. Старуха-мать его здесь доживает, но сам он, если ты помнишь, давно в облцентре. Преподаёт в ГГГУ, а с прошлого года состоит в деканате экономического факультета. Мы с ним слово за слово… в общем, устроит тебя на бесплатное место! - папаня с чувством огрел меня по спине. - Счастливчик ты, Сун! В большом городе поваришься, узнаешь, как бизнес семейный расширить. Готовься, короче, к отбытию. Ну и вопросы, давай, задавай, или не дам больше рыбы! а то как будто воды в рот набрал.
Я шумно выдохнул, и понеслась: где я буду там жить? что взять с собой, а что купить по приезду? и что насчёт денег, сколько мне будут присылать на расходы? Но ни вопроса из серии: почему вы решили всё за меня? Я, реально, был счастлив. В родительском доме мир жил на экране, но теперь-то я сам окажусь на той стороне.
За два дня до отъезда все вещи были уже упакованы, комнатушка в общаге пробита. Настала пора попрощаться с родным Мухоморском. Желательно, весело, с выпивкой.
Не имея друзей, для отвальной вечеринки я выбрал знакомых ребят из шиномонтажки через дорогу от мастерской «У отца». Зашёл к ним с пивасом после работы. Сели на лавку, крышки чпок-чпок. Нажрались. О посиделках сказать больше нечего.
- Звиняй, пацаны, я пошёл. Завтра в путь.
- Ты не теряйся там, Сун! - провожая, заржали ребята, - Присунь студенткам за нас!
- Ага, непременно. А если вернусь на каникулах с модной чиксой – не обижайтесь. Даже если от зависти яйца заломит.
С утра я наспех позавтракал, еле успел на автобус. Назад не смотрел. Не знал, что каникул в этих болотах я не дождусь.
Отец от меня отказался. Из-за экрана. Денег, которых он мне присылал, хватало только на быт – на тусовки пришлось подрабатывать. Изначально я думал подыскать мастерскую. Опыт имелся, чего нельзя было сказать о вакансиях. Повезло, что мой одногруппник подкинул халтурку: вести колонку для гламурного «жёлтого» сайта. Из тех, на какие ведут сенсационные баннеры, типа: «У примадонны родилось ТАКОЕ!». А зайдёшь на такое, и выясняется, что родилась у неё смутная мысль сменить контактные линзы. Полная хрень! Причём половина контента на таких жёлтых сайтах вообще чистый вымысел. Мне, например, полагалось писать дневники. Пробным заданием было строчить в течение месяца отвратительно-притягательную любовную драму.
В зависимости от Её благосклонности Он то крадёт в бутике понравившиеся Ей накануне сапожки с бриллиантовой пряжкой, то измышляет над Ней издевательства, вроде постепенного сдирания кожи с Её личика Её же заострёнными под когти гелевыми ноготками, которые Он предварительно вырвет щипчиками для завивки ресниц. Они встречаются, но Она избегает физической близости (даже за руки взяться – уже катастрофа), и Он пытается скрыть, что помешан на Ней. Но держать в узде табун чувств всё труднее: вдруг Он для Неё всего лишь каприз? И вот на вечерней прогулке Его покидают последние силы, Он валится в ноги предмету своего сумасшествия: «Я ненавижу тебя! ненавижу! Постой, ты куда? Не уходи, умоляю!» Она уплывает, не замечая мольбы, будто Он – невидимка, будто Он – тишина. Тогда Он бросается вслед, ломает Ей шею, после чего убегает домой, включается в сеть, где измельчает страдания до волоска, приставшего к Его скрюченным пальцам. «Я не смею стряхнуть свои чувства к ней!» Но как Ему быть? А никак: «Я удавлюсь на шнурке, который сплету из её дивных локонов».
Мерзкий сюжет. До беспроигрышности.
Прочитав в соцсетях десятки схожих историй, я справился с первой задачей с успехом, а вскоре ловко строчил сразу в четыре колонки. Работа меня увлекла. Пусть инкогнито, пусть пока только в текстах – я на экране.
У меня появились друзья-журналисты. Никогда не забуду, как мы отрывались, когда караулили важных персон у отелей-борделей. Но друзья учились на профи, а я был всего лишь любитель.
Вон с экономфака! Завершив первый курс, я забрал документы из деканата и перевёлся на факультет журналистики. О чём дядя Ахмед стуканул родакам. Сначала позвонила маманя. Спросила: «Ты – гей?» Я ей: «Что-что? Тебя плохо слышно». Она: «Журналисты все геи». В общем, наш разговор закончился тем, что я хохотал, а маманя рыдала. Но это ещё ничего: через день после нашей с ней ссоры, когда я запихивал в сумки пожитки для переезда в другое крыло нашей общаги, ко мне в ярости ворвался папаня и заорал, что я предал семью, его дело, бла-бла.
Папаня был послан. И он убрался, но только после того, как процедил через силу: «Твоя сестра будет мне сыном. Ну а ты, бесхребетное...» - тут к горлу его подкатило, и он в сердцах вышел. Хорошо хоть, что мама не прекратила звонить и навещать меня изредка.
Я чувствовал вину перед отцом, но не унывал. Учился не хорошо и не плохо, предпочитая учёбе работу, то есть, учился на практике. Из печати я целил попасть на экран телевидения, для чего обзаводился знакомствами на конференциях, съездах, просто тусовках.
Её называли потрясной, а меня, Сун Чен Чая, как только ни называли, на тот момент – Чен-фоточел (за то, что я всюду таскался с крупнокалиберным фотографическим аппаратом). Потрясная трясла своей задницей лучше всех на танцполе, и я подкатил к ней, так, невзначай, типа её личный фотограф. Устроил девочке сессию. Дальше по плану: ей захотелось взглянуть на свежие снимки. У барной стойки, узнав её имя – Патрисия – мы заобщались на почве его изначального смысла, потом заговорили о прозвищах (вот уж мне было о чём ей поведать). Потом оказалось, Патрисия учится вместе со мной на одном факультете, старше всего лишь на курс (и младше меня на три года).
Глядя на снимки, она и представить себе не могла, что месяц спустя переедет ко мне, в мою комнатушку в общаге, а после выпуска станет всерьёз думать о свадьбе. А я? Целясь попасть на ТиВи, я нашёл то, чего мне не хватало по-настоящему: быть у любимой всегда на экране. Найдя Патю, я понял: цель достигнута – точка. К тому же с опытом я убеждался всё больше и больше, что написанный текст беспристрастнее речи на камеру, что печатные СМИ – это и есть журналистика, это и есть информация.
Последней имелось хоть отбавляй. Скажем, Эон. Нечасто страна меняет название. Или свой государственный строй с версии демо на технократию. А подготовка закона о переводе расчётов как юридических, так и физических лиц в электронную форму с полной отменой бумажных носителей? Реформа шла за реформой, и темп их лишь нарастал. Психологи только и говорили об эпидемии футурофобии. Завтра пугало. Других – не меня. Я спал спокойно, зная наверняка, что случится к моему пробуждению: отличная тема для новой статьи.
Заключительный курс универа я работал внештатным корреспондентом журнала «Аврал» (второй по тиражу в облцентре). Издание амбициозное, главный редактор которого был просто одержим эксклюзивами. Нарыть интересную тему быстрее других – вот его счастье. Сотрудники нашей редакции за глаза ему дали прозвище «Крот». И даже обидно, что оно не являлось данным с рождения именем: так сильно главред на крота походил. Маленький, пухлый, с неожиданно длинными загребущими лапами (руками их сложно было назвать). Голосом громким и добродушным он встретил меня, как всегда:
- Недоучка! Что на пороге стоишь? Заходи!
Весна за окном его кабинета уже вся расцвела. Да и какая весна? Уже почти лето, месяц до сдачи диплома, а тут вызывает главред. Значит, снова загрузит работой.
И я не ошибся:
- Сун Чен, ты без пяти минут выпускник, хотя на бумаге, - главред постучал у себя на столе по свежему экземпляру журнала, - ты уже профи. Обладает твоя память хваткой, - тут «Крот» сделал свой фирменный жест, резко схватив воздух лапой, - и мысли твои на бумагу ложатся понятно и, главное, интересно! - Упреждая возможные возражения, он замахал на меня, - Это всё так! так!.. Ну так вот, получишь диплом, я возьму тебя в штат, - Крот расплылся в улыбке, - и не стоит меня благодарить, я делаю это не для тебя – для журнала. А он требует эксклюзива! - занёс он кулак над столом, но вдруг подмигнул и продолжил. - Слышал, ты родом из Мухоморска. И, вероятно, для тебя не секрет, что в этом болоте жизнь грозит забить через край чудесами из пластика.
Об этом я часто слышал от мамы. В последние несколько лет стекольная фабрика не успевала справляться с заказами: так много их появилось, и, в основном, на поликарбонатные стёкла (поликарбонат – вид прозрачной пластмассы, который используется для облицовки теплиц или зданий в стиле хай-тек, например, небоскрёбов). Видя спрос, руководство на фабрике стало наращивать мощность своего предприятия, а затем и осваивать новый тип производства, строя линии сборки пластмассовых тар для мелкого быта, вроде ванн для детей или тазов для ручной стирки.
- Эону – банзай! - воскликнул главред с деланным пафосом. - Нет, кроме шуток, при старой власти Мухоморск загнивал, и только при новой… и далее твой репортаж на три разворота о возрождении города. И правду напишем, и к власти лояльность проявим, что никогда не мешало. Всем хорошо. Возьмёшься, Сун Чен? - главред скорчил вредную (как полагалось по должности) мину и дёрнулся ко мне через стол, едва в нос не тыкнув своим указательным пальцем. - Свободы слова не потерплю!
- Хорошо-хорошо, - я поднял руки, - поеду. Сам думал невесту свозить в родные места перед свадьбой. Так что будет вам репортаж. Через неделю. Но предоставьте, пожалуйста, средства на проживание.
Главред непонимающе на меня посмотрел:
- У тебя же родители там. У них остановишься.
Я отвёл взгляд:
- Это вряд ли, мы с отцом в ссоре.
- Не потерплю! - главред подскочил в своём кресле. - В Мухоморске сейчас чудеса! Так что езжай и мирись, сколько влезет. Неделю бери, так и быть, а денег не дам. Не хочу, чтобы сын и отец оставались врагами. Тем более, свадьба.
Главред, хоть и редкостный жмот, скрытый под маской праведных слов, был в этот раз прав. К тому же отец, со слов мамы, за годы остыл, и если я покажусь ему на глаза вместе с Патей, которая будет милой-премилой – мир неизбежен.
Беседа с главредом произошла поздним утром, а уже вечером я прикатил к подзабытому дому на редакционной малолитражке. По сговору, мама с сестрёнкой ушли в кинотеатр, так что в доме оставался только отец, который не шёл и не шёл на призывы клаксона. Потом калитка всё же открылась, он взглянул на меня, на красавицу рядом со мной. Молча отпер ворота.
Проезд был широким, а машинка компактной, но я задал вопрос:
- Прохожу?
Отец замысел понял и подхватил:
- Левее возьми.
- Ещё?
- Стоп, достаточно.
После таких мирных словечек браться с порога за старое было бы просто нелепо. Мы уже простили друг друга. А чтобы вконец разрядить обстановку, Патя за чаем прощебетала отца пару-тройку историй о буднях корреспондента. Естественно, главным героем этих историй был я, ведь если красавица здесь и сейчас восхищена твоим сыном, проще признать, что когда-то тот сделал правильный выбор. Вслух этого отец не сказал, однако я уловил в его потускневшем взгляде вину.
Заметив, что слушатель скуксился, Патя давай его тормошить роем вопросов, так что, в итоге, ужин в честь примирения (мама с сестрёнкой принесли на него петуха-кукареку) стал оживлённым. Чему поспособствовал и наш сосед Михаил.
Ещё на подъезде к отчему дому Патя воскликнула:
- Стекольная фабрика!
- Метко, - я и сам загляделся на оранжерею соседа, что, как по проекту, занимала собой весь участок. Пять метров прозрачной стены из поликарбонатных пластин, а сверху неё – шатровая крыша, с которой, должно быть, во время дождя стекали целые реки. А может, сосед боялся вандалов, но факт: по периметру дома был вырыт глубокий канал с одним пешеходным мостом, перекинутым к входу вовнутрь. Само наличие входа, кроме моста, едва выдавала стеклянная ручка на одной из прозрачных пластин – единственной, за которой отсутствовал сумрак листвы невиданных мною растений. Таинственный дом.
- Устроишь экскурсию?! - вцепилась мне Патя в бедро. Ох уж это румяное её любопытство. Я поцеловал её в нос и нажал на клаксон. Предстояло уладить старую ссору.
Но за ужином тема соседа оказалась весьма благодарной: отцу было легко говорить, а нам его слушать и спрашивать. Например, не мешают ли спать приезжие группы фанатов диковинных арт-объектов? Отец покачал головой: вероятно, о доме соседа им не известно. Репортёры из местной газеты всё набивались взять интервью у хозяина чудо-строения, но Михаил видеть их не желал, поэтому дом-оранжерея удостоился только одной краткой заметки.
Вот если бы он пустил их к себе… Но внутрь имели доступ лишь те, кто учили его садоводству. В теории дока, на практике он земледелием ранее не занимался, так что первое время ходил по соседям, прося поделиться наработанным опытом. В их числе, мою маму.
- А что там сейчас! - она закатила глаза, - загляденье!
К «Саду», как вскоре назвали дом Михаила, вереницей съезжались грузовики с плодородными почвами, галькой, рассадой в горшках, деревцами... Из Сада хозяин практически не вылезал – лишь в магазин, да вынести мусор. Контейнер стоял в ста шагах, так что дверь Михаилом не запиралась. До того, как два года назад в дом не проник непрошеный гость.
Только сосед вернулся домой, только закрыл дверь изнутри, как кто-то схватил его сзади. Зажав рот рукой, приставил нож к горлу и потребовал мака. Наркоман с подступающей ломкой, чей дилер недавно был пойман, оставив клиента без дозы. Михаил ответил преступнику честно, что мака здесь нет.
- Мак или жизнь?! - завизжал наркоман, а рука, сжимавшая нож, задрожала. Тут Михаилу пришлось извиниться, сказав, что есть у него один старый запас, причём уже в порошке, что в мешке под терновым кустом. Наркоман легко повёлся на сказку, ну а далее существовало две версии хода событий: его и соседа.
Сосед утверждал, что повёл наркомана к яме-ловушке, прикрытой ковром под газон. Зачем вырыл яму? На случай таких вот незваных гостей. Дойдя до ковра, Михаил, огибая ловушку, рванулся бежать от наркомана по кругу. Тот же в погоне за убегающим кайфом решил срезать путь через «газон» – вот и попался.
Правдоподобная версия, если не верить, конечно, словам наркомана. А по его показаниям, он, не убирая нож с горла, семенил мелким шагом за хозяином дома, намереваясь его оглушить и связать, узнав, где зарыт порошок. Но хозяин пропал (прямо из рук) на какой-то лужайке, оказавшись внезапно у её края, тогда как сам наркоман застыл в центре. Миг, и земля у него из-под ног начала убегать, да так быстро, что он ощутил себя в лифте, пока вдруг не понял, что в яме.
Полицейских изрядно повеселило глючное гонево от наркомана (сейчас он в психушке), но, несмотря на бредовость его показаний, фигура соседа от них обросла ещё большим количеством слухов. Мол, Михаил умеет с землёй разговаривать. Что он велит ей, она то и делает. Сюда и сантехник, тот, что трубы когда-то прокладывал, язык приложил, и мама моя при всех вспоминала, какой изобильный у Михаила был в прошлом году урожай апельсинов, персиков, дынь – и это у нас в тайге, на болотах! С другой стороны, наш сосед урожаи свои всегда раздавал тем, кто прежде его садоводству учил. А они со своими родными делились, и всё равно получалось немало. Так что вреда от соседской «волшбы» никто не имел, а вот польза от его земледелия явно была.
- А ещё, - отец, улыбаясь, прищурился и покосился на маму, - если заходит где речь о любви, мать скора о соседе разахаться. Какой, мол, мужик пропадает: ладный, непьющий, хозяйственный. Почто, причитает, хоронит себя? А потом как глазами блеснёт: видать, любовь у него настоящая.
Догадаться, к чему отец клонит, было несложно, и мы с Патей поведали в связке нашу историю: от знакомства и до умильных набросков совместного быта. Чтобы растрогать отца окончательно, я обнял любимую и заявил, что не мыслю себя без неё, что она – моя половинка.
- Как только с квартирой определимся, назначим день свадьбы.
С квартирой, правда, существовала проблемка, но я мудро о ней умолчал, дабы отец не подумал, будто я за деньгами приехал мириться. Хотя, если честно, мне с Патей даже однушку снять в тот момент было бы не на что. А через месяц нам предстояло покинуть общагу: близился выпуск. Только если главред возьмёт меня в штат – проблема пусть и с напрягом, но, всё же, решится. Если возьмёт. Если я выдам Кроту эксклюзив, к которому тот прикопаться не сможет. Иначе привет работа фрилансера, то есть, такая, какая у Пати, привет нестабильность, и бедность, и горькие слёзы любимой. А ведь ей хочется быть хорошей женой и домохозяйкой.
Ночью в родительском доме мы с ней ютились на скрипучей кровати (полуторной, тесной) и очень этого скрипа стеснялись, так как тихие ласки не возбуждали ни её, ни меня. Как бы любовь наша не заскрипела без денег – вот о чём думал я, засыпая. А под конец снова вспомнил главреда: «Ты – уже профи». Всё будет в порядке.
Сон был глубоким, отдохновенным. Даже не столько из-за главреда, сколько из-за погоды. В такое тёплое, с ноткой свежести утро просыпаешься бодрым, пружинишь с кровати прямо к окну, где питаешься солнечным светом, чувствуя, как безоблачность неба отражается в сердце и разуме. Жаль, это чувство, словно роса – к полудню от него ни намёка – так что, не став расслабляться, мы с Патей, съев наливной земляники от Михаила, вышли в поход: она – посмотреть, где вырос любимый, а я с целью обратной – этих грязных памятных мест не найти, а увидеть блеск процветания. Опрос горожан и представителей власти я отложил напоследок: прежде надо взглянуть самому.
Настроение было под стать нашей летней одежде – дурашливо-лёгкое. Перешучиваясь между собой под тёплый смех солнца, мы, взявшись за руки и энергично ими качая, зашагали по улице. А нам на встречу – неизменно бесстрастная физиономия.
- Это ж сосед наш! - то ли из-за погоды, то ли из-за ладони любимой я был так ему рад, что закричал ещё издали. - Доброго дня, Михаил! Узнаёшь?! Сун Чен Чай, твой сосед!
- Помню-помню, - совсем не радушно, а равнодушно произнёс тот сквозь бороду, отросшую до живота. - Шесть лет пропадал, но теперь, - кивнул Михаил на наши руки, - не потеряешься.
На холодность тона я ответил уже без задора, формально:
- Знакомься, моя невеста, Патрисия.
- Михаил, - сосед коротко ей поклонился и сделал шаг в сторону, выражая готовность нас пропустить: мол, тороплюсь, беседа закончена. Но если уж Патя чего-то захочет, так просто от неё не отделаться:
- У вас вкуснющая земляника! Сочная, сладкая – в жизни такой не едала! Пожалуйста, покажите нам сад. Мы ненадолго. Можно? Пожалуйста!.. - она сложила ладони в мольбе, но глаза её хитренько улыбались: «Разве мне можно сейчас отказать?»
Справедливости ради, помимо Патиных глаз у Михаила имелась и другая причина ответить ей «да», гораздо более веская: нежелание портить отказом добрососедство с моими родителями.
- Ненадолго. За земляникой нужно следить, - и Михаил направился дальше в сторону дома, чтобы через минуту распахнуть перед нами дверь в мир застеколья.
Тот, правда, нас встретил не сразу: сначала был маленький шлюз между мирами. Охранявший теплолюбивую флору от зимних морозов, шлюз кончался ещё одной дверью. И вот за нею на нас набросилось то, что ощущает ребёнок, не знавший ничего лучше манки с комками, и вдруг получивший килограмм шоколада. Восторг? Это был восторг.
За дверью раскинулась лужайка-прихожая: ковёр земляники, что клонилась к земле под тяжестью крупных, рубиновых ягод. Вдоль лужайки, скрывая от глаз все прочие «комнаты» Сада, росли деревца: узловатые, с тонкой серебристой корой, покрытые тёмными, с красной прожилкой листочками. Эти же листья вместе с ветвями формировали две арки на входе в два мрачных туннеля, петлявших куда-то из тенистой прихожей.
Мы свернули направо, идя по дорожке, бережно выстланной чёрным с зелёными искрами камнем. Стальную сетку туннеля обвивали густые лианы, приглушая солнечный свет, сочившийся с крыши. С их бархатистых, ползучих стеблей, словно россыпь электрических лампочек, повисли цветы-колокольчики: оранжево-жёлтые, между которых беззвучно порхали голубенькие мотыльки.
Единственным звуком, кроме наших отнюдь не громких шагов, был отдалённый ропот воды.
Дорожка, рассчитанная по ширине на одного человека, вынуждала нас двигаться змейкой: в голове – Михаил, я – в хвосте. Змейка скользила зигзагами, следуя резким изгибам туннеля. С первым – лианы на сводах потеряли цветы, став при этом волнистыми, словно игривое море, а чёрные камни дорожки сменили лазурные. Со вторым – потолок поредел, наполняя туннель мягким свечением и ароматом жасмина, чьи цветущие ветви осеняли нас сверху. Третий изгиб, и я, поглощённый цветущими кущами, врезался в статую под названием «Патя». Баланс её тела в пространстве был мной нарушен, и моя девочка с всхлипом рухнула вниз.
Полсекунды спустя послышался всплеск, а ещё через три – междометия вперемежку с яростным воплем:
- Ты совсем долбанутый, СуЧЧай?! А если бы я умерла?! Помоги, идиот!
Несколько позже, согнувшись почти до колен, я хохотал, а мокрая Патя, в полупрозрачном от воды сарафане, обрушивалась на меня дождём кулачков. Михаил терпеливо стоял в стороне, а я просто не мог не смеяться: и от того, что всё обошлось, и от того, как всё получилось. Хотя, будь я в змейке вторым, а не третьим – искупался бы сам вместо Пати. Ей было от чего замереть.
Арка жасмина открывала проход на площадку из бело-синего мрамора, всего лишь два шага в длину. Третий шаг означал четыре метра падения в маленький пруд. Парапет? Михаил посчитал для себя его лишним: обрыв нависал под острым углом к глади воды, так что упасть можно было только в неё – не на камни. К тому же вид, открывавшийся из пруда, был шикарен: обрыв нависал над водой настоящим каскадом необработанных глыб бело-синего мрамора. Причём, по мере снижения, из двух этих цветов оставался лишь белый. Прямо тонущий айсберг.
Разглядеть тот с площадки было нельзя, но зато с её высоты получался чарующий ракурс на косу мёртвого пляжа, покрытог<
|
|
|
