Тема дискурса как глобальная макроструктура

В многочисленных теоретических моделях категория тема получает разный статус и обладает разным объяснительным потен­циалом. Начать хотя бы с того, что русское слово тема соответствует сразу двум английским терминам theme и topic. Первый входит в систему актуального членения предложения и текста тема — рема (theme — rheme), хорошо знакомую читателям. Второй иногда встречает­ся в паре с понятием комментарий (topic — comment) приблизительно в том же смысле, что и тема — рема, хотя и не всегда; аналогичным образом он ис­пользуется в сочетании с категорией фокус (topic — focus);порой он вполне закономерно оказывается в одном ряду с терминами содержание (content), предмет общения (subject). Подобное нечеткое употребление во многом предопределяется принадлежностью понятия тема к тому кругу категорий, которые, на первый взгляд, не нуждаются в определении, будучи одной из аксиом лингвистики. Тем не менее, во всех вариантах интерпретации термина тема легко угадывается общее понятийное ядро.

Тема (thema — греч. то, что положено (в основу)) в самом общем смы­сле — это то, о чем идет речь, или — более научно и менее широко — «то, относительно чего нечто утверждается в данном предложении» [ЛЭС 1990: 507], если только не понимать слово утверждается буквально. Практически все исследователи отмечают интуитивность определения темы [Brown, Yule 1983: 69; van Dijk 1981: 177—193].

He может похвастаться терминологической строгостью пара понятий тема — рема в теории актуального членения предложения и текста, она часто определяется по логике порочного круга: тема — это все, что не рема; рема — это все, что не тема [ЛЭС 1990: 410; 507]. По-разному относятся исследова-

тели и к статусу темы в предложении: одни утверждают, что теме говорящий уделяет большое внимание, в то время как другие решительно отводят ей второстепенную роль, важной признавая только рему. С точки зрения дис­курс-анализа этот спор беспредметен, потому что как тема, так и рема (ино­гда соответственно определяемые как данная и новая информация — given vs. new information, что не совсем корректно) важны для производства и для ин­терпретации высказываний в диалоге, хотя играют разную роль. В частности, они отличаются по признаку динамичности и статичности, по способу пред­ставления информации, по разной синтаксической и интонационной выделенности.

Тема дискурса (dicourse topic) представлена в виде макропропозиции [Brown, Yule 1983: 71] или макроструктуры [van Dijk 1981: 186], в отличие от темы отдельного предложения или высказывания, как правило, представленной именной группой подлежащего. Тема индивидуального высказывания в дискурсе обусловлена тем, как его информация распределяется линейно, в то время как тема дискурса указывает на то, как его содержание организовано глобально, иерархически [van Dijk 1981: 190; ср.: Дридзе 1984]. Тему выска­зывания

{VI} a. John Marcus Fielding disappeared.

Джон Маркус Филдинг исчез

определить весьма просто, ибо практически каждый нормальный носитель языка на вопрос О чем это предложение? ответит, что это предложение о Джоне Маркусе Филдинге: This sentence is about John Marcus Fielding. Можно указать на грамматические и интонационные средства выделения темы. Возьмем фраг­мент побольше:

{VI} b. The commonest kind of missing person is the adolescent girl, closely followed by the teen-age boy. The majority in this category come from working-class homes, and almost invariably from those where there is serious parental disturbance. There is another minor peak in the third decade of life, less markedly working-class, and constituted by husbands and wives trying to run out on marriages or domestic situations they have got bored with. The figures dwindle sharply after the age of forty; older cases of genuine and lasting disappearance are extremely rare, and again are confined to the very poor — and even there to those, near vagabond, without close family.

When John Marcus Fielding disappeared, he therefore contravened all social and statistical probability. Fifty-seven years old, rich, happily married, with a son and two daughters; on the board of several City companies (and very much not merely to adorn the letterheadings); owner of one of the finest

Elizabethan manor houses in East Anglia, with an active interest in the running of his adjoining eighteen-hundred-acre farm; a joint — if somewhat honorary — master of foxhounds, a keen shot... he was a man who, if there were an -arium of living human stereotypes, would have done very well as a model of his kind: the successful City man who is also a country landowner and [in all but name] village squire. It would have been very understandable if he had felt that one or the other side of his life had become too time-consuming... but the most profoundly anomalous aspect of his case was that he was also a Conservative Member of Parliament.

(J. Fowles)

Определяя тему фрагмента {VI-b}, можно тоже сказать, что он о Джоне Маркусе Филдинге, но достаточно ли будет в этом случае сформулировать тему одним лишь именем, точно так же, как и для высказывания {VI-a}? Опять же интуитивно, отвечая на вопрос О чем этот рассказ?,нормальный носитель языка скорее всего ответит:

{VI} с. John Marcus Fielding's disappearance was highly anomalous, both socially and statistically.

Исчезновение Джона Маркуса Филдинга было в высшей степени аномально социально и статистически.

Такая пропозиция как бы суммирует, резюмирует дискурс, оказывается кратким содержанием рассказа [ summary — van Dijk 1981: 187]. Очевидно, что основную мысль текста можно оформить как-то иначе, но вряд ли получен­ные варианты будут сильно отличаться друг от друга по смыслу. Следова­тельно, существуют семантические макроструктуры и процедуры их выде­ления, раз мы можем интуитивно свести содержание рассказа к одному пред­ложению. Тему дискурса и надо понимать как выражение семантической макроструктуры данного дискурса. Подобная макроструктура — это не абст­рактно-теоретический концепт, у глобальной темы дискурса есть свой психо­логический коррелят, если точнее, — когнитивная схема, предопределяющая планирование, продуцирование, восприятие и понимание дискурса, а также хранение полученной информации и ее воспроизведение [Дейк, Кинч 1988; van Dijk 1981; Carberry 1990; Bruner 1991; Renkema 1993; Berger 1996 и др.].

Таким образом, глобальная семантическая макроструктура опирается на макропропозицию наподобие той, что актуализована в высказывании {VI-c}. Такая макропропозиция, если нам позволительно привести сравнение из об­ласти современной биологии, — это своего рода генетический код глобаль­ной организации смысла в дискурсе.

Линейность дискурса

О линейности дискурса в свое время писал еще Ф. де Соссюр [1977: 103]: «Означающее, являясь по своей природе воспринимаемым на слух, развертывается только во времени и характеризуется заимствованными у времени признака­ми: а) оно обладает протяженностью и б) эта протяженность имеет одно измерение — это линия».

Какими уникальными, выдающимися способностями ни обладал бы го­ворящий или пишущий субъект, он не в состоянии произнести, написать бо­лее одного слова в один и тот же момент времени. Дискурс закономерно ли­неен, у него всегда есть начало, продолжение (или продолжения) и конец, ло­гический или не очень. Во всяком случае любой автор сталкивается с пробле­мой линейного расположения смысла, и ему каждый раз приходится решать извечный вопрос С чего начать?

Данная проблема не столь банальна и тривиальна, как может показаться неискушенному исследователю. Начало дискурса определяет тематическую, интенциональную (в философско-феноменологическом смысле) направлен­ность на предметную сферу и возможные пути конструирования социального мира. Начало дискурса задает рамки его возможной интерпретации и опреде­ляет тональность, подобно музыкальному ключу и знакам альтерации на нот­ном стане. Вероятно, это психологическое свойство многих семиотических процессов, поступательно развертывающихся во времени. Слова, предваряю­щие последующие коммуникативные акты, становясь речевым контекстом, оказывают огромное влияние на восприятие и обработку дискурса слушаю­щим. Начало дискурса вводит нас в определенный возможный мир, связанные с ним культурные смыслы, знания, верования, общий пресуппозиционный фонд [ср.: presuppositional pool — Brown, Yule 1983: 79—83], стимулирует инферен­ционное прогнозирование в заданном им направлении, активирует соответ­ствующие установки, ожидания слушающих относительно темы дискурса и его продолжения. Сравните:

{VII} a. I hate playing with him. He's so fast, you know.

Я не люблю с ним играть. Знаешь, он так быстр.

b. I enjoy playing with him. He's so fast, you know.

Мне нравится с ним играть. Знаешь, он так быстр.

Очевидно, что восприятие второго высказывания в качестве отрицатель­ной оценки в {VII-a} и положительной в {VII-b} полностью зависит от пред­шествующего.

Не только содержание первого высказывания, но и способ его актуализа­ции выполняют функцию контекстуализации. Это касается стиля, языкового

кода, диалекта, интонации, манеры письма — всего того, что Дж. Гамперц называет ключами контекстуализации [ contextualization cues — Gumperz 1982a: 131] и что определяет порождение контекстуальных эффектов [Шпербер, Уилсон 1988; Sperber, Wilson 1995 и др.]. Формальное обращение, например, вызывает определенные ожидания, настраивает на официальный стиль обще­ния, отличный от ситуации, в которой вполне естественным было бы фа­мильярное приветствие. Получив эту субкодовую информацию, слушающий выводит соответствующие ей прагматические инференции. Опираясь на из­менившийся фонд знаний о взаимодействии, он готовится интерпретировать последующие высказывания и соответственно строить свои коммуникатив­ные стратегии. Таким образом, начало дискурса задает тональность или стиль общения, его социокультурный и психологический континуум.

Линейность дискурса наивно-психологически подчиняется правилу так называемого ordo naturalis — «естественного порядка» [Brown, Yule 1983: 125], заставляющего, например, слушающего верить, что факт, упомянутый в раз­говоре раньше другого, на самом деле предшествовал этому другому в реаль­ной жизни (если не было специальных индексов времени, перекрывающих это правило). Классический тому пример: Veni, vidi, vici. Никому из нас даже не придет в голову, что события могли развиваться в каком-либо другом поряд­ке, отличном от порядка слов.

Локальные темы семантически связаны друг с другом как вертикально (иерархически входя в одну макроструктуру), так и горизонтально (линейно, синтагматически).

Базовыми реляционными семантическими механизмами или ассоциа­тивными когнитивными принципами, обеспечивающими горизонтальную синтагматическую связь высказываний, служат три отношения, о чем писал в 1737 г. Д. Юм [1995: 68]: «Таких качеств, из которых возникает эта ассоциа­ция и с помощью которых ум переходит указанным образом от одной идеи к другой, три: сходство, смежность во времени и пространстве и причина и действие». Этими «мягко действующими» силами он объяснял схожесть мно­гих языков [Юм 1995: 67; Crombie 1985].

Сходство обеспечивает функционирование таких языковых механизмов, как метафора, сравнение, контраст (сходство со знаком минус), антитеза, па­раллелизм, аналогия, хиазм, ирония, конъюнкция, дизъюнкция, эквивалент­ность и др.

Каузативные отношения реализуются в парах типа причина — резуль­тат, цель — средство, тезис — аргумент, условие — следствие, средство — ре­зультат, отношениях импликации и выводимости.

Смежность, как правило, регулирует набор соотношений пространствен­но-временных координат, как последовательность, одновременность, пред­шествование, локализация, пары типа ситуация — событие, общее — част­ное, абстрактное — конкретное, структура — компонент, а также родо-видо­вые и метонимические отношения [см.: Макаров 1990а: 33—37].

Эти отношения (отнюдь не всегда выделяемые в чистом виде) синтагма­тически и тематически связывают коммуникативные акты друг с другом и заметно отличаются от тема-рематических отношений. Сходство, смежность и причинность ассоциативно связывают мысли, пропозициональные когни­тивные сущности.

В узком смысле темой можно назвать то, от чего говорящий отталкивает­ся при порождении высказывания, чем он связывает данное высказывание с предыдущим дискурсом. Собственно, это и есть две главные функции темы с точки зрения таких апологетов актуального членения, как Франтишек Данеш [см.: Brown, Yule 1983: 133]. В языках с фиксированным порядком слов, на­пример в английском, тема — это в большинстве случаев крайний левый эле­мент высказывания. Соответственно все, что остается, — рема. С позиций актуального членения высказывания и текста очень хорошо различимы функциональные особенности многих структурных вариантов, в частности синтаксических трансформов в отношении линейного развития дискурса:

{VIII} a. The President arrived at the airport.

Президент прибыл в аэропорт.

b. Journalists immediately surrounded him.

Журналисты сразу окружили его.

c. Не was immediately surrounded by journalists.

Он был сразу окружен журналистами.

Очевидно, для исходного {VIII-a} более предпочтительным продолже­нием служит {VIII-c}, а не {VIII-b}; причем это можно доказать несложным экспериментом, попросив ряд информантов выбрать из двух вариантов луч­ший с точки зрения линейного развития дискурса, с точки зрения его «связан­ности». Видимо, {VIII-c} выгодно отличается от {VIII-b} тем, что использо­вание страдательной конструкции позволяет сохранить тот же самый рефе­рент в позиции подлежащего, сохранить локальную тему дискурса, в отличие от глобальной [ср.: discourse topic entity vs. global discourse topic — Brown, Yule 1983: 137]. Графически выделенные слова, обозначающие главное действую­щее лицо в {VIII}, оказываются кореферентными, т. e. отсылают к одному и тому же объекту. Явление кореференции играет важную роль в обеспечении как формальной связанности дискурса, так и его смысловой связности.

Тема и рема, а также часто некорректно отождествляемые с ними данное и новое, суть отражение динамики когнитивных процессов. Отсутствие теоре­тической ясности в разграничении этих понятий и их языковых манифеста­ций может быть компенсировано посредством их переосмысления с точки зрения когнитивной психологии, где выделяются два разных явления: внима­ние и активация [Кибрик А. А. 1995; Кубрякова и др. 1996: 11]. Между ними имеется каузальная связь: сосредоточив внимание на каком-то предмете, мы активируем его в сознании, иначе говоря, помещаем информацию о нем в ра­бочую память. Попробуйте посмотреть на горящую лампу (фокус внимания) и резко закрыть глаза — вы будете «видеть» ее очертание еще некоторое вре­мя (образ лампы активен в зрительной памяти). Аналогично осуществляется и более абстрактная когнитивная деятельность по обработке смыслов в язы­ковом общении. Фокус внимания во многих языках обычно кодируется син­таксической позицией подлежащего, а высокая степень активации рефе­рента — использованием анафорических местоимений, как это и сделано в {VIII-c}, чем и объясняется его предпочтительность.

Тема говорящего

До сих пор, говоря о теме дискурса, мы по сути дела имели в виду его содержательную основу, являющуюся пе­ресечением семантических сфер, принадлежащих выска­зываниям разных участников общения. Этот подход к интерпретации речи, несмотря на его кажущийся естественный характер, сопряжен с реальной опас­ностью упустить из виду те аспекты тематической организации коммуника­тивного взаимодействия, которые обусловлены индивидуальностью каждого из участников общения, вполне вероятно, имеющего не только свой взгляд на тему, но и свою собственную тему.

В естественном разговорном дискурсе реально существует и первична тема говорящего, т. e. каждого конкретного участника диалога в группе [Brown, Yule 1983: 88; Sacks 1995]. Изначально тема принадлежит не дискурсу как таковому, а человеку и лишь потом, по мере утверждения интерсубъективно­го статуса данной темы — дискурсу как социальной практике коммуникатив­ной общности людей, социальному отношению, построенному в данный мо­мент на этой теме. Само это отношение, если воспользоваться математиче­ской метафорой, выглядит как социальная функция от индивидуальной темы.

Здесь надо напомнить о примате коммуникатороцентрического подхода над текстоцентрическим в коммуникативном дискурс-анализе: в опыте для исследования нам дан письменный транскрипт, лишенный линейной динами­ки развития в масштабе реального времени в отличие от речи, где в каждый

конкретный момент есть один (в случае «наложения» реплик возможно и бо­лее одного) говорящий, совершающий один речевой акт на свою тему.

Рассмотрим пример, иллюстрирующий ввод новой темы в диалог одним из коммуникантов (авторский текст опускается). Фрагмент, взятый из повес­ти А. Кристи, представляет начало разговора Бартлета (В) с полковником Мелчетом (М), занятым расследованием в момент появления первого и не склонным к обстоятельной беседе; Бартлет довольно робко предлагает тему, имеющую по его мнению важное значение, применяя сложную стратегию инициации:

{IX} В 1: Oh - er - I say - er - c-c-could I speak to you a minute?

M 2: Well, what is it - what is it?

В 3: Well - er - probably isn't important,

4 don't you know.

5 Thought I ought to tell you.

6 Matter of fact, can't find my car.

M 7: What do you mean, can't find your car?

(A. Christie)

B1 еще не вводит темы Бартлета, являясь инициативным коммуникатив­ным ходом, «только» открывающим общение и предполагающим ответную реакцию, как правило, разрешение. Разрешение, хоть и косвенное, последо­вало в виде хода М2, опять-таки в вопросительной форме, выражающей, во-первых, нетерпение (во многом благодаря редупликации), а во-вторых, за­прашивающей тему предполагаемого общения. Но и после этого тема еще не эксплицирована: В3 и В4 ставят под сомнение релевантность и значимость будущей темы — видимо, в этом проявляются этикетные стратегии заниже­ния говорящим своего коммуникативного статуса и статуса своей темы. Кро­ме того, можно объяснить данные высказывания индивидуальными особен­ностями их автора, в частности, нерешительностью. В5 выражает отношение говорящего к предлагаемой теме, а именно ее важности для адресата. Нако­нец, коммуникативный ход В6 вводит тему пропажа автомобиля, после чего следует запрос о развитии данной темы М7, — требование экспликации темы и необходимых разъяснений, утверждающее релевантность темы, т. e. приня­тие ее адресатом, присвоение теме интерсубъективного статуса. Далее как раз и последовал диалог, развивающий тему пропавшего автомобиля. Фрагмент {IX} неплохо иллюстрирует тезис, подчеркивающий принадлежность темы говорящему, а не тексту в целом: в данном случае мы вправе вести речь о теме г-на Бартлета, послужившей отправной точкой для дальнейшего диалога. По крайней мере, тема не появляется сама по себе — это результат инициативы

одного из коммуникантов, предлагающего группе (будь это диада или более многочисленное объединение людей) свою тему для обсуждения.

Тема говорящего может по-разному относиться к глобальной теме дис­курса и к локальной теме предыдущего участника общения. Дискурс порой развивается тематически гладко [ speaking topically — Brown, Yule 1983: 84], когда элемент высказывания предшествующего говорящего становится локальной темой реплики следующего (включая разные варианты тематической прогрес­сии в диалоге). По этой модели, которую по-русски можно образно охаракте­ризовать как «слово за слово», построено множество бытовых непринужден­ных разговоров и бесед. Как правило, общая тема в таких случаях достаточно свободная, а локальные темы возникают одна за другой или одна из другой, цельность всего дискурса при этом обеспечивается прагматически — типом деятельности.

Однако нетрудно вообразить и другую крайность: участник общения ло­кально никак не связывает свою речь с репликой предшествующего говоря­щего, тем не менее оба они раскрывают разные аспекты единой, заранее за­данной (возможно, кем-то другим или всей общающейся группой), глобаль­ной темы дискурса. Примером могут служить выступления депутатов в пар­ламентских дебатах, ответы учеников на уроке и т. п. Судя по типу групп и характеру общения, в подобных ситуациях тема довольно часто фиксируется институционально, и отклонения от нее караются санкциями со стороны груп­пы или организации. Этот вариант соотношения темы говорящего с локаль­ными и глобальной темами дискурса называют «разговор на тему» [ speaking on a topic — Brown, Yule 1983: 84].

Как это обычно бывает в реальной жизни, наибольшую часть примеров представляют смешанные случаи: даже парламентарии нередко втягиваются в словесные перепалки с бытовым типом тематической организации, а в своих непринужденных беседах мы придерживаемся какой-нибудь одной общей темы.

Поскольку тема принадлежит в первую очередь говорящему и лишь по­том — дискурсу, весьма распространенным и типичным явлением оказывает­ся ввод новой темы на стыке репликовых шагов, особенно новым говорящим при мене коммуникативных ролей (в экстремальном случае при перебивании). Порой такая смена темы происходит очень резко, не будучи подготовленной непосредственно предшествующим ходом дискурса, некогерентно (в этом случае тематический «водораздел» совпадает с границами новой фазы диало­га или трансакции), в отличие от плавного, так сказать, эволюционного раз­вития глобальной темы в когерентной последовательности локальных тем.

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: