 |
Новоиспеченная учительница
|
|
|
|
Когда в то утро Аня добралась до школы — впервые в жизни она прошла по Березовой Дорожке, оставшись равнодушной к ее красотам, — все было тихо и спокойно. Ее предшественница требовала, чтобы к началу занятий дети сидели за партами, и когда Аня вошла в класс, ее встретили аккуратные ряды сияющих, как утренняя заря, лиц с яркими любопытными глазами. Она повесила свою шляпу на крючок возле классной доски и окинула взглядом своих учеников, надеясь, что не выглядит такой испуганной и глупой, какой себя чувствовала, и что они не заметят, как она дрожит.
Накануне она просидела почти до полуночи, сочиняя речь, с которой намеревалась обратиться к своим ученикам перед началом занятий. Она несколько раз переделывала ее, тщательно подбирая слова, а затем выучила наизусть. Это была очень хорошая речь, содержавшая множество глубоких мыслей, особенно о взаимопомощи учителя и ученика и о горячем стремлении к знаниям. Единственную трудность представляло то, что теперь она не могла вспомнить ни слова из этой речи. Через несколько секунд, показавшихся ей годом, она произнесла слабым голосом:
— Пожалуйста, откройте ваши Библии, — и бездыханная опустилась на стул под прикрытием последовавшего за этим шуршания и хлопанья крышек парт.
Пока дети читали отрывок из Библии, Аня приводила в порядок свои смятенные чувства и оглядывала ряды маленьких пилигримов, направлявшихся в Страну Взрослых.
Большинство из них были ей хорошо знакомы. Ее ровесники закончили школу в прошлом году, но почти все оставшиеся ходили в школу одновременно с ней. Исключение составляли ученики приготовительного класса и около десятка тех, чьи семьи недавно переехали в Авонлею. В глубине души Аня испытывала больше интереса к этим десяти, чем к тем, чьи возможности были уже довольно хорошо ей известны. Конечно, и новички могли оказаться не менее заурядными, чем прочие, но все же среди них мог оказаться гений. Это была такая волнующая мысль.
|
|
|
В одном углу за партой сидел в одиночестве Энтони Пай: со смуглого угрюмого лица на Аню враждебно смотрели черные глаза. Аня сразу же приняла решение завоевать привязанность этого мальчика и тем самым нанести семейству Паев сокрушительное моральное поражение. В противоположном углу рядом с Арти Слоаном сидел другой новичок — веселый на вид мальчуган, веснушчатый, курносый, с большими светло-голубыми глазами в обрамлении белесых ресниц, — вероятно, сын Доннеллов; и если сходство не обманывало, то через проход от него рядом с Мэри Белл сидела его сестра. Аня на мгновение задумалась, что за мать у этих детей, если она посылает дочку в школу в таком виде. На девочке было выцветшее розовое шелковое платье, украшенное неимоверным количеством нитяных кружев, грязные туфельки из белой кожи и шелковые чулочки. Ее рыжеватые волосы были вымучены в бесчисленные завитушки и неестественные локоны и увенчаны огненно-красным бантом, большим, чем ее голова. Судя по выражению лица, она была очень собой довольна.
Бледное маленькое создание с шелковистыми каштановыми волосами, спускавшимися на плечи мягкими волнами, было, вероятно, Аннетой Белл, чьи родители прежде жили в районе Ньюбриджа, но теперь, по причине перемещения своего дома на пятьдесят ярдов к северу от прежнего места, считались жителями Авонлеи. Три мертвенно-бледные худенькие девочки, втиснувшиеся за одну парту, были, конечно, дочки Коттонов. А маленькая красавица с длинными темными локонами и карими глазами, бросавшая поверх своей Библии кокетливые взоры на Джека Джиллиса, была, без сомнения, Прилли Роджерсон, отец которой недавно женился во второй раз и привез дочку домой из Графтона, где она жила у бабушки. Догадаться, кем была сидевшая на задней парте высокая неуклюжая девочка, которой, казалось, мешали собственные руки и ноги, Ане не удалось, но позднее выяснилось, что зовут ее Барбара Шоу и что она приехала в Авонлею к своей тетке. Ане также предстояло узнать, что, если Барбара когда-нибудь умудрялась пройти по проходу между партами, не споткнувшись ни о свои, ни о чужие ноги, ее одноклассники записывали этот поразительный факт на стене у школьного крыльца, с целью увековечить память о нем.
|
|
|
Но когда Анины глаза встретились с глазами мальчика, сидевшего на первой парте, против ее стола, она ощутила странную легкую дрожь, как будто это и был тот гений, которого она искала. Аня поняла, что это Пол Ирвинг и что миссис Линд была совершенно права, предполагая, что он будет заметно отличаться от авонлейских детей. Но более того, Аня осознала, что он не похож не только на авонлейских, но и на любых других детей и что из синих глаз, смотревших на нее так пристально, стремилась к ней нежная душа, душа сродни ее собственной.
Она знала, что Полу десять лет, но выглядел он не больше чем на восемь Ей никогда не доводилось видеть более красивого детского лица: необыкновенно тонкие и выразительные черты, в обрамлении каштановых кудрей. У него были прелестные полные темно-красные губы, которые мягко касались друг друга и, чуть изгибаясь, кончались тонкими уголками, почти исчезавшими в глубоких ямочках. Выражение лица было спокойное, серьезное, задумчивое, словно дух этого ребенка был гораздо старше тела. Но когда Аня легко улыбнулась ему, это выражение растворилось в неожиданной ответной улыбке, в которой, казалось, просияло все его существо. И самым чудесным было то, что улыбка эта возникла невольно, без какого-либо умысла или даже намерения, но просто как отражение души, необычной, утонченной, прекрасной. Этот мимолетный обмен улыбками навсегда сделал Аню и Пола верными друзьями, прежде чем они успели сказать друг другу хоть слово.
День прошел как во сне. Впоследствии Аня никогда не могла его ясно вспомнить. Ей казалось, что это не она, а кто-то совсем другой вел уроки, слушал устные ответы, проверял примеры, давал письменные задания. Дети вели себя довольно хорошо; имели место только два нарушения дисциплины. Морли Эндрюс был уличен в том, что развлекался во время урока, пуская по проходу между партами пару сверчков на нитке. Аня поставила его на час возле классной доски и — что Морли пережил гораздо болезненнее — конфисковала сверчков. Она посадила их в коробку и на пути домой выпустила в Долине Фиалок, но Морли был абсолютно уверен, и тогда и впоследствии, что она унесла их домой для собственного развлечения.
|
|
|
Другим преступником оказался Энтони Пай, который вылил остатки воды из бутылки для мытья грифельной дощечки за шиворот Орилии Клэй. Аня задержала его в классе во время перерыва и побеседовала с ним о том, какого рода поведение ожидается от джентльменов, заверив его при этом, что они никогда не льют воду за шиворот дамам. Она добавила, что хочет, чтобы все ее ученики были джентльменами. Наставления были очень мягкими и трогательными, но, к несчастью, Энтони остался к ним совершенно равнодушен. Он выслушал ее молча, все с тем же угрюмым выражением, а выходя из класса, презрительно засвистел. Аня вздохнула, но затем утешилась мыслью о том, что завоевание привязанности одного из Паев, подобно строительству Рима, не может быть делом одного дня. В сущности, оставалось под вопросом, способен ли вообще кто-либо из Паев на привязанность, но Аня надеялась, что с Энтони дело будет обстоять лучше. Ей казалось, что он был бы довольно милым мальчиком, если бы не его неизменная угрюмость.
Когда занятия кончились и дети разошлись по домам, обессиленная Аня упала на стул. Голова болела, и она чувствовала себя удрученной и обескураженной. Настоящих причин для разочарования не было, так как ничего особенно страшного не произошло, но в эту минуту Аня была очень утомлена и склонна верить, что никогда не полюбит работу в школе. А как это ужасно — делать то, что тебе неприятно, изо дня в день в течение… ну, скажем, сорока лет. Аня раздумывала: расплакаться ли ей сразу же на месте или подождать, пока она окажется в безопасности в своей белой комнатке в Зеленых Мезонинах. Прежде чем она решила этот вопрос, на крыльце послышался стук каблучков и шелест шелка, и перед Аней предстала дама, чей вид напомнил ей недавно услышанное критическое замечание мистера Харрисона в адрес одной разряженной особы женского пола, которую он видел в одном из магазинов Шарлоттауна: "Она выглядела так, будто картинка из журнала мод лоб в лоб столкнулась с ночным кошмаром".
|
|
|
На новоприбывшей было бледно-голубое шелковое платье, с буфами, сборками и оборками на всех тех местах, где только можно было поместить буф, сборку или оборку. Голова ее была увенчана огромной белой шляпой из шифона, украшенной тремя длинными, но довольно потрепанными страусовыми перьями. Вуаль из розового газа, обильно усыпанная внушительных размеров черными точками, спускалась со шляпы ей на плечи и развевалась за спиной, словно вымпелы. На ней было столько украшений, сколько могло поместиться на одной маленькой женщине, и сопровождал ее сильный запах духов.
— Я миссис Доннéлл… миссис Доннéлл, — произнесло это видение. — И я пришла поговорить с вами о том, что рассказала мне Кларисса-Эльмира по возвращении из школы. Мне это было чрезвычайно неприятно.
— Мне очень жаль, — пробормотала Аня, тщетно пытаясь припомнить какое-либо происшествие, связанное с детьми Доннеллов.
— Кларисса-Эльмира сказала мне, что вы произносите нашу фамилию Дóннелл. Так вот, мисс Ширли, правильное произношение нашей фамилии — Доннéлл, ударение на последнем слоге. Я надеюсь, вы запомните это на будущее.
— Я постараюсь, — еле выговорила Аня, подавляя отчаянное желание расхохотаться. — Я знаю по собственному опыту, что это очень неприятно, когда твое имя произносят неправильно.
— Конечно, очень неприятно. Кларисса-Эльмира также сообщила мне, что вы называете моего сына Джекобом.
— Но он сам сказал мне, что его так зовут, — возразила Аня.
— Я этого ожидала, — произнесла миссис Доннелл тоном, подразумевавшим, что нельзя ожидать благодарности от детей в наш развращенный век. — У этого мальчика такие плебейские вкусы. Когда он родился, я хотела назвать его Сен-Клэром. Это так аристократично, не правда ли? Но мой муж настоял на том, чтобы назвать его Джекобом, в честь дяди. Я уступила, потому что дядя Джекоб был богатый старый холостяк. И что вы думаете, мисс Ширли? Когда нашему невинному мальчику было пять лет, дядя Джекоб вдруг взял да и женился! И теперь у него три своих собственных мальчика! Вам когда-нибудь приходилось слышать о подобной неблагодарности? В ту минуту, когда мы получили от него приглашение на свадьбу — у него еще хватило наглости послать нам приглашение, — я твердо сказала: "Больше никаких Джекобов в нашем доме, благодарю покорно". С того дня я называю моего сына Сен-Клэром, и я решительно настроена, чтобы именно так его называли. Правда, мой муж упорно продолжает называть его Джекобом, и сам мальчик отдает совершенно необъяснимое предпочтение этому вульгарному имени. Но он — Сен-Клэр, и Сен-Клэром он останется. Будьте добры, не забывайте об этом, хорошо? Благодарю вас. Я сразу сказала Клариссе-Эльмире, что это всего лишь недоразумение и все будет легко уладить. Итак: Доннéлл — ударение на второй слог, и Сен-Клэр — нив коем случае не Джекоб. Вы не забудете? Благодарю вас.
|
|
|
Когда миссис Доннéлл удалилась, Аня закрыла школу на ключ и пошла домой. На Березовой Дорожке у подножия холма она встретила Пола Ирвинга. Он протянул ей букетик нежных лесных цветов, которые дети в Авонлее называли "рисовыми лилиями".
— Пожалуйста, возьмите. Я собрал их в роще мистера Райта, — сказал он застенчиво, — и вернулся, чтобы подарить вам, потому что мне показалось, что вам они понравятся, и потому, — он поднял на нее большие красивые глаза, — что вы нравитесь мне.
— Спасибо, милый мальчик, — ответила Аня, взяв душистый букет. Усталость и разочарование исчезли, и надежда фонтаном забила в сердце, как будто слова Пола были волшебным заклинанием. Она шла по Березовой Дорожке легкойпоходкой, сопровождаемая словно благословением чудесным запахом своего букета.
— Ну, как дела? — поинтересовалась Марилла.
— Спросите об этом через месяц, тогда я, быть может, сумею ответить. А сейчас не могу… сама не знаю… Мои мысли кажутся мне такими густыми и мутными, как будто кто-то долго помешивал их ложкой. Единственное, в чем я уверена, — это то, что сегодня я научила Клиффи Райта, что А — это А. Он никогда прежде об этом не слышал. А это уже кое-что — помочь юной душе сделать первый шаг на пути, в конце которого Мильтон и Шекспир.
А потом пришла миссис Линд с еще более ободряющими известиями. Эта добрая женщина подстерегла у своих ворот всех ребятишек, возвращавшихся из школы, чтобы выяснить, понравилась ли им новая учительница.
— И все сказали, что ты им очень, очень понравилась… Все, кроме Энтони Пая. Я вынуждена признать, что он был другого мнения. Он заявил: "Ничего хорошего, такая же, как все эти девчонки-учительши". Это закваска Паев! Но ничего, не огорчайся.
— Я и не собираюсь огорчаться, — сказала Аня тихо, — но все же хочу ему понравиться. Терпением и добротой я смогу завоевать его привязанность.
— Хм, ни за одного из Паев нельзя поручиться, — заметила миссис Линд осторожно. — Они совсем как сны — часто сбываются наоборот… А что до этой Дóннелл — никаких Доннéллов она от меня не дождется, будьте уверены! — так фамилия ее Дóннелл, и всегда такой была. Это просто сумасшедшая какая-то, скажу я вам! Держит в доме мопса, зовет его Принцем и сажает за стол со всей семьей. Даже подает ему еду на фарфоровой тарелке. Я на ее месте боялась бы гнева Божьего! Томас говорит, что сам Доннелл — разумный, работящий человек. Но не проявил он смекалки, когда выбирал себе жену, вот что я вам скажу.
Глава 6
|
|
|
