 |
И кто может представить себе и оценить по достоинству горячие слезы, которые он изливал, горькие стенания, удары себя в грудь, биение лбом о землю?
|
|
|
|
Размышляя об этом рассказе, блаженный Нил оставил свой подвиг, чтобы не подвергать опасности свою жизнь. Сама же по себе жажда, как он уверял, уже не беспокоила его до восьми дней. И сбывались на нем слова, которыми он взывал к Богу: «Прильпе земли душа моя, живи мя по словеси Твоему»[136], и: «Ты восстановил дыхание мое, и я, утешившись, ожил»[137]. Подтверждает же сказанное изрекший: «Жажда жаждою утоляется, но голод прогнать голодом невозможно»[138].
Когда преподобный Нил вспомнил, что брат, не пивший воды, через три года своего подвига умер, он испугался, как бы и с ним не случилось того же. Здесь мы видим проявление человеческой слабости. По-видимому, после одиннадцати месяцев без воды святой Нил стал сильно недомогать и решил снова пить воду.
Так он испытывал себя и множеством других подвигов. Как простой смертный постоянно старается усовершенствовать свой труд, поменять, к примеру, технику, чтобы повысить производительность и заработать больше денег, так и преподобный трудился без устали, заботясь о своей единородной дщери, — о душе, драгоценнее которой нет ничего на свете. И когда он видел, что преуспел в каком-то подвиге, он пробовал другой, стараясь найти свою меру. Как он убедился на опыте, без воды он мог обходиться восемь дней, после чего все его тело истощалось: гортань, легкие, почки совершенно иссыхали. К тому же он делал множество поклонов, — можно себе представить, сколько влаги требовалось его организму.
К концу восьмого дня он был настолько изнурен, что вспоминал слова псалмопевца: Прильпе земли душа моя, живи мя по словеси Твоему, Боже мой. И, выпив немного воды, он приходил в себя и произносил: Ты восстановил дыхание мое, и я, утешившись, ожил. Ты вернул к жизни мою душу, Боже мой, и благодаря Твоей помощи я ожил.
|
|
|
Таким образом, на собственном опыте преподобный Нил понял правоту слов сказавшего: «Жажда жаждою утоляется, но голод голодом прогнать невозможно». Когда человек не ест, он не перестает чувствовать голод, а вот жажда исчезает, если человек продолжает не пить воды. Но конечно, без воды организм истощается и человек ощущает, будто его плоть присыхает к земле.
Святой Нил всегда был в поиске, он испытывал себя, находил свою меру и устремлялся вперед. Такой гибкости порой недостает современным монахам из-за того, что в обители всем назначается одинаковое правило. Это обезличивает человека, сковывает его духовную свободу.
Всю святую Четыредесятницу преподобный Нил проводил не вкушая ничего, кроме антидора, и то только потому, что нам заповедано ежедневно испрашивать в молитве хлеба насущного. Часто во все эти святые дни он ничего не пил.
Великий пост преподобный хотел проводить безо всякой еды и питья, но, будучи очень простым и бесхитростным человеком, он, читая слова молитвы Господней' «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», смущался помыслом, который говорил ему: «К чему ты просишь у Бога хлеба насущного, раз ты его не ешь? »
Преподобный не хотел есть хлеб, но не хотел и лгать Богу в молитве, и потому он решил есть частицу антидора, тем самым и отвергая помысел, и сохраняя пост. Нередко все сорок дней он вовсе не пил воды, довольствуясь одним антидором. Это древний обычай: многие монахи и святые люди по сорок дней проводили без еды и питья (исключая, конечно, субботы и воскресения) и вкушали только антидор.
Каждый день он подвизался, неуклонно совершая свое правило. Подобным образом и ночь проходила у него в духовных подвигах. Один час он отдавал как долг сну, за это время его организм усваивал пищу. Оставшееся время ночи уходило у него на то, чтобы прочесть всю Псалтирь, совершить пятьсот поклонов и прочесть полунощницу и утреню.
|
|
|
Основываясь на собственном опыте, преподобный Нил установил для себя правило, которое старался исполнять днем и ночью. С присущей ему рассудительностью он определил, что может жить, довольствуясь одним часом сна после еды. После еды человек нуждается в отдыхе и покое, чтобы усвоить пищу. Но много ли ел преподобный? Горстку сухарей или немного антидора, и потому ему достаточно было для сна всего одного часа, а затем он вставал и прочитывал всю Псалтирь, совершая при этом пятьсот поклонов. Он также вычитывал полунощницу, а в конце ночи, незадолго до рассвета, совершал утреню. Таков был его устав.
Часто его борол помысел: «Живущие в общежитии днем с терпением трудятся на послушаниях, пребывая в посте, а ночью совершают бдения с псалмопением и чтением, воспевая многочисленные молитвы. Они творят много милостыни и принимают странников». Но он отвечал на это: «Пусть и так, а мы, безмолвники, призваны стать образцом праведности и пламенной ревности к трудам. Тогда и мы не напрасно будем надеяться на будущее и дождемся плодов от своего отшельничества».
Множество раз к преподобному Нилу подступало искушение, которое испытывают на себе почти все монахи. Искушение необыкновенной силы! Живущим в общежитии лукавый влагает помысел бежать в пустыню, а пустынникам говорит: «Что ты тут бездельничаешь? Ступай в монастырь. Посмотри, какие там подвижники! Ночь посвящают бдению в молитве и чтению, а днем постятся, а ты сидишь в своем безмолвии и лентяйничаешь? Ни милостыню не подаешь, ни странников не принимаешь. Пропащий ты человек! » В таких случаях, борясь с помыслом, преподобный Нил говорил себе: «Раз общежительные монахи ночью бдят, молятся и читают, а днем постятся, мы, отшельники, должны превзойти их добродетелями, чтобы оправдать свою жизнь в пустыне».
Из одежды у преподобного было две козьих власяницы, каждую из которых он носил по целому году. Подпоясывался он веревкой и не развязывал ее весь год. Из-за этого у него появлялось множество вшей, но он благодушно терпел и не расчесывал их укусы. Перед его пещерой рос куст, а под ним был большой муравейник. Раз в год святой бросал туда свою власяницу, чтобы очистить ее от червей — так лучше называть этих вшей, до того они отъедались за год, — и там они терпели заслуженное наказание за досаждение праведнику.
|
|
|
Одеждой святому Нилу служили две власяницы, которые он менял поочередно раз в год, а поясом — веревка, которую он никогда не развязывал. Поскольку преподобный не снимал пояса и колючей власяницы, то у него появлялись вши и начинали его кусать. Со временем они становились такими огромными, что их можно было принять за червей. Однако святой, сохраняя спокойствие духа, ради подвига даже не пытался от них избавиться. Он терпел это мучение, желая сохранить хладнокровие и полное спокойствие. Но когда- то этому должен был прийти конец. Как же поступал преподобный?
Рядом с его пещерой рос куст, под которым жило полчище муравьев. Туда он бросал свою власяницу, так что и муравьи были сыты, и одежда очищена от вшей. Эти назойливые насекомые получали по заслугам: весь год пили кровь святого — пролейте теперь собственную. Мы видим, как и в таких обстоятельствах преподобный не терял своего душевного мира и с упованием на волю Божию находил выход из положения.
Не было у него ни ложа, ни сиденья, ни сундука, ни ларца, ни кошелька, ни сумы, ни даже сосуда для чернил, нужных ему для переписывания книг. Он брал простую деревянную доску, смазывал ее воском, в углубление в воске наливал чернила и с помощью этого нехитрого приспособления написал великое множество книг. Хотя сам преподобный Нил не придавал никакого значения всем этим лишениям, из рассказа о них можно получить великую душевную пользу. Я же повествую об этом не для напрасного возвеличивания святого, но для того, чтобы показать высоту его подвигов.
Понятно, что кроватей у монахов не было никогда, а у преподобного к тому же не было ни стула, ни сундучка, ни шкатулки или кошелька для денег, ни торбы, ни даже чернильницы. Он смазывал расплавленным воском углубление в деревянной доске, на которой писал, оставлял воск на некоторое время застыть, затем наливал туда чернила и с помощью такой чернильницы переписал множество книг.
|
|
|
И кто может представить себе и оценить по достоинству горячие слезы, которые он изливал, горькие стенания, удары себя в грудь, биение лбом о землю?
Что уж сказать, продолжает жизнеописатель, о горячих его слезах, и о горьких рыданиях, и об ударах себя в грудь?
«Биение лбом о землю». В греческом языке слово «биение» обозначает также и глухой звук, возникающий при столкновении двух твердых предметов. Используя это слово, жизнеописатель хочет сказать, что при поклонах преподобный с такой силой бился лбом о землю, что мог его разбить, — этим он выражал глубочайшее чувство своей греховности. Кто может все
это постигнуть или описать его подвиги так, как они того заслуживают?
|
|
|
