Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Обвинительная речь прокурора Жукова




Господа судьи, господа присяжные заседатели! На вашу долю выпало произнести приговор по беспримерному делу в летописи уголовного суда. Судебное следствие в течение 11 дней развивало перед вами все мельчайшие подробности по этому делу. Обвинение думает, что обстоятельства дела вполне разъяснены и совершенно точно расследованы. Вам остается собрать в вашей памяти все мелкие подробности в одно целое и произнести ваш приговор.

На мне лежит задача облегчить для вас этот труд и разъяснить те обстоятельства дела, которыми обвинение желает воспользоваться. Вы сопоставите мои доводы с теми, которые представит вам защита, и тогда перед вами возникнет ясный образ настоящего дела, представляющего интерес как в общественном, так и в юридическом отношении. Оно возникло в Петербурге 25 января 1873 года — день, в который еврей Бейлин был задержан в конторе Чебарова с подложными векселями Лебедева. К простому и несложному делу о векселях Лебедева присоединились дела Медынцевой и Солодовникова, и следствие разрослось до той степени, до тех размеров, которые составили настоящий процесс, потребовавший одиннадцатидневного судебного следствия. Связью для всех этих дел в одно целое послужило имя игуменьи Серпуховского Владычного монастыря Митрофании.

Имя это возбудило всеобщий интерес: все слои общества следили с неослабным вниманием как за ходом предварительного следствия, так и за тем, что происходило здесь на суде. И действительно, дело это представляет гро-{98}мадный интерес: оно крупными чертами рисует многие темные стороны нравов нашего общества.

В продолжение судебного следствия много говорилось о благотворительности, об общине сестер милосердия — учреждении, которое должно вызывать сочувствие каждого. Члены общины сестер милосердия должны быть проникнуты любовью к ближним, стремлением подать помощь страждущим. Во всех странах образованного мира общины сестер милосердия пользуются глубокой симпатией, самым сильным сочувствием всех граждан. И вот на этой-то почве милосердия и любви к ближнему возникло уголовное дело, переполненное обманами, мошенничествами, подлогами. Факт беспримерный и многознаменательный. Дело благотворения, помощи и любви к ближнему только тогда пользуется сочувствием, когда оно построено на добровольных пожертвованиях, т. е. тогда, когда благотворитель жертвует сознательно, из желания помочь своему ближнему. Когда же это благотворение вымогается путями незаконными, путем обмана или насилия, тогда и само благотворение теряет свое назначение, а дело, для которого оно требуется, перестает пользоваться доверием общества.

Какой же путь, какие меры избраны игуменьей Митрофанией для того, чтобы собрать капитал на устройство Покровской общины?

Не говоря о том, что в этом процессе, как мы увидим далее, обвиняемая старается только укрыться под покровом общины сестер милосердия, мы не можем не прийти к тому убеждению, что путь, избранный для собирания капиталов на это учреждение,— путь неправильный, возмущающий общественную совесть. Вам читали те формальные письменные договоры, которые заключала игуменья со своими жертвователями, договоры, исполнить которые было не в ее власти и которые почти никогда не осуществлялись. Этот незаконный торг крестами, определенный капитал, который должен был принести каждый, чтобы получить звание благотворителя,— все это вносит характеристичную черту в это дело, указывает на те нравы, которые еще присущи некоторым слоям нашего общества. Обратимся к другим чертам этого дела, к тому, что рисует наше современное общество. Мы видим двух лиц, двух присяжных стряпчих, из которых один обирает человека, попавшегося под стражу, а другой требует известную сумму денег на подкупы лиц по делу в Сенате. Мы видим, с какою ловкостью добываются свидетельские показания, очевидно ложные, направленные к тому, чтобы путем незаконным спасти обвиняемую. Я в свое время укажу на этих лиц; теперь же следует обратить внимание на то, какая пестрая толпа свидетелей прошла перед вами, начиная с монашествующих лиц и кончая мелкими факторами, дисконтерами и евреями. Над этой толпой царит фигура женщины, ярче всех обрисованной, в монашеском одеянии, заправляющей всем; она окружена таким штатом, такой толпой клевретов (приверженцев.— Ред.), которые при малейшем ее знаке бросаются и совершают все, что укажет эта женщина. Вот в какой среде совершены преступления, вменяемые обвиняемым!

Вы слышали из дела Медынцевой, что семья уважаемого в Москве купца Медынцева разрывается вследствие несчастных обстоятельств. Жена Медын-{99}цева под влиянием спиртных напитков теряет почти рассудок, теряет волю! Положение семьи тяжело, но сама семья еще существует и разрывается только потому, что в дела семьи во время ее несчастья впутываются лица посторонние; жена выгоняет мужа из дому и сама со всеми своими слабостями переходит под влияние других лиц. Переходя из рук в руки, она едва не делается жертвою гнусного их преступления, причиной разорения всей своей семьи. Игуменья Митрофания вторглась в эту семью со всеми своими помощниками, и результатом этого вторжения явилось полнейшее разорение семьи. Состояние Медынцевых спасено единственно вмешательством судебной власти.

В Москве существовал скопец Солодовников, представитель одной из гнусных ересей. Закон преследует и карает представителей и руководителей ереси. Солодовникова арестовывают, и вот на этого скопца обращает свои взоры игуменья православного монастыря, и растерявшийся, испуганный скопец обобран деньгами и документами.

Игуменья Митрофания совершает целый ряд преступлений, несмотря на свой сан и свое положение. С первого взгляда можно подумать, что она представляется единичным явлением, не имеющим никакой связи с той обстановкой, среди которой она действует. Это было бы так, если бы игуменья, совершивши эти деяния, которые ей вменяются в вину, явилась перед правосудием одна и отдала бы отчет в своих преступлениях. Но едва возбудилось преследование, как возникает прямое, непосредственное противодействие тем лицам, которые должны были изобличать это преступление, так что благодаря этому противодействию им приходилось бороться с такими трудностями, которые не встречаются почти ни в одном уголовном деле. В этом противодействии правосудию, в этом желании затемнить истину принимают участие всевозможные слои общества. Правда, правосудию удалось разобрать это дело, но оно пришло к этому путем долгого и утомительного труда.

Итак, весь интерес настоящего дела по отношению к лицам обвиняемым сосредоточивается на личности игуменьи Митрофании. Игуменья Серпуховского Владычного монастыря, в миру баронесса Розен, удалилась от света в монастырь, но ненадолго; она опять явилась в миру на деятельность общественную, но уже в сане игуменьи; ее прежние связи и положение, а вследствие этого и ее влияние на лиц, ее окружающих, дали ей возможность прибегнуть к таким мерам для сокрытия истины, которые могли бы поставить правосудие на ложный путь.

Игуменья Митрофания принадлежала прежде к высшему сословию. Можно было думать, что она обладает тем образованием и воспитанием, теми понятиями о чести и добродетели, которые помешают ей стать на путь преступления. Как видим, это предположение не оправдалось, и ее прежнее положение и влияние вызвало ряд противодействий предварительному следствию. При самом возникновении дела не замедлил предстать и первый факт, первое событие, с которым встретилось правосудие: оно столкнулось с вопросом о депутате, обязанном будто бы присутствовать при следствии. Депутат был допущен. Вы слышали на суде прямое заявление свидетельницы монахини, {100} лица, подчиненного игуменье, что она не смела дать правдивых показаний, так как при следствии присутствовал депутат, и игуменье были известны их показания. Игуменья Митрофания была подвергнута аресту рядом со Страстным монастырем. Оттуда, вы слышали, на судебном следствии появился целый ряд документов подложных, свидетелей, показывающих неправду; подложные документы и свидетели являлись не сразу, но постепенно, по мере объяснений и показаний обвиняемой. Свидетели со стороны игуменьи показали, что арест был строгий, что игуменья не могла иметь сношений ни с кем; но вы слышали, в конце концов, показание самой игуменьи, которая заявила, что у нее бывали обвиняемый Красных и свидетели Журавлев, Скороходов и другие.

Вы обратили внимание на то, что документы подложные появлялись постепенно, во все время предварительного следствия. Свидетели, на которых ссылалась игуменья Митрофания, вспоминали и передавали такие факты, которые нужны игуменье Митрофании, и в то же время забывали все то, что относилось до фактов, говорящих против игуменьи. Игуменье нужно было представить документы, которые могли бы возбудить доверие,— и вот являются документы из ризницы на имя митрополита; хранение их в ризнице подтвердили свидетели. Они приносятся к судебному следователю двумя архимандритами, требующими возвращения конверта. Эти документы несомненно подложны; они были вам предъявлены, и вы сами наглядно могли прийти к этому убеждению.

Припомните, что все эти документы относятся к делу Солодовникова, а равно и обстоятельства, при которых они появились.

Для составления документов, относящихся к делу Солодовникова, нужно было иметь некоторые сведения, чтобы придать этим документам характер истинных документов; а так как игуменья старалась подтвердить эти документы ссылкой на состояние Солодовникова, и вот через консисторию добывается опись из места, где она хранилась, и служит материалом для составления подложного документа. Вы помните отношения секретаря консистории Розанова к игуменье и ее записку о нем к игуменье Валерии. Казалось бы, что такому образу действий положен предел примером Святейшего Синода, который не только потребовал от игуменьи Митрофании объяснения по опеке Медынцевой, но и препроводил все документы, уличающие игуменью, к следствию. Святейший Синод имел в виду, что игуменья Митрофания является в деле Медынцевой лицом, участвовавшим в злоупотреблениях в опеке. Святейший Синод передает в консисторию сообщение Правительствующего Сената, который требовал возбуждения против игуменьи дела. Но даже и в таком деле, в котором Правительствующий Сенат признал существование преступных деяний со стороны игуменьи Митрофании, консистория говорит, что не видит улик для возбуждения этого дела. Это заключение консистории так характеристично, что я должен на нем остановиться; оно служит выражением тех противодействий, с которыми пришлось встречаться правосудию во все время производства дела. Все заключение консистории основано на законе отжившем, на второй части 15-го тома. Но и на основании этого закона {101} игуменья Митрофания изобличается в совершении преступлений. Что же сделала консистория? Привела ли она какие-либо доказательства, что игуменья не виновата? Консистория довольствуется тем, что по делам Лебедева и Медынцевой требует предания суду не игуменьи, а самих Лебедева и Медынцевой. По делу Солодовникова из всех обстоятельств дела она выбирает одного свидетеля Михайлова и ссылается только на него. Даже при самом судебном следствии явилось стремление предъявить какой-то новый документ, неизвестно откуда проистекающий, чтобы этим документом подорвать экспертизу. Вы, господа присяжные заседатели, слышали, что дело продолжается уже с лишком год, что собраны все данные, которые могли быть собраны; все документы, которые игуменья Митрофания желала предъявить, были прочтены, и ни разу не было ей отказано в этом. Несмотря на это, защита добивалась, чтобы здесь на суде был прочтен документ, неизвестно откуда полученный, чтоб вызваны были такие лица, приглашать которых на суд обвиняемая имела полную возможность заблаговременно. Лица эти и их отношения к делу были хорошо известны игуменье — она на них уже ссылалась. Результат экспертизы был известен на предварительном следствии. К чему принимаются все эти меры? Нам рисуют игуменью Митрофанию женщиной с самыми высокими нравственными качествами, говорят, что она невинна. Зачем же нужны подложные свидетели и документы? Она сильна своей невинностью. Она везде, и на предварительном, и на судебном следствии, имеет возможность доказать свою невинность. Разве появление подложных доказательств не указывает на то, что игуменья Митрофания изобличает себя в совершении преступления? Если она невиновна, то не лучше ли было оставить самому правосудию опровергнуть обвинение, идти законным путем и действовать прямо и честно? Игуменья желала выставить какие-то преступные деяния, какое-то желание судебной власти заставить ее говорить неправду. Но если нижние чины судебной власти — люди нечестные, то над ними есть суд, прокурор палаты, министр юстиции! Есть же люди честные в судебном мире, или игуменья Митрофания полагает, что она одна может носить это название?

На первых порах предварительного следствия является вопрос о депутате. Разрешение этого вопроса приостанавливает производство следствия и дает время подготовить свидетелей и документы. В этом направлении обнаруживается энергичная деятельность. Перед вами прошла толпа свидетелей с сомнительными показаниями. Вам предъявлена масса подложных документов. Кроме того, на суде обнаружилось замечательное явление: многие из свидетелей, дававших на предварительном следствии показания, на суде изменяли их, и источник этого изменения совершенно ясен. Рядом с подготовкой свидетельских показаний происходит деятельная фабрикация подложных документов, появляются векселя, расписки и так называемые оправдательные документы, масса писем Солодовникова; все это подвергается экспертизе и оказывается подложным, и по таким признакам, которые не подлежат сомнению. Что оставалось делать органам правосудия?

На первых порах к игуменье относились снисходительно, с некоторою ос-{102}торожностью и вниманием к личности обвиняемой; ее подвергли только домашнему аресту; старались, чтоб она ни с кем не имела сношений; но и тут не могли добиться желаемого. Рядом с этим органы правосудия встречаются со Страстным монастырем и его деятельностью.

Предъявление подложных документов и собственное показание обвиняемой показали, что сношения игуменьи Митрофании с миром происходят с целью преступною. Что оставалось делать, как не взять игуменью Митрофанию под стражу? И действительно, она заключена в Сущевский частный дом. Вы видите, что игуменья Митрофания предстала на ваш суд, находясь под стражей; значит, и суд, и палата не нашли возможным оставить ее на свободе. По заключении игуменьи Митрофании под стражу дело ее принимает другой характер и иной оборот. С того момента, когда она заключена под стражу, прекращается фабрикация подложных документов, и только изредка поверенный игуменьи полковник Врубель представляет такого рода документ, как вырезанная откуда-то расписка Толбузина. Впрочем, эти документы, очевидно, принадлежат к тому времени, о котором сама игуменья Митрофания пишет к игуменье Валерии, как о «хорошем времени». И вот в отплату за свой арест игуменья Митрофания рассказывает на суде о тех истязаниях, которым она подвергалась в Сущевской части. Я не стал бы говорить об этой неправде, если бы она касалась только меня лично, но здесь идет речь о лицах, мне подчиненных, и я обязан сказать по этому поводу несколько слов. Игуменья Митрофания говорит, что она была заключена в темную комнату, что в пищу ей давали один калач, разорванный на куски, что все притеснения происходили от лица, непосредственно мне подчиненного. Рядом с этим она заявляет, что ее посещали и брат, и сестры, и лица официальные и никто не был поражен ее обстановкой; подсудимая ни разу не нашла нужным принести на это жалобу. Она говорит, что кроме калача ей ничего не давали, а вместе с этим пишет игуменье Валерии, что ее содержат хорошо и учит пересылать ей записки и в рыбе, и в конфетах, и в белье, и в платье. Если эти предметы не доставлялись, то каким образом могла бы игуменья Валерия присылать ей записки, а записки пересылались и были предъявлены вам на суде. Эта неправда имеет одну цель: игуменья старается запятнать тех лиц, деятельность которых обличила ее и заставила явиться перед вами в качестве обвиняемой.

Лица, проводившие предварительное следствие, могут с доброй совестью сказать, что они исполнили свой долг честно. Предварительное следствие привело к самым положительным результатам; без предварительного следствия Медынцева была бы обобрана, ее семья не имела бы состояния. Предварительное следствие доказало вам и подложность документов Солодовникова. Оно сопоставило эти документы с другими, заставив обвиняемую представить и те оправдательные документы, на которые она опиралась и которые, тем не менее, изобличают игуменью Митрофанию в подлоге. Лебедев гарантирован от ущерба, который ему могли нанести действия игуменьи Митрофании.

По поводу этого вопроса, по поводу того, что частные лица, на которых было сделано нападение, гарантированы от дурных последствий, не следует забывать, что это есть результат действия судебной власти, облегчившей ваш {103} труд при разрешении гражданской стороны дела. Не следует также задумываться над тем, избавляются ли люди, совершившие такого рода преступления, от ответственности? Игуменья Митрофания со своими сообщниками, совершив ряд преступлений и нападений на частных лиц, подлежит вашему суду, и если обвинение будет признано доказанным, должна отвечать перед законом. Мы должны разъяснить еще один вопрос — по поводу материального ущерба, нанесенного совершенным преступлением. Вы слышали, что многие лица в вознаграждение за произведенные ими работы и за выданные деньги получили подложные документы Солодовникова и Медынцевой. Эти лица не должны нести ущерба. Игуменья Митрофания была начальницей учреждения, находящегося в ведении епархиального начальства; оно должно было наблюдать за действиями игуменьи Митрофании и за ее постройками. Подрядчики должны получить вознаграждение, и это вознаграждение неминуемо падет на суммы епархиального ведомства, и таким образом, игуменья Митрофания явится лицом, которое обобрало епархиальное начальство. Она лишит епархию тех сумм, которые были бы употреблены на великие дела милосердия, составлявшие главную черту деятельности нашего духовенства.

Переходя теперь к самому делу, я должен обратить ваше внимание на ту внутреннюю связь, которая существует между всеми тремя делами: Лебедева, Солодовникова и Медынцевой, между тремя делами, совершенно раздельными по внешнему своему виду.

В 1870 году игуменья Митрофания приступает к постройке общины сестер милосердия. С этим временем совпадает появление Медынцевой у игуменьи Митрофании и ряд преступных действий, направляемых на Медынцеву. Нападение является сначала на мелкие предметы и суммы, находящиеся у Медынцевой. Сюда относятся исчезновение шубы и муфты Медынцевой, счет портнихи и расписка на имя Трахтенберга, с половины 1871 года появляются векселя Медынцевой и сумма их возрастает до 303 тысяч рублей; начинаются хлопоты о снятии опеки, так как только этим путем можно было заставить Медынцеву расплатиться по векселям. Правительствующий Сенат отказал в снятии опеки.

Дело с этой стороны проиграно; тогда обращаются к другому средству, к выделу имущества сыну. В производстве этого дела отказывает сиротский суд. Второе покушение в том же направлении не удается. По-видимому, деньгами Медынцевой делается невозможным воспользоваться. Тогда появляются и дисконтируются векселя Солодовникова тоже на 303 тысячи рублей; сумма эта впоследствии возрастает до 460 тысяч рублей. В январе 1873 года игуменья Митрофания проигрывает в гражданском суде иск, предъявленный к наследникам Солодовникова. Таким образом, игуменья Митрофания лишается и этого способа погасить векселя. Тогда совершается нападение на состояние Лебедева: в 1873 году появляются векселя Лебедева, но эта попытка остановлена в самом начале, и уже властью судебной.

Такова взаимная связь между всеми тремя делами. Прежде чем я перейду к изложению обстоятельств каждого отдельного дела, я должен указать, каким образом буду пользоваться доказательствами: первое место среди до-{104}казательств занимают показания лиц пострадавших — Лебедева и Медынцевой. К показаниям лиц пострадавших, как лиц заинтересованных в исходе процесса, надо относиться осторожно. Для того, чтобы правильно оценить показание отдельного лица, надо обратить внимание на самое лицо, на его нравственные качества, на то доверие, которое оно внушает, и на то, насколько мы увидим подтверждение его слов в других по делу доказательствах. Этим последним средством я и буду пользоваться.

За пострадавшими лицами идет показание свидетелей. Целая масса свидетелей, которая явилась на суд, носит на себе различный характер, дозволяющий разделить свидетелей на различные группы. Прежде всего я остановлюсь на показании отставного корнета Толбузина, о котором шла речь почти во все время судебного следствия. Из всех допросов свидетелей и допроса самого Толбузина я вывел заключение, что защита смотрит на Толбузина, как на самого важного из свидетелей обвинения — это большая ошибка. Я должен сказать, что для обвинительной власти его показание не имеет никакой цены. Он явился для того только, чтобы вы сами, гг. присяжные заседатели, оценили его личность и его показания. Если бы его на суде не было, то защита ссылалась бы на него, говоря, что он обобрал Медынцеву, а теперь этот довод пал безвозвратно. Толбузин важен для обвинительной власти тем, что он был поверенный игуменьи Митрофании, действовал по ее указаниям. Она сама вручила ему Медынцеву и она же через него действовала на Медынцеву тогда, когда Медынцева уходила от ее влияния, и заставляла Медынцеву совершать те деяния, от которых могло окончательно пострадать состояние Медынцевых. Мне придется неоднократно упоминать об этом лице, и я всякий раз буду указывать на документы, подтверждающие его показание, и никогда не сошлюсь только на его показание. Затем свидетели распадаются: с одной стороны — на монашествующих, духовенство, служителей общины, то есть на лиц, которые или прямым или косвенным образом зависят от игуменьи Митрофании; с другой стороны — на мелких торговцев, дисконтеров, евреев, промышляющих различными услугами,— лиц, действующих по указанию игуменьи Митрофании и в своем личном интересе; и наконец, на лиц, не имеющих лично в деле никакого участия. Если мы сличим показания двух первых групп с показаниями, данными ими на предварительном следствии, то заметим такие черты, которые указывают на значение этих свидетелей; они являются на суд для того только, чтобы подтвердить показания и объяснения игуменьи Митрофании; таковы, например: монахини Харламова, Зинаида, Досифея, Фриденсон и проч. Они указывают на такие обстоятельства, которые заявлены игуменьей Митрофанией. Они говорят даже о мельчайших подробностях, относящихся к этим обстоятельствам, но как только дело коснется чего-либо существенного, но говорящего не в пользу игуменьи Митрофании, то они как бы мгновенно забывают все, ничего не помнят и ничего не могут сказать. Являются лица, через руки которых прошли подложные документы, и свидетельствуют о таких обстоятельствах, которые вполне опровергаются обстоятельствами дела. Оно и понятно: монахини, которые являются на суде,— лица, непосредственно подчиненные игуменье Митрофании; {105} они не могут не бояться того, что гнет над ними игуменьи Митрофании еще не уничтожен, что за всякое неловкое показание они могут весьма чувствительно пострадать. Насколько верно это предположение, видно из показания Петропавловской, которая заявила, что первое ее показание было ложно, но несмотря на ее подчинение игуменье, она не может говорить неправды, не хочет быть лжесвидетельницей. Только одна такая свидетельница и нашлась среди монахинь, выставленных игуменьей. Служащие в общине также давали перед вами показания, и характерным из них является показание Даниельсона. Вы слышали, как он легко сбивается в своих показаниях и не может вынести перекрестного допроса. Перечислять всех свидетелей я считаю лишним. Каковы показания этих свидетелей и как распоряжается ими игуменья Митрофания, видно из следующего обстоятельства. Вы помните материал по делу Медынцевой, вы помните, что игуменья Митрофания ссылалась на то, что бланки на векселях Медынцевой поставлены не по ее, игуменьи, требованию, что векселя ей даны самой Медынцевой. И вот монахини Осипова и Харламова показывают, что подписи на векселях явились по желанию самой Медынцевой. Обстоятельство это опровергнуто судебным следствием с такой ясностью, что даже сама игуменья Митрофания должна была отказаться поддерживать свое первоначальное показание. Она на суде заявила, что бланки поставлены послушницами по ее, игуменьи Митрофании, требованию. Показание это не могло быть известно монахиням: они не знали, что игуменья отказалась от своего первоначального показания, а потому, подтвердив первое показание своей начальницы, стали в совершенное противоречие с ее последним показанием. Самым точным, самым осязательным доказательством по настоящему делу представляются письменные документы — записки и письма. Вот этим-то доказательством и воспользуется обвинение. Главным образом на этих документах будут основаны все доводы обвинения. Затем остаются показания обвиняемых. Человеку, подлежащему суду, свойственно говорить неправду с целью оправдаться, и к показаниям обвиняемых относятся обыкновенно с недоверием; мы будем прибегать к этим показаниям, но только тогда, когда они подкрепляются другими обстоятельствами. Следить за показаниями игуменьи Митрофании было невозможно; они противоречат друг другу на каждом шагу. Едва игуменья Митрофания дает одно объяснение, как через пять минут дает другое, и совершенно противоположное первому. Связать их в одно целое и стройное мы не можем.

Прежде всего нам надо определить, какое положение должна была занимать игуменья Митрофания как начальница общины. Игуменья Митрофания постоянно ссылается на то, что ее положение было исключительное, что она являлась лицом, действующим вне закона, что она была уполномочена действовать по делам общины совершенно самостоятельно. Это неправда. Исключительное положение, о котором говорит игуменья Митрофания, если и существовало, то создано было ей самой. Вся самостоятельность ее сводится к тому, что на ее деятельность не обращали внимания те, кто обязан был следить за ней. Для того, чтобы доказать, что она была полноправной распорядительницей делами общины, что для нее контроль консистории не сущест-{106}вовал, она представила целый ряд документов, и мы можем определить, насколько это справедливо. Указом 21 апреля 1870 года было повелено учредить, по примеру Псковской общины, Московскую общину сестер милосердия. На каких основаниях была учреждена Псковская община — мы видим из представленного письма секретаря Ее Императорского Величества, в котором определяется, как должна была действовать игуменья Митрофания. Письмо говорит: «Учредить под сенью и ведением епархиального начальства общину сестер милосердия». Первое, что должна была сделать игуменья Митрофания, это снестись с епархиальным начальством и спросить его содействия и согласия. Далее было сказано: «руководствоваться Уставом Петербургской общины и обо всех пожертвованиях доводить до сведения Ее Императорского Величества». Что говорит Устав Петербургской общины? Он говорит только о способах собирания пожертвований и средствах общины, но не касается ни прав начальницы общины, ни отчетности по делам общины. Следовательно, и те, и другие должны быть подчинены общим правилам, установленным в законе. В уставе консистории говорится, что она должна иметь подробные сведения об имуществе учреждений, состоящих в ведении епархиального начальства, что отчеты в суммах ежегодно должны быть представляемы в консисторию. О всяком пожертвовании свыше ста рублей доводится до сведения епархиального начальства. Всякие значительные затраты совершаются с разрешения епархиального начальства; постройки могут производиться на сумму не свыше 1 тысячи 500 рублей, но под наблюдением благочинного, а свыше этой суммы испрашивается разрешение епархиального начальства и Св. Синода. В чем же заключается исключительное положение, в котором находилась будто бы игуменья Митрофания? Свидетельство консистории, ею представленное, говорит, что о пожертвованиях она не должна доносить Министерству Внутренних дел, но зато свидетельствует о том, что она обязана была доносить консистории. Сама игуменья Митрофания в своих объяснениях митрополиту по делу Медынцевой говорит, что она подчинена строгой ответственности. Она и доносила о пожертвованиях, кроме тех, которые добыты путем преступления. Стало быть, ссылка игуменьи Митрофании на ее исключительное положение есть чистая выдумка. Но если бы даже она и находилась в исключительном положении, то разве это положение предоставило игуменье Митрофании право делать подлоги и путем обмана обирать своих ближних?

Отстранив первые доводы игуменьи, перехожу к изложению обстоятельств дела о подлоге векселей купца Лебедева. 25 января 1873 года в Петербурге в банкирскую контору Чебарова явился мещанин Бейлин с четырьмя векселями, из коих три на сумму 14 тысяч рублей были будто бы выданы петербургским первой гильдии купцом Лебедевым на имя Даниельсона и купца Макарова с бланковыми надписями последних. К этим векселям были приложены удостоверения игуменьи Митрофании о верности подписи на векселях. Мы в первый раз встречаемся с такими удостоверениями. Они постоянно встречаются по векселям Медынцевой и Солодовникова. Вы принадлежите сами к торговому сословию и знаете торговые обороты. Я могу сослаться на вас: да-{107}ются ли когда такие удостоверения — удостоверения, говорящие, что подписи не подложны? Для чего это, если подписи действительно не подложны? Когда представляется вексель, то он учитывается без всяких удостоверений, но в этом случае удостоверение представляется действительно необходимым и приносит пользу игуменье Митрофании, устраняя те справки, которые могли бы быть наведены у лица, выдавшего будто бы вексель.

Из показаний Чебарова видно, что Бейлин, представив векселя, сказал, что векселя эти будут оплачены ранее срока и что по ним платить будет игуменья Митрофания. Очевидно, что человеку коммерческому это объяснение и приложение к векселям удостоверения давали некоторое понятие о том, что тут что-то такое кроется, что векселя представляются не обыкновенные, что под ними скрываются какие-то обстоятельства, которые надо разъяснить. Чебаров обращается к одному из знакомых Лебедева, Захарьеву, и спрашивает, выданы ли векселя Лебедевым. Хотя Фриденсон отвергает это обстоятельство — он говорит, что об уплате по этим векселям игуменьей Митрофанией он никому не говорил,— но вы помните, что Чебаров и Бейлин подтверждают это; да и солгать они не могли, так как придумать подобное объяснение невозможно. Едва Захарьев увидал векселя, как заподозрил их подлинность. Захарьев говорит вам, что самые обстоятельства, при которых векселя были представлены, указывали на то, что документы не могли исходить от Лебедева. И действительно, когда он на другой день сообщил Лебедеву, что в контору Чебарова представлены его векселя из Москвы, то Лебедев решительно ответил, что таких векселей не выдавал, что они существовать не могут. Лебедев повторил то же самое и на другой день, когда рассмотрел векселя в конторе Чебарова.

Вы видите, как просто, вполне законно возникло это дело. Лебедев, ни минуты не колеблясь, заявил, что векселя не его, и требовал уголовного преследования. Консистория видит в этом какой-то извет. Игуменья Митрофания говорит, что Лебедев, выдавая эти векселя, уже имел в виду отказаться от своей подписи. Между тем, по показанию Чебарова, Лебедев даже удивился, откуда появились эти документы; он тщательно рассмотрел векселя, прежде чем заявить о подлоге. С самого первого взгляда явным представляется, что векселя должны быть подложные. Документы выданы лицам, которых Лебедев никогда не видал и дел с ними не имел. Не странно ли то обстоятельство, что Лебедева знают за человека богатого, ведущего большую торговлю, за человека, который если дает векселя, то учитывает их сам с известными скидками, а между тем обращаются не к нему, а в контору, с которой Лебедев дел не имеет. На суде был поднят вопрос о том, почему векселя были представлены к дисконту не в Москве, а в Петербурге. Говорят, что обстоятельство это отстраняет всякое подозрение в подложности документов. Учесть векселя Лебедева в Москве было невозможно, где Лебедева не знают; наоборот, в Петербурге, где Лебедева все знают за человека богатого, векселя могли быть учтены без всяких справок. Лебедев утверждает, что ни векселей, ни бланков не выдавал. Вы видели и слышали самого Лебедева, можете оценить правдивость его показаний и объяснений. Лебедев, его характер, поло-{108}жение его дел были весьма ясно очерчены целым рядом свидетельских показаний. Из них мы можем составить себе понятие, какой репутацией пользуется Лебедев среди купеческого сословия Петербурга. Все свидетели утверждают, что Лебедев очень богат; осмотром его торговых книг доказано, что в обороте у него находится постоянно капитал свыше полумиллиона; все говорят, что Лебедев ведет тихую, скромную жизнь, что он несколько скуп, мало имеет знакомых, большую часть времени проводит в кругу своей семьи и в своем доме.

Нам указали на какие-то противоречия, которые существуют будто бы в свидетельских показаниях. Игуменья Митрофания поставила вам на вид показание Ананьева, который говорит о том случае, когда Лебедев за поставленный товар не требовал уплаты. Это показание доказывает только правдивость остальных показаний, утверждающих, что Лебедев в деньгах не нуждается. Все единогласно утверждают, что Лебедев человек вполне честный и никогда не позволит себе отказаться от своей подписи. Иначе и быть не может. Торговый человек, раз отказавшийся от своей подписи, подрывает свой кредит; кроме того, чтобы отказаться от своей подписи, надо быть человеком нравственно глубоко испорченным, чтобы заведомо ложно обвинять других в подлоге на суде, надо не иметь понятия ни о чести, ни о добродетели. Все, что мы знаем о Лебедеве, свидетельствует о других качествах: все говорят о его честности, прямоте, да и другие факты этого дела характеризуют Лебедева с этой же стороны. Чебаров, имеющий банкирскую контору, знал Лебедева по его репутации за честного человека. Лебедева здесь выставляют как человека, который в своих пожертвованиях руководствовался предвзятой целью получить орден или медаль, а между тем факты и обстоятельства дела, не касающиеся игуменьи Митрофании, свидетельствуют о другом; только игуменья Митрофания говорит о Лебедеве, как о человеке честолюбивом, жаждущем наград и почестей. Вы слышали о других громадных пожертвованиях Лебедева на значительные суммы. Вы знаете, что Лебедев не только не искал награды, но требовал, чтобы имя жертвователя оставалось неизвестным. Можем ли мы не поверить такому человеку, можем ли мы отрицать правдивость его показаний? Что Лебедев имеет огромное состояние, совершенно свободно распоряжается своими средствами — это факт, безусловно доказанный. Свидетельскими показаниями безусловно доказывается и то, что Лебедев не любит выдавать векселя, а если и выдает, то не иначе как по лесной торговле, в незначительном количестве и на короткие сроки, да и зачем ему жертвовать векселями, когда у него в банке хранятся значительные суммы на текущем счету. Если бы он не мог пожертвовать сразу так много, то стал бы жертвовать по частям. Мы знаем, что игуменья Митрофания заключала договоры и не на 14 тысяч рублей с обещанием доставить награды. Игуменья Митрофания говорит, что Лебедев, желая получить награду, дал бланки для того, чтобы она могла вносить текст и делать обороты, что пожертвования он делал не в первый раз, что существовали пожертвования гораздо раньше. Действительно, Лебедев был членом Петербургской общины. Игумень

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...