 |
Чем были вызваны массовые протесты во Франции
|
|
|
|
Власть улиц против социальной реформы
31 января Национальное собрание Франции приняло предложенный премьер-министром Домиником де Вильпеном законопроект по борьбе с безработицей среди молодежи с демократическим названием — «О равенстве шансов». 6 марта верхняя палата французского парламента (Сенат) его введение тоже одобрила. Закон должен был реформировать трудовое законодательство, предусматривая, в частности, введение нового вида трудового контракта — «договора первого найма» (Contrat de premiere embauche — CPE). Из-за него с 7 марта по 10 апреля во Франции проходили массовые акции протеста. Начали студенты, по традиции захватившие Сорбонну. Затем к акциям прямого действия подключились студенты других вузов (одна их анархистских организаций так и называется — Action Direct, то есть «прямое действие», обычно ее обвиняют в разгромах и поджогах во время манифестаций). В 20-х числах марта две трети университетов страны перестали работать. К студентам примкнули лицеисты (по-нашему — ПТУшники). Из 4,5 тысяч французских лицеев забастовало больше 500. Но самую существенную и грозную для правительства протестующую силу составили, конечно, профсоюзы.
Во время самых массовых «дней действий» — 28 марта и 4 апреля, в так называемые «черные вторники» — по данным профсоюзов, на улицы французских городов вышли 3 миллиона человек. Париж не видел такого с мая 1968 года. Тогда студенты тоже захватывали Сорбонну, на улицах полыхали машины и происходили столкновения с полицией. Кстати, говорят, что 15-летний Доминик де Вильпен в 1968 г. был единственным в своей школе, кто объявил забастовку в знак солидарности с бастующими студентами. Тогда дело закончилось общенациональной забастовкой с числом участников в 10 миллионов человек, она парализовала экономику страны, де Голль распустил парламент, а в апреле 1969 года и сам ушел в отставку, распрощавшись с политической деятельностью.
|
|
|
Сегодня французская молодежь не требует, как тогда, отдать «всю власть воображению» и «запретить запрещать». Один из самых известных лозунгов мая 1968 г. — «Будьте реалистами — требуйте невозможного». Сегодняшняя французская молодежь потребовала вполне возможного — отмены закона о «договоре первого найма» (СРЕ), хотя в запале они призывали отправить де Вильпена в отставку, а Ширака в тюрьму. Лозунг 1968 г. «Ты нужен хозяину, а он тебе — нет» получил иное звучание. Француженка Жаклин Рипар, приехавшая недавно в Москву, чтобы писать книгу о России, не участвовала в событиях мая 1968 г. (по возрасту), но, отвечая на вопрос, можно ли сопоставить события 38-летней давности и то, что происходит ныне, сказала: «Тогда была революция сознания, а сегодня — просто несогласие студентов и правительства». Де Вильпен в отставку не ушел, парламент не распустили, но отмены СРЕ студенты добились.
Выступая в парламенте еще накануне отмены СРЕ, де Вильпен заявил примерно следующее: правительство предложило новый закон, парламент, законно избранный и представляющий интересы большинства общества, закон утвердил, Конституционный Совет одобрил, президент подписал — что же не в порядке? Все законно. Видимо, дело в том, что во Франции, стране со старыми революционными традициями, где граждане понимают, что государство — это их государство, существует еще какая-то власть, способная хотя бы отчасти влиять на остальные. На одной из демонстраций протеста в Париже студенты несли лозунг: «Де Вильпен! Власть у улиц!». На этот раз власть улиц победила.
