И экеппораторная факторизация 2 глава

Автор вынужден здесь предпринять этрт краткий экскурс в предысторию и контекст формирования самого замысла данного исследовательского проек­та не только в силу потребности в рефлексии пройденного пути, но и в стремлении разъяснить читателю те мотивы, по которым для автора в какой-то момент соединились психосемантика и психодиагностика личности.

Циклы исследований, проведенных безвременно ушедшей из жизни в 1987 году Е. Ю. Артемьевой, руководившей кандидатской диссертацион­ной работой автора (Шмелев, 1979), а также нашего коллеги и соавтора В. Ф. Петренко были оформлены и успешно защищены в ранге доктор­ских диссертаций еще в 80-е годы (см. Артемьева, 1999; Петренко, 1988). В этих работах утвержден приоритет постановки и методического реше­ния многих проблем, над которыми работал и автор этих строк. Одно из положений, вынесенных на защиту в докторской диссертации В. Ф. Пет­ренко гласит: «Психосемантический подход открывает возможность ис­следования личности через анализ «пристрастности" индивидуального со­знания человека, проявляющейся, в частности, во влиянии мотивационной направленности на характер и организацию категориальных структур вос­приятия и осознания субъектом предметной и социальной действительнос­ти, то есть в широком смысле во влиянии мотивационной системы субъек­та на его образ мира» (Петренко, 1989). Следуя данному тезису, мы в своих работах сделали попытку углубить его прежде всего методически, подвергнув тщательной и всесторонней проверке с параллельным исполь­зованием традиционных методик диагностики личности и, в частности, стандартизованных методик, построенных с помощью психометрических алгоритмов — вопросников и тестов.

Наши ранние попытки исследования конкурентной валидностн психо­семантических методик по сравнению с личностными тестами (Шмелев, 1983а) столкнулись с рядом принципиальных методических трудностей.

Во-первых, оказалось, что наши попытки реконструкции обобщенной груп­повой модели семантического пространства личностных черт наталкива­ются на существенную нестабильность результатов. В самом представи­тельном на то время по охвату лексике эксперименте, включавшем 140 личностных прилагательных, нам удалось получить лишь 3 статистически устойчивых фактора {Шмелев, 1982в). В то же время индивидуальные и групповые репертуарные решетки давали от 5 до 8 вполне интерпретируе­мых факторов, но они резко варьировали от испытуемого к испытуемому. В нашей кандидатской диссертации мы исследовали природу этой-неста­бильности и пришли к выводу, что она может быть описана с помощью объяснительного механизма «категориальной установки» (Шмелев, 1979г). Было показано влияние на системы значений установок, относящихся к разным уровням функциональной организации психической деятельности (Асмолов, 1979). Для того чтобы сбалансировать категориальные установ­ки разных индивидов, устранить возможный артефакт авторского влияния на подбор значимой личностной лексики, мы совместно с В. И. Похилько инициировали обширный, многоэтапный проект построения семантичес­кого словаря-тезауруса для лексики личностных черт в русском языке (Шмелев, 1985).

Серьезные проблемы возникли и с поиском психометрически коррект­ного многофакторного теста личности. Оказалось, что в русском варианте он попросту отсутствует, а практики пользуются сырыми в психометриче­ском смысле переводами западных тестов, прошедшими отнюдь не полную адаптацию. Коллективы Ф. Б. Березина, Л. Н. Собчик, И. Н. Гильяшевой произвели к тому времени фактически лишь сбор отечественных тестовых норм, но не статистическую проверку ключей к каждому пункту тестов MMPI и 16PF. Таким образом, замысел нашего исследования подвел нас к многолетнему проекту адаптации базового личностного тест-вопросника, которым вначале стал адаптированный вопросник 16PF Р. Кэттэлла (Шме­лев, Похилько, Соловейчик, 1988), а затем созданный в 90-е годы ориги­нальный личностный перечень «16 русскоязычных факторов» (см. главу 3). На пунктах этого теста-вопросника, не являющихся переводом американ­ской версии, но построенного с учетом специфики наших отечественных социокультурных норм и традиций, была реализована оригинальная рус­скоязычная по своему происхождению система из 15 личностных факто­ров 15РФ, полученная в ходе анализа экспертных оценок, на которых строился «Тезаурус личностных черт» (Шмелев, Похилько, Козловская-Тельнова, 1991). В качестве 16-го фактора выступил служебный фактор «социальной желательности». В дальнейшем мы стали обозначать эту фак­торную систему как 16РФ.

