Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Почему нам не говорят правду о Романовых 4 глава




Государь курил, иногда трубку, чаще — папиросы. Для этого были курительные комнаты, кабинет или биллиардная, если там не было дам, любительниц биллиарда, например Вырубовой. У него имелась коллекция портсигаров, серебряных, украшенных, простеньких, он дарил их, если кому понравятся. Были еще коллекции курительных трубок и уральских самоцветов. С гостями государь играл в шахматы. Отец любил охоту, это занятие мне не нравилось, я обижалась на него, говорила: что, папочка, дорогой, почему вы убиваете птиц и животных, не надо этого делать. Он отвечал, что так принято в обществе, без этого нельзя. Государь был замечательный стрелок. В саду в балагане был тир, я смотрела, как стреляют, не любила стрелять, боялась и не разбиралась в ружьях и револьверах. Мария стреляла красиво, Татьяна любила стрелять и хорошо попадала в цель. Алексей тоже хорошо стрелял, он обращался с оружием, как опытный мужчина: мог зарядить, разрядить, наладить, разобрать, почистить и собрать. Этим занимались в тире и во дворце, где была специальная комната.

Сестры и брат

Когда на свет появился Алешенька, всю неделю звонили колокола: наследник родился. Старшие говорили, что его крестил отец Иоанн Кронштадтский. Очень скоро у брата нашли болезнь, при которой после малейших ушибов возникали сильнейшие боли, кровотечения, которые не могли остановить. Чтобы уберечь мальчика, к нему приставили дядьку, матроса по фамилии Деревенко, который постоянно находился при Алешеньке и которого братик очень любил.

Лет в девять мальчик еще играл в куклы. Придет ко мне и скажет:

— Настенька, давай поиграем в куклы.

В этом возрасте ему нравились кольца. Он носил одно с бирюзой, другое широкое обручальное. Его баловали, дарили подарки. Крестный отец, император Вильгельм, подарил Алешеньке драгоценный кубок, украшенный алмазами и рубинами, с надписью: «Моему дорогому возлюбленному крестнику Алексею Николаевичу». Иногда брату разрешали пить из него вино, по три глоточка за обедом, доктор велел пить красное вино для здоровья. Алексей приносил кубок и после ставил его на полочке в своей комнате. У братика было слабое здоровье. Специально для него держали коз, он любил козье молоко. Я тоже стала пить козье молоко и стала поправляться, а мне нельзя было поправляться.

Как мальчик Алешенька имел свои увлечения, занимался пароходиками, паровозиками, самолетиками. Но, во-первых, увлекался военным делом. Собирал мальчишек и воевал, такой вояка — куда там, у него даже были свои потешные. Он любил серьезные мужские дела и смеялся над нами:

— Вы, девочки, — трусихи, вы — обезьянки.

Ему нравилось оружие, у него было примерно двадцать детских пистолетиков и ружей. Дядя, Михаил Александрович, подарил ему настоящее детское ружье, из которого можно было убить человека.

Алешенька любил футбол, и если бы не больная ножка, играл бы день и ночь. Теннисист он был неважный и верхом ездил плохо, но прекрасно — на велосипеде, любил это занятие.

Наши общие игры — горелки, жмурки, шашки, домино, крестики и нулики. Алексей мечтал стать летчиком, делал планеры и змеев и запускал их. Был помешан на этом. Лет в двенадцать он увлекся кладами и всюду искал их. Подзовет меня и скажет:

— Настенька, помнишь, мы читали, — посмотри это место… — искал, но не находил.

Он любил путешествовать на «Штандарте» и просил государя:

— Папочка, хорошо бы нам поехать в Англию и на Средиземное море.

Государь, чтобы не огорчать мальчика отказом, отвечал:

— Поедем.

Иногда Алексей делал самостоятельные вылазки на какую-нибудь горку или в пещерку. На новом месте он всегда был в поиске, разыскивал что-нибудь. Найдет норку и будет следить за ней, пока не увидит зверька.

Однажды, катаясь с бабушкой на саночках, Алешенька сломал ножку. Он долго хромал, потом это прошло, но на погоду ножка всегда болела, и остался шрам ниже колена. У него была еще одна примета, родимое пятно за правым ухом, не очень заметное, размером с боб.

Хороший, добрый мальчик, если он чувствовал, что его не любят, убегал от этого человека. Такое отношение было к бабушке. Говорили, что она виновата в том, что Алешенька сломал ножку.

Мы, девочки, старались приласкаться к бабушке, в то же время недолюбливали ее. Страшная фантазерка, франтиха, она очень следила за собой и даже сделала операцию лица, чтобы выглядеть моложе. В нашем представлении бабушка должна быть доброй да ласковой. Всегда на ней было множество украшений, и ей нравилось, когда ухаживали за ней.

Частый гость в нашем доме дядя Михаил Александрович. Он приходил к нам просто, без подарков. Дядя обожал Алексея и баловал его. Обыкновенно с нами он немножко беседовал, шутил, читал что-нибудь юмористическое. Он был добрый и простой человек, не красавец, но приятный лицом. От него всегда пахло табаком, он много курил. Татьяна просила его:

— Закурите, мы посмотрим, как вы прекрасно курите.

И открывала окно. У него получалось это элегантно, артистично.

— Ты хотела бы курить? — спрашивал дядя.

— Хотела бы, но женщине не подобает, и папа против.

Дядя приезжал главным образом ради Алешеньки, чтобы покатать его или отправиться куда-нибудь.

У братика было два закадычных друга, Люба Пчелкина, Пчелка, как мы ее называли, и Гриша. Эта хорошенькая, светленькая, голубоглазая девочка, года на два моложе Алешеньки, была дочерью двоюродной сестры Верочки Инзаевой. Гриша — блаженный верующий человек, с которым братик познакомился в церкви Георгия Победоносца. Когда мальчик увидел Гришу, кроткого лицом, с бородкой, светленького, то тут же спросил:

— Как твое имя?

Так состоялось знакомство. Алексею было лет девять. Гриша стал приходить к Алешеньке через три дня на четвертый с трех до шести, так он установил.

Вскоре у Алексея появился Псалтирь малого формата, особое Евангелие и Жития святых, — книга с житием Алексия человека Божия. Когда Алешенька и Гриша встречались, они не могли насмотреться друг на друга. Гриша сейчас же благословлял братика читать псалом. Потом они беседовали, как велики у Бога псалмы, и Алешенька читал Евангелие на церковнославянском. Отдохнут, поговорят о Евангелии, затем закусят и выпьют чай. Гриша кушал только вареную или жареную картошечку и огурчик, свежий или соленый. Потом чай, Алешенька подавал к чаю блюдечки с вареньем и бублички. После чая молитвой возблагодарят Бога и начинают читать Жития святых.

Мы беседовали с Гришей, он полуобразованный благочестивый человек. Речь у него приятная, сладкая. Когда Алешенька побудет с ним, то приободряется, становится веселее, и если что-то болит, после чтения боль проходит. Алешенька рассказал нам, что Гриша обошел все монастыри, церкви и даже был в Иерусалиме в храме Вознесения Господня, видел, как все лампады сами собой зажигаются. Братик хотел жить вместе с Гришей. Государыня сердечно относилась к этому блаженному человеку, дарила ему рубашечки, носовые платки — дорогих подарков Гриша не принимал.

Иногда случалось, что после Гриши приходил другой Гриша, Распутин, тогда Алешенька делал последнему гримаску. Григории кланялись друг другу в пояс и после короткого разговора расходились. Распутин ревновал Гришу.

Ольга, моя старшая сестра, — возвышенная особа. Очень строгая, очень серьезная — одного пустого слова от нее не услышишь. У Ольги авторитет, она — вторая мать. Вся жизнь Ольги — в музыке, сколько себя помню, Ольга постоянно играла на рояле и сочиняла музыку. Еще играла на арфе. Любила поэзию и писала стихи. Ее любимый поэт Надсон. Нравился ей Есенин, но меньше, она писала Есенину за компанию с Татьяной, и я с ними.

Из других увлечений Ольги возвышенными предметами назову астрономию. У сестры имелся саквояж с астрономическими принадлежностями. Она забиралась на крышу дворца и рассматривала небо.

Ольга хорошо играла в теннис и ездила верхом. У нее была прелестная амазонка, одежда для верховой езды. Еще она плавала и каталась на лыжах и коньках. Ольга считалась хорошей художницей, ей удавались природа и цветы, в этом она походила на маму и, как мама, любила переписываться со знакомыми. Ольга была лучшей ученицей. Аккуратная, строгая, она всегда училась превосходно. И в рукоделии она была первой, прекрасно вышивала гладью и крестом. Предпочитала делать что-нибудь редкое, изящное, исключительное, например шила золотом.

Ольга — авторитет для Алексея, он очень уважал ее, ручку целовал. И я целовала, если что-нибудь замечательное скажет или сделает: вышьет что-нибудь или испечет яблочный пирог, — целовала за труд и внимание.

Ольга всем нравилась — нежная, благородная. Она была взрослая и ездила куда хотела вместе с гувернанткой, старенькой мисс Элизабет, которая была как родная в нашей семье. Маме не нравилось, что Ольга дружила с мисс Элизабет.

У сестры были серьезные дела. Она покровительствовала одному больному мальчику лет четырнадцати. Подруги приезжали к ней во дворец, и она ездила к ним. Приемных дней у Ольги не было, гости являлись в любой день. Из ее близких подруг я была знакома с Маргаритой Хитрово и Верочкой Инзаевой. Была еще одна Маргарита, но ее фамилию не помню.

Первая подруга — Верочка Инзаева. Она, как и Ольга, замечательная музыкантша, любила поэзию, знала языки, в том числе итальянский. Вера жила у тети и дяди, занимавшихся важными государственными делами. Она сирота, полюбила молодого человека и была помолвлена с ним, но когда ее опекун, князь, умер и Верочка осталась без средств, жених нашел другую, богатую невесту. Обе подруги были романтиками и восхищались смелыми героями.

У Инзаевых собиралась молодежь, художники, музыканты — большое общество, и мы часто ездили туда. Отправлялись в Петербург на автомобиле или в карете, предпочитали автомобиль, так быстрее и не нужно мучить лошадок. У нас было шесть автомобилей и четыре кареты. Дорога в Царское Село хорошая, асфальтированная, зеленая.

У Инзаевых Ольга попала под влияние марксистов, внушавших ей, что нельзя жить напрасно, нужно оставить после себя след. Сестра набралась там идей, стала передовой и немножко революционеркой. Государь знал о том, кто собирается у Инзаевых, но не возражал против посещения их Ольгой.

У Верочки сестра познакомилась с Владимиром Тарабоновым, студентом-медиком, марксистом, и полюбила его. Владимир был внуком князя Путятина. Мать Владимира, дочь князя, Наташенька в свое время вышла замуж за отца Владимира, врача, революционера, и когда его сослали в Сибирь, поехала вместе с ним. Князь отказался от дочери, но княгиня поддерживала с ней отношения. Когда умерла Наташенька, а вслед за ней отец Владимира, их дети оказались в семье князя. Владимир — высокий симпатичный брюнет с волнистыми волосами. Он и Ольга очень подходили друг другу. Владимир учился на последнем курсе университета и должен был стать врачом, хирургом. Он собирался поехать в Сибирь, в самую глушь, и Ольга соглашалась ехать вместе с ним. Она собиралась стать учительницей. Государыне не нравился выбор Ольги, но она ничего не могла поделать, часто у обеих были красные от слез глаза, отец ничего не говорил, сочувствовал дочери.

В двадцать один год Ольга не была замужем — неслыханное дело для такой семьи, как наша. К Ольге сватался румынский принц, и мы должны были поехать в Румынию. Заранее было известно, что Ольга откажет ему, и все-таки поехали. Принц высокий, чернобровый, лет двадцати четырех, не понравился ей. Сватался японский принц, симпатичный, статный, такого же роста, как Ольга. Из Швеции прибыл принц, из Америки приезжал красавец двадцати трех лет, всем отказ. Остальные девочки не могли выйти прежде старшей сестры. Думаю, в конце концов вышла бы, в старых девах не полагалось оставаться.

Другая по старшинству сестра — Татьяна, в отличие от Ольги, была рассудительная и хозяйственная, и мама уважала ее за это. В детстве Татьяна была лунатиком, около ее постели всегда клали на ночь мокрый коврик. Если не положить ночью, она могла встать и пойти, и пойти, и на крышу полезть, и не дай бог было испугать — упадет. Не падала — Бог милостив, очень следили за ней все, кроме Ольги, считавшей, что Татьяна глупит. Постепенно сестра избавилась от этого недуга. Распутин лечил или кто другой — не знаю.

Ни дикцией, ни манерой вести разговор Татьяна не выделялась. Если ей попадался хороший собеседник, она приятно, мило беседовала. Хорошая девочка, умная и умелая. Не боялась ни болезней, ни инфекций, говорила: «Что будет, то будет». Не боялась темноты, бралась проводить или принести что нужно, была услужлива для всех. Поэзией она не интересовалась, книгами — немного, зато лучше всех играла в шахматы.

Татьяна любила охоту. Не помню, было ли у нее ружье, скорее всего, она просто наблюдала, ей было интересно. Призвание сестры — домашнее хозяйство, она замечательно готовила и пекла, любила труд. Ее выражение: «Труд облагораживает человека». Всегда она была занята приготовлением чего-нибудь вкусного или шитьем. Если надо было кого поздравить, Татьяна первая бралась печь торт. Прислуга, конечно, помогала, но и сама сестра справлялась, делала аккуратно, чисто, красиво.

Татьяна единственная из девушек носила в корсете острый, как бритва, кинжал. У мамы и Татьяны были особые корсеты с пластинами из китового уса. Остальные девочки носили шелковые корсеты. Ольга же не носила корсет, находила, что это глупо.

Татьяна была самая высокая из девочек, ее жених, племянник генерала Путятина, Иван Васильевич — хороший парень, и они подходили друг другу. Татьяне не нравилось простое имя, в остальном была довольна. Ее жених часто бывал у нас, приезжал на своей машине.

Татьяна по Пушкину — идеальная девушка, наша Татьяна не совсем такая, не красивая, но симпатичная, умелая, добрая, работящая.

У моей третьей сестры, Марии, было много друзей мальчиков, юнкеров. Она пользовалась особым успехом у молодых людей. Чудная девочка, она была всех красивее. В детстве ее звали иногда Машкой, в шутку, конечно, но это выходило некрасиво. Алешенька, когда злился, звал ее так. Мария интересовалась вышивками и нарядами, она делала замечательные кружева, отделки, ленты, умела хорошо шить. У нее был прекрасный вкус, и она могла сделать замечательный наряд, прямо-таки парижский туалет. Как и все мы, она умела готовить что-нибудь простенькое, скромное: молочный суп с макаронами, сварить кофе, подать аккуратно, не пролить.

В играх и забавах она не была активная, если очень приглашали — принимала участие. Я не замечала, чтобы она отличалась особенной силой. Мария была обручена с графом Никодимом Петровичем Капнистом, тридцатилетним молодым человеком, жившим в собственном двухэтажном особняке на Петербургской стороне. Он имел замечательный экипаж с парой гнедых и автомобиль «форд». Он приезжал, и мы отправлялись на прогулку, а потом к нему в гости.

Возле его дома — маленькая конюшня. Когда родился жеребеночек, он стал мешать при выезде, бежал возле лошади, лез под нее. Графу посоветовали продать его, но он не сделал этого.

Никодим Петрович служил и занимал высокую должность. Он очень ревновал сестру к ее поклонникам, звал Марочкой и Мари.

Первая черта характера Марии — добросердечность, она старалась угодить каждому. Сестра мечтала выйти замуж за добропорядочного человека, еще — закончить консерваторию и стать музыкантшей, ездить по всему миру и давать концерты. Она не дружила ни с кем из придворных, за исключением Гендриковой, доброй, приветливой, ласковой женщины. Нельзя сказать, что она была совсем аполитичной — немного интересовалась слухами, сплетнями. Ее героиня — Мария Стюарт. Восхищалась ею. Верила в Господа, святых, почитала Марию Египетскую.

Самая младшая в семье, я всегда говорила сестрам, чтобы выходили замуж, не мешали друг другу, но к моим словам не прислушивались. Во всем виновата Ольга. Мария говорила, что ее жених, граф Капнист, приезжая, твердил: «Давайте повенчаемся и уедем отсюда, вы видите, что происходят беспорядки, добром это не кончится». Сестра не послушала графа, и пришлось ей отправиться в Тобольск.

Мы, девочки, почитали Господа и святых, наша жизнь была устроена по-православному. По желанию в воскресные дни и в субботы посещали службы в домовой церкви, присутствовало человек двадцать. Вел службу постоянный священник и дьякон, редко — Иоанн Кронштадтский — помню его — батюшка скончался, когда мне было семь лет. Во время богослужения пел хор, когда хора не было, приходилось петь нам, девочкам, — справлялись, знали службу, старшие сестры управляли хором.

Иногда по пятницам или средам, по предложению Ольги отправлялись поклониться блаженной Ксении, сестра очень почитала эту святую. Первыми ходили старшие девочки, за ними мы с Марией. Шли вместе с горничной, один человек следовал за нами поодаль, часть пути подъезжали.

Когда шли обратно, заходили к тете Ксении, передавали привет от блаженной, иногда оставались ночевать у нее.

По распоряжению, кажется, государя в домовой церкви постоянно читался псалтирь, помнили, что в доме, где слово Божие читается день и ночь, — милость и благодать. Конечно, опасались революционеров, но верили, что Бог милостив.

Были небольшие недоразумения, связанные с происками революционеров, но они оставались втайне. Все понимали, что государь и семья должны быть на виду.

Силу в вере давал крест, святые молитвы, еще — святые мощи. Часто приходили монашки и святые матушки, тогда дела оставлялись и беседовали о божественном тут же, где занимались. Они рассказывали о святых женах и блаженных девочках, об испытаниях, искушениях, которым они подвергались, говорили, чтобы запоминали и подражали.

Мы постились, в четыре годика уже можно обходиться без молочной пищи. Матушки проверяли, как постимся, помним ли Господа, благословившего любить друг друга, учили, чтобы не ссорились и обходились без лишних разговоров. Лучше говорить о божественном. Чаще других встречались с монашками домовой церкви: Аглаей, Дорофеей, Галиной, Александрой и главной над ними матушкой Херувимой. Из них в домовой присутствовали две, остальные приходили в праздники или подходящие дни. Мы старались, чтобы Господь не наказал нас, лучше не есть рыбу и курочку, чтобы не резать их. Нам говорили: «В вегетарианцы хотите?». Отвечали, что все же любим вкусненькое. Вегетарианцы хорошие, блаженные люди.

Мы, девочки, решили идти в разные монастыри, так лучше, интереснее, хотя знали, что будем скучать друг без друга. Я выбрала себе Святогорский монастырь. Ездила туда вместе с мамой к Святогорской иконе Божией Матери. Нас встретили митрополиты и монашки, угощали святыми квасками, потом читали акафист у иконы Божией Матери, молились о здравии и спасении нашей семьи.

Была еще в Белобережских пустыньках, там иконы Троеручицы, Корсуньской великой, Печерской. Особенно же мы почитали Казанскую, Иверскую, Донскую иконы.

В то время православие в России было истинное, нигде в других странах так не почитали святых, и Господь возлюбил Россию за благочестие.

Дела без веры мертвы, и вера без дел мертва.

Дела были: нищих кормили, странников принимали, бедным и сиротам помогали. Ездили в приюты, читали детям хорошие книжечки, раздавали платочки, цветные открытки, конфеты и маленькие иконочки. У старших были, конечно, более значительные дела, у мамы, так же, как и у нашей тети Елизаветы Федоровны. Я сейчас думаю, что тетя была, наверное, более сильная духовно, чем мама, — приняла монашество. Тетя умная женщина, разбиралась в политических делах, с ней советовались. И мы, дети, обращались к ней за советом. Однажды я просила тетю определить в приют девочку-сироту, с которой познакомилась в благотворительном обществе. Ее имя Фенечка, Феодосия. Это была симпатичная кроткая девочка, тетя определила ее в пансион. Когда Фенечке исполнилось семнадцать лет, наши знакомые взяли ее к себе, и вскоре она вышла замуж за хорошего человека, учителя греческого языка, стала семейной женщиной.

Добрыми делами занимались и по предложению мамы. Ходили продавать цветочки для солдатиков и больных. Цветы нам приносили по распоряжению мамы. Алешенька продавал особенные, искусственные цветочки. Продавали и рисуночки-вышивки, все по одному рублю. Я продавала на пятьдесят или сто рублей в день. Старшие сестры не участвовали в этом.

Мама очень религиозная, часто бывала в монастырях и брала нас, младших детей, а чаще меня одну. Никогда не оставалась там на ночь, хотя и советовали, возвращалась домой.

В Троице-Сергиевой Лавре были раз десять, очень почитали преподобных Сергия и Никона. По-особому государыня относилась к оптинским старцам. Великие были старцы! Еще — святому из немецких высокочтимых.

На первом месте — святой Серафим Саровский, которого она просила о даровании ей сына. Известно о письме этого святого государю, я слышала это от старших. Старец еще при жизни в начале девятнадцатого века написал письмо нашему отцу, велел передать, когда его будут канонизировать, царю. В письме старец предсказывал, что государю следует быть осторожнее, дальновиднее и чтобы берег здоровье.

Из наших современников мама обожала Иоанна Кронштадтского. Батюшка ходил в черном, темно-синем, коричневом одеянии. На Рождество он дарил нам гостинцы в холщовых мешочках: постные монастырские конфетки, елочные игрушки в виде святых ангелочков. Не помню случая, чтобы принес пустые мешочки. Один раз в месяц приезжал и беседовал с нами. Помню его добрые глаза — вот человек, которого мы любили, старались хотя бы прикоснуться к нему, чтобы благодать перешла на нас. Он был славный и приятный лицом. Алешенька почему-то его не любил, как мне кажется, не то чтобы избегал, но когда мы припадали к батюшке, делал гримаски и говорил, что мы глупые девчонки, липнем к батюшке, — осуждал или ревновал. К Иоанну Кронштадтскому — вот к кому я любила подходить под благословение.

На Рождество я раньше других ставила на свой столик елочку и украшала миниатюрными игрушками, по этой причине в семье меня называли «елочкой».

Я не носила ничего, кроме крестика. Когда придумали восьмиконечную звезду, надела ее. Были еще фарфоровые иконочки, сестры носили их, я — нет. У меня хранилась маленькая фарфоровая иконочка равноапостольной Нины, такая красивая, что не захочешь — возьмешь. Алексей носил свою фарфоровую иконочку в кармане, говорил, что она охраняет его от бед и напастей.

Часто во дворец приходили странники и нищие, приходили каждый день, их помещали внизу, кормили и давали деньги на дорогу. Некоторые оставались ночевать. Когда приходили особенно благочестивые, горничные сейчас же сообщали маме, и она говорила: «Пусть придет». Такой был порядок, обычай. Матушка Херувима, старшая над монашками, ей было семьдесят лет, она высокой жизни, говорила государыне, чтобы принимала Божиих людей и подавала нищим. Она учила государыню, и мама слушала ее.

Наше духовное просвещение состояло и в чтении Жития святых, Евангелия, Псалтири, божественных стихов. Известны слова святого Иоанна Златоуста, что никакая книга так не славит Бога, как Псалтирь. Если сегодня не смог почитать псалмы — почитай завтра вдвойне. У меня было стихотворное изложение псалмов, переложения, составленные Жуковским и другими благочестивыми поэтами. Закон Божий преподавал священник, читал по-русски и по-церковнославянски.

Молитва присутствовала в нашем доме постоянно, утром и вечером молились у себя в комнате. За столом не молились, но крестились. Если на обеде присутствовала матушка, она крестила стол, государю это нравилось. У нас часто бывали матушки, монахини.

В последние годы перед революцией получил распространение спиритизм, иногда во дворце устраивались спиритические сеансы: был человек, медиум, имелся круглый столик без гвоздей. Но в сеансах участвовали второстепенные лица, некоторые придворные, Вырубова например. Государь и мама этим не интересовались, но и не запрещали. Часто во время войны вызывали души погибших.

Мы, дети, гадали на Святках: зажигали бумагу — и к стене — что покажет. Гадали по зеркалу и на картах. Предсказания были на негодные времена. Приезжали духовные лица, митрополиты, епископы. Чаще других — Распутин, словно он епископ какой. Григорий говорил о победоносном завершении войны, что молится и что по его молитвам все будет благополучно. Он государыню очаровал, загипнотизировал. Этот противный Распутин, конечно, тоже говорил ей: «Веруйте, молитесь…» Распутин показывал себя блаженным, но это не так, его бы причислить к мошенникам. Говорили, он исцелял, но мне об этом неизвестно. Правда, он останавливал кровь, это я видела. Распутин внушал мне ужас, я избегала его, он представлялся мне извергом. Потому мама обижалась на меня. Сейчас говорят, что мы, девочки, писали ему письма. Я не писала, и думаю, такой глупости никто из нас не делал.

Мама

Моя мама, государыня Александра Федоровна, ведет свое происхождение от германского рода Гессен-Дармштадтских, и потому требовала к себе почтительного и благородного отношения. В юности мама жила у своей бабушки королевы Виктории, и ей нравились обычаи и язык англичан. Бабушка, милая, добрая для всех, не делала различия между богатыми и бедными, принимала всех — такая христианка. Маме было хорошо в Англии, ей давали свободу, у нее остались приятные воспоминания об Англии. В юности государыня училась в лучшем великосветском пансионе в Оксфорде, семь лет ей преподавали педагогику, этикет, рукоделие. Воспитанницы пансиона много занимались музыкой, танцами, устраивали игры. Несмотря на то, что мама провела там несколько лет, она ни с кем так и не подружилась. Приятельницы были, но подруги — ни одной. В Англии мама понравилась датчанину графу Доренкорту, который просил ее руки, но тогда маме уже нравился государь, и она отказала графу. Ее, конечно, смущало, что государь невысокого роста, но он был такой добрый, что не захочешь — полюбишь. Полюбила и Россию, хотя русский язык ей трудно давался.

В университете она не училась, я видела ее бумаги: она хотела учиться, но не пришлось. Когда мама стала императрицей, то в Россию из Англии приезжали ее знакомые, знатные дамы в замечательных нарядах, но они не понравились мне.

Милая, дорогая, нежная государыня была очень верующей. В юности она исповедовала лютеранство: и среди лютеран встречаются глубоко верующие христиане, преданные, ревностные, любящие святыню. Всю жизнь маму сопровождали голоса и видения, это было до замужества и позже, когда мы уже подросли. Из последних мне запомнилось, что какой-то святой сказал: Господь посылает ей и всем нам испытания, чтобы она готовилась. Прежде, до рождения Алешеньки, ей было чудесное видение царицы Александры, пострадавшей за Господа в одно время с Георгием Победоносцем. Мученица сказала, что молитвы государыни услышаны, у нее родится сын. Мама верила и не верила, когда родился Алешенька, очень благодарила Бога. Еще одно видение было после смерти Распутина. Григорий явился ей и сказал, чтобы заботилась о своем здоровье, впереди большие испытания.

Государыня была серо-голубоглазая с русыми волосами — настоящая красавица. У нее были приметы: родинки на левой стороне шеи и левой щеке. Государыня высокого роста, выше нас, девочек, кроме, может быть, Татьяны. Но сестра носила туфли на высоком каблуке, государыня же — на низком, чтобы не быть выше отца. И размер ноги у нее большой — сороковой, это ее шокировало. Руки ее большие, красивые, руки пианистки.

У мамы была одна особенность: она заметно краснела и бледнела. Иногда с ней случались обмороки. Здоровье у нее было не очень хорошее. Ее беспокоили сердце и ноги, мигрень, она понемножку, но часто болела, лежала мало, не любила лежать.

Мама ездила лечиться на Кавказ и за границу и брала с собой старших девочек. Она бывала в Англии, Швейцарии, Дании, Норвегии, Бельгии, Италии. На Кавказе и Италии ей не нравилось. Иногда она ездила в Прибалтику, в Вильнюс. Ей пришелся по душе этот уютный городок, где ее хорошо принимали бароны, дальние родственники, важные из себя господа. И в Петербурге были бароны, но они не имели большого влияния на государственные дела.

Мама часто поступала по первому чувству, была раздражительной, и в этом ее отличие от отца, всегда спокойного и ровного в отношениях с людьми, но всегда мама была справедливой и добросердечной. Она говорила по-русски с ошибками и акцентом. Рассказывала, с каким трудом ей дался русский язык. Прислуга потихоньку посмеивалась, когда мама коверкала слова.

Целый день государыня была на ногах: вставала в восемь утра и ложилась в одиннадцать вечера. Днем не отдыхала, весь дом был на ней, а прислуги было немного. Если кто-то из прислуги поступал не должным образом, мама давала наставления. Хороший педагог, она не наказывала строго. По-моему, не было человека, который бы ненавидел ее — милостивую, снисходительную ко всем.

Помощница государыни кастелянша Ирина Григорьевна заведовала бельем. Очень аккуратная, она никогда не забывала, кому что надо. Были еще две экономки, третью не разрешалось иметь. Государь говорил, что чем меньше людей, тем больше порядка. Одну экономку звали Берта Генриховна, другую — Елизавета Николаевна. Девушек брали только из деревни. Уходя, они приводили других вместо себя. Памятна одна история с заменой девушки. Дуняша, горничная Ольги и Татьяны, собираясь замуж, привела Оленьку, писаную красавицу. У этой девушки было совершенное греческое лицо, никогда я не встречала такой красавицы. Государыня посмотрела на Оленьку один раз, другой и отказала. Когда Дуняша привела другую девушку, лицо которой было немножко испорчено оспой, ее приняли. Свой отказ принять Оленьку государыня объясняла тем, что ее дочери не такие красавицы… Оленька оказалась у какого-то графа.

Редко, но мама относилась к кое-кому с предубеждением. Такое было в отношении Марии Вишняковой, няни Алешеньки. Эта красивая полуобразованная двадцатисемилетняя барышня находилась у нас три или четыре года и очень понравилась Распутину. Оставшись наедине с ней, он делал что хотел, и девушка в слезах пожаловалась государыне. Но ее обращение к маме случилось не в тот же день, мама не поверила, ни за что не поверила и рассчитала ее. Мария говорила, что Распутин — это антихрист, чтобы ему не верили. Когда Мария уходила, Алешенька очень плакал, не хотел расставаться со своей няней.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...