***
Закон, внесенный правительством де Вильпена в рамках «Экстренного плана борьбы с безработицей» был призван стать одной из мер по реформированию (либерализации) трудового законодательства. Де Вильпен претендует на кресло президента Франции. Выборы грядут весной следующего года. Чтобы заслуги премьера перед отечеством были очевидны, он решил ликвидировать безработицу. Возглавив правительство десять месяцев назад, он с тех пор не раз заявлял, что создание новых рабочих мест — главнейший приоритет, его «личный вызов». «С момента моего назначения я веду беспощадную борьбу с безработицей,... которая есть», — говорил он. Автор двух сборников стихов и поклонник Наполеона, де Вильпен дал своему плану звучное название — «Битва за занятость». Думал ли он, что дело дойдет до уличных сражений манифестантов с полицией? Кабинетный политик де Вильпен не счел нужным спросить у народа, что тот думает по поводу столь радикальной реформы трудового кодекса, и получил в ответ бунт. С тем, что это была ошибка премьера, согласны даже сторонники его реформы.
|
|
|
Закон о СРЕ позволил бы, как считал премьер-министр, эффективно справиться с проблемой безработицы в молодежной среде. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), рынок труда во Франции — один из самых устойчивых в мире, при этом уровень безработицы среди молодежи — рекордный для Европы. Результаты опроса, проведенного социологическим агентством «LH2» по заказу газеты Liberation, свидетельствуют, что угроза остаться без работы по окончании вуза стоит на первом месте среди проблем, беспокоящих французскую молодежь. Согласно официальным данным, 22,7% граждан Франции в возрасте до 25 лет официально числятся безработными. Это более чем в два раза превышает аналогичный показатель по остальным возрастным группам (например, уровень безработицы среди французов 35-50 лет не превышает 9%). Самый большой процент безработных молодых людей (50-60%) — в иммигрантских пригородах Парижа.
В октябре-ноябре прошлого года бедные пригороды Парижа полыхали во время бунта «цветной» молодежи. Случайная гибель двух подростков в трансформаторной будке в Клиши-Су-Буа, которых то ли преследовала, то ли не преследовала полиция, была только поводом. Поджигая машины, громя и грабя магазины, нападая на полицию и мирных граждан, арабские и африканские подростки напомнили о неблагополучии своего социального существования. В результате беспорядков погиб еще один человек, десятки, в том числе полицейские и пожарные, получили ранения. За три недели было сожжено 10 тысяч автомобилей, более 200 общественных зданий. 4,5 тысяч человек были арестованы, восьмистам предъявлены обвинения. Де Вильпен предложил некоторые меры по улучшению социального климата в этих районах: принял меры к поощрению талантливых учеников, инициировал создание интернатов для детей под кураторством студентов, а главное — законодательно разрешил работать не с 16 лет, а с 14, полагая, что теперь подростки вместо протирания штанов в школе или прогуливания уроков, будут трудиться и зарабатывать. Но при этом не решалась не менее важная проблема — левый социолог, содиректор Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс» Александр Тарасов комментирует ее так:
|
|
|
«А откуда вообще взялась проблема молодежи, у которой нет перспектив? В беспорядках прошлого года в пригородах участвовали не безработные, а подростки, которые еще не работают. Они учатся, хотя и не понимают зачем, потому что знают, что на работу их все равно не возьмут. После беспорядков были проведены социологические исследования, которые показали, что родившемуся во Франции подростку с черной кожей устроиться на работу тяжелее в 16 раз, чем коренному французу».
Закон о равенстве шансов и СРЕ в значительной степени были рассчитаны и на молодежь из пригородов. Направленный на смягчение социального напряжения закон, однако, оказал прямо противоположное воздействие. Бастующие студенты, школьники, а также присоединившиеся к ним преподаватели и родители не захотели, чтобы проблема безработицы была решена за счет лишения молодежи социальных гарантий (нередко увязанных с наличием постоянного контракта). Профсоюзы стали опасаться, что молодежью реформа не ограничится: если сегодня лишат социальных гарантий молодых людей до 26 лет, то завтра могут лишить других (при этом во многом родственный взбудоражившему общество «договору первого найма» «договор нового найма», касающийся не только молодежи, был воспринят гораздо спокойнее, и лишь теперь окрыленные победой некоторые лидеры протестующих потребовали ликвидации этой и других инициатив правительства, направленных на оживление национального рынка труда и решение проблемы безработицы).
|
|
|
Так чем же были так недовольны подростки, студенты, а также их родители?
Закон «о равенстве шансов» обязывает компании любой формы собственности ежегодно принимать на работу как минимум одного сотрудника моложе 25 лет, пусть даже не имеющего опыта работы по специальности. Чем больше штат компании, тем больше она обязана принимать молодых людей. Например, фирма со штатом в 250 человек должна каждый год брать 12 молодых сотрудников. В противном случае с работодателей взыскивался бы дополнительный налог (с начала 2007 года). Новый закон должен был, по мнению де Вильпена, стимулировать молодежь к поискам работы. Если молодой человек, не достигший 25 лет, зарегистрированный на бирже труда и получающий в течение полугода пособие по безработице (таких сегодня 240 тысяч), устроится на постоянную работу до 1 января 2007 года, он будет еще три года (!) получать от государства дополнительное пособие.
Что же в этом плохого? В первом варианте закона компании, принявшие на работу юных сотрудников (моложе 25), не имели права их увольнять в течение трех лет. При прохождении документа в Национальном собрании этот пункт был исключен по инициативе находящейся у власти правоцентристской партии «Союз за народное движение» (UMP). И тогда сутью нового закона стало то, против чего так упорно боролись студенты и профсоюзы: по условиям «договора первого найма», молодого сотрудника в возрасте до 26 лет могли уволить без объяснения причин в течение двухгодичного испытательного срока.
Еще в августе прошлого года правительство, минуя парламент, провело закон о «договоре нового найма» (CNE), по которому такой испытательный срок, допускающий немотивированное увольнение, распространялся на предприятия со штатом менее 20 человек. Позднее премьер признался, что провел закон именно в августе (а не в сентябре, как он анонсировал профсоюзам), потому что хотел избежать обструкции. И закон о СРЕ по тем же соображениям был проведен через Национальное собрание в период зимних отпусков. В марте, после одобрения Сенатом, закон «о равенстве шансов» распространил условия «договора первого найма» (двухгодичную угрозу / возможность немотивированного увольнения) на все компании и предприятия, а не только на те, где работает до 20 человек.
|
|
|
Научный сотрудник Центра проблем социального развития Института Европы РАН Сергей Фёдоров считает, что де Вильпен напрасно поторопился с принятием нового закона:
«Правительство, чтобы в ускоренном порядке принять закон «о равенстве шансов», использовало статью 49.3 Конституции Франции. Это была первая ошибка. Кроме того, правительство забыло о том, что два года назад был принят закон о социальном диалоге. Согласно ему, правительство взяло на себя обязательство не принимать каких-либо законов в социальной области без предварительного обсуждения с социальными партнерами».
Жаклин Рипар, которая, в общем, лояльно относится к СРЕ, считает, что вся проблема в том, что правительство не объяснило суть нового закона:
«В демократической стране так не делают. Надо было перед принятием закона объяснить, что он из себя представляет. Правительство не объяснило, а студенты не поняли его смысла и поэтому неправильно среагировали, а потом и вовсе закрылись для диалога».
Могла ли быть польза от «договора первого найма»? Чтобы судить об этом, стоит посмотреть на эффект «договора нового найма». Сергей Федоров считает, что он позволил сократить уровень безработицы примерно на 200 тысяч человек, и именно поэтому вдохновленный де Вильпен решился на введение СРЕ.
Руководитель Центра европейских исследований Института мировой экономики и международных отношений РАН, доктор экономических наук Владимир Гутник подчеркивает, что либерализация рынка труда — это общеевропейская тенденция:
«В Германии тоже приняли закон о свободном увольнении сотрудников — не для молодежи, а вообще для всех, но он коснулся только малых предприятий, где работает меньше 10 человек. Мне кажется, там сам Бог велел ввести такой закон. Никаких протестов по этому поводу не было».
Однако то, что оказалось приемлемо для малых французских предприятий, оказалось неприемлемо для остальных. Конечно, в частном секторе работник менее защищен от произвола работодателя. Во французском фильме Отара Иоселиани «In vino veritas» молодого героя, работающего мойщиком посуды в кафе, хозяин за нерадивость запросто выставляет за дверь своего заведения. Указал пальцем на дверь, и — все, нужно искать новую работу. Впрочем, перед этим клиенты были не один раз недовольны грязной посудой. И это важный аргумент для тех, кто оправдывает СРЕ, подобно Жаклин Рипар: «Если ты хочешь и можешь работать, то тебя не уволят».
В другом фильме того же режиссера («Утро понедельника») квалифицированный рабочий-сварщик на крупном предприятии, семьянин, решает уйти в загул — осточертела обыденность — и уезжает в Венецию чуть не на месяц, никого не предупредив. А потом возвращается. И… идет работать на тот же завод тем же сварщиком. Безработица ему не грозит. Уволить его не так-то легко — сегодня подавляющее большинство французов (86% с тенденцией к уменьшению) работает по «контракту на неопределенный срок» (CDI), при котором испытательный срок длится всего полтора месяца, и по его истечении избавиться от не устраивающего фирму работника очень сложно и накладно. Эта форма контракта предполагает наибольший уровень социальной защищенности, в отличие от существующих помимо него еще «контракта на определенный срок» (CDD) и уже упомянутого СNE.
«Договор первого найма» (СРЕ) имел самый низкий уровень соцзащиты: молодой человек мало того, что мог быть легко уволен, — после увольнения он оставался и без соответствующего материального пособия, предусмотренного другими видами контрактов. При других видах контрактов в случае увольнения может состояться традиционное для Франции разбирательство в суде по вопросам занятости. Новый вид контракта такого не предусматривал. Это делало экономическое положение молодого работника крайне нестабильным, он, по мнению противников СРЕ, становился незащищенным от произвола работодателей.
Де Вильпен полагал, что облегчение процедуры увольнения должно было стимулировать желание работодателей активнее нанимать молодых людей, не опасаясь излишних формальностей в том случае, если молодой специалист не подойдет и его надо будет уволить. Лидеры студентов на это смотрели несколько иначе: потенциальным работодателям гораздо выгоднее было бы периодически набирать свежих выпускников вузов, за два года «выжимать из них все соки», а до того, как им исполнится 26 лет, «выбрасывать на улицу», взяв на их место новых 22-23-летних.
Де Вильпен настаивал, что благодаря новому закону рынок труда станет более гибким, и это приведет к сокращению безработицы. Оппоненты премьера считали, что действие закона о СРЕ лишь замаскирует реальную безработицу. Да, брать на работу будут больше. Но ведь и увольнять станут чаще. Студентка парижской Высшей школы социальных наук Анн Кропоткин (Anne Kropotkine), изучающая сейчас в Москве материалы о советских диссидентах, считает, что увольнять стали бы чаще, чем брать: «Я не великий политический аналитик, но я выступала против закона о СРЕ. Студенты во Франции, выйдя из университетов, испытывают большие трудности с поиском работы. Этот закон создавал сложности: становилось легче и найти, и потерять работу, но потерять было бы сильно легче, чем ее получить, я думаю. Поэтому мой университет на бульваре Распай был сильно опустошен из-за студенческих протестов. Для таких людей, как я, закон о СРЕ вряд ли увеличил бы шансы найти работу».
К болезненным последствиям «договора первого найма» относилось и то, что, находясь два года под угрозой внезапного увольнения (то есть не имея гарантии стабильной платежеспособности), молодой сотрудник не смог бы снять квартиру, взять кредит в банке, в случае болезни или беременности мог просто оказаться на улице. Де Вильпен предлагал варианты компромисса: опеку персонального референта, предоставляемого каждому молодому работнику на все время «договора первого найма»; дополнительное пособие по безработице, выплачиваемое на переподготовку в случае увольнения молодого специалиста; пересмотр «договора» каждые полгода с участием социальных партнеров и, прежде всего, профсоюзов.
Предложения премьера были с гневом отвергнуты: где возьмутся референты в таком количестве, и почему вообще речь идет именно о категории лиц, не достигших 26-летнего возраста, — разве Конституция страны предусматривает такую возрастную дискриминацию? Эти вопросы задали Конституционному совету Франции левые партии. 30-го марта Конституционный совет решил, что закон о равенстве шансов не противоречит Основному закону Пятой республики, закон подписал Жак Ширак, пообещав еще до ввода в действие внести коррективы. Текст закона был опубликован в официальном вестнике Journal Officiel, после чего формально должен был бы начать работать, но, в соответствии с обещанием, президент направил его на пересмотр в парламент. Предложенный президентом компромисс предусматривал сокращение испытательного срока до года и уведомление о причинах увольнения.
«Планировалась, действительно, очень масштабная реформа, — говорит Анн Кропоткин, — но в результате протестов изменения оказались малы. За что боролся де Вильпен? Он поднял всю страну. В итоге плюсов для него от того, что осталось бы в законе, достаточно мало. Предметом дискуссии стали не конкретные положительные или отрицательные стороны закона, а он сам: мы принимаем закон или не принимаем. Закон почти продавили, но результат получился заведомо меньше того, что прокламировался исходно. Социальные издержки (разные, включая, например, утрату правительством доверия в обществе) оказались больше, чем то, что правительство получило бы в итоге от нового закона. Ситуация в чем-то смешная. Это, вообще-то, означает еще и конец правления Ширака».
***
Эксперты отчасти разошлись в оценке происходящего. Владимир Гутник считает, что массовые акции протеста выражали недовольство французов политикой правительства вообще, проявилось оно еще тогда, когда французы отвергли Европейскую конституцию. На первом месте среди причин протестного голосования было именно недовольство внутренней политикой нынешнего французского правительства, а не опасения полицейской демократии, прав новых членов ЕС и другое. По мнению Гутника, при грамотном исполнении закон о СРЕ мог бы улучшить социальное положение во Франции. По мнению ученого, протестовали против закона не те, кто должен был бы протестовать:
«Закон позволяет увольнять молодых сотрудников, если их квалификация не соответствует требованию. Это бывает, как правило, у неквалифицированных работников. Выпускники университетов и колледжей вряд ли будут увольняться по этому закону».
Александр Тарасов увидел причину массовости протестов как раз в том, что СРЕ произвел покушение на права очень большого числа людей:
«Поскольку это не первый шаг правительства и не последний, то тех, кого это непосредственно коснулось, поддержали и те, кто подумал, что за этим шагом последуют другие шаги по ограничению их социальных и конституционных прав».
Решающую роль в организации протестов, по мнению Гутника, сыграли профсоюзы:
«Они поняли, что если здесь уступить, то де Вильпен пойдет и дальше, и может повториться британская ситуация, когда профсоюзы были вытеснены из поля принятия решений. Профсоюзы понимают, кого легче всего организовать, — студентов. Они грамотно сыграли организующую и направляющую роль. Профсоюзы не столько здесь защищали права трудящихся, сколько отстаивали свою позицию, способность влиять на принятие решений».
Александр Тарасов не согласен:
«Профсоюзы во Франции очень умеренные, они раскачались в последнюю очередь. Была ситуация, когда профсоюзы не поддержали студентов, собирались отменить забастовку. Профсоюзы — самодостаточная, богатая сила. Люди до 26 лет, на которых должен был распространиться новый закон, представляют абсолютно меньшинство в профсоюзах. Только бурные студенческие протесты, угрозы снизу (мы вам напомним 1968 год, сменим все профсоюзное руководство, если вы себя так ведете) заставили пойти вождей профсоюзов на проведение забастовки».
Сергей Федоров из Института Европы полагает, что кроме первой ошибки — принятия закона без предварительного обсуждения — де Вильпен совершил еще две.
«Премьер дал понять, что СРЕ — первый шаг, что он распространится потом и на другие категории населения. Кроме того, премьер недооценил роль профсоюзов. Профсоюзы увидели в СРЕ узаконивание нестабильной занятости. Эта постоянная нестабильность и сейчас преследует молодых людей. В среднем, по статистике, молодому человеку во Франции нужно потратить 10 лет, чтобы устроиться на постоянную работу. Впрочем, у студентов нет альтернативной программы, они просто не приемлют либерализацию рынка труда».
Александр Тарасов напоминает, что во Франции и до этого проводились неолиберальные реформы:
«Ограничивались права студенческих союзов, расширялось платное образование в ущерб бесплатному. Это прошло, протесты оказались недостаточно мощными. Хотя протесты против Болонской системы, направленной на то, чтобы весь процесс обучения был подчинен интересам большого бизнеса, чтобы образование давалось не для развития личности (чтобы человек мог потом себя максимально реализовать), а исключительно под те цели, которые в данный момент диктуются крупными корпорациями, были достаточно сильными. Так что это не первое наступление на права студентов и молодых специалистов. Когда-то терпение кончается. Идти путем переговоров, компромиссов, подачи петиций оказалось бессмысленно — правительство это игнорировало. Точка зрения большого бизнеса была для него важнее, чем точка зрения студентов. Во Франции за 10 лет налоговые поступления от крупного бизнеса снизились в 8,5 раз. Сейчас во Франции слесарь среднего разряда платит налогов на 10% больше, чем миллионер, если пересчитать в проценты к его доходу. Крупный бизнес получает все новые и новые привилегии, но при этом он не создает новых рабочих мест. И СРЕ их бы не прибавил. Не произошло бы и реального уменьшения числа безработных. А на практике каждого нового сотрудника взамен уволенного без объяснения причин старого работодатель стал бы брать на более низкую зарплату. Молодые люди не смогли бы приобретать квалификацию, навыки работы, если бы их увольняли каждые два месяца. Закон о СРЕ распространялся на все категории трудящихся. Он был привлекателен не только для тех работодателей, которые нанимают неквалифицированную рабочую силу. Наибольшую зарплату получают, разумеется, специалисты с высшим образованием, но это массовое образование, это множество специалистов. Поэтому работодатель получал бы максимальную экономию, увольняя именно этих специалистов. Так возникает феномен прекариата, то есть — временно занятых. В прекариях мог бы оказаться даже управленец среднего звена. По закону о СРЕ в прекарии попадала целая возрастная категория».
Владимир Гутник считает, что либерализация неизбежна:
«Нужно выбирать: либо Франция остается второстепенной, с экономической точки зрения, но с очень хорошей социальной системой (надежность против динамики), либо мы жертвуем немного социальной стабильностью ради того, чтобы ускориться в развитии. Немного — потому что реформы не такие уж радикальные. Вот, скажем, в Германии увеличен возраст выхода на пенсию с 65 до 67 лет. Решение принято 1 февраля этого года, но оно вступает в силу только в 2029 году, чтобы люди знали заранее. То же и по другим направлениям, за единственным, может быть, исключением – резкого снижения максимальной продолжительности выплаты пособия по безработице с 36 месяцев до 18. Из-за этого была забастовка, но без битья посуды, как во Франции. Сейчас в Германии проходит мощная забастовка работников сферы услуг, она продолжается более 8 недель, Баден-Вюртенберг весь завален мусором. Причина забастовки — несогласие профсоюза заключить тарифное соглашение с работодателем. Они требуют повышения зарплаты. Сейчас правительство Германии остановило эксперименты и смотрит, что произойдет во Франции. Де Вильпен пошел на уступки — это сигнал для Германии. Там тоже приостановят либерализацию. Задержка реформы рынка труда в Германии и во Франции заморозит их большую безработицу. Такой порядок на рынке труда отпугнёт инвесторов, создающих новые рабочие места».
По мнению Александра Тарасова,
«есть четкая неолиберальная позиция: либо социальное государство и стагнация, либо отказ от социального государства и развитие. Но этот подход неизбежно приведет к воссозданию такого общества, какое было в Европе в начале XX века. Даже без покушений на капитализм существует и другая концепция — кейнсианская, она себя хорошо оправдала в 30-е годы. Но она предполагает ограничение доходов крупного бизнеса. Раньше было пугало в лице СССР: крупный бизнес предпочитал отдавать часть доходов, чем потерять все в результате новой большевистской революции. Теперь возобладала точка зрения, как у Фукуямы, что «история кончилась», «мы победили раз и навсегда». Отказ от регулирования рынка предполагает, что государство перестает быть примирителем отношений разных классов в обществе. На чем основана уверенность неолибералов в том, что крупный бизнес сожрет бедных, и те никогда не смогут дать отпора, — для меня полная загадка. История показывает, что они много раз давали отпор».
***
Профсоюзы требовали полной и безоговорочной отмены закона, а стало быть, капитуляции де Вильпена. Но капитулировать, вероятно, мешало понимание того, что это очень сильно подрывало бы его шансы на президентское кресло. Впрочем, его рейтинг в ходе акций протеста и так упал. Возросшая же популярность новой «звезды» социалистов Сеголен Руаяль заставила говорить о ее реальных президентских перспективах. На прошлых президентских выборах именно молодежь и левые помогли стать Шираку президентом. Она выходила на демонстрации, после того как появилась угроза, что президентом будет Ле Пен. А теперь молодежь обиделась. Между тем основной конкурент де Вильпена в гонке за президентское кресло, министр внутренних дел и лидер правящей партии Николя Саркози, — «главный выигравший в этой ситуации и получивший несомненную прибыль, поскольку его акции в ущерб акциям де Вильпена как раз выросли», — считает Анн Кропоткин. Министр внутренних дел (во Франции эта должность вторая после премьер-министра, а в нынешнем кабинете — вполне сопоставимая с ним по реальному весу) считается, в отличие от аристократа-премьера, политиком «народным».
Прямо не возражая премьеру, Саркози, по мере того как протесты становились все более масштабными, постепенно дистанцировался от главы правительства. Он уклонялся от комментариев о СРЕ, затем предложил ввести мораторий на новый закон. Появились даже слухи о возможном уходе главы МВД из ставшего непопулярным правительства. Поэтому, может быть, и не странно, что в Саркози видели фигуру, которая способна урегулировать социальный кризис в стране, договорившись с профсоюзами. На деле такая обязанность выпала главе парламентской фракции правящей партии Бернару Аккуайе. Он возглавил созданную по распоряжению Ширака специальную комиссию для переговоров с профсоюзами и студентами. В нее вошли также два министра правительства. Задачей комиссии стала выработка на основе дискуссий с противниками СРЕ предложений по выходу из кризиса и выдвижение нового варианта трудового контракта для молодежи.
Переговоры проходили с 5 по 7 апреля в Матиньонском дворце. Комиссия Аккуайе выработала компромиссный вариант. Де Вильпен компромисс отверг. Премьера не устроила формула, которую выдвинул Саркози: приостановка действия нынешней версии контракта с заменой его на новый, сокращенный вариант. Саркози предложил, чтобы контракт касался лишь молодых людей с низким уровнем образования. 8 апреля внутри профсоюзов произошел раскол. Часть из них выразила готовность отказаться от ультимативного требования о немедленной и безусловной отмене СРЕ до 17 апреля — в обмен на новую версию договора (дело в том, что 17 апреля начинаются парламентские каникулы).
10 апреля Жак Ширак отменил 8 статью закона «о равенстве шансов», то есть именно СРЕ. Решение озвучил де Вильпен. Группа депутатов правящей партии Национального собрания объявила о новом проекте по преодолению безработицы среди молодежи. Теперь он касается молодых людей в возрасте от 16 до 25 лет. Проект предусматривает оказание государственной поддержки работодателям, которые заключают бессрочный трудовой контракт с молодыми людьми, имеющими низкую квалификацию, либо проживающими в пригородных зонах, либо являющимися выпускниками средних школ, не поступившими в вуз. Часть лидеров студенческих организаций призвали прекратить забастовку в связи с победой, другие собираются продолжать акции протеста под новыми лозунгами. Впрочем, 8 апреля начались пасхальные каникулы, а каникулы во Франции, как и революция, — дело святое.
|
|
|
