Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Он обернулся и посмотрел на меня, как будто я ненормальный.




— Ты что, братец, — говорит, — смеешься надо мной, что ли?

— Нет, — говорю, — просто мне интересно узнать».

Я точно помню, что дочитал именно до этого момента, как в комнату вошел Чайка, вернулся с тренировки вроде бы. Родителей дома не было, он зашел ко мне и говорит:

— Привет.

Я спросил его, как прошла тренировка, потому что я всегда спрашивал об этом. А он всегда отвечал, что нормально.

— Какая-то уродская кепка у этого сопляка, — говорит Чайка, тыкая пальцем в обложку моей книги.

— Да нормальная кепка, — говорю.

— Уродская.

Потом он спросил, что это я такое читаю.

— И о чем книга? — все сыпал он вопросами.

Тут я не знал, что ему ответить, хотелось сказать, что обо всем, но потом я подумал и сказал:

— Почитай сам.

Так оно и вышло.

Он говорил, что сначала прочитал книгу, а потом посмотрел, что пишут о ней в сети.

— Странно выходит, — говорил он, — везде пишут, что книга – класс, а на деле оказывается – говно какое-то. Пустышка. Как булочка со сгущенкой. Кусаешь, а там одно тесто, никакой сгущенки. Нет, я понял, что книга о школяре, озлобленном, туповатом. Но ведь все школьники такие. На этом-то она и выезжает, эта книга? Ну, знаешь, я бы постыдился быть популярным за счет тупых школьников.

Я знал, что ему не понравится, вернее предчувствовал, поэтому совсем не расстроился.

Кстати, помимо всего, Чайка иногда писал рассказы. Он мне их никогда не показывал, но я однажды сам нашел и прочитал. Это было давно, поэтому и рассказ был очень примитивен. Про мужика, который просто сидит в баре и рассказывает всем свои тупые истории. А в конце он говорит: «Не одолжите один доллар, сэр?». Очень тупой рассказ, но я знал, что он прячет свои истории в надежном месте и я искренне надеялся, что в этом плане он подрос.

В остальном все тоже было нормально.

Отец давно вернулся из больницы, сердце его больше не беспокоило, к счастью.

Поначалу мама была сама не своя, она даже голос боялась на него повышать, представляете? Мама, которая не кричит – это странно, очень странно и необычно.

Нам скорее это не нравилось, но это длилось недолго.

Я ведь рассказывал, как мама ненавидела то, что отец курит. Ох, она терпеть этого не могла. А вы знаете хоть одного курящего человека, который не выкуривает сигарету перед сном? Я таких не знаю. Сначала мама терпела, но потом все стало нормально.

— Слушай, ты можешь немного проветриваться перед тем, как ложиться в постель? — говорила она.

— Как мне это надоело! — она тут же повышала голос. И все стало таким, как раньше.

Отец опять иногда оставался в своей мастерской, утром переодевался и уходил на работу. Сначала мама не находила себе места, извинялась и уговаривала его вернуться обратно в дом, но потом перестала и засыпала одна.

А он сидел там, курил, что-то чертил, писал, мастерил. Как и раньше. И это было здорово.

Чайка продолжал ходить на плаванье, наверное, он не бросал его только из-за своего тренера. Это была красивая крепкая женщина лет тридцати, как описывал ее сам Чайка.

— Она идеальна. — говорил он.

Может, так оно и было, не знаю.

Но я знал, что Чайка был настоящим дураком. А знаете почему? Потому что в него еще с первого класса была влюблена его одноклассница. Вот кто действительно идеал. Длинные черные волосы, карие глаза и бледная кожа, что, к слову, не делало ее менее привлекательной. Ее звали Таня. Она прямо-таки умирала за этим идиотом, а ему хоть бы хны.

— С ней хорошо дружить, — вечно повторял он, — зачем ломать дружбу отношениями, которые все равно развалятся через несколько месяцев?

Через несколько месяцев? Ты что, дурак? Она любит тебя с первого класса, чувак, очнись, она же не разлюбит тебя до конца своих дней. Я действительно так думал, как же я был прав, как же я был прав. И как же он ошибался, когда отталкивал Таню. Я готов был поддерживать его в чем угодно, я любил своего брата, но этого я не понимал, не хотел даже понимать. Как можно в нее не влюбиться?

Ну да ладно.

 

 

***

 

Если я не сидел за партой и не сидел дома, значит, я был у Веталя. У такого худощавого белобрысого красавчика, с которым лучше не гулять вдвоем, если вы не хотите чувствовать себя неловко. Рядом с ним я был настоящим уродом, но тогда меня это не заботило, в принципе, как и сейчас, просто пришлось к слову. Мы учились в одном классе и были настоящими друзьями. Я частенько приходил к нему домой со своим ноутом, мы брали сетевой шнур и рубились в контру или в футбол. Мы с ним с самого детства.

Самое первое воспоминание о нем, это когда мы играли у него во дворе, нам было лет по 7, и я нашел ржавую крышку.

Я сказал:

— Невозможно порезаться этой крышкой.

— Ну попробуй. — ответил он.

Я провел крышкой себе по ладошке и у меня остался шрам-воспоминание о моей детской глупости.

У него что папа, что мама – учителя, поэтому мне пришлось полностью его перевоспитывать. Он раньше никогда не матерился, вообще. Но я помню, как он впервые сказал «блять». Серьезно, лучше тебя научит материться твой лучший друг, чем какое-то дворовое чмо, ведь так?

А знаете, что он однажды ляпнул?

— Я знаю, что меня собьет грузовик, — говорит, — не знаю когда это будет, но это случится, я уверен.

— А какой грузовик? — спрашиваю.

— Не знаю, может быть, молоковоз. Они частенько ездят здесь, собирают молоко из соседних сел, а потом возвращаются в город через нашу центральную дорогу. Так что, вполне вероятно, что так и произойдет.

— Я так не думаю.

— Ладно, — говорит он.

И я оказался прав, никакой грузовик его не сбил.

Был еще Игорь.

И Саша был.

И Рыжий был.

— Прикинь, если бы можно было забить косяк размером с двухэтажный дом, — говорит Игорь.

— Я хочу прыгнуть с парашютом, — говорит Саша.

— Неплохо мы недавно отмесили фанатов Черноморца, — говорит Рыжий.

Вот с этими людьми я и провел свое детство.

Знаете почему?

Потому что здоровенный косяк – это очень неплохо. Прыгать с парашютом – это еще круче. А месить фанатов Черноморца – это просто забавно.

 

 

***

 

Новый альбом любимой группы, или альбом, который ты еще не слушал – это действительно круто, уверяю.

Welcome to Jamrock – Damian Marley.

Down to Earth, Black Rain — Ozzy Osbourne.

Keys to the kingdom – North Mississippi Allstars.

The Eminem Show, The Marshal Mather Lp, Relapse.

Deth Red Sabaouth – Danzig.

Let them talk, Didn’t it rain — Hugh Laurie.

Mona Bone Jackon, Tea for the Tillerman, New Masters — Cat Stevens.

Paranoid — Black Sabbath.

Silver Threats — The Black Box Revelation.

И еще много-много других отличных альбомов. Я заливал их по одному в плеер, а потом дожидался пока все уснут и выходил из дома. Обычно я уходил часа в два ночи, а возвращался в четыре или в пять. В общем, чем позже я возвращался, тем сильнее мне понравился альбом.

Я просто слушал музыку и ходил по улицам, проходил через каждый переулок, а если музыка заканчивалась, то я включал снова.

Экзамены сданы, впереди последний год учебы и можно будет свалить. Учиться опять-таки…зато подальше от дома, все это понимают.

Меня ничто не заботило, я просто ходил, наслаждаясь музыкой. В этот раз я слушал сразу два альбома — Didn’t it Rain & Let them talk, отличная музыка, помните доктора Хауса? Так вот это его альбомы. Отличные вещи, честное слово.

02:14, показывали часы, впереди вся ночь. Я знал, что Чайка сегодня где-то гуляет со своими не очень-то умными друзьями.

А я слушал музыку.

Я вышел из дома, включив «Kiss of fire». Шел я медленно, спешить было некуда. Вот я и не спешил.

Выйдя со своей Октябрьской улицы, я наткнулся на широко открытые большие ворота. Это кладбище. Огромное, утонувшее в ночи, кладбище. Кривые надгробные камни, нелепо торчащие из земли, оградки, краска на которых уже давно не обновлялась, выцветшие фотографии — все это было днем, а сейчас ничего такого видно не было. Только врата и белые, как снег, плиты, окружающие все кладбище.

Потом я пошел на «Дружбу» — длинную, покрытую старыми разбитыми плитами улицу. В детстве я много времени проводил здесь, тут жил мой друг Давид, но потом его отец – Вардгез увез его и его маму с братом куда-то в Армению. Я уже даже забыл, как он выглядел, помню, что мы вечно строили у него домики на деревьях, вернее пытались их строить. Помню, как загнали Давиду в палец тройной крючок. Было весело.

Ну да ладно.

Я свернул налево, нужно было пройти недлинный переулок, чтобы оказаться на другой улице. Здесь, в этом переулке стоял только один дом, если можно его так назвать. Было немного не по себе, признаться честно, но голос Хью в ушах действовал успокаивающе. В этом доме раньше жил какой-то мужик, который скрывался здесь от ментов. Говорили, что он кого-то убил или что-то такое, но прятался он недолго, недели две, а потом его все-таки загребли. Больше тут никто не жил, поэтому всякие малолетки поразбивали окна, выбили двери и дом стал походить на халабуду. Но сейчас вид у него был жуткий, если бы он не был таким маленьким, то напоминал бы дом из «Ужаса Амитвилля».

Я шел дальше, а Хью пел:

«Joshua fought the bottle of Jericho,

Jericho, Jericho,

Joshua fought the bottle of Jericho,

And the walls come tumblin’ down!».

Серьезно, когда у вас стучит сердце, и вам кажется, что оно вот-вот выскочит из груди, то просто включите и слушайте:

«I touch your lips and all at once the sparks go flying,

Those devil lips that know so well the art of lying.

And though I see the danger, still the flame grows higher,

I know I must surrender to your kiss of fire».

Я вышел из этого переулка и оказался на другой большой улице, которую я никогда особо не любил из-за уродских собак, шастающих тут на каждом шагу. Но сегодня их не было, сдохли, может. Надеюсь, что так. Я дошел до детской площадки, меня не покусали, все нормально. Хорошо, что я стал выходить так поздно, в такое время мерзкие малолетки(как и я) должны были уже сидеть у себя дома, видеть красивые сны. Ну, а те, кто постарше, они и так никогда не появлялись в таких местах. Ну и отлично.

Didn’t it rain & Let them talk еще и не думали заканчиваться, и это было здорово, потому что идти домой мне еще не очень хотелось.

Я просто сидел там, качаясь вперед-назад на скрипучей качели, я ни о чем не думал, тогда я многого знать не мог.

Например, я не мог знать, что никогда в жизни уже не смогу забыть это лето.

Не знал я и того, что буквально через пару недель Чайка попадет в больницу, не с простудой, нет. Не знал, что он вскоре бросит плаванье и избавится от этой гейской шапочки. Представить себе такое трудно, он ведь говорил, что его тренер – идеал женской красоты, но так будет. Зато он все время будет писать рассказы, и будет стараться написать роман.

Всего этого я тогда не знал, ну и пусть. Это будет позже. А тогда я просто сидел на той площадке и слушал музыку.

 

Глава?

Радио уже перестало быть тем, чем оно было еще лет двадцать назад. Всем надоело просто слушать, а благодаря телевизору, они получили возможность еще и смотреть. Но я знал одного старика, который постоянно слушал радио, носил везде с собой маленький приемник, из которого вечно доносились звуки отвратительных песен, сменяющихся то прогнозом погоды, то каким-то скучным шоу. Имени этого старика я не помню, знаю только то, что все на свете считали его сумасшедшим. Почему? Я понятия не имею.

Однажды этот старик надел на себя самую приличную одежду, отправился на железную дорогу и просто бросился под поезд. Говорят, что он никуда не прыгал, он сел на рельсы, включил свой приемник и стал ждать. Понимаете? Он сидел там, слушая идиотское радио, и ждал, пока его переедет поезд. Естественно, весь городок сочувствующе вздохнул, ведь какой хороший человек был! И вовсе не безумец!

Мы потом гуляли там, пытались найти что-нибудь. И нашли. На рельсах все еще оставались следы крови, которые на солнце почти потеряли свой жуткий цвет. Но дальше, там в траве лежало что-то черное. Я подошел и увидел, что это лежит ручка от приемника того сумасшедшего. А за другую сторону ручки ухватилась его почерневшая и вонявшая как дохлый кот, кисть. И в этот момент, готов поклясться чем угодно, я услышал музыку, словно где-то рядом завалялось и само радио. Я бросил проклятую ручку на рельсы и убежал. Если бы я был чуть постарше, наверное, я бы испугался до смерти.

Никому раньше я не рассказывал этой истории, поэтому я молча взглянул на радио, висевшее над кроватью Чайки и закрыл рот.

 

 

***

 

 

В палате, кроме Чайки, было еще три человека. Честное слово, если бы я лежал здесь, я бы наверняка сошел с ума.

У самого окна лежал человек, напоминающий сушеную воблу, это Игорь. Он был таким худым, что казалось, он никогда не ест, хотя на его тумбе лежали всякие фрукты, йогурты и прочая хренотень. Иногда к нему заходила жена, и она постоянно злилась, потому что Игорь вечно был чем-то недоволен.

— Почему ты не принесла суп? Я специально сбил температуру, чтобы наконец-то нормально поесть.

— Игорь, — говорила она очень тихо, — ты не понимаешь, что кроме тебя у меня есть еще двое детей, которым я тоже нужна? У меня не было времени, чтобы варить суп.

— Ясно. Можешь ехать домой.

— Да говори что хочешь. Я не могу разорваться на несколько частей, я и так ничего не успеваю. Сегодня целый день искала Яне туфли, пока нашли хорошие и не дорогие, задолбалась ужасно.

Но ему плевать, он будто ее и не слушал:

— Спасибо за все.

Она вздохнула и ушла.
Рядом с Игорем лежал Палыч – древний-древний старикан, которому только то и делают, что отрезают пальцы на ногах. Он слишком громко разговаривал. И слишком много. А еще он очень гордился тем, что одна из медсестер – это его племянница. Может, так оно и было, я не знаю. Игорь терпеть его не мог. Когда Палыч выползал из палаты, опираясь на свои костыли, Игорь негромко говорил:

— Как же он уже надоел.

Но был еще один человек.

Его звали Сергей Викторович, и у него не было одной ноги. Он постоянно сидел в своем инвалидном кресле и вечно пялился в свой маленький телевизор, стоящий справа от его кровати. Иногда он брал огромный шприц, наполнял его какой-то желтой мутью и поливал ею здоровую ногу. «Ох, бля», — шептал он, когда жидкость разливалась по ноге. Он был хорошим человеком, Чайка рассказывал, что этот Сергей Викторович постоянно пытался подбодрить его, предлагал фрукты, которых у Чайки самого было полным полно.

Мама много времени проводила здесь, с ним. Она покупала ему фрукты, нужные лекарства, мази, бинты и прочие штуки.

А Чайка просто лежал.

Возле его кровати тоже стояло инвалидное кресло, но он его не трогал. Может, ему было противно? Может, и так.

Я стоял над ним, смотрел прямо ему в глаза и не видел там того Чайку, которого я раньше знал. Я понимал, что это не просто шок, это такая штука, которая может запросто выбить тебя из колеи, выбить тебя черт знает куда. Выкинуть вообще.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — отвечал он.

— Ничего не болит?

— Нет.

Но ему кололи кучу всяких обезболивающих штук. И он большую часть времени спал.

Он лежал в хирургическом отделении уже две недели.

Я знал, что он справится со всем этим. Я был уверен.

Глава?

Я вошел в комнату и не сразу понял, кто это сидит рядом с Чайкой. Они играли на компе, Чайка что-то увлеченно рассказывал:

— Ну, — говорит, — суть в том, что этот чел, он уже умер, а все равно сидит в баре и за пару монет рассказывает одну и ту же историю.

Они повернулись, услышав, как я открыл дверь. Это была Таня. У Чайки на кровати лежали апельсины и бананы, которые, видимо, она и принесла.

— Привет. — сказала она, улыбнувшись.

— Привет.

Я не знал, мне лучше выйти или остаться. Они вновь отвернулись к экрану, и я понял, что могу остаться. В своей комнате. Это был первый раз, когда Таня пришла к нам домой, мне было даже как-то неудобно за бардак в комнате, за чашки, стоящие на подоконнике, но Чайку, похоже, это совсем не волновало. Значит, он действительно совсем ничего к ней не чувствовал. Странный. И еще его ни капельки не смущало мое присутствие. Это тоже о чем-то говорило…

Таня чем-то отличалась от остальных, она говорила совершенно спокойно, голос ее звучал ровно и как-то по-обычному. В отличие от всех остальных, кто иногда сюда приходил. Его старые друзья, одноклассники.

— Ну, как ты тут? — спрашивал любой из его туповатых друзей.

— Да отлично! Собираюсь заняться футболом. Серьезно заняться футболом.

— В смысле?..

— Расслабься, я же шучу. — говорил Чайка и улыбался.

Думаю, именно улыбка смущала всех, кто сюда приходил. Мол, он что, способен шутить в такой момент? Черт, у него ведь нет ног, а он еще и шутит над этим…ужас…

А Чайка не был против того, что круг его общения так быстро сузился всего до пары человек — меня и Тани.

— Это наоборот круто, — говорил он, — они все равно не будут относиться ко мне так, как раньше, ну и хорошо.

Нет, естественно у него осталась парочка друзей, с которыми он время от времени общался, но все это общение закончилось сразу же, как только он уехал учиться…

— Как дела? – спросила Таня у меня, отвернувшись от экрана.

Я играл в какую-то игру на телефоне и поэтому не сразу понял, что обращаются ко мне. Но когда до меня дошло, я поднял голову и протарахтел:

— Да все хорошо…А твои как?

А что я должен был у нее спросить?

— Мои тоже хорошо. — ответила она и очень мило улыбнулась. Прямо очень-очень мило.

— Мы тут собираемся в парк пойти, не хочешь с нами? — теперь уже спросил Чайка.

Зачем он позвал меня? Потому что действительно хотел, чтобы я пошел, или же его просто не привлекала мысль о том, что Таня будет его катить всю дорогу? Я подумал, что это не особо важно и ответил:

— Можно было бы.

Родители возились на кухне, мама что-то готовила, а отец сидел за столом и что-то чертил.

— А вы куда? – спросила мама, выходя в коридор.

— Мы немного прогуляемся в парке. – ответил Чайка за нас всех.

— Только недолго, скоро будет готов ужин.

Я ответил, что мы успеем вернуться.

Мы просто прогуливались, как и всегда, только теперь уже втроем. Таня шла возле Чайки, а я был сзади и толкал его кресло. Не скажу, что меня это смущало, просто эта тишина…она немного давила. Они практически не разговаривали. Перебросились парочкой реплик о своих одноклассниках и заткнулись, словно кто-то превратил их в рыб.

— Может, послушаем какую-нибудь музыку? – спросил Чайка, доставая из кармана телефон.

Не самая лучшая идея, братишка! Забудь о ней, подумал я, но ничего не сказал.

Мы с Таней сели на лавочку, оставив между нами место еще человек для двух. Чайка сидел напротив нас, а когда думал, что никто не видит, то легонько чесал свои ноги. Ну, или то, что от них осталось. У него была эта дурацкая привычка – чесать ноги. Меня это просто из себя выводило, но я никогда ему об этом не говорил.

Пожалуйста, думал я, Таня, оборви ты эту чертову тишину!

— А ты сейчас что-нибудь пишешь? – спросила она, словно прочитав мои мысли.

— Много чего…Пишу сейчас один неплохой рассказ…

— А о чем?

— Да, — добавляю я, — Чайка, о чем твой новый рассказ?!

— Трудно ответить…

Он всегда так говорил.

Кто бы мог подумать, что вскоре такие неловкие паузы исчезнут и одно воспоминание о них будет нас смешить. Скоро.

Глава?

Хотите знать, что произошло там в тот день?

А я не имею ни малейшего представления о том, что же там все-таки случилось.

Что я мог сделать? Да, я мог закричать, мог упасть на пол и биться в истерике, точно сумасшедший. Я мог потерять сознание, учитывая то, как плохо я переношу вид крови. А еще я мог бы просто взять и сдохнуть, например, из-за того, что просто-напросто не знал, что делать.

И в самом деле, что мне делать? Что я должен был тогда сделать? Я задавал себе этот вопрос, глядя на эти бесконечные уродские рельсы.

Что теперь будет? Тогда все ушло куда-то на второй план, может, даже дальше. Мне казалось, что все происходящее – не просто сон, я надеялся, что я просто сижу у себя дома, и сейчас через несколько мгновений я очнусь в кресле, выкину эту чудовищную книгу в сторону и скажу что-то типа «Нихера себе».

Но кровь?

А крик?

Я смотрел как длинные багряные ручейки – скорее реки – стекают по рельсам, по шпалм, на камни, на траву. Кровь убегала так быстро, что я понял одно: она хочет поскорее убраться отсюда, исчезнуть, чтобы не видеть весь тот кошмар, который наблюдал я сам. Хотя меня там уже не было. Я не видел, я просто смотрел.

А крик? Криком это назвать можно было с трудом. Скорее это был вскрик. От неожиданности? Наверное, так. Там не было страха, все произошло слишком быстро, так откуда там взялся бы страх?

Просто этот шум, этот раздражающий скрежет. Я очень хорошо его помню. А что было после всего этого? А что было до?

— Чайка, — спросил я однажды, — что мы вообще делали там, что мы там забыли в тот вечер?

И он отвечал, что не знает. Говорил, что теперь это не имеет никакого значения.

Но это было потом. А когда поезд пронесся мимо нас, сквозь нас, когда я увидел, что ноги моего брата больше ему не принадлежат, тогда все было по-другому. Поезд был маленьким. Локомотив и несколько грузовых вагонов, может, три. И он скользил по рельсам так плавно, так уверенно, словно острая бритва скользит по щекам.

Когда я развернулся, чтобы посмотреть, что случилось, поезд уже почти скрылся с виду. Чайка лежал на земле. Его ноги отрезало чуть ниже колен, они так и остались лежать там. Он приподнялся на локтях, рассматривая свой подарок. Он ничего не говорил, не кричал, даже не плакал. Чайка просто смотрел, как кровь с противным бульканьем покидает его тело и выливается на землю.

Вы можете себе представить, насколько это странно — смотреть на ноги, которые не были бы прикреплены к чьему-либо телу? Есть вещи, которые сами по себе быть не могут, но когда вы все-таки такие вещи видите, вы впадаете в крайне глубокое смятение. Или во что-то похожее на смятение. Я стоял и смотрел. Как и Чайка. Он все еще не вымолвил ни слова.

Как же нелепо выглядят ноги без тела.

Мне должно быть стыдно, но это единственная мысль, которая была в моей голове в тот момент. Я еще не думал о том, что будет дальше, не думал, что стоит позвать кого-то на помощь. Я даже не думал о том, что он может умереть прямо здесь. Смерть для меня всегда была чем-то нереальным, каким-то жутким персонажем из сказок, поэтому я ее и не боялся.

Ну так вот.

Вы прочли три сотни книг, может, четыре, может, еще больше. Может, вы знаете «Черного человека» наизусть. Может быть, у вас дома есть коллекция железных машинок, марок и прочей никому ненужной херни. Слушайте, а может вы еще были отличником, может медалистом даже. Или вы знаете кучу интересных фактов, например, вам известно, что столица Непала – Катманду, или что огурцы на 96% состоят из воды, это здорово. Но как это могло бы вам помочь, окажись вы на моем месте? А я ведь был просто ребенком, глупым, трусливым сопляком, который намочит штаны сразу, как только его брату отрежет ноги. А крови было много, действительно много.

Некоторые умники говорят, что для того чтобы перестать бояться высоты, нужно залезть на самое высокое здание и смотреть вниз, пока страх не уйдет навсегда. Серьезно? А как быть с кровью? Нужно в ней искупаться? Не думаю, что это поможет.

И я смотрел на эту все еще живую кровь. И Чайка смотрел.

А потом он умер. Он громко ударился головой о землю и перестал дышать. Во всяком случае, так показалось мне. А кровь все еще хлестала, как вода из опрокинутой бутылки.

Я стоял на том самом месте, пытаясь ухватиться за свою реальность, но она отбрасывала меня еще дальше, загоняла еще глубже, еще дальше. Я хотел что-то сделать, я знал, что нельзя вот так вот стоять на месте, как мраморная статуя. Но я не мог.

Меня там все еще не было.

Вокруг тишина. Слишком тихо. Чайка застонал. И в этом стоне жизни было больше, чем во мне, да и во всем живом вместе взятом. Меня словно отбросило, я отшатнулся и упал на землю. Мысли теперь буквально разрывали меня на части. Руки не слушались, тряслись как у старика, но я кое-как снял свой пояс и подполз к Чайке. Уже слишком поздно, думал я, пытаясь обмотать поясом хотя бы одну ногу. Ногу…

Я ненавидел себя за свою медлительность. И если бы он умер тогда, я бы чокнулся. Но я же был просто ребенком. И сколько бы вас ни расхваливали родители, которые скорее всего вас не хотели, сколько бы учителя ни твердили вам, что вы очень талантливый и способный ученик, и пусть вы прочли несколько сотен отличных книг, пусть написали сто великолепных рассказов, но когда приходит время действовать — вы бесполезные груды костей, не способные ни на что.

 

 

***

 

 

Я больше всего на свете боялся, что это никогда не закончится. И даже до сих пор такой странный, непонятный страх вспыхивает где-то там внутри.

И в какой-то момент я побежал, не понимая, куда я направляюсь, но мимо мелькали знакомые дворы, дома, я бежал домой. Одежда пропиталась кровью, словно меня ранили в живот. Уже добегая до своего дома, я пытался придумать, что мне говорить, и не мог ничего выдумать. Абсолютно. На несколько мгновений я вообще забыл, что случилось. Непонимание происходящего – это жутко, действительно жутко.

Так что же случилось?

Я посмотрел на свои руки, на одежду. И картинки в моей голове, они медленно выныривали и возвращали меня обратно

Чайка. Поезд. Огромная, быстрая и ужасная железяка.

Неужели все это происходит именно с нами?

 

***

 

 

Я не знал, что говорить. Я вообще словно потерял дар речи.

— Там…нужно…скорее…пожалуйста…

Я задыхался. Глотал слова.

— Ну…скорее…пошли…лучше скорую…, — я попытался собраться: — там, за станцией, где посадка, где железная дорога…Чайка!

В голове всплыло его лицо. Как он сейчас? Лежит там. Он без сознания? А если нет? Он подумает, что я бросил его там умирать?

— Что с ним? — мама подняла мою футболку, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, что я не ранен.

— ОН ПОПАЛ ПОД ПОЕЗД! — закричал я и расплакался.

— Это не очень хорошая шутка, мальчик мой, — прошептала мама.

Я медленно приходил в себя, возвращалось ощущение реальности, появились странные мысли. Родители ушли, так и не добившись от меня четких объяснений, где именно Чайка. Но они поняли, они нашли его.

Я сидел не кухне. Мне не хотелось туда возвращаться. Очень не хотелось. Я разбил чашку и сахарницу, пытаясь заварить себе чай. Сахар рассыпался, и мне это очень не понравилось.

Где-то через полчаса, я подумал, что нужно все-таки туда сходить. Но перед этим я пошел в туалет и хорошенько проблевался.

Шел я медленно. Плелся, если быть точнее.

Что мы там делали?

Понятия не имею.

 

Может тебе это все приснилось, парень?

Я стоял на том месте, где все и произошло, но там никого не было. Уже начинало темнеть, поэтому я не сразу увидел ту покрасневшую траву. Но она там была. И крови было много. Действительно много, будто это не жизнь, а кино Тарантино. Но лучше бы это было фильмом, честное слово. Но нет.

И даже тогда я не до конца верил, что все это по-настоящему. Может быть, я – это совсем другой человек, а моя жизнь – это просто сон или какая-то отличная галлюцинация. Вот сейчас я проснусь, потом скажу кому-нибудь:

— Прикинь, мне снилось, что я был каким-то мелким пацаном, а еще у меня был брат, который попал под поезд. И я помню, как бегал за помощью. Жуть какая-то.

Или я через несколько мгновений очнусь с бонгом в руках, а вокруг меня какие-то люди. И они говорят:

— Ну что, нормально торкнуло?

Я отвечаю, что да. Потом достаю телефон, чтобы глянуть сколько прошло времени и смотрю на свое лицо в отражении экрана. А там совершенно другой человек. Я прямо-таки надеялся на это, но ничего не происходило, я просто стоял там, подрагивая, то ли от холода, то ли еще от чего-то.

И пусть я надеялся на такие глупости, но я ведь прекрасно понимал, что я - это я. Ни от чего я не очнусь.

Это случилось именно с нами.

Глава?

Мне просто напросто не было где жить. Я получал какие-то гроши, тратил их на всякую мелочь, а потом оказывалось, что мне нечем платить за жилье. Вы должны понимать, что мне было не двадцать и даже не сорок. Физический труд остался в молодости, поэтому я собрал все свои вещи в две небольшие сумки и старый рюкзак. А затем пришел сюда.

Была ночь и мне любезно предоставили якобы временную койку и соседа. Валентина, как можно было догадаться. Я вошел, положил свои вещи возле кровати и посмотрел на него.

— Я Валентин.

Я сказал, что рад познакомиться.

— А я рад с тобой познакомиться? – спросил Валентин, чем дал понять, что лучше соседа нельзя было и найти.

Так мы с ним и познакомились.

В первую ночь я не спал ни минуты. Все чего-то ждал, думал о какой-то ерунде. Я переживал. Волновался, сам не знаю почему. Но где-то там я понимал, что приехал, сошел с поезда и это моя последняя остановка. Станция, забитая стариками и старухами с тележками, на которых они везут коробки с побитыми яблоками и банки с молоком и сметаной.

Поезд ушел, а я остался здесь.

Утром заходила старшая медсестра и тот человек, которого я стал называть Чеховым. Он был вежлив, говорил тихо, стараясь не разбудить все еще спящего Валентина.

Я встал с кровати, пожал ему руку и сказал, что лучше бы мы поговорили в коридоре. Медсестра ушла в другую палату, оставив нас наедине. Мне с самого начала понравился Чехов. Он напоминал мне кое-кого, знаете, есть такие люди…В университете, например, в каждой группе есть такой человек. Он всегда сидит где-то позади, не прячется, но и не лезет вперед. Никогда не поднимает руки, а отвечает только когда спрашивают именно его. Причем очень часто отвечает правильно. Все говорят ему, что он определенно талантлив, но безумно ленив. Я знал это, потому что сам был чем-то похож на таких людей.

— Послушайте, — говорю мягко, без лишней наглости, — я понимаю, что это не мой личный клуб, но я пришел сюда не для того, чтобы сдавать анализы или измерять температуру и давление. Мне просто негде жить. И я ничего не скрываю, я просто еще один старый неудачник, как и все здесь.

— Вы не неудачник, у всех свои проблемы, от этого нельзя убежать.

— А в могиле?

— Там холодно и черви иногда мешают.

Он частенько заходил ко мне, приносил карандаши, ручки, блокноты и книги. И за эту я буду благодарен ему до тех пор, пока черви не начнут щекотать меня изнутри.

А потом мы курили в парке и разговаривали обо всем. Не часто, но раз в месяц такое бывало. Чехов начал курить месяца через три после нашего знакомства, хотя и говорил, что начал давно.

Я рассказывал ему абсолютно все, мне нравилось это делать.

— И что, — спросил Чехов однажды, когда я начал рассказывать ему о том, как Чайка написал свой первый хороший рассказ, — ты до сих пор помнишь, как он назывался?

 

 

Холодный плен

 

«Столько снега я не видел ни разу в жизни. Мы с Биллом были как две неуклюжие мухи, утонувшие в молоке».

Я сидел и читал рассказ, который принес Чайка и прямо-таки заставил его прочесть. Он просто въехал в нашу комнату на своем кресле:

— Слушай, — говорит, — ты знаешь, я раньше писал всякие тупые рассказики, не хочешь заценить один из них?

Почему бы и нет?

Я заранее дал себе обещание не расстраивать его, если рассказ окажется полной чушью. Но каково же было мое удивление, когда я все-таки дочитал до конца.

«— С новым годом, Билл. Извини меня, друг.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...