Дискурс как способ достижения согласия.

Юрген Хабермас на основе анализа работ по аналитической философии, выделяет область, которая отличается от традиционных структур действия, т.е. так называемые коммуникативные действия, в рамках которых осуществляется достижение понимания между участниками ситуации. Хабермасу важно показать, что понимание, которое должно сложиться в ситуации – не предзадано и не запрограммировано, не осуществляется автоматически, поэтому ему нужно как бы затянуть сам процесс его строения и формирования.
Распространенное в современной философии понятие дискурса Хабермас тесно связывает именно с коммуникативным действием и поясняет его следующим образом. Дискурс - это как бы "приостановка" чисто внешних принуждений к действию, новое обдумывание и аргументирование субъектами действий их мотивов, намерений, ожиданий, т.е. собственно притязаний, их "проблематизация". Особое значение для Хабермаса имеет то, что дискурс по самому своему смыслу противоречит модели господства - принуждения, кроме "принуждения" к совершенной убеждающей аргументации. Противники теории коммуникативного действия Хабермаса неоднократно упрекали его в том, что он конструирует некую идеальную ситуацию направленного на консенсус, "убеждающего", ненасильственного действия и идеального же "мягкого", аргументирующего противодействия. Апеллируя и к жестокой человеческой истории, и к современной эпохе, не склоняющей к благодушию, критики настойчиво повторяют, что хабермасовская теория бесконечно далека от "иррациональной" реальности. Хабермас, впрочем, и не отрицает, что он (в духе Вебера) исследует "чистые", т.е. идеальные типы действия, и прежде всего тип коммуникативного действия. Вместе с тем он исходит из того, что выделенным и исследуемым им коммуникативному действию и коммуникативной рациональности соответствуют вполне реальные особенности, измерения, аспекты действий и взаимодействий индивидов в действительной истории. Ведь взаимопонимание, признание, аргументация, консенсус - не только понятия теории. Это неотъемлемые элементы взаимодействия людей. Хабермас различает ряд типов дискурсов:
· теоретический дискурс, который организуется на основе когнитивных и инструментальных механизмов,
· практический дискурс, который связан с морально-практическими полаганиями и опирается на определение правильности и норма действия,
· дискурс в форме эстетической критики, который является оценочно-эволютивной по своей природе и строится на основе соотнесения с ценностными стандартами,
· дискурс в форме терапевтической критики, основной характеристикой которого является выразительность, правдоподобность выражений,
· дискурс самовыражения и самообъяснения, который определяется достижением понятности того, что высказывается и основывается на правильности сформированности символических структур.
Различия трех миров (объективный, социальный, субъективный) важны для Хабермаса, чтобы последовательно разложить и сгруппировать разные типы действий:
· стратегическое действие (включает в себя инструментальное и "собственно стратегическое" действие. Ориентация на успех (или необходимость считаться с неуспехом), на использование средств, отвечающих поставленным целям, остались его общими опознавательными знаками)
· телеологические действия, т.е. связанные с целями (только с объективным миром)
· нормативно-регулируемые, драматургические действия, связанные с самопрезентацией (действия соотнесены с двумя мирами, соответственно с социальным и объективным миром или с социальным и субъективным миром,)
· действия, связанные с коммуникацией (действия при установлении понимания связаны с установлением отношений между всеми тремя мирами.)
В речевых высказываниях по отношению к каждому из этих трех миров есть свои модальности. По отношению к объективному миру делается вывод о том, что это суждение истинно или ложно. По отношению к социальному миру и системе социальных норм – что оно правильное или неправильное, и по отношению к субъективному миру, связанному с терапевтической презентацией – что оно правдоподобное или неправдоподобное.
Таким образом, на основе выстраиваемой логики высказываний и анализа действенности этой логики показывается форма захвата коммуникативными действиями всех миров.
Цель дискурса, так же как цель коммуникативного действия и аргументации, заключается в достижении соглашения относительно предмета коммуникации. Достигнутое соглашение можно охарактеризовать в терминах общности понимания, разделяемого знания, взаимного доверия и согласия друг с другом по поводу действующих норм. Базис для согласия дает, таким образом, признание четырех взаимосвязанных универсальных значимых претензий: на понимание, истину, правдивость и правильность.^[56] Это означает, что различные формы аргументации в силу своей потребности в дополнении друг другом образуют систему и внутренне указывают друг на друга. Данное обстоятельство является принципиальным для предлагаемой Хабермасом теории истины как консенсуса. Ее главный вывод заключается в том, что об истинности высказываний нельзя судить без учета вопроса о компетентности участников дискурса; а вопрос о компетенции невозможно решить без учета вопросов о правдивости выражений и правильности действий. Только принимая во внимание всю совокупность факторов, можно различить между подлинным и мнимым консенсусом.
Идея подлинного консенсуса требует от участников различать между бытием и кажимостью, сущностью и явлением, сущим и должным. Компетентность в отношении использования делает возможным отличать мир признанных воззрений (объективный мир) от субъективного мира голого мнения. Различению способствует переход языковой игры на метауровень, вводящий измерение ответственности говорящего за свои слова и их последствия. Это позволяет замечать различия между бытием и должным, между наблюдаемым поведением и правилами, которым следуют или которые нарушают. Эти три типа различений, взятые вместе, позволяют в конце концов отличить подлинный консенсус от мнимого в результате аргументативного дискурса.
Сущность предлагаемой Хабермасом интерпретации истины как консенсуса заключается, таким образом, в том, что истинность понимается не как предикат, который можно приписать некоему высказыванию, а как содержащаяся в нем претензия. Сомнение в правомерности претензии на истинность ставит под вопрос не семантику высказывания, а прагматическое значение выдвигающего ее речевого акта. Истина ставится, таким образом, в зависимость от аргументированности претендующего на нее высказывания.

 

Мир системы.

Хабермас признает, что процессы общественного воспроизводства нельзя достаточно полно объяснить с помощью коммуникативной рациональности, но можно объяснить «символическое воспроизводство жизненного мира социальных групп, увиденного из внутренней перспективы».

Поэтому общество понимается на двух уровнях: с одной стороны, как жизненный мир, т.е. символическое самовоспроизводство или самоинтерпретация, а с другой — как «система» действий, каковой общество кажется постороннему наблюдателю. Общества должны рассматриваться одновременно и как система, и как жизненный мир.

Система и жизненный мир — это два различных способа понимания мира, разделенного на три части: объективный мир фактов, социальный мир норм и субъективный мир внутренних переживаний.

Жизненный мир — это совокупный процесс интерпретаций, относящийся ко всем трем мирам. Интерпретация происходит в какой-то конкретной ситуации. Ситуация — это «отрывок» из жизненного мира, который выделяет из него определенные темы и цели действий.

Основной проблемой и спецификой современности, согласно Хабермасу, является разъединение системы и жизненного мира, выражающееся в процессе овеществления современных жизненных миров и все большей их провинциализации. Жизненный мир становится достоянием частной жизни и выпадает из социальной системы, включающей в себя деньги и власть.

Общественная эволюция в наше время характеризуется изменением зависимостей между жизненным миром и системами. Если первоначально системы определялись жизненным миром, то впоследствии они развили растущую самостоятельность, утратили свою первоначальную зависимость от связей жизненного мира и выработали собственную динамику. Подобное овеществление общества представляет собой перемещение центра тяжести на не зависящие от языка и коммуникации среды — как деньги и власть, что означает поглощение жизненных миров системами.

На стыке системы и жизненного мира возникают новые конфликты (проблематика окружающей среды, сверхсложность, перегруженность коммуникативных структур и т.п.). Поэтому проблемы современного общества нельзя понять только с помощью анализа системных процессов: необходима их критика на основе противоположной системному рассмотрению концепции, и это может быть анализ коммуникативного действия с позиций жизненного мира.

Критическая теория не должна заниматься идеологиями, поскольку характерной чертой современности, по Хабермасу, является фрагментация обыденного сознания и колонизация его системами. Следствием распада общего понимания жизненных миров выступает конец идеологий; место «ложного сознания» занимает фрагментарное сознание. Точно так же устаревшим является понятие классового сознания, поэтому критическая теория общества должна обратиться к критике культурного обнищания и исследованию условий для воссоединения рационализированной культуры с повседневной коммуникацией, основанной на витальной передаче от поколения к поколению. Разработанное

Хабермасом понятие жизненного мира помогает объяснить процесс сохранения и воспроизводства культурных ценностей в жизненном пространстве при смене поколений.

Оценки трудов Хабермаса. (не смогла найти,надо искать)

24.

Генетический структурный анализ П.Бурдьё. Недостатки современной социологии. Обоснование генетического структурализма. Понятия габитуса, социального поля и капиталов. Роль социологов в жизни общества. «Нищета мира» П. Бурдьё. Основные темы и выводы

Что же такое габитус? Понятие габитуса встречается в работах Бурдье великое множество раз, и много раз Бурдье разъяснял его смысл.

В работе «Практический смысл» Бурдье неоднократно обращался к характеристике различных смыслов этого сложного понятия. Ниже мы приводим некоторые важные характеристики.

1. «…характерные структуры одного определенного класса условий существования, которые через экономическую и социальную необходимость…, а точнее говоря – через собственно семейные проявления этой внешней необходимости (форму разделения труда между полами, мир предметов, способы потребления, отношение к родителям) формируют структуры габитуса, которые, в свою очередь, лежат в основе восприятия и оценивания всякого последующего опыта».

2. «Являясь продуктом истории, габитус производит практики как индивидуализированные, так и коллективные, а следовательно – саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей. Он обеспечивает активное присутствие прошлого опыта, который, существуя в каждом организме (индивидуальном, коллективном, классовом) в форме схем восприятия, мышления и действия, более верным способом, чем все формальные правила и нормы, дает гарантию тождества и постоянства практик во времени».

3. «В социальных формациях, где воспроизводство отношений господства (а также экономического и культурного капитала) не обеспечивается объективными механизмами…, социальный порядок в этом случае базируется на порядке, который царит в головах и в габитусе, то есть организм в качестве группы усваивает данный порядок и в дальнейшем требует его от группы, функционирует как материализация групповой памяти, воспроизводящей в преемниках достижение предшественников».

4. «Поскольку габитус есть бесконечная способность свободно (но под контролем) порождать мысли, восприятия, выражения чувств, действия, а продукты габитуса всегда лимитированы историческими и социальными условиями его собственного формирования, то даваемая им свобода обусловлена и условна».

Чтобы лучше уяснить смысл этого понятия, обратимся к примеру. Бурдье отметил в интервью с Р.Шартье следующее. «Статистический анализ социальных характеристик студентов различных высших школ показывает, что если я являюсь сыном промышленника или крупного коммерсанта, то у меня есть все шансы направиться в Высшую школу коммерции. (Эта школа считается одной из лучших в мире школ в сфере экономики и бизнеса). Если же я сын профессора, то я отправляюсь учиться в Высшую нормальную школу (которая готовит к исследовательской и преподавательской деятельности). «Вот пример, когда объективная структура, структура пространства высших школ, становится структурой субъективной, категорией восприятия и суждения, системой предпочтений. Остается установить, посредством чего и согласно каким процедурам образуется этот габитус, который функционирует подобно чувству пространственно-временной ориентации».

Этот пример позволяет понять, что Бурдье рассматривал габитус как механизм генезиса социализированного индивида, как форму инкорпорации человеческой социальности. Понятие габитуса, будучи инкорпорированной и одновременно индивидуализированной социальностью, помогает преодолеть оппозицию между индивидом и обществом.

….Действующими свойствами, конституирующими социальное пространство, Бурдье называет различные виды власти или капиталы. Экономический капитал связывается с уровнем доходов и богатством человека. Символический капитал – это форма, которую принимают различные виды капиталов, воспринимаемые и признаваемые как легитимные. Культурный капитал – это образование. А социальный капитал - навыки общения, полезные связи и т.д.

Теорию капиталов с образом социального пространства можно соединить следующим образом. Социальное пространство можно описывать как многомерное пространство позиций, в котором агенты распределяются в первом измерении по общему объему капиталов, а во втором – по сочетаниям капиталов и по относительному весу различных видов капиталов.

Вообразим себе двух мужчин. Бизнесмена и лидера криминальной группировки. Каждый может обладать всеми четырьмя капиталами – экономическим, культурным, символическим и социальным. Капиталы экономические, которыми может владеть каждый из этих мужчин, могут быть условно равными – личное богатство, акции и т.д. Но культурный капитал бизнесмена может намного превосходить капитал авторитетного бандита. Бизнесмен окончил Лондонскую школу экономики и школу делового администрирования Гарвардского университета, читает и говорит на трех языках и т.д. «Авторитет» не имеет даже среднего образования, невежественен в вопросах общей культуры, искусства, литературы и т.д. Аналогичным образом можно рассмотреть и два другие капитала. Если мы допустим, что у бизнесмена все четыре вида капитала имеют равно высокие показатели, а у «авторитета» - только три, то можно утверждать, что бизнесмен занимает в иерархическом социальном пространстве более высокое место, чем криминальный авторитет.

Теория поля показывает, что способность господствовать в присвоенном пространстве, определяемая как возможность материального и (или) символического присвоения дефицитных благ, зависит от наличного капитала, общего объема капиталов и удельного веса каждого вида капитала в их общем объеме. Отсутствие капитала приковывает человека к месту в физическом и социальном пространстве, загоняет его в физическое (плохие жилищные условия) и социальное гетто (малооплачиваемая работа). С недостатком капитала экономического можно связать также плохое здоровье, невозможность создать семью и родить детей. С культурным – невежественность в самых разных сферах – думайте сами. С социальным – одиночество и социальную изоляцию личности. С символическим – статус изгоя, человека, морально опущенного.

Стремление агентов, обладающих сходными объемами капиталов, к конструированию гомогенных (однородных) групп на основе социального и физического пространства, общего для них, позволяет Бурдье назвать этих агентов членами какого-то социального класса, а вышеуказанное стремление – генезисом классов. Следует добавить, что объективное и субъективное отнесение агентов к какому-то общему классу оказывалось возможным для тех, кто обладал схожими габитусами.

Как и многие социологи, Бурдье высказывается по вопросу о состоянии социального порядка общественной жизни. Согласно Бурдье, любое состояние социального мира представляет собой лишь временное равновесие, момент динамического процесса, в котором постоянно нарушается и восстанавливается соответствие между распределениями и инкорпорированными или институционализированными классификациями и образами мира. Социальное поле по определению есть арена борьбы, или конкуренции. Социальные агенты ведут борьбу с целью занять наиболее выгодные и престижные для них позиции в социальном поле с помощью различных видов капитала. Так, например, борьба, лежащая в основе всех распределений материальной собственности и символического капитала, неразрывно соединяет в себе борьбу за присвоение дефицитных благ и борьбу за утверждение легитимного способа воспринимать утверждение легитимного способа воспринимать то силовое отношение, что проявляется в распределениях.

В процессе борьбы господствующие классы имеют возможность установить наиболее благоприятный масштаб предпочтений для своих продуктов, например, для принуждения членов общества, не входящих в господствующие группы, следовать в своей жизни правилам этикета, принятым в господствующих группах. Это господство обеспечивается самыми разными способами, например, посредством системы образования, поскольку эти группы обладают почти монопольной властью над социальными институтами образовательной системы, которыми устанавливаются и официально гарантируются общественные ранги.

Объектом социальной науки Бурдье считал реальность, включающую в себя все виды борьбы – индивидуальной и коллективной, - стремящейся к сохранению или изменению реальности, и в частности, такие ее виды, целью которых является навязывание легитимного определения реальности, чья чисто символическая действенность может способствовать сохранению или подрыву сложившегося порядка, то есть самой реальности.

Особое и важное место в этой борьбе занимает социология.

 

4. Бурдье о роли социолога и социологии в обществе

 

Бурдье был уверен, что занятие социологией придает человеку сверхъестественную автономию, особенно, когда ее используют не как оружие против других или как средство защиты, но как оружие против самого себя, объективное и критическое отношение к самому себе. Всякое настоящее социологическое предприятие является в то же время социоанализом. Социологический анализ делает возможным поистине новое овладение своим «Я» с помощью объективации.

Одновременно с этим, социолог обладает привилегией наблюдателя по сравнению с обычными людьми, обреченными на неосознанное восприятие, показывает необходимость в случайности, разоблачает систему социальных условий, высказывается за социальные детерминанты практики. В объективистском аспекте социология является социальной топологией, анализом относительных позиций и объективных связей между позициями. Эти объективные связи суть связи между позициями, занимаемыми в распределении ресурсов, которые являются или могут стать действующими, эффективными, как козыри в игре, в ходе конкурентной борьбы за присвоение дефицитных благ, чье место – социальный универсум, или пространство объективных связей, трансцендентное по отношению к агентам и несводимое к взаимодействиям индивидов.

Однако социальная реальность не является объективной в том смысле, в каком ее называл объективной Э.Дюркгейм. То, что мы рассматриваем как социальную реальность, есть по большей части представление или продукт представления. То же самое верно и по отношению к политике. Политика, в основном, дело слов, но политика с помощью этих слов организует поведение людей и регулирует в своих интересах их отношение к государственным и политическим институтам.

В самой действительности социальные агенты борются за символическую власть, обладающую узаконенным правом за конституирующую номинацию. Одним из победителей в этой борьбе является государство, добившееся признания своего легитимного права на отдельные формы насилия по отношению к людям, проживающим на территории, находящейся под юрисдикцией государства.

Как и многие социологи, Бурдье считал, что социология, как и всякая наука, по природе своей есть форма критического отношения к действительности. Это значит, что социология должна быть способом разоблачения догм и предрассудков, идеологических проектов, разрабатываемых интеллектуалами, работающими на господствующие в государстве социальные группы и элиты. К сожалению, указывал Бурдье, в умах большей части обществоведов, существует искусственное противопоставление между научной работой, продукция которой адресована другим ученым, и участием в общественно-политической жизни. На самом деле нужно быть независимым ученым, который работает по правилам эрудиции для того, чтобы производить легитимно ангажированное знание, и вводить его в бой.

Примером такой ангажированности знания Бурдье может служить речь, произнесенная им 22 ноября 1997 года при получении престижной премии имени Эрнста Блоха. Сам Блох был известен как выдающийся исследователь утопизма, прежде всего марксистского. Позиция Бурдье заключается в том, что сторонники глобализации рыночных институтов, рассматривающие антиглобалистов как наивных защитников утопической модели мира всеобщего счастья и справедливости, сами находятся под воздействием утопической картины процветания мира, создаваемого свободным рынком и его идеологами. Текст этой речи с сокращениями приводится в Приложении 2.

 

Приложение 1. Бурдье П. Поле науки (изложено с существенными сокращениями)

Научное поле как система объективных отношений между достигнутыми (в предшествующей борьбе) позициями является местом конкурентной борьбы, ставкой в которой является монополия на научный авторитет и — одновременно — монополия на научную компетенцию, понимаемая как социально закрепленная за определенным индивидом способность легитимно (т.е. полномочно и авторитетно) говорить и действовать от имени науки.

Структура научного поля определяется в каждый данный момент состоянием соотношения сил между участниками борьбы, агентами или институциями, т.е. структурой распределения специфического капитала как результата предшествующей борьбы, который объективирован в институциях и диспозициях и который регулирует стратегии и объективные шансы различных агентов или институций в борьбе нынешней.

Доминирующие обречены на стратегии сохранения установленного научного порядка, частью которого они являются. Этот порядок включает в себя совокупность научных ресурсов, унаследованных от прошлого. Имеются в виду научный инструментарий, книги, системы, порождающие схемы восприятия, оценки и действия, которые являются продуктом специфической формы педагогического действия и которые делают возможными выбор объектов, решение проблем и оценку решений. Кроме этого, установленный порядок включает в себя совокупность институций, обязанных обеспечить производство и обращение научных благ и в то же время воспроизводство и обращение производителей (или воспроизводителей) и потребителей этих благ. В первую очередь это система образования, которая единственно и может обеспечить незыблемость и признание официальной науки, систематически внушая ее (научные габитусы) всей совокупности легитимных получателей педагогического воздействия и, в частности, всем входящим непосредственно в пространство производства. Это инстанции, специально предназначенные для обеспечения признания (академии, премии и т.д.). Это инструменты распространения, и в частности, научные журналы, которые, путем селекции, осуществляемой в соответствии с господствующими критериями, обеспечивают признание продукции, отвечающей принципам официальной науки, постоянно давая пример того, что достойно быть названным наукой, и осуществляют фактическую цензуру еретической продукции либо путем ее открытого исключения, либо определяя то, что может быть опубликовано, отбивая охоту быть опубликованным.

Именно поле предписывает каждому агенту его стратегии, включая и такую стратегию, которая заключается в ниспровержении установленного научного порядка. В зависимости от позиции, которую «входящие в поле» занимают в его структуре, они могут быть ориентированы либо на надежные стратегии преемственности, способные обеспечить им доходы в будущей обозримой карьере, ожидающие тех, кто соответствует официальному научному идеалу, не выходя за рамки установленных границ. Либо они могут быть ориентированы на стратегии подрыва, которые могут принести доходы лишь ценой полного переопределения принципов научной легитимности.

Приложение 2. Бурдье П. Разумная утопия и экономический фатализм

 

Давайте признаем тот факт, что мы сейчас переживаем период перестройки на неоконсервативных началах. Но эта кон­сервативная революция приняла форму, не имеющую прецедентов. Это консервативная революция нового типа: она провозглашает свою связь с прогрес­сом, разумом и наукой (точнее, с экономи­кой) — для того, чтобы укрепить свои пози­ции и с помощью тех же самых лозунгов навесить на прогрессивную мысль и про­грессивное действие ярлык чего-то арха­ичного. В качестве определяющих стандар­тов для всех практик и, тем самым, для иде­альных правил неоконсервативная рево­люция устанавливает экономические прин­ципы, следующие своей собственной ло­гике, и логика эта проста: закон рынка, за­кон, согласно которому побеждает сильней­ший. Все это утверждает и прославляет так называемое «правило финансовых рын­ков», то есть возвращение к радикальному капитализму, который не желает соответ­ствовать ни одному закону, кроме закона максимальной прибыли. Возвращение к неприкрашенному, неограниченному капи­тализму — но при этом капитализму рацио­нализированному, настроенному на пре­дельную экономическую эффективность посредством современных форм управле­ния («менеджмента») и манипулятивных техник, таких как исследование рынков, маркетинг и коммерческая реклама.

О неолиберальной политике мы мо­жем судить по ее результатам, которые сей­час ясно видны всем, несмотря на система­тические усилия доказать с помощью жуль­нических статистических фокусов, что Со­единенные Штаты или Британия достигли полной занятости. Реальностью же являет­ся массовая безработица; существующие рабочие места ненадежны; в результате все большая и большая часть населения ощу­щает растущую неуверенность, и это про­исходит даже в средних классах общества. Реальностью стали и глубокая деморали­зация, связанная с разрушением элемен­тарных механизмов солидарности, особен­но в семье, и все последствия подобной аномии — преступность, в первую очередь молодежная, наркомания, алкоголизм, воз­никновение во Франции, да и повсюду, фашизоидных политических движений. Нали­цо постепенное разрушение социальных достижений, любая защита которых тре­тируется как старомодный консерватизм. К этому мы сейчас можем добавить разру­шение экономики и социальных основ куль­туры, особенно ее редких и ценных дости­жений. Увеличивается угроза для автоно­мии различных сфер культурного производства по отношению к рынку, который все в большей мере обнаруживает себя в кон­куренции писателей, художников, ученых. Господство «коммерции» и «коммерческо­го» над литературой ежедневно возраста­ет, в особенности посредством концентра­ции в сфере издательского бизнеса, все больше подчиняется задаче извлечения не­медленной прибыли. Подобное господство усиливается и над кинематографом; по­смотрим, что через десяток лет останется от европейского экспериментального кино, если авангардным продюсерам не будут предоставлены средства производства и, что, возможно, более важно, распростра­нения картин. Все это, уже не говоря о со­циальных службах, обречено либо на пря­мое подчинение интересам государствен­ной бюрократии или бизнеса, либо на эко­номическое удушение.

Как в подобных, не очень-то вдох­новляющих, обстоятельствах избежать де­морализации? Как нам возродить и сделать общественно значимым «расчетливый уто­пизм», о котором говорил Блох, ссылаясь на Фрэнсиса Бэкона? Рациональный утопизм характеризуется неприятием, с одной стороны, «чистого стремления выдать желаемое за действи­тельное, которое всегда дискредитирует утопию» и, с другой стороны, «обывательс­кой уплощенности, сосредоточенной на фактах».

Итак, интеллектуалы и все остальные, кто действительно заботится о благе чело­вечества, должны восстановить утопичес­кую мысль — в противовес «банкирскому фатализму», который желает нас уверить в том, что мир не может быть иным, кроме как таким, каков он есть, полностью отвечаю­щим интересам и желаниям банкиров. Разумный утопизм, как я его здесь определил, — это именно то, чего так не хватает сегодня в Европе. Путь противостояния нынешней Европе, той Европе, которую банкиры хотят заставить нас принять, — это не отрицание самой Европы с националистических позиций, к чему приходят некоторые. Нет, это прогрессивное отвержение неолиберальной Европы в версии банков и. банкиров. Конечно, в их интересах предста­вить дело таким образом, что отказ от Евро­пы, которая нравится им, равносилен отка­зу от единой Европы в любой форме. Но, отказываясь от Европы, которой правят толь­ко банки, мы будем отказываться от банкир­ского мышления, то есть от процесса, кото­рый — под прикрытием неолиберализма — делает деньги мерой всех вещей и даже людей на рынке труда, и так далее, от одной, вещи к другой по всем измерениям суще­ствования. Мы будем отказываться от процесса, который, устанавливая прибыль в качестве единственного критерия оценки образования, культуры, искусства и литера­туры, приговаривает нас к пошлой обыва­тельской цивилизации фаст-фуда, романов для дорожного чтения и телевизионных мыльных опер.

Сопротивление банкирской Европе — и консервативной реставрации, которую она обещает, — может быть только общеев­ропейским. И только тогда это сопротивле­ние может стать истинно общеевропейским, свободным от интересов, предрассудков, привычек, традиционных способов мышления, которые являются национальными и все еще смутно националистическими, когда оно станет делом всех европейцев, другими сло­вами, делом сплоченной общности интел­лектуалов всей Европы, профсоюзов всей Европы, самых разнообразных обществен­ных ассоциаций всей Европы. Вот почему самой главной задачей в настоящий момент является не составление общеевропейских программ, а создание институтов — парла­ментов, международных федераций, евро­пейских ассоциаций всех сортов и разно­видностей: водителей грузовиков, издате­лей, учителей и так далее, а также защитни­ков деревьев, рыб, грибов, чистого возду­ха, детей и всего остального. Внутри таких ассоциаций могут разрабатываться и обсуж­даться общеевропейские программы. Мне могут возразить, что все это уже существу­ет, но я совершенно убежден в обратном...Я убежден, что самые зияющие дыры европей­ской конструкции находятся в четырех глав­ных областях: социальное государство и его функции; объединение профсоюзов; гармо­низация и модернизация системы образования; связь между экономической и социаль­ной политикой. Поэтому в настоящее время я работаю, вместе с исследователями из раз­ных европейских стран, над концепцией и созданием организационных структур, необ­ходимых для того, чтобы придать утопизму в этих сферах разумный характер. В особен­ности, например, чтобы разобраться в соци­альных препятствиях на пути к реальной европеизации таких институтов, как государ­ство, система образования и профсоюзы.

Четвертый проект, который особенно дорог моему сердцу, сосредоточен на связях между экономической политикой и тем, что мы называем социальной политикой, точнее, на социальных последствиях и издержках экономической политики. Его цель — дойти до первопричин различных форм социаль­ной нищеты, которая причиняет страдания людям в европейских обществах; решения здесь почти всегда предлагаются экономи­ческие. Но вот появилась возможность для социолога напомнить всем, что социология может и должна играть важ­ную роль в производстве политических ре­шений, которые все чаще и чаще передают­ся экономистам или находятся под диктатом самых узких экономических соображений. Детально описывая в книге «Нище­та мира» страдания, вызван­ные неолиберальной политикой, — и с помо­щью систематического коррелирования эко­номических показателей, связанных с соци­альной политикой бизнеса (увольнения, зар­платы, методы менеджмента и т.п.), и показа­телей скорее собственно социального типа (производственные травмы, профзаболева­ния, алкоголизм, наркомания, самоубийства, девиантное поведение, преступность, изна­силования и т.п.), — я бы хотел поднять воп­рос о социальных издержках экономического насилия и таким образом установить ос­нования для экономики благосостояния, ка­ковая должна включать в себя все те вещи, которые экономисты и люди, руководящие экономикой, не принимают во внимание. Ис­ключают из тех фантастических расчетов, на основании которых они претендуют управ­лять нами.

Следовательно, в заключение мне нужно только сформулировать вопрос, кото­рый должен находиться в центре любой ра­зумной утопии, касающейся Европы: как нам создать подлинно европейскую Европу? Ев­ропу, которая была бы свободна от всякой зависимости и от всех империализмов, на­чиная с империализма, влияющего на производство культуры и в особенности на распространение посредством коммерческих ограничений. Европу, которая, вместе с тем, была бы свободна от патриархальных националистических пережитков, до сих пор мешающих ей накапливать, усиливать и распространять то, что является наиболее универсальным в традиции каждой из обра­зующих ее наций.

 

Приложение 3.

Автор реферата - З.А.Сокулер

Название объемистого труда под руководством Пьера Бурдье «Нищета мира» можно было бы также перевести как "Новые отверженные". Ибо исследование посвящено необеспеченным и социально незащищенным слоям современного французского общества. Речь идет о том, что общество, в котором преодолена нищета в буквальном смысле слова, множит социальные пространства, способные в небывалых масштабах порождать различные формы страданий и терзаний. В книге делается попытка их описания и анализа их причин. Авторы собрали свидетельства самых разных людей о трудностях и проблемах их существования. Они применяли метод пространных интервью, давая людям выговориться. В книге нет статистики, авторы не доказывают полноту или репрезентативность выборки и пр. Каждое отдельное интервью - "исследование случая" - это подлинная задевающая чувства повесть, высвечивающая новую грань непростого существования людей в социальных пространствах современного общества.

Первый раздел книги посвящен существованию и проблемам людей в районах, кварталах и пригородах, заселяемых нуждающимися в социальном жилье. В начале 90-х такие районы и пригороды привлекли всеобщее внимание молодежными беспорядками (поджоги и разгромы универмагов, поджоги машин), а также ростом числа голосов, отданных за крайне правых националистов, в прежних "красных пригородах", где традиционно были сильны позиции коммунистов, и мэры нередко бывали коммунистами

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: