 |
Сила воображения побеждает силу власти 6 глава
|
|
|
|
Из открытых окон доносились звуки телешоу, которое я никогда не смотрел. За железной решеткой детишки из детского сада танцевали, встав в кружок, а старики сидели на корточках в тени деревьев и громко смеялись. Тогда я ощущал себя на улицах посторонним.
И теперь в этом городе мне предстояло оставаться под домашним арестом. Скоро летние каникулы закончатся, и я начинал беспокоиться по поводу предстоящих экзаменов по тем предметам, которые прогулял. А прогулов было немало. Меня начинало трясти от одного слова ВТОРОГОДНИК. Я не мог даже представить, что мне еще год придется ходить в эту школу.
Был очень дождливый день, мне не хотелось идти выгуливать собаку, и я сидел дома и играл на барабанах. Раздался длинный звонок в дверь, и, выйдя на веранду, я увидел там матушку Адама.
– Я – Ямада. Вы помните меня? Мне нужно с вами переговорить, – сказала она подавленным голосом. – Попрошу вас не рассказывать Тадаси о моем посещении. Он рассердится, – сказала она на безукоризненном стандартном языке. – Я знаю, что встреча с вами ничего не изменит, но я не знаю никого другого, с кем могла бы об этом поговорить. Вы, наверное, знаете, что шахты в нашем городке под угрозой закрытия, и отец Тадаси слишком занят этими проблемами, чтобы интересоваться делами сына.
Мать Адама нервно промокнула шею и лоб белым платком.
«Держись, – подумал я, – что мне делать, если она начнет плакать?»
– Я уже несколько дней не разговаривал с ним, – сказал я. – У него все в порядке?
Мать Адама глубоко вздохнула и покачала головой. Некоторое время она молчала. Я испугался, не натворил ли он каких‑нибудь глупостей. Именно такие спокойные, уравновешенные, как он, в критические минуты проявляют слабость. Не говорите только мне, что он, скрепив волосы резинкой, сидит в юката, украшенном цветочками, за органом и бодро наигрывает «Мадам Баттерфляй»...
|
|
|
– По правде сказать, я впервые видела Тадаси таким, как сегодня.
Значит, он и в самом деле сидит ночью и воет на луну, выплывающую из‑за отрогов гор...
– Из всех моих детей Тадаси больше всего был похож на меня. Он всегда был примерным, послушным ребенком. Правда, иногда я немного беспокоилась, что он слишком холодный, ни на что не реагирует.
Я хотел возразить ей, что это не так, что я видел, как он готов был заплакать от «Завтрашнего Джо» или как он сглатывал слюну, листая журналы «Девочки в трусиках», но удержался.
– А сейчас он так грубо отзывается о своих учителях... В чем дело? Даже от меня Тадаси сильно отдалился.
Я хотел сказать ей, что было бы странным для старшеклассника не отдалиться от своей матери, но передумал, увидев, что на глаза у нее навернулись слезы.
– До того как его приговорили к домашнему аресту, он часто говорил о вас, о своем друге Кэне. Поэтому я надеялась немного поговорить с вами о нем. Что вы думаете обо всем этом?
– О чем именно?
– Прежде всего, скажем, о вступительных экзаменах в университет.
– Для меня это не имеет особого значения. В нынешней Японии образование предназначено не готовить членов общества, а производить из них отбор в качестве инструментов на потребу капиталу и государству.
Я и дальше продолжал нести что‑то в этом роде. Всеобщий союз борьбы, марксизм, уроки Движения против «Договора безопасности» в 1960‑м, абсурдистские романы Камю, самоубийства и свободный секс, нацизм, Сталин, императорская система и религия, призыв студентов в армию, «Beatles», нигилизм, тупость и безразличие старика из ближайшей парикмахерской.
– Боюсь, что я почти ничего из этого не понимаю...
Я чуть не сказал ей: «Это правда, я и сам до конца этого не понимаю». Вместо этого я заявил, что не следует стыдиться конфликта поколений. Я уже давно не говорил так долго, и в горле у меня запершило. В беседах с Мацунага достаточно было натянуто улыбаться. Разговаривать с родителями напрямую было невозможно. Они все проглатывали, но все же оставалась проблема диалекта. Например, когда мы говорили о «Чуме» Камю на диалекте, разговор приобретал шутливую окраску. «Чума является чем‑то вроде заразной хворобы», хотя на самом деле это метафора для обозначения фашизма или КОММУНИЗМА, своего рода символ... Если ты обычно говоришь на диалекте, то всякий сразу поймет, что эти слова где‑то подхвачены. Впрочем, беседовать с матушкой друга мне было забавно. Она никогда не меняла мне подгузников, не шлепала меня, пока я не начинал плакать, за то, что я подрался с младшей сестрой, не носила меня на спине до тех пор, пока у нее не начали искривляться ноги. В целом, это была приятная болтовня.
|
|
|
– Знаете, я немного вас понимаю. В годы войны я служила на вершине Юмихара в зенитном батальоне и видела солдат, которые погибли при налетах. Ведь вы с Тадаси стремитесь к тому, чтобы такого в мире больше не было?
Я не решился признаться ей, что мне просто хотелось своими действиями привлечь к себе внимание девочек.
– На самом деле мне кажется, что в последнее время Тадаси немного пришел в себя. Иногда его навещают друзья и... Хотя я знаю, что это запрещено, но Мацунага‑сэнсэй закрыл на это глаза. А вчера зашли две красивые девочки, возвращаясь с пляжа.
Я сразу вскинул голову и спросил:
– Красивые девочки? Из нашей школы?
– Да, но из другого класса. Одну зовут Мацуи, она очень хорошенькая. Другую зовут Сато, она стройная и высокая...
Кровь ударила мне в голову, и последующих слов я не расслышал.
Леди Джейн с Энн‑Маргрет приходили навестить Адама. Зачем понадобилось таким утонченным, умным, смелым и красивым девушкам навещать парня, который изъясняется на таком страшном диалекте, что без переводчика не обойтись. И как могла «принцесса», возвращаясь с пляжа, так кинуть своего «принца», который одолжил ей пластинку «Cheap Thrill»? Надеюсь, что они заявились туда не в купальниках, пахнущие кремом для загара, когда на плечах остались лишь тонкие белые полосы от бретелек, только что отведав свежий арбуз на поле у какого‑то крестьянина, предварительно охлажденный в ручье? И тогда зачем я беседую с матерью своего друга? Какое мне дело до того, что она служила в противовоздушных войсках? Мерсо, который застрелил араба, объяснял, что причиной всему было солнце. Мне хотелось стать таким, как Камю.
|
|
|
ЖИЗНЬ АБСУРДНА.
Пылая от гнева, я позвонил Адама.
– Привет, Кэн. Сегодня моя матушка тебя достала?
Какого черта? Разве ему все известно?
– Извини, она еще там?
– Нет, она только что ушла.
– А твои родители дома?
– Они оба на занятиях.
– Значит, вы говорили наедине?
– Я предложил ей ячменный чай и пирожное.
– Послушай, ты...
– Что?
– Ты не пытался ее поцеловать?
– Идиот!
– Извини, это была просто шутка. Когда сегодня мать спросила у меня твой адрес, я сразу понял, что она собирается к тебе. Откуда мне было знать, что она скажет, если туда пойдет?
Я ничего не ответил. Меня унизили, и я чувствовал уязвленную гордыню. Как мне теперь вести себя с Леди Джейн? Мужчина, обманутый женщиной, которую любит, оказывается в отчаянном положении.
– Ну и о чем вы говорили? Небось мне косточки перемывали?
– Нет, Адама... Успокойся!
– Что?
– Не наезжай!
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего особенного. Я не собираюсь об этом говорить.
– Что бы это ни было, скажи!
– Я скорей вырву себе язык, чем скажу.
– Это касается меня?
– Разумеется.
– Тогда объясни!
– Адама, выслушай это спокойно. Обещаешь?
– Выкладывай!
– Мне кажется, что твоя мать обсудила все с отцом и они решили забрать тебя из школы и отправить работать. У тебя же есть родня в Окаяма?
– Да, есть.
– Похоже, они хотят, чтобы ты работал там во фруктовом саду. Со следующей недели ты будешь просто купаться в персиках.
– Чего? Ты совсем рехнулся, что ли? Это же вранье!
– Так считаешь?
– Ложь – твое единственное мастерство, Кэн.
– Ошибаешься!
– ШУТКА, а кстати... – захихикал Адама. Когда хладнокровные парни начинают хихикать – это противно. – Вчера ко мне приходили Мацуи и Сато.
– Что? – воскликнул я, изображая удивление.
|
|
|
– Они сказали, что возвращаются после купания на пляже Утаноура.
Пляж Утаноура находился совсем близко от квартала, где жил Адама.
– Правда? – притворно безразличным тоном спросил я.
– Пойми, чувак, я к такому не привык. Я не умею общаться с телками.
– Что ты имеешь в виду?
– Я получил писульку и теперь не знаю, что делать.
– Письмо? ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО?
– Нет, нет, боже упаси...
– Любовное письмо?
– Может быть, но оно написано старинным классическим стилем: «Выражаю свое почтение и уважение» – мне это не по кайфу. Я предпочитаю Рембо.
У меня потемнело в глазах.
– И еще, Мацуи просила дать ей твой адрес. Ты не против?
– Меня мало волнуют телки вроде Мацуи. Ни ума, ни воспитания, ни благодарности к людям.
– Ты так считаешь?
– Разве можно считать такую приличной бабой? Я подарил ей «Cheap Thrill» и даже благодарности не дождался. Мой отец после каждого подарка посылает письмо с благодарностью.
– Какой подарок? Это же была пластинка Эдзаки.
– Не хочу больше ее знать.
– Я думаю, что Мацуи может быть изящной. Готов поспорить, что она никогда не написала бы письмо в таком старомодном стиле, как это сделала телка Сато.
– Что?
– У Сато могучие титьки, но Мацуи намного умней ее.
– Адама, значит, любовное письмо было от Сато?
И вдруг в голове у меня вспыхнул свет, мощностью в миллион ватт.
– Послушай, Мацуи не человек, она ангелица, только временно принявшая человеческое обличье, но на самом деле посланная мне Богом.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, пиши поскорей сценарий, – сказал Адама и повесил трубку.
В тот же вечер мне доставили БУКЕТ РОЗ.
– Какие красивые! Это тебе, братец? – сказала моя сестренка и прямо как в кино захлопала в ладоши и принялась кружиться по комнате, напевая «Ягненок Мэри».
К букету роз была прикреплена короткая записка: «Пусть эти семь красных роз немного утолят ваши печали. Джейн».
Сестренка поставила цветы в стеклянную вазу. Я водрузил розы на письменный стол и всю ночь ими любовался. Камю не прав, решил я.
Человеческая жизнь не абсурдна.
Она имеет цвет роз.
За два дня я закончил сценарий фильма с названием «Этюд для куколки и старшеклассника». В то время в моде были длинные названия. Я писал сценарий ночи напролет. Отец рассказывал о том, что случилось, когда мне было три года. Он вместе со мной отправился в бассейн. Перед этим я однажды чуть не утонул в море, поэтому боялся воды и не решался войти в бассейн. Он кричал на меня, тащил за руку, подстегивал палочкой или заманивал мороженым, но я только кричал и плакал, а идти не желал. И тогда появилась хорошенькая девочка примерно моего возраста. Она позвала меня из бассейна. Я немного поколебался, но потом ради этой девочки спрыгнул в воду.
|
|
|
Закончив киносценарий, я почти засыпал, но приступил к написанию текста пьесы для двух актеров под названием «По ту сторону отрицания и бунта». На нее у меня ушло три дня. Действующие лица – разведенная сестра и провалившийся на экзаменах старший брат.
– Пьеса? А кто будет играть? – спросил Адама.
– Я. Я и Мацуи.
– Насчет Мацуи я согласен. Но сможешь ли ты выступать на сцене?
– В начальной школе я был вторым в спектакле про трех поросят. Разумеется, я буду и режиссером.
– Но, надеюсь, ты не будешь устраивать нудистских сцен, как было в «Волосах».
– Ты что, полный идиот?
– Ручаюсь, что ты включил в пьесу СЦЕНУ С ПОЦЕЛУЕМ. Уверен, что Мацуи это не понравится.
После того как повесил трубку, я вычеркнул сцену с поцелуем.
Когда присланные Леди Джейн розы засохли и я бережно сложил их лепестки в ящик стола, появился хохочущий Мацунага.
– Все обошлось! – объявил он. Наказание было отменено. Прошло сто девятнадцать дней.
РОМАНТИЧЕСКИЕ МЕЧТЫ
Впервые после ста девятнадцати дней затворничества я сидел за своей партой в классе. Я не испытал радости, увидев снова входные ворота, внутренний дворик, аудитории. Они были столь же унылыми, как и до моего домашнего ареста.
За исключением нашего наставника Мацунага, все остальные преподаватели смотрели на меня и Адама как на детишек, которые совершили какой‑то проступок и теперь пришли с повинной. Мы не были ни героями, ни негодяями, просто неудобными учениками.
Шел урок по грамматике английского. Читая грамматические примеры, учитель‑коротышка выставлял свои десны. Произношение у него было ужасным, было даже трудно распознать английский язык. Такой язык могли понять только в повышенных школах в провинциальных японских городках. Я думаю, заговори этот парень на лондонской улице, все решили бы, что он произносит какое‑то восточное заклинание. Я заметил, что Адама смотрит на меня. Ему было скучно. Поскольку Адама перевел взгляд, я тоже посмотрел в окно и увидел, что по дороге идут, держась за руки, учащиеся начальной школы. Возможно, направляются на прогулку.
На крутом холме перед школой располагались парк и детская площадка. Вероятно, они будут играть в «подними носовой платок» или в «отыщи сокровище» и есть завтраки из своих бэнто. Я им завидовал.
Я вспомнил, что когда в начальной школе я был вынужден хоть на три дня оставаться дома из‑за простуды, то тосковал по школьным приятелям и аудиториям. И хотя я не был в этих аудиториях сто девятнадцать дней, сейчас я не испытывал никакой радости. Это было просто помещение для отбора. Мы ничем не отличались от собак, свиней или коров, разве что нам, как детям, позволялось играть. Мы мало чем отличались от поросят, которых зажаривают целиком в китайских ресторанах. Когда мы начинали взрослеть, нас сортировали и классифицировали. Стать старшеклассником означало сделать первый шаг к тому, чтобы превратиться в ЖИВОТНОЕ.
– Послушай, Кэн, Нарусима и Отаки сказали, что мы должны все встретиться, – сказал Адама, присаживаясь за мою парту.
– Зачем нам встречаться?
– Не знаю, – покачал головой Адама.
– О чем нам говорить? – спросил я, скривив рот.
– Кэн, ты собираешься уйти?
– Уйти? Что ты имеешь в виду?
– М‑м... Из политической деятельности, – фыркая носом, сказал Адама. Неужели наше баррикадирование было политической деятельностью? Вероятно, выглядело это как реальный бой с буржуазией. Пролилась кровь, но кровь проливается и во время праздников. Рев «Фантомов» намного сильней воплей на модных концертах. Неужели они планировали что‑то серьезное? Если они намеревались в самом деле взорвать мост в Сасэбо, им нужно было бы отшвырнуть свои знамена и плакаты и взяться за винтовки и гранаты. Я пытался втолковать это Адама, и вдруг до моих ушей донесся ангельский голос:
– Ядзаки‑сан!
В дверях аудитории стояла Мацуи Кадзуко. При виде ее лица у меня закружилась голова.
– На минуточку, на минуточку, – поманила меня рукой ангелица.
Она осветила собой все вокруг. С появлением ангелицы в комнате снова воцарилась тишина. Семь школьниц ревниво подняли глаза от английских словарей, а превращающиеся в животных представители мужского пола глаза отвели, словно увидели что‑то священное. Некоторые из них даже отшвырнули пособия по английскому и опустились на пол, встали на колени и со сложенными руками начали молиться ангелице. Конечно, это чистое вранье, но у меня от гордости даже покраснели щеки. Я с трудом сдержался, чтобы не крикнуть: «Смотрите! Это та самая прекрасная женщина, которая прислала мне букет роз!» – и бросился к своей ангелице.
– Я подумала, что пора вернуть вам Джэнис Джоплин, – сказала ангелица.
Рядом с ангельской Леди Джейн стояла дьявольская Энн‑Маргрет и горящими глазами сверлила Адама.
– Мы рады снова видеть вас в школе, – сказала ангелица.
Я ощущал себя как АЛЕН ДЕЛОН при встрече с любовницей после выхода из тюрьмы.
– Ты могла бы вернуть эту пластинку когда угодно.
Сидевший в углу комнаты Эдзаки, владелец «Cheap Thrills», громко проворчал: «Это моя пластинка». Ангелица Леди Джейн переменилась в лице, и я решил, что потом отвешу пинок Эдзаки.
– Этот Эдзаки вырос в парикмахерской. От учебы он свихнулся. Говорят, что скоро его переведут в исправительное заведение.
Леди Джейн посмотрела на меня так, словно я сам был чокнутым, и рассмеялась голосом, звучным, как самый прекрасный в мире колокольчик из чистого золота в сокровищницах Римской империи.
– Все равно, благодарю, – сказал я, имея в виду розы. – Такое случилось впервые.
– Что?
– Мне впервые подарили розы.
– Не говорите про это. Мне будет неловко. Для меня это тоже было впервые.
Впервые... Значит, она ДЕВСТВЕННИЦА! – обрадовался я и сразу предложил ей главные роли в фильме и пьесе на фестивале. Тут раздался звонок, и ангелица назвала кафе, где мы сможем продолжить беседу после занятий. Потом я подошел к Адама, напевая старую мелодию «Романтическая любовь» Джильолы Чин‑кетти, и похлопал его по спине.
– Чего ты крутишь? Будто не знаешь, о чем нам придется говорить с Нарусима и Отаки?
– О чем?
– О том, о чем ты недавно говорил. Что единственным средством является террор.
– Террор? О чем ты говоришь? Мацуи оказалась девственницей! Она впервые послала розы мужчине.
– Не может быть! – Адама скорчил свою обычную изумленную рожу.
В обеденный перерыв я отправился в дискуссионный клуб, где меня дожидался Нарусима с приятелями и по пути туда снова встретился с ангелицей. Она сообщила мне плохую новость.
– Извините, но сегодня мы не сможем встретиться после занятий. У нас тренировка перед соревнованиями.
Общенациональные состязания! Могло ли быть что‑либо омерзительней этих слов?
– А еще я слышала, что мальчики будут заниматься уборкой, подметать спортплощадки.
Никто не имел права отменить свидание с моей ангелицей из‑за тренировки или уборки территории.
Я вошел в дискуссионный клуб, дрожа от ярости.
– После баррикадирования на нас обратили внимание во всех университетах, и Антиимпериалистический союз Нагасакского университета официально предложил нам включиться в кампанию по борьбе с церемонией по случаю окончания школы. Что ты об этом думаешь, Ядзаки‑сан?
Я был всем этим сыт по горло. Сыт абсолютно всем этим. Неужели Нарусима, Отаки и ученики второго класса во главе с Масугаки действительно так считают? Мне совсем не хотелось видеть рожи Нарусима и Отаки. «Болваны!» – одним словом я выразил свое ощущение, и мне захотелось выйти из комнаты. Однако было бы ложью, если бы я заявил, что раскаиваюсь в том, что затеял баррикадирование и вовлек остальных. На самом деле я за баррикадирование получил от ангелицы букет роз, поэтому спокойно им сказал:
– Я ухожу. Постараюсь быть откровенным и прошу меня выслушать. С деревянными палками и шлемами вы ничего не добьетесь, даже если соединитесь со студентами университетов Нагасаки или Кюсю. Это не означает, что я сожалею о возведении баррикады, как я уже раньше говорил, это было здорово, верно? В захолустной школе вроде нашей нужно использовать тактику герилья, иначе нас раздавят. Тот же прием во второй раз не сработает. Прежде всего хочу сказать о намерении сорвать церемонию по случаю окончания школы. Поскольку все мы были под домашним арестом, то вообще неизвестно, допустят ли нас на эту церемонию.
После этого Нарусима произнес длинную речь в самых кондовых выражениях о том, что церемония прощания со школой является одним из авторитарных приемов империалистического государства. Он был на подъеме, когда в класс заглянули главный наставник и учитель физкультуры.
– Эй, что здесь происходит?
Нарусима с Отаки всполошились. На их лицах читалось: «Откуда они пронюхали?» Нужно быть полными идиотами, чтобы предположить, будто нас оставят без наблюдения.
– Подобные сборища запрещены, – ворвался в класс низкий, хриплый голос наставника.
– Нет, извините, это никакое не сборище. Поскольку мы все были под домашним арестом и только сейчас впервые встретились в школе, то решили собраться и обсудить, в чем наша вина и как нам постараться стать примерными учениками. Собрание по самокритике, правда, ребята?
Когда я произносил эти слова, на лице у меня сияла улыбка, как у ведущего телепрограммы «Дневник ученика средней школы», но все остальные тупо молчали. Только Адама поднес руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.
Нам пришлось разойтись, а меня вызвали в учительскую. Меня заставили опустится перед главным наставником на колени, а человек десять учителей встали вокруг. Не стану лгать, что они подвешивали меня за ноги к потолку, опускали с головой в воду, лупили по лицу бамбуковым мечом, кололи спину раскаленными щипцами для углей или прижигали бедра паяльной лампой, но они долго кричали и пинали меня ногами, обутыми в тапки.
– Если ты сам ничтожество, то не вовлекай других учеников в свои затеи. Если тебе что‑то не нравится в Северной школе, переводись в другую. Дней десять назад мы встречались с выпускниками школы примерно твоего возраста, и все они единодушно заявили, что готовы убить любого, кто будет пачкать грязью имя их школы.
Раздался звонок, и я попросил разрешения вернуться в свой класс, сказав, не опуская глаз, как наставлял меня отец:
– Я вношу деньги за учебу в этой школе и имею право посещать занятия.
Чья‑то рука ударила меня по щеке. Это был физрук Кавасаки. Я чуть не расплакался, но не от боли, а от стыда и ярости, что меня смеет лупить такое ничтожество. Расплачься я – это был бы конец. Нельзя, чтобы тот, кто сильнее тебя, видел твои слезы. Иначе он решит, что ты просишь о сострадании, а я испытывал совсем иное чувство.
И ТОГДА ЭТО ПРОИЗОШЛО.
Раздался звонок, и зазвучала школьная радиостанция.
– Внимание! Всем учащимся третьего класса немедленно собраться на школьном дворе. Сегодня проводится собрание по случаю подготовки к соревнованию и уборке спортплощадок. Повторяю! Всем учащимся третьего класса собраться на школьном дворе. Немедленно...
Аихара и Кавасаки уже метнулись, чтобы прервать это объявление, но в дверях им преградили путь человек десять во главе с Адама и Ивасэ.
У Кавасаки на лбу вздулись вены, когда он заорал:
– Что это значит? Что вы собираетесь делать?
– Отпустите Ядзаки, он не сделал ничего плохого, – сказал Адама.
За спиной у него стоял Ивасэ с ребятами из оркестра, Сирокуси со своей компанией, разные члены Клубов регби, журналистики, легкоатлетического и баскетбольного, и еще семь‑восемь учеников из моего класса. Я точно не знал, но, видимо, кто‑то из последней команды и сделал по радио объявление, изменив голос.
Учащиеся потянулись во двор, разумеется, не все третьеклассники подошли к учительской. Конечно, трудно было бы ожидать этого от тех, кто стирал наши граффити. Адама был само хладнокровие: встав у двери, он блестяще рассчитал, чтобы среди пришедших не было Нарусима и Отаки. Они были самыми тупыми из учащихся: ни в спорте, ни в чем ином не отличились и особой популярностью не пользовались. Адама прекрасно понимал, что, привлеки их, он утратит поддержку остальных школьников. Напротив, Сирокуси, равно как и Нагасэ из Клуба регбистов, Табара по кличке «Энтони Перкинс» из баскетбольного клуба или Фуку‑тян, бас‑гитара из нашего ансамбля, были широко известны, их знали все. Более того, популярные парни привыкли вести красивую жизнь, и маловероятно, чтобы их прельщала перспектива заниматься уборкой спортплощадок.
Школьный двор превратился в улей. Отовсюду доносились гневные крики преподавателей, требовавших от учащихся вернуться в свои классы. Среди собравшихся – примерно трети учеников третьего класса, всего около сотни – я заметил фигуру Леди Джейн и сразу вскочил на ноги. Поскольку мне долго пришлось стоять на коленях, ноги у меня подогнулись, но я решительно метнулся в сторону Адама с приятелями. Главный наставник что‑то произнес, но я даже не обернулся.
Адама поприветствовал меня рукопожатием.
– Пора идти, – завопили все и торопливо направились на школьный двор.
– Подожди, Кэн, – сказал Адама, взял меня за руку и прошептал: – Что нам после всего этого делать?
Видимо, он еще не успел до конца все обдумать. Адама мог быстро среагировать, но сила воображения у него была слабой.
– Ты хочешь сказать, что еще не решил, что делать дальше?
– Да, я считал, что мы вместе что‑нибудь придумаем.
– А если я произнесу речь?..
– Ты будешь ГЕРОЕМ.
– Не будь идиотом. Меня выгонят. Меня вызовут в кабинет к директору. Я что‑нибудь придумаю. Скажи всем, что я в кабинете у директора.
– И что потом?
– И еще скажи Хисаура, ты знаешь этого парня из студенческого совета, что мне нужно с ним поговорить.
Я один отправился в директорский кабинет.
– Господин директор, это Ядзаки. Можно войти? Я пришел один.
Большинство учащихся притащились на сборище из чистого любопытства. Если им придется ждать слишком долго, они заскучают и поступят так, как им рекомендовали учителя. Я должен был вернуться с какими‑то результатами, пока они не успели заскучать. Лично мне хотелось поджечь всю школу, но вряд ли найдется еще хоть один такой же безумец. Мне вовсе не хотелось снова оказаться под домашним арестом или быть исключенным из школы. Об этом я и сказал директору.
– Мы хотим, чтобы вы прекратили подготовку к соревнованиям и уборку спортивных площадок. В таком случае мы сразу же самораспустимся. Я лично обещаю, что все вернутся в аудитории. Если этого не произойдет, я не ручаюсь за то, как себя поведут учащиеся. Поймите, это никак не связано со мной. У нас нет никакого лидера, все произошло само собой.
Директор велел мне возвращаться в класс, сказав, что обсудит это с другими учителями. Выйдя из директорской, я повстречал Хисаура, председателя совета учащихся.
– Послушай, директор только что сказал мне, что он отменит подготовку к соревнованиям и уборку спортплощадок. Оповести всех об этом. Ты же хочешь, чтобы они разошлись?
Только болваны, рассчитывающие привлечь к себе внимание, мечтают стать председателями
школьных советов. Хисаура был из их числа. Он был уродливым тупицей, выросшим во фруктовом саду у морского побережья, и вполне естественно, что ему льстило стать председателем совета учащихся. Разумеется, он проглотил мою наживку, даже глазом не моргнув.
Этот чурбан бросился к громкоговорителю и сообщил собравшимся во дворе то, что я сказал. Школьники возликовали и разошлись по классным комнатам.
Мое свидание с ангелицей так и не состоялось. Уборка спортплощадок была отменена, но все остальные мероприятия по подготовке к соревнованиям шли по графику.
Тем не менее это была наша победа. С этого момента учителя перестали меня доставать. Даже если я опаздывал в школу, пропускал занятия или уходил раньше времени, никто не говорил ни слова. То же касалось и Адама. Учителя закрывали глаза на все, что мы делаем, если это не касалось других учащихся. Очевидно, они решили как можно скорей дать нам закончить школу.
Только Мацунага вел себя иначе.
– Ты, Ядзаки – неисправимый тип. Даже представить не могу, как ты сможешь вести самостоятельную жизнь в обществе, – сказал он мне однажды, после чего добавил: – Но у меня такое чувство, что ты из тех, которые, даже будучи убитыми, не умирают.
Я придумал для нашей группы название «ИЯЯ», по первым звукам наших фамилий: Ивасэ, Ядзаки и Ямада. А фестивалю мы дали название «Morning Erection Festival» – «Фестиваль Утренней Эрекции».
Моя ангелиыа Леди Джейн и чаровница Энн‑Маргрет охотно согласились принять в нем участие.
С этого момента начались мои золотые деньки.
ВЕС МОНТГОМЕРИ
При участии Леди Джейн и Энн‑Маргрет мы сняли фильм и репетировали пьесу. На церемонии открытия должна была появиться Нагаяма Миэ по кличке Клаудиа Кардинале, в ночной сорочке. Я распространил билеты среди любительниц радиоламп в Яманотэ, в химической школе и среди учениц в Асахи с объявлением, что это будет первый рок‑фестиваль в Сасэбо. Учителя делали вид, что ничего не замечают. Было бы неправдой сказать, что, после того как известие о фестивале распространилось, я каждое утро находил у себя на парте гору из букетов цветов, мягких игрушек, коробок шоколадных конфет, девичьих исповедей с вложенными в конверт фотографиями и записками: «Я предлагаю вам тело и душу. Ничего, что я немного поранилась радиолампой...», бумажных банкнот, денежных чеков и сберкнижек. Разумеется, нет. Но все эти дни у меня с лица не сползала улыбка. От природы меланхоличный, Адама тщетно старался опустить меня, витающего в облаках, на твердую землю.
Я, Адама и Ивасэ пили кофе с молоком в кафе «Бульвар», поджидая ангелицу и ее подругу‑чаровницу.
– Что это такое? Просто молоко с привкусом кофе! – воскликнул Адама, который не мог оценить кофе с молоком. На это я сказал ему, что РЕМБО всегда пил кофе с молоком, о чем и написал в своем «Сезоне в аду», где утверждает, что те, кто не способен оценить его вкус, не могут обсуждать вопросы искусства.
– Рембо? Чушь. Когда Рембо писал стихи, он хлестал абсент.
– Откуда тебе известно?
– Об этом написано в книге Кобаяси Хидэо. В последнее время Адама читал запоем. От природы склонный накапливать знания, он тщательно изучал все, что его действительно интересовало. Хотя еще недавно ему с легкостью можно было втирать что‑либо подобное, теперь это стало намного труднее. Только накануне я был ошеломлен, что он только что прочел «Чуму» Камю, «Преступников» Батайя и «Наоборот» Гюйсманса. Я выразил удивление, что он так долго до них добирался, но в душе был потрясен. Разумеется, я уже прочел полное собрание сочинений Сартра, и «В поисках утраченного времени» Пруста, и «Улисса» Джойса, и «Собрание мировой литературы», и «Шедевры литературы Востока и Запада», не говоря уже о «Великих мировых мыслителях» или «Собрании мистических сочинений» в издании Кавадэ, «Камасутру», «Капитал», «Войну и мир», «Божественную комедию», «Смертельную болезнь», собрание сочинений Джона Кейнза, собрание сочинений Дьердя Аукача, собрание сочинений Танидзаки. Но я помнил только их названия. На самом же деле я больше всего любил и даже помечал красной тушью комиксы, такие как «Завтрашний Джо», «Путь дракона», «Ронин Муёносукэ», «ГЕНИАЛЬНЫЙ БАКАБОН». Однако мне не хотелось, чтобы Адама затмил меня своим интеллектом. Сегодня после обсуждения с ангелицей и Энн‑Маргрет нашего фильма и пьесы мы собирались встретиться в кафе‑баре с Нагаяма Миэ, чтобы обсудить ее появление во время церемонии открытия. В такой день никому не удалось бы стереть улыбки с наших лиц.
|
|
|