Начатый еще в 70-х годах (Шмелев, 1979а-в, Петренко, Шмелев, 1980; 1982в) на протяжении четверти века данный цикл исследований не мог не пережить ряд серьезных изменений и превращений. На этот период пришлись фактически как бы несколько революций: микрокомпьютерная (80-е годы) и последовавшая за ней телекоммуникационная (90-е годы).

раскрывшие новые возможности для сбора и компьютерного анализа дан­ных, что в значительной мере обесценило наши ранние эксперименталь­ные результаты. Нельзя не назвать также и социальную революцию — ломку общественного строя в нашей стране, выразившуюся для общест­венных наук вначале в таком благоприятном событии, как устранении идеологического пресса со стороны марксистско-ленинской философии и коммунистической идеологии (конец 80-х), а затем — в резком ухудшении экономической ситуации (90-е годы).

Кризисные явления переходного периода в 90-е годы обернулись для отечественной психологии неоднозначными последствиями. С одной сто­роны, как положительный факт следует назвать:

• расширение доступа к самой современной зарубежной литературе по психологии, появление в русском переводе не только популярных, но и серьезных фундаментальных трудов по психологии личности и классиков (см. например, 3. Фрейд, 1998; К. Юнг, 1998; Келли, 2000), и современ­ных авторов (например, Хекхаузен, 1986; Первин, Джон, 2000);

• бурное развитие практической психологии, стимулирующее и струк­турирующее спрос на конкретные психрлогические концепции и инстру­ментарий (см. новые периодические издания «Прикладная психология», «Практическая психология», «Психологическая газета» и т. п.).

С другой стороны, нельзя не назвать такие отрицательные явления как:

• крайне низкий уровень государственного финансирования исследо­вательских работ (несмотря на переход к системе конкурсов и грантов, уровень финансирования отдельных проектов оказывается хронически не­достаточным, например, для разработки серьезного инструментария, отве­чающего всем эксплуатационных требованиям — надежности, валидности, стандартизированное™ и т. п.).

• сброс в массовую продажу тройной массы низкокачественных, пи­ратских изданий по психодиагностике — литературы и компакт-дисков, изобилующих ошибками, неточностями, некритической рекламой парана-учных подходов, смешиванием в одной корзине серьезных научных тестов для пользователей-специалистов с развлекательными поделками и игропо-добными мистификациями для увеселения самотестирующихся (см., на­пример, тест «Последний патрон Фанни Каплан» в сборнике, изданном и переизданном тиражом в сотни тысяч экземпляров и вызвавшем первый приступ иллюзии общедоступности и вседозволенности, —- «Лучшие пси­хологические тесты», 1992—1994; а также издания типа «Психологичес­кие тесты для деловых людей», 1994; «Энциклопедия психологических тестов», 1997; «Практическая психодиагностика», 2000 и т. п.¹)-

¹ Перечень всевозможных огрехов (опечаток, неточностей, вплоть до ошибок в ключах) в этих изданиях может занять немало страниц текста. Укажем лишь на то, что обширные куски в этих текстах мы находим буквально идентичными, то есть вклю­чающими повторение самых курьезных опечаток (например, семерка вместо точки в конце диагностического суждения), но... без указания первоисточников (естественно.

Сложившиеся обстоятельства вынудили автора потратить серьезные усилия на техническое и финансовое самообеспечение для завершения проектов и работ, начатых в 80-е годы. Этого удалось достичь (не без издержек, связанных с уходом многих сотрудников и учеников) путем разработки коммерческих версий инструментальных программных систем, направленных на реконструкцию семантических пространств и психомет­рическое конструирование тестов (Шмелев, 1990, «Каталог..:», 1993^ 1996). Об этом достаточно подробно написано в заключительной части третьей главе.

Предпринятые автором попытки содействия появлению в России циви­лизованного рынка психодиагностических инструментов, включавшие при­обретение легальных прав на адаптацию таких известных западных методик, как 16PF¹, выглядели, мято говоря, анахроничными на фоне повсеместного нарушения копирайта всеми и вся. Стремительное техническое перевооруже­ние (ежегодное удвоение мощности микрокомпьютеров), появление общедос­тупных мощных статистических пакетов (таких как SPSS) в так называемом «расхакеренном виде» (с намеренно сорванной защитой от копирования) бы­стро обесценивали затраты на создание оригинального программного обеспе­чения (имеется в виду прежде всего авторская система ТЕСТАН — Shmelyov, 1996), позволявшего ускорить процесс сбора и многомерного анализа ре­презентативных массивов ответов на тестовые задания.

Так было, по-видимому, всегда в человеческой истории: технический прогресс несет с собой расширения возможностей как для добродетели, так и для порока. Телекоммуникационная революция второй половины 90-х годов, реальная общедоступность Интернета открыли поразительные, невиданные ранее перспективы, но и создали новые искушения для не­стойких и неразвитых людей. Как известно, в Интернете немало отврати­тельной порнографии, ворованной музыки и литературы. В Интернете вы также найдете немало откровенно сворованных тестовых программ, а так­же безграмотные, но порой красочно оформленные подделки, выполнен­ные шарлатанами и параноиками от психологии. Но все-таки это всего лишь «пена» и «издержки роста». Они не заслоняют от нас магистральной траектории прогресса.

так как перепечатка производится без* всякого разрешения правообладателей), Что-то можно было списать на судорожные попытки выживания любой ценой в начале 90-х годов. Но вот на календаре появилась магическая цифра 2000, а поло­жение не сильно изменилось. Например, в сборнике под редакцией Д. Я. Райгород-ского (издан в Самаре в 2000 году) под заголовком «Тест-опросник Г. Айзенка EPI. Адаптирован А. Г. Шмелевым» обнаруживается версия, которая никак не является версией А. Г. Шмелева. Почти везде мы находим «Тест Тейлора» — так склоняют фамилию супруги К. Спенса Жанет Тейлор в названии известного тест-опросника тревожности MAS. Нередко встречается тест Айзенга, а не Айзенка. И так далее и тому подобное.

¹ См. статью в «Психологической газете» под трагикомическим названием «Ис­тория 16PF в России, или каша из топора» {Шмелев, 1999).

С распространением Интернета появилась возможность фантастичес­ки быстрого создания и исполнения обширных корпоративных проектов, объединяющих в виртуальные лаборатории исследователей и испытуемых, удаленных друг от друга на тысячи километров. В частности, это сделало возможным реализацию интересных межкультурных исследований (напри­мер, Голдберг, Шмелев, 1993, Пибоди и др., 1993; Peabody, Shmelyov, 1996; Digman, Shmelyov, 1996). He только многофакторные тесты, но и гораздо более трудоемкие в вычислительном отношении методики, такие как, например, «репертуарные решетки», стали гораздо более доступными (см., например, Л. И. Вассерман, В. А. Дюк, 1997). Появилась технология «телетестинг», автоматизировавшая доставку, проведение и обработку пси­хологических и образовательных тестов в Интернете (Шмелев, Ларионов, Серебряков, 1998; Шмелев, Бельцер, 1998, Бельцер и др., 1998; Шмелев, Вельцер, 1999). В этой книге мы нашли возможным посвятить этой Интер­нет-революции фактически только несколько слов в последнем технологи­ческом параграфе третьей главы. Водоворот ежедневной гонки по освоению все новых и новых технологических возможностей не оставляет, кажется, ни минуты времени на подготовку больших обобщающих печатных трудов. Остается надеяться на то, что у специалистов, переходящих из категории «игроков» в категорию «тренеров», хватит сил для того, чтобы, превозмо­гая хроническую усталость, оглянуться и успеть если не обобщить, то хотя бы зафиксировать стремительно накапливающийся новый опыт.

Ключевые технологии и идеи

Данный цикл работ базируется на интенсивном использовании матема-тико-статистических методов многомерного анализа данных — факторного анализа, кластерного анализа и их специальных разновидностей (анализ кор­реляционных плеяд, «клик-анализ» и т. п.). В силу этого результаты данных исследований оказались в высшей степени зависимыми от постоянно расту­щих в ходе компьютерной революции возможностей по многомерной обра­ботке все более и более мощных массивов эмпирической информации.

В последнее время общий кризис, сопровождающийся рядом техно­генных катастроф (вспомним хотя бы Чернобыль), привел к разочарова­нию итогами перестройки у значительной части представителей россий­ской интеллигенции и интеллектуально-ориентированной молодежи, что несомненно сказалось на распространении (в частности, и в среде психо­логов) нигилизма по отношению к сцаентистским методам, а также ирра­ционально-мистических и религиозно-агностически окрашенных умонаст­роений. Впрочем, подобные настроения весьма распространены и на Запа­де — среди массы впечатлительных, стрессонеустойчивых интеллектуа­лов, не выдерживающих вызовов технократической цивилизации. По срав­нению со сцаентистски-ориентированными, статистически-измерительны­ми исследованиями, которые продолжают набирать темпы и авторитет в западной академической психологии, в отечественной психологии, кажет-

ся, все большей популярностью пользуются работы представителей клини­ческого подхода к психологии личности, оперирующие понятиями, тесно связанными с нозологнями психических расстройств, — «шизоидная лич­ность», «депрессивная личность», «эпилептоидная личность», «истероид-ная личность» и т. п. (см., например, переводы книг Мак-Вильяме, 1998; Рапх, 1999; Риман, 1999). Однако, скептический интеллект сцаентистки-мыслящих исследователей жаждет серьезных эмпирических доказательств того, что подобные типологии личности — не есть плод воображения психотерапевтов, имеющих дело с больными (и, следовательно, испытыва­ющих риск оказаться под влиянием болезненно искаженной картины мира), но есть реальная классификация, которая подтверждается широкими ста­тистическими сведениями о психических свойствах здоровых людей (или страдающих незначительными транзиторными и пограничными формами психических нарушений).

Первые западные работы по факторизации пунктов MMPI, проведен­ные, как только появилась техническая возможность обработки гигант­ских корреляционных матриц размерностью 566 х 566 {Jackson, 1977), дали обескураживающие результаты: ни одна из основных шкал этой все­мирно-признанной клинической методики не воспроизводится как таковая по результатам факторного анализа, а самый главный фактор есть по сути артефакт позиционной стратегии испытуемого — фактор «социальной желательности». В 80-е годы и у нас (совместно с В. И. Похилько) появился «выход» на мощные компьютеры. Это были тогда еще отечест­венные ЕС-ЭВМ, занимавшие целые этажи в специализированных корпу­сах научных институтов. Анализ показал, что, например, у сотен больных Клиники им. Корсакова при 1ММИ (Первом Московском мединституте, как он тогда назывался) ответы также группируются по-другому, не подтверждая шкал, заданных ключами ММИЛ (русскоязычная модификация ММР1 из 377 пунктов, выполненная сотрудниками 1ММИ; Березин, Мирошников, Рожа-нец, 1976). В главе 4 мы предлагаем читателю некоторые данные из этих и более поздних работ такого рода, показывающих возможность альтернатив­ной (психосемантической) интерпретации результатов MMPI — в терминах феноменологической, субъективной структуры жалоб.

Фактически уже с середины 80-х годов наше исследование развива­лось на фоне решения по сути дела инженерно-психологических задач — задач проектирования действующих компьютерных диагностических ком­плексов. Широкое внедрение микрокомпьютеров в психодиагностику (см. Шмелев, 1984), а также формирование новых отраслей науки, лежащих на стыке проблематики искусственного интеллекта и психологии привели к проникновению в современную психодиагностику понятий, процедур и представлений, разработанных в области инженерии знаний — систем представления и извлечения знаний. В этой терминологии разрабатывае­мые нами таксономические модели личностной лексики являются ничем иным, как системами представления экспертных знаний, служащими линг­вистическим, семантическим, информационно-поисковым обеспечением

работы практического психолога. Эти системы приносят с собой в психо­диагностику новое разделение труда между человеком и компьютером, обеспечивая эврологизацию профессиональной умственной деятельности психолога, который освобождается от рутинной умственной работы для контроля за содержательной достоверностью предлагаемых компьютером данных и вариантов принятия решений.

Таким образом, необходимость предварительного решения объемных инструментально-методических задач на много лет отодвинула работу но проверке гипотез о вал идности психосемантических тестов для диагности­ки личности. Тем не менее на рубеже 80—90-х годов нам удалось прове­сти серию исследований, давших сложную и неоднозначную картину ре­зультатов. Для их более глубокого осмысления мы должны были уточнить первоначальную систему задач и гипотез исследования.

Наши гипотезы сформулированы (см. главу 3) на весьма специальном, операциональном языке. Для того чтобы понять смысл этих гипотез, чита­телю предстоит внимательно ознакомиться с терминологическим аппара­том, введенным в двух предшествующих главах книги. Автор пытался не избегать специальных терминов, но вводить их достаточно планомерно. Несмотря на всю любовь автора к русскому языку, содержащему, как пока­зало само наше исследование, массу тончайших психологических наблюде­ний, накопленных в ходе многовекового развития русской культуры, эта книга, увы, грешит обилием англицизмов. Эго неизбежное следствие интер­национализации английского языка, принятого де факто в качестве стандар­та для международного общения современных специалистов. Овладение этим терминологическим аппаратом, как мы надеемся, поможет молодым россий­ским специалистам свободнее ориентироваться в современной международ­ной специальной психологической литературе в данной проблемной облас­ти. Автор старался по мере сил облегчить участь читателя, страдающего от обилия специальной терминологии, созданием подробного алфавитного ука­зателя и глоссария основных терминов (см. Приложения).

Таким образом, были сформулированы две относительно самостоя­тельные группы гипотез. Первая группа относится к проверке валидности (содержательной и эмпирической обоснованности) самого представления категориальных систем личностного знания в виде так называемых «лич­ностных семантических пространств» (ЛСП). Ключевое место в этой группе гипотез заняла гипотеза о кросс-культурной универсальности глобальных факторов ЛСП по данным таксономических (классификационных) иссле­дований, выполненных на материале разных языковых культур.

Вторая группа гипотез касалась выделения различных психологических факторов, ответственных за два типа индивидуальных трансформаций ЛСП — интегративных (синтетических) и дифференциальных (аналитических).

Таким образом, в нашем цикле работ была реализована программа исследований, во многом обладавшая новизной не только на фоне теку­щих отечественных работ, но и на фоне современных западных аналогич­ных исследований. Далеко не часто в западной психологической литерату-

ре можно встретить описание исследований, в которых на эмпирическом уровне выяснялось бы соотношение результатов реконструкции личност­ных пространств с использованием традиционных тестов, с одной сторо­ны, и психосемантических методик субъективного шкалирования, с дру­гой. Большинство отечественных и западных работ, как правило, отлича­ется приверженностью только к одному из двух указанных направлений, или парадигм, которые мы предложили назвать «объектной» и «субъект­ной» парадигмой анализа данных.

До самого последнего времени даже по индексу цитирования-очень трудно найти работы представителей, например, школы «личностных кон­структов» Дж. Келли, в которых содержались бы ссылки на современные работы по конструированию личностных тестов или по таксономии лич­ностных черт, и наоборот. Большинство исследователей предпочитают изолироваться в рамках исповедуемой ими парадигмы. К числу исключе­ний среди известных нам работ мы можем назвать, пож&чуй, лишь работы американского психолога Дина Пибоди (Peabody, 1984) и немецкого пси­холога Питера Боркенау (Вогкепсш, 1988, 1990).

В данной книге на суд читателей представлены разработанные нами версии методик «личностного семантического дифференциала» и «кон­трольных списков прилагательных», которые опираются на устойчивую таксономическую модель личностной лексики, построенную на базе 2090 терминов русского языка и суждениях 84 профессиональных психологов. В приложении к работе дается так называемый «Атлас личностных черт», являющийся комбинацией новейших принципов структурной организации личностного знания:

• принципа глобальных факторов;

• циркуля торн ого наполнения лексикой двухфакторных секторов (или так называемых «граней», «фасеток»);

• принципа локальной иерархии кластеров (и их маркеров), модели­рующих предметно-содержательную (денотативную) семантику личност­ной лексики.

Построенный нами «Атлас» личностных черт значительно превосходит имевшиеся до него аналоги в русском языке («карта личности» К, К. Плато­нова, 1970; «номинальная шкала личностных качеств» В. Е. Хмелько, 1981) не только по охвату лексики и экспертного опыта, но главное — по структур­но-технологическим принципам, положенным в основу его организации.

Подчеркнем, что в большинстве работ в области матричных тестов (методик шкалирования) исследователи, как правило, ограничивались в лучшем случае констатацией значимых различий между определенными группами испытуемых по определенным индикаторам структуры ЛСП. На­сколько же эти различия дают возможность с определенной точностью диагностировать принадлежность испытуемых к указанным группам, на­сколько высока плотность корреляции эмпирических индикаторов ЛСП и критериальных показателей личностных свойств их носителей — это прак­тически не исследовалось. Концепция валидности теста конструктов {см.

франселла, Баннистер, 1987) чаще всего просто постулируется, но край­не редко проверялась на приложимость к прогнозу поведения. Конечно, диагностика индивидуального сознания вправе ограничиваться самой сфе­рой сознания (Похилько, 1987), но это не отменяет возможного интереса к тому, позволяют ли нам особенности структуры сознания прогнозиро­вать реальные поступки субъекта.

В заключение этого исторического экскурса следует специально под­черкнуть, что в процессе работы получили развитие и определенную мо­дернизацию основные теоретические постулаты и модельные представле­ния. В самом начале ведущим теоретико-модельным инструментом для нас являлось представление о семантическом пространстве, то есть так назы­ваемая «пространственная метафора» в описании системы субъективных значений — в духе Ч. Осгуда (Osgood а. о., 1957), а также основополож­ников многомерного шкалирования (Shepard, 1962; Tucker, Messick, 1963; Kruskal, 1964; Carroll, Wish, 1984). В этой пространственной метафоре в какой-то момент мы (группа соавторов) даже видели возможность более глубоких эвристических аналогий, родственных представлениям раннего К.Левина о «психическом поле», «психических энергиях», «заряженных полюсах», «топологических и квазиметрических трансформациях» (Шме­лев, Похилько, 1981). Во всяком случае, на основе этих представлений В. И. Похилько удалось сконструировать абсолютно оригинальную мето­дику объективного измерения системы субъективных значений с помощью ошибок припоминания, названную «Семантическая пространственная мне-мо-шкала» {Похилько, Шмелев, 1982).

В дальнейшем по мере попыток анализа структуры все более обшир­ных массивов данных (количество дескрипторов личностных черт, внача­ле измеряемое десятками, вскоре стало насчитывать сотни и тысячи) стало ясно, что «пространственная метафора» позволяет отразить лишь сравни­тельно небольшую часть той информации, которая содержится в естест­венных дескрипторах личностных черт (тех же словах естественного язы­ка, в тех же пунктах личностных вопросников). Стало ясно, что метриче­ские координаты личностного пространства соответствуют кросс-ситуаци­онным психодинамическим факторам, которые лучше всего описываются в терминах темпераментальных, или конституциональных свойств (если поль­зоваться языком, соответствующим полюсу объекта межличностного позна­ния) или в терминах эмоционально-оценочных категорий (коннотативных значений, если пользоваться языком, соответствующим полюсу субъекта). А для описания более частных группировок (или кластеров) личностных черт «пространственная метафора» не годится. Здесь более адекватным оказыва­ется модельное представление в виде иерархической пересекающейся клас­сификации (нечеткой иерархии нечетких множеств). Это модели типа изве­стных в когнитивной психологии «категориальных деревьев» (Collins, Quillian, 1968, см. также Клацки, 1978; Величковский, 1982). В последнее время они получают все более широкое применение в когнитивном подходе к теории личности, в которых идеи теории прототипов Элеоноры Рош прилагаются

к моделированию психологических ситуаций (Cantor а. о., 1976, см. также главу 14 в книге Первина, Джона, 2000).

Добившись повышения мощности имеющихся у нас'на вооружении компьютерных аппаратных и программных средств, а также организаци­онных возможностей в создании более емких банков психодиагностичес­ких данных, в конце 90-х годов мы провели сравнительный факторный и кластерный анализ не только пунктов разработанных нами версий вопрос­ника 16ЛФ-16РФ, но и пунктов известного теста ММИЛ (русскоязычная модификация MMPI). Этот анализ подтвердил необходимость сочетания параметрических (факторных) и непараметрических (таксономических) принципов в организации личностного знания, но в данном случае уже не на уровне односложных маркеров личностных черт (прилагательных есте­ственного языка), а на уровне распространенных высказываний, на кото­рых строятся вопросы личностных тестов.

Так мы пришли к идее полиморфной (структурно-разнотипной) трех­слойной классификации личностных черт:

• базовый макроуровень — глобальные кросс-ситуационные формаль­но-динамические черты-свойства, систему которых можно моделировать в виде пространственных моделей;

• мезоуровень — относительно обобщенные черты-навыки, относя­щиеся к широким классам ситуаций, которые можно моделировать в виде нечеткой топологии (задающей отношения близости) широких пересека­ющихся таксонов (кластеров, категорий);

• микроуровень — локальные ситуационные черты-стратегии, задаю­щие определенные сценарии поведения для конкретных ситуаций; эти чер­ты могут задавать локальную метрику, порядковую или номинальную шка­лу в зависимости от типа ситуаций и устройства индивидуальной локаль­ной системы конструктов.

С определенной долей огрубления (ради содержательной эвристичнос-ти) первый макроуровень в классификации черт можно обозначить терми­ном «темперамент», второй — «характер», третий — «репертуар лично­стных стратегий». Большинство личностных конструктов (включая вер­бальные и невербальные), по-видимому, относятся к третьему уровню. В силу этого в более ранних работах мы использовали для третьего уровня термин «рефлексивно-личностные, черты» (см. Шмелев, 19876). Специ­альную аргументацию о том, чем данная трехуровневая классификация черт отличается от других иерархических моделей, вы найдете в главе 4.

Если правила соподчинения черт первого и второго уровня могут быть межиндивидуально-унифицированными—для определенной социально-куль­турной группы людей, то правила соподчинения черт второго и третьего уровня, по-видимому, вырабатываются в ходе становления уникального инди­видуального опыта и требуют по существу идеографического исследования.

Принципиальная трудность моделирования системы значений в данной области (в области межличностного познания) заключается в том, что один и тот же термин естественного языка (например, «активный») оказы-

вается зависимым от ситуационного контекста: он может в разной ситуа­ции у разных людей означать либо более глобальную характеристику тем­перамента, либо менее глобальную характеристику характера, либо ло­кальное свойство, обусловленное наличием (или отсутствием) определен­ной ситуационной стратегии.

Модель структуры тезауруса личностных черт существенно усложня­ется также тем, что на каждом из трех уровней действует (на полюсе субъекта — при осознании или категоризации) оценочная категоризация, фиксирующая степень приемлемости (с точки зрения интересов вида или интересов индивида) данной черты. Так возникла необходимость введения дополнительного модельного представления, названного нами «четырехпо-люсная модель личностной черты» (Шмелев, 1986, 19876). Интересно, что в момент «изобретения» этой модели автор еще не был знаком с работами американского социального психолога Дина Пибоди {Peabody, 1967), с которым в дальнейшем автору посчастливилось проводить и сов­местные исследования и которому, по-видимому, принадлежит приоритет формулирования «четырехполюсной модели» в международном масштабе.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: