Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Интерпретация социальной деятельности




Антропологический подход Герца (Geertz, 1984) к сложившимся в западной куль­туре концепциям личности в конце концов был вытеснен исследованиями соци­альной когнитивной деятельности. Жителям Северной Америки в большей степе­ни свойственно воспринимать личность — как собственную, так и чужую — как агента, действующего исходя из присущих ему склонностей и установок. Как сло­жился такой подход? Какие когнитивные процессы в нем задействованы? Здесь может быть полезной несложная схема интерпретации. Предположим, индивид воспринимает действия другого индивида по отношению к некоторому объекту, которые осуществляются в определенном контексте. Л priori есть несколько под­ходов к концептуализации и символической репрезентации данного опыта. Один из них — аналитическая стратегия, при которой наблюдатель анализирует воспри­нимаемое, вычленяя отдельные понятия, а затем объединяет данные понятия в Группу. То есть по мере вычленения новых понятий, они добавляются к уже ана­литически выделенным из данного опыта. В рамках такой стратегии существуют две возможности. В случае применения аналитической стратегии с приоритетной ориентацией на личность субъект восприятия сначала выделяет личностную составляющую, затем действие, объект и составляющие, связанные с контекстом, а затем группирует их следующим образом «личность воздействует на данный объект в данном контексте». Применение стратегии приоритетного анализа кон­текста сначала вычленяется контекст и лишь потом другие составляющие, кото­рые присоединяются к контексту по мере их вычленения.

Судя по всему, наблюдатели из Северной Америки чаще всего используют ана­литическую стратегию с приоритетной ориентацией на личность. Читая отрывок, который описывает какую-либо социальную деятельность индивида, североамери­канцы часто спонтанно относят действие к категории личностных характеристик данного индивида (Uleman & Moskowitz, 1994; Winter & Uleman, 1984; Winter, Uleman & Cunniff, 1985; cp. Bassili & Smith, 1986; Carlston & Skowronski, 1994,1995; обзор см. в работе Uleman, Newman & Moskowitz, 1996). Исследования, которые посвящены различным видам предрасположенности к аналогии (Gilbert & Malone, 1995), позволяют увидеть, что североамериканцы как субъекты восприятия при­нимают во внимание контекстуальную информацию лишь после достаточно про­должительных и напряженных предварительных размышлений (Gilbert, Pelham & Krull, 1988). Иными словами, это говорит о том, что сначала кодируется инфор­мация, связанная с личностными особенностями и установками, и лишь потом про­исходит обращение к информации, касающейся контекста. Некоторые современ-

ные теории объясняют это автоматизмом когнитивных процессов. Они, в частно­сти, предполагают, что диспозициональные умозаключения требуют меньшего объема когнитивных ресурсов, чем корректировка вынесенного суждения с учетом информации о контексте. Однако интересно отметить, что жители Северной Аме­рики, судя по всему, используют стратегию приоритетного анализа контекста, когда им предлагается вынести суждение о ситуации, в которой осуществляется деятельность (например, Krull & Ericson, 1995). В целом испытуемые из Север­ной Америки, судя по всему, используют аналитическую стратегию: сначала ана­литически вычленяется информация, связанная с тем, что представляется узло­вым моментом (чаще всего в центре внимания оказывается личность), а затем осуществляется вычленение прочих составляющих (например, информации о контексте).

Существующие данные по населению Восточной Азии обладают меньшей оп­ределенностью. Одна из гипотез предполагает, что между жителями Восточной Азии и Северной Америки нет фундаментальных различий, связанных с процес­сом атрибуции (например, Krull et al., 1999). По существу, обе культурные группы применяют одну и ту же аналитическую стратегию. Жители Восточной Азии мо­гут пользоваться аналитической стратегией с приоритетной ориентацией на лич­ность, но, видимо, чаще вносят в нее свои коррективы с учетом контекстуальной информации и при этом, очевидно, чаще, чем североамериканцы, используют стра­тегию с приоритетным анализом контекста. Вторая гипотеза предполагает, что как североамериканцы, так и жители Восточной Азии обрабатывают информацию в ходе одинаковых аналитических процессов, но из-за различий в установках куль­туры жители Восточной Азии в большей степени склонны к аналитическому вы­членению релевантной информации, касающейся группы, а не личности (Chiu et al., в печати; Menon et al., 1999). При таком подходе сохраняется аналитическое раз­граничение между личностью и ситуацией (Menon et al., 1999), которое предпола­гают теории атрибуции, разработанные в Северной Америке. При этом локали­зация агента, как сказано, воспринимается по-разному. В соответствии с третьей гипотезой предполагается, что обработка информации о личности, которая оказы­вает воздействие на объект в определенном контексте, жителями Восточной Азии осуществляется хотя и не явно, но фундаментально иным образом. Вероятно, речь идет о более холистическом подходе к обработке информации, при котором как ин­формация, касающаяся личности, так и информация о контексте диалектически осмысляются как взаимно составляющие друг друга (например, Peng & Nisbett, 1999). По словам Чоя, Нисбетта и Норензаяна (Choi, Nisbett & Norenzayan, 1999), «возможно, жители Восточной Азии имеют более холистическое представление о личности, в соответствии с которым граница между личностью и ситуацией едва ли определима, а значит, допускается их взаимопроникновение» (р. 57). Достовер­ность этих гипотез, как и других, предстоит проверить в будущем. Возможно, еще более важными являются исследования того, как интерпретируется социальная деятельность в процессе коммуникации. В 1990 году Хилтон (D. J. Hilton, 1990) убедительно доказал, что интерпретация по своей сути носит коммуникативный характер, то есть объяснение любого события предполагает наличие аудитории.

Самооценка

Очевидно, что в Северной Америке существует устойчивое стремление индивида к поддержанию позитивной самооценки; если его самоуважение под угрозой, ин­дивид при помощи различных стратегий стремится восстановить его. Однако по-прежнему остается непонятным отношение к самоуважению в Восточной Азии, в связи с чем было выдвинуто несколько предположений. Одним из них является гипотеза поставленной культурой цели. Самооценка становится более позитивной, когда индивид успешно справляется с задачей, предписываемой нормами культу­ры. При этом разные целевые установки могут иметь в разных культурах различ­ный уровень значимости. Однако в соответствии с этой гипотезой самоуважение должно иметь положительную корреляцию с независимой Я-конструкцией в ин­дивидуалистических культурах, и одновременно положительную корреляцию с взаимозависимой Я-конструкцией в коллективистских культурах. Хайне и соавто­ры (Heine etal., 1999) считаюттакую точку зрения несостоятельной, поскольку шка­ла Розенберга для определения самооценки дает положительную корреляцию пока­зателей с независимой Я-конструкцией безотносительно к культуре, и отрицатель­ную корреляцию или отсутствие корреляции с взаимозависимой Я-конструкцией. * И все же нельзя полностью исключить обоснованность этой гипотезы, посколь­ку существуют доводы в пользу того, что самоуважение включает две отдельные составляющие: приязнь к себе и самоэффективность (Tafarodi & Swarm, 1995). На самом деле может оказаться, что приязнь к себе связана с взаимозависимой Я-кон­струкцией, тогда как самоэффективность связана с независимой Я-конструкцией. Шкала определения самооценки Розенберга (Rosenberg, 1965), возможно, отража­ет в первую очередь самоэффективность, нежели приязнь к себе (ср. Tafarodi & Swarm, 1995), и, может быть, именно поэтому ее показатели обнаруживают связь с независимой Я-конструкцией. В соответствии с гипотезой поставленной культу­рой цели, приязнь к себе отражает состоятельность индивида в связи с поддержа­нием межличностных взаимоотношений, в то время как самоэффективность пока­зывав, насколько успешен индивид в выполнении задач несоциального характера. Однако в таком случае самоуважение практически распадается на два отдельных параметра. Должны ли мы продолжать относить оба параметра к одной и той же категории? Существует ли метатеоретический принцип, позволяющий решить, относятся ли данные концепции к одной категории?

Существует и другая гипотеза, смысл которой в том, что жители Восточной Азии, возможно, испытывают потребность в позитивной коллективной или отно­сительной самооценке, не имея в то же время настоятельной потребности в пози­тивной индивидуальной самооценке. Хайне и соавторы (Heine et al., 1999) считают, что этой гипотезе противоречат данные о том, что японцы не обнаруживают явного стремления к поддержанию позитивной оценки мы-группы (например, Heine & Lehman, 1995). Имеют ли в таком случае жители Восточной Азии потребность в позитивной относительной самооценке? Исследование Эндо с коллегами (Endo et al., 2000) говорит о том, что у японцев эта потребность не менее насущна, чем у жителей Северной Америки. Как можно увязать это с концепцией самоуважения, предложенной Тафароди и Сванном (Tafarodi & Swann, 1995)? Эти и другие во­просы еще предстоит решить в будущем.

Прочие проблемы

Одной из недавно появившихся тем является вопрос о культуре и народной пси­хологии (например, D'Andrade, 1987; Y. Kashima, Mclntyre & Clifford, 1998; Lillard, 1998; Malle & Knobe, 1997). Народная психология представляет собой распростра­ненные наивные представления о работе сознания. Вопросы, которые стоят перед исследователями в этой области, следующие: Имеют ли существующие в сознании народа психологические представления, связанные с верованиями, желаниями и намерениями, универсальный характер? Являются ли универсальными народные представления об их взаимосвязи? Разделяется ли наивный дуализм Запада (пред­ставление о том, что душа и тело — отдельные сущности) другими культурами? Оказывают ли влияние психологические представления народа на психопатоло­гию и иные психологические проблем? Эта область изобилует нехожеными тро­пами, которые ждут своих первопроходцев.

Важно также проверить, являются ли теории, применимые в одной коллекти­вистской культуре, к другим коллективистским культурам. Хотя между ними и наблюдается сходство, непонятно, свойственны ли всем коллективистским куль­турам одни и те же модели когнитивных процессов. Так, не исключено, что между коллективизмом Латинской Америки и коллективизмом Восточной Азии имеют­ся существенные различия. И. Кашима (Y. Kashima, 1998), по сути, доказал, что имеет смысл рассматривать коллективизм как отсутствие индивидуализма, то есть как различные культурные паттерны, еслиюни не индивидуалистические. Стоит обратить более пристальное внимание на такую плюралистическую концепцию культуры.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...