Алла Демидова об эвакуации во Владимире, послевоенном детстве и актерской профессии

Выпуски программы «Отцы и дети» / 16 января 2017

«Я помню школу: тогда было разделение – женская и мужская школа – и я попала в это десятилетие. Там были разные люди, разные девочки, но мы все были одинаковые. Одинаковый образ жизни, одинаковые формы. Даже без формы: одинаковые поношенные пальто, одинаковая сношенная обувь. Одинаковая бедность».

Михаил Козырев: Добрый вечер, уважаемые слушатели «Серебряного Дождя». В эфире очередная передача из цикла «Отцы и дети». В студии Фекла Толстая…

Фекла Толстая: …и Михаил Козырев. Я напомню, что мы приглашаем в студию людей, которые нам интересны, расспрашиваем их об их детстве, об их родителях, об их взрослении, потом перекидываем мостик на время нынешнее. И из рассказов, которые мы собираем уже не первый сезон, уже несколько лет, как из кусочков большой мозаики, складывается история нашей страны. Мне очень приятно представить дорогого для нас гостя, актрису, народную артистку России, режиссера и автора многих книг Аллу Сергеевну Демидову.

Михаил Козырев: Добрый вечер!

Алла Демидова: Здравствуйте! Но только я не режиссер. Все, что угодно, но не режиссер.

Фекла Толстая: Простите. Я приписала Вам, вспоминая, что у Вас был свой «Театр А». Но никто не скажет, что у Вас нет режиссерского понимания и мышления.

Михаил Козырев: Можно я задам первый вопрос в связи со временем года, в которое выходит наша программа: помните ли Вы, как в Вашем детстве дома справлялся Новый год?

Алла Демидова: У меня было такое детство: никогда не отмечали день рождения и, по-моему, никогда не было Нового года.

Фекла Толстая: Это связано с тем, что, если вспоминать саму историю Нового года и Новогодней елки, как-то ее запрещали, разрешали в Советское время? Или просто в Вашем доме ни Рождество, ни Новый год не отмечались?

Алла Демидова: Я не думаю, что я такая старая, чтобы при моем детстве это не разрешали. По-моему, это уже было давно разрешено. Нет, такой аскетизм.

Михаил Козырев: Кто был инициатором? Мама, бабушка?

Алла Демидова: Вы знаете, я не хочу бросать камень в огород родителей. Но детство мое было трудное, по-моему, никому ненужное.

Михаил Козырев: Где оно проходило?

Алла Демидова: В Москве. Я москвичка.

Михаил Козырев: Но в эвакуации Вы были, как я понимаю, во Владимире?

Алла Демидова: В эвакуации – да. К бабушке меня отправили во Владимир.

Михаил Козырев: Расскажите, пожалуйста, про бабушку.

Алла Демидова: Бабушка – старообрядка: там скорее был не Новый год, а все эти Троицы, Пасхи, Рождество. Вот это я очень хорошо помню. Кстати, я даже застала обряды, когда строились, как «стенка на стенку», говорили друг другу: «Бояре, а мы к вам пришли!». А «бояре»: «Зачем вы пришли?». «Невесту выбирать!» и так далее.

Михаил Козырев: И там нужно разбегаться, разрывать цепи и утаскивать кого-то?

Алла Демидова: Нет-нет, цепи не надо разрывать, а просто выбирать эту невесту. Очень хотелось, чтобы тебя выбрали, но меня никогда не выбирали. Я застала, когда наряжали березки всякие, бросали венки в речку, зимние какие-то праздники, когда на больших санях с оглоблями, но без лошади, я помню, мы разгонялись под горку, а потом с разбегу всей кучей валились в эти сани: вверх ногами, где голова, где нога, где рука не понятно. Такая куча мала. Съезжали с огромными оглоблями впереди. Это, действительно, детские какие-то вспышки.

Фекла Толстая: То есть еще сохранялся какой-то старый уклад жизни во Владимире, где Вы были у бабушки? Или бабушка специально поддерживала, это был какой-то круг, советская власть прошла немножко мимо него?

Алла Демидова: Это не город. Сейчас уже почти стал окраиной города. Это было так называемое Нижнее Сельцо. И там жили старообрядцы. Дед был как раз староста, но я его не застала, так мне говорили. И весь уклад был такой старообрядческий, старый, никакой советской власти, никаких знаков современности.

Михаил Козырев: Как это отражалось в убранстве дома, квартиры?

Алла Демидова: Это была изба, очень хорошая, не такая крестьянская. Дело в том, что дед был инженером, но когда у него был туберкулез, ему сказали «Или Швейцария, или жениться на здоровой крестьянке». Он выбрал последнее: это была старообрядческая семья, он перешел в старообрядчество. И вот этот уклад, видимо, остался. Потому что такая большая комната, где были довольно-таки городские вещи. Ну, например, портрет того же деда, который следил глазами, как я понимаю, за всем, что происходило, как ты передвигаешься по комнате. Вот это детское страшное было ощущение.

Михаил Козырев: Это достигается, насколько я знаю, специальной техникой помещения зрачка в центр глаза. Если ты пишешь портрет, у тебя есть опция сделать так, чтобы портрет за тобой «следил». А городские предметы… Как я понимаю, дед выбрал из двух вариантов, которые были связаны, в первую очередь, с чистым воздухом – либо Швейцария, либо какая-то деревня – и он из города переехал в деревню и принял старообрядчество?

Алла Демидова: Наверное, потому что вот эти диваны, комоды, шкафы, потом вот эти угольники. Потому что старообрядческая семья, когда много-много старых икон, а внизу старые книги на старославянском языке, я их сейчас передала в монастырь. Но не все мне досталось, но то, что мне дали.

Михаил Козырев: Что такое угольники?

Алла Демидова: Сейчас иногда я встречаю эти угольники, но там стоит посуда, чашки. А на самом деле они предназначены для икон.

Михаил Козырев: А угольниками они называются, потому что такая форма?

Фекла Толстая: Они в угол становятся.

Алла Демидова: Да-да, и много икон. И вот бабушка… Ну, утром, я всегда сова, но вечером, перед закатом – час ее молений. И лествицы – это такие старообрядческие, будем считать, четки, сделанные из кожи. Это не бусинки, а какие-то бугорки – «поклоны». Они были маленькие, потом большие и так далее. Это был обряд довольно-таки серьезный.

Михаил Козырев: Вы помните голос Вашей бабушки молящейся?

Алла Демидова: Это все было про себя, не вслух.

Фекла Толстая: Хватало ли бабушке времени Вами заниматься? Что-то для Вас она специально готовила вкусненькое, чем-то Вас баловала? Каковы были взаимоотношения с бабушкой?

Алла Демидова: Нас было много. Это была семья маминого брата, там было четыре девочки, я была пятая. Это был голод послевоенный и военный. Настолько голод, что я помню, как мы пили чай с очистками от свеклы. Это считалось не то, чтобы деликатесом, но хорошо. Тем не менее, в бабушкину религию входило обязательно привечать странников, нищих и так далее. Я помню, как мы сидели за столом, и были, видимо, какие-то странники, будем так их называть, и мы с сестрой двоюродной (мы погодки) говорили: «А что такое пирожное?». Мы не знали вкуса. И вдруг мы почувствовали, что едим что-то очень вкусное, похожее на орехи, сладкое – видимо, это был или гипнотизер, или как-то мы поверили в свою игру. Но я помню этот случай.

Михаил Козырев: То есть Вы не помните, что это было?

Алла Демидова: Мы просто пили чай с этими очистками от свеклы. Но этот вкус вдруг – именно вдруг – возник во рту.

Фекла Толстая: Вы говорите, что послевоенное и военное время. А как Вы помните войну? Слушали ли Вы радио, помните ли день Победы, остались ли какие-то воспоминания, кроме тяжелой жизни, о том, что идет война?

Алла Демидова: Поскольку это был Владимир, а Владимир, как бабушка говорила, по Писанию, «никогда не будет захвачен врагом». Поэтому была абсолютная уверенность, что туда немец не дойдет. Но, тем не менее, была вырыта землянка, один раз мы услышали самолеты и спрятались в эту землянку. Поскольку это был один раз, я это запомнила. Потом родился теленок в день Победы, и его назвали Победкой. И как-то уже летом, когда теленок был самостоятельный, шло стадо, теленок отбился, бабушка кричала на всю улицу «Победка!», в итоге пришел полк солдат, и они с удивлением смотрели на эту женщину, которая кричала «Победка! Победка!» на всю улицу. Наверное, посчитали, что она сумасшедшая. Я только потом отметила эту несуразность. А тогда воспринималось, что так и должно быть. Помню, как отец приезжал два раза. Видимо, был ранен. Он погиб…

Михаил Козырев: В 1944 году?

Алла Демидова: Как выяснилось, в 1945 году в феврале. Я думала всегда, в 1944 году, я это написала в какой-то из своих книжек. Но совсем недавно мне позвонил какой-то человек, я проверила – действительно. В Польше похоронен, под Варшавой. Именно в феврале 1945 года. Он приезжал - видимо, это было зимой - я помню, как мы спускались с ним на лыжах, и я, вцепившись в его ноги, сзади стояла на его лыжах. И мы спускались. Это я помню. Второй раз он приехал ночью, меня разбудили, он привез две игрушки: слона и лису. Мне было дано выбрать, и я выбрала лису. Утром моей двоюродной сестре достался слон, она плакала на весь дом. Помню, как мы уже были в Москве, потому что я уже поступила в школу в 1944 году, был салют о взятии Варшавы. И мама получила похоронку. И вот этот плач мамы.

Михаил Козырев: Я первый раз слышу, что был салют по поводу взятия Варшавы.

Алла Демидова: Мы жили на Балчуге, это рядом с Красной площадью, поэтому все салюты проходили, как бы в наши игры входили. Это было все рядом. Эти все демонстрации... Во-первых, заходили после демонстрации все знакомые. Я помню, у нас были какие-то пироги.

Фекла Толстая: Я хотела спросить о Вашем отце и вообще о роде Демидовых, к которому Вы принадлежите. Происхождение Вашего отца, чем он занимался.

Алла Демидова: Отец поступил в институт, но его в 1932 году арестовали, у него были братья, и всех их арестовали, кроме сестры. На пять лет, по-моему, но его раньше освободили, в 1934, что ли…

Фекла Толстая: А за что его арестовали?

Алла Демидова: За фамилию арестовали. Ему не разрешали жить в Москве, 101-ый километр. Но там была дача их. Вернее, осталась сторожка от поместья. Но сторожка довольно-таки большая, я ее помню тоже.

Фекла Толстая: Это где было Демидовское поместье ваше?

Алла Демидова: Под Рузой. Тоже ездили туда в детстве летом.

Михаил Козырев: Он учился? Вы говорите, его арестовали в 1932 году. Это тоже золотопромышленничество, на что он учился? Вот этот род знаменитый, который связан с золотопромышленниками?

Алла Демидова: Промышленники были в 1600. Там же было очень много поколений и ветвей. Одни ушли во Францию и породнились там с Наполеоном, другие в Италию, третьи остались в Москве. У нас никаких документов не осталось. Но по разным приметам и намекам людей в серых костюмах, видимо, итальянская была линия. Дело в том, что вот это знаменитое русское посольство в Америке – это поместье Демидовых. И как-то на Неделю советских фильмов я попала 7 ноября, на прием в посольство это, в это поместье, и меня взяли с двух сторон эти мальчики в серых костюмах, и повели показывать крепостной театр, коллекции гобеленов и всяких других дел с каким-то значением. Я не придавала этому ничего серьезного. Странно мне сейчас об этом говорить. Потому что мы все из коммунальных квартир: мы – наше поколение. Мы все «зеки», и все, в общем, одинаковые. Я говорю о своем поколении. Я даже не говорю об отце или о матери или потом. Именно наше поколение. Я помню школу: тогда было разделение – женская и мужская школа – и я попала в это десятилетие. Там были разные люди, разные девочки, но мы все были одинаковые. Одинаковый образ жизни, одинаковые формы. Даже без формы: одинаковые поношенные пальто, одинаковая сношенная обувь. Одинаковая бедность.

Михаил Козырев: Это Вас огорчало или Вы просто констатировали это воспоминание? Или Вас это раздражало?

Алла Демидова: Нет, никаких таких чувств не было. Например, сейчас гостиница «Балчуг», а раньше, видимо, это тоже была гостиница, но когда приехали военные высшего состава – генералы, полковники – семьями, им негде было жить в Москве, и им дали эту гостиницу как большую коммунальную квартиру. Но, например, у нас была в школе одна девочка, моя подруга, ее отец был генералом. И, естественно, привез из Германии какие-то, видимо, трофеи. А она была очень хорошенькая, кудрявая, с бантиками. И хотя форма была одинаковая, у нее были какие-то кружевные воротнички особенные. Или пальто, шубка были несколько особенные. Это не вызывало зависти. Но это вызывало какую-то обособленность ее. И поэтому ей доставались, например, самые лучшие роли в нашем драмкружке. Например, она играла Снегурочку, а я – Бобыль Бакулу.

Михаил Козырев: Бобыль Бакулу?

Алла Демидова: Да, мужские роли мне всегда доставались. Женская школа. Хотя к нам на танцы приходила соседняя, мужская школа. Школ раньше было меньше. Например, Тарковский Андрей, который на два или три года меня старше, но я знаю, что он на танцы приходил в нашу школу.

Фекла Толстая: Вы тогда познакомились?

Алла Демидова: Мы потом выяснили это.

Фекла Толстая: В одной книжке я увидела фотографию из пионерского лагеря, Вы написали, что все детство провели в пионерском лагере и, может быть, поэтому не любите коллектив. Как были устроены эти пионерские лагеря? Как Вы себя там чувствовали, насколько было мучительно туда отправляться?

Алла Демидова: Это не было мучительно, потому что я не знала другой жизни, мне не с чем было сравнивать. Меня просто отдавали на лето в пионерский лагерь. Потому что не могли отдать просто бабушке на все лето. Я могла там быть месяц, а на остальные два месяца нужно было куда-то меня «приткнуть». Поэтому это была обычная жизнь. Тяжелая, наверное, да. Во всяком случае, и в детском саду всегда я была, и даже в эвакуации во время войны я была в таком детском саду на неделю, и мама вспоминала, что когда бы она ни приходила ко мне, я стояла у ворот и смотрела на дорогу.

Фекла Толстая: Вы так проводили все эти часы в ожидании мамы?

Алла Демидова: Во всяком случае, ничего радостного я не могу вспомнить. Ни-че-го.

Михаил Козырев: А как Вы себя соотносите с теми воспоминаниями – счастливыми – которые есть у людей Вашего поколения? Правда, в основном у мальчиков, которые бывали во всех этих пионерлагерях: это пение у костра, построения, галстуки пионерские, компании, игры. Вот этот весь антураж не вызывал у Вас никаких позитивных эмоций или просто не касался Вас?

Алла Демидова: Я боюсь, что это Ваши впечатления от кино. Это киношные впечатления. На самом деле, довольно-таки серая однообразная жизнь. Никто особенно нами не занимался, никаких костров я не помню. Построения – да, были. Какие-то походы, судя по этой фотографии, должны были быть. Но я этого ничего не помню.

Фекла Толстая: Но если сейчас оглянуться назад, эта жизнь, может быть, спартанская, эта закалка в итоге Вам в профессии, в работе, в жизни пригодилась? Или, скорее, как Вы говорите, «ничего хорошего»? Может быть, если бы была жизнь легче, мягче, если больше было бы радости, было бы лучше?

Алла Демидова: Мне кажется, это хорошая почва для актерской профессии уж точно. Это во-первых. Во-вторых, это приучило меня к такому аскетизму бытовому: мне не надо больше, чем у меня есть. Сейчас я живу с женщиной, которая у меня готовит и ходит по магазинам. И всегда они были, сказать честно. Но у меня нет быта вообще. Когда этого нет, я могу обходиться чаем с сухарями или с каким-нибудь печеньем. У меня нет никаких расширенных потребностей.

Фекла Толстая: В этой безрадостной жизни, как Вы описываете, была же, если пользоваться Вашим словосочетанием, и какая-то вторая реальность? С одной стороны, книг, наверное, которые Вы читали с фонариком под одеялом, а, с другой стороны, театра? Там были все мечты, фантазии, я правильно понимаю?

Алла Демидова: Нет, это тоже слишком радужно. Чтение – да, спасало. До сих пор я читаю запоем все и, в общем, сутками. Вернее, бессонными ночами.

Михаил Козырев: Что значит «все»?

Алла Демидова: Что под руку попадется. Иногда до конца читаю, иногда – нет. Что попадется на сегодняшнюю ночь. Правда, сейчас я уже стала выбирать.

Михаил Козырев: Возвращаясь к вопросу Феклы: что было противопоставлением этой унылой жизни? Чтение, в первую очередь. Пока не мечты о театре, о кино, а чтение, книжки?

Алла Демидова: Вы сейчас воспринимаете мою жизнь так единовременно. А она довольно-таки долго длилась. Такая протяженность была. Я даже помню, как увидела первую книжку в своей жизни. У нас дома почему-то их не было, у бабушки были только старообрядческие книги. А кто-то принес: без начала, без конца сказки Гримм. И вот братец Кролик, братец Лис – это меня потрясло на всю жизнь. Я мечтала о такой книжке, чтобы она у меня была. А потом, в школе - это библиотека, конечно.

Михаил Козырев: Я вчера водил своих дочек – у меня пятилетние двойняшки – в Планетарий. И, конечно, вопрос, который возник после просмотра того, из чего состоит Вселенная, они спросили: «Папа, а откуда все взялось?». И тут я взял паузу и стал думать, какую концепцию мироздания им объяснять. Вы сказали, что Вашу бабушку держала вера. А что держало Вас? В какой момент Вы задали вопрос «Откуда все взялось?» и что объяснили?

Алла Демидова: Бабушку, действительно, держала вера и, собственно, «Бог создал все», но вот это вот детское иезуитство: «Но, бабушка, Христоса же родила Мария, а значит, у Марии были родители, а ты, бабушка, говоришь, что Бог создал человека. А вот до этого…». Я не помню, как нам объясняла это бабушка, но мы с сестрой считали, что это очень каверзный вопрос. Или бабушка очень любила петь церковные песни. Поэтому об этих мальчиках и девочках, у которых ноги до колена были серебряные, а руки до локтя были золотые: вот не просто ангелы, а такие исключительные люди. Это и были песни старообрядческие, они мне запали в душу. Надо сказать, что влияние бабушки и то, что я вам сейчас рассказываю, это я осознала довольно-таки поздно. В детстве это не осознается и не воспринимается. Это все игры детские какие-то, не было острых каких-то ощущений, чтобы поразило что-то. Это было все постепенно и однообразно. А вот сейчас я понимаю, что бабушка большую роль сыграла, видимо, в моей судьбе.

Фекла Толстая: А что Ваша мама от Вас хотела? Было ли у нее время Вас воспитывать? И что она старалась в Вас вложить?

Алла Демидова: Мама работала всю жизнь в Университете лаборанткой, научным сотрудником. Она уже потом закончила Плехановский институт. Она стала работать далеко до войны. Весь Университет был на Моховой, на Манежной площади в Москве. А когда началась война, эта паника 16 октября 1941 года была в Москве, я была у бабушки. Невозможно было уехать, и мама пошла пешком во Владимир. Видимо, она долго шла, потому что когда она пришла, я ее не узнала. Она меня взяла на руки и спросила: «А где твоя мама?», и я, уже по-владимирски, сказала: «Далёко!». Мама все время работала. Потом она вышла замуж, довольно-таки быстро. Во всяком случае, после 1945 года уже появился отчим. Думаю, что она его очень любила. Работа, отчим: в общем, ей было не до меня. У меня была школа, продленка и так далее. Потом я ушла из дома, когда училась, стала снимать комнаты, углы и прочее. Но мама всю жизнь проработала в Университете, и когда ей был 91 год, только тогда она ушла с работы, потому что она перестала видеть. Но ее, видимо, на кафедре очень любили. Даже когда ректор Университета поздравлял ее с 90-летием и давал грамоту или орден, я не знаю, она его перебила и сказала: «Простите, мне еще 89!». Видимо, заранее ее поздравляли. Но когда она ушла из жизни в 2005 году, меня не было в России, я была на концертах, в Израиле, по-моему. И когда я приехала, это был уже третий день, ждали меня, я приехала поздно вечером, утром – в морг. Меня поразило, что много народу. Кто? Я подумала, что, наверное, многих хоронят. Оказалось, что все пришли к маме, а я практически никого не знаю. А это все университетские, с кафедры. Потом, когда повезли, ее повезли мимо ее факультета, мимо кафедры. То есть они распоряжались этими похоронами. И помогли поставить памятник, сделали поминки. Видимо, она была каким-то особенным человеком, если ее так ценили на кафедре. И до сих пор об этом помнят: какие-то бывшие аспирантки звонят мне и так далее.

Фекла Толстая: Она обсуждала с Вами Ваши спектакли? Она, наверняка же, все видела.

Алла Демидова: Опять-таки – дело протяженности. Когда я начинала, никто в это не верил. Но когда уже появились фильмы какие-то и «Таганка», она уже немножко так стала это отслеживать. Во всяком случае, после ее смерти в ее квартире остались большие ящики всех статей, журналов, газет, фотографий обо мне.

Фекла Толстая: Вы не знали об этом?

Алла Демидова: У меня этого не было. И никогда я этим не занималась. Поэтому, что называется, этот архив только от мамы.

Михаил Козырев: И она Вам не говорила, что собирает это все?

Алла Демидова: Нет, она не говорила.

Михаил Козырев: Вы помните первую ее реакцию, когда Вы, например, объявили, что Вы хотите стать актрисой, что Вы пойдете таким путем. Как она отреагировала?

Алла Демидова: Я не знаю, как она отреагировала, потому что, когда детей спрашивают «Кем ты хочешь стать?», у меня всегда был один ответ – «Великой актрисой». Наверное, где-то я это услышала, и это мне запало в душу. Может быть, это от школы или наши игры детские, я вам говорила про эти обряды: когда, например, приходили гости, я обязательно читала какое-нибудь стихотворение или монолог Катерины из «Грозы», который в это время готовила. Я какие-то трагические роли, в основном, выбирала.

Михаил Козырев: Помните ли Вы какую-то конкретную роль, про которую Вы посчитали (я имею в виду в студенческом или школьном театре): «Вот это у меня получилось»?

Алла Демидова: Я до сих пор не могу сказать ни об одной роли так.

Фекла Толстая: Но все-таки какие-то роли из Вашей студии школьной? Еще хотела попросить сказать несколько слов о руководительнице этой студии, актрисе Центрального детского театра, насколько я понимаю.

Алла Демидова: Да, Щекин-Кротова. Дело в том, что в это время в Детский театр пришел Эфрос. Стала ставить первую пьесу Рощина «Ее друзья», она играла главную роль слепой девочки, которую поддерживает весь класс. Там одна из первых ролей была у Ефремова (Олега Ефремова, естественно), мы были все в него влюблены: это был очень красивый молодой человек.

Фекла Толстая: Вы – школьницы?

Алла Демидова: Естественно. А поскольку Щекин-Кротова была нашим художественным руководителем, это ее театр, мы пересмотрели все спектакли, знали всех актеров: Сперантова, которая играла травести, а потом бабушек и так далее.

Фекла Толстая: Немножко о том, как вы занимались: какие спектакли ставили, какие Вам доставались роли, какое амплуа у Вас сложилось в этой студии?

Алла Демидова: Я уже сказала: у меня были такие мужские роли.

Фекла Толстая: А хотелось трагические женские?

Алла Демидова: Нет, ну, например, Снегурочка. Весна досталась Нине Головиной, такая красивая девочка была, потом она, правда, поступила во ВГИК и больше я ее не видела ни в кино, нигде; или, например, была Тата Бестаева из другого класса, она сейчас актриса в театре им. Моссовета. Но это тоже наша школа. Вот они, видимо, получали какие-то главные роли.

Михаил Козырев: Вспомните, пожалуйста, первые впечатления от кино Вашего детства. Какие фильмы на Вас сильное впечатление произвели, где Вы их смотрели, в каком кинотеатре?

Алла Демидова: Первый фильм я посмотрела во Владимире. Мне говорили, что есть такое кино, когда по стене ходят люди. Но этого не может быть! И меня взяли в город Владимир, это был фильм «Радуга» с очень хорошей актрисой Ужвий. Это вообще, наверное, для детского впечатления первого довольно-таки страшный фильм, потому что это история, когда немцы вошли, она забеременела от немца и хотела, чтобы ее убили в живот. Знаменитая украинская актриса Ужвий играла. И вообще в свое время, говорят, это был знаменитый фильм. И он запал мне в душу, я его до сих пор помню от начала и до конца.

Фекла Толстая: Вы не раз говорили, что были девочкой застенчивой и что многие актеры, как ни странно, в жизни застенчивы. Когда пришла к Вам уверенность в своих силах? Когда Вы почувствовали, что Вы на правильном жизненном пути, что все ставки были сделаны верно, что все трудности преодолевались не зря?

Алла Демидова: Это не пришло до сих пор. Но было ощущение довольно-таки долгое… Видите ли, у меня не сразу все получалось: Любимов, начало «Таганки», я не его актриса, я не получала главные роли, но мне почему-то казалось, что это обязательно будет. Например, был спектакль «Павшие и живые» и Берггольц: мне казалось, что я могу читать эти стихи, но мне это не досталось, досталось другой актрисе. Но в то же время, через год или полгода, меня пригласили на Берггольц на «Дневные звезды» на Мосфильм, это был мой первый большой фильм. И так далее. То есть, было ощущение, что тебя кто-то ведет, что от тебя практически ничего не зависит. Это было очень точное впечатление, я его хорошо помню, потому что оно прошло.

Михаил Козырев: В какой момент?

Алла Демидова: Когда-то вот оно ушло. И довольно-таки поздно, кстати.

Фекла Толстая: И возникло ощущение, что Вы сами должны вести?

Алла Демидова: Нет, возникло ощущение какой-то растерянности. И вообще после смерти мамы – хотя мы не были с ней особенно близки, хотя я единственная дочь – у меня было ощущение «оставленности», абсолютно физиологическое ощущение: я одна в мире. И, видимо, это совпало с таким профессиональным ощущением, что меня кто-то ведет.

Михаил Козырев: Я в одном из Ваших интервью обнаружил, что Вы верите в гадания: на кофейной гуще, например, или на картах. Эта вещь, по-моему, очень иррациональная. Я был обескуражен. Разъясните, пожалуйста. Верите ли Вы гадалкам или людям, которые умеют это делать? Гадаете ли Вы сами?

Алла Демидова: Нет, сейчас я в это уже не играю, но это своего рода игра: «верю» / «не верю» - это не те глаголы. Мне просто интересен сам процесс. Я даже попала в эту знаменитую лабораторию под эгидой Спиркина, где собрались все экстрасенсы, именно из-за этого интереса. Я попала к Ванге в свое время, когда она еще была молодая, в 1974 году. Ванга – абсолютно не бабушка, а просто женщина, без платка. Слепая, но не патология. Говорила очень громко: «Вот, как я загорела!», задирала свою юбку и показывала стройные довольно-таки ноги. Сам процесс. Я никогда не интересовалась нумерологией, но тут недавно наткнулась и стала читать. И подумала: опыт человечества в таких вот кратких знаниях, он зафиксировался, в каких-то психологических особенностях человека. Четыре психотипа. Но эти, как вы говорите, гадания расширяют четыре типа: они находят более неожиданные грани. Это, скорее, тоже связано с актерством, с познаванием характера. Сейчас уже все люди практически прозрачны: по одному движению руки, реакции или интонации можно понять о человеке все. Не то, что он читал последнюю книжку, а даже то, что он ел на завтрак. Люди стали прозрачны. Именно из-за этой жажды познания.

Михаил Козырев: Вы говорите «сейчас», имея в виду свое восприятие? То есть Вы дошли до такого уровня, что по одному жесту можете многое, если не все, считать с человека?

Алла Демидова: Да, у нас была даже игра, когда мы сначала угадывали профессии незнакомых людей, когда ездили в общественном транспорте, потом игра была – моя, выдуманная игра – «Глазами Пушкина», смотреть как бы заново на все. Я не люблю компании, вообще не люблю вот эти сборища, но все равно попадала, естественно, и довольно-таки часто, поэтому, когда совсем уж было скучно, я входила в роль «Непонимания русского языка». И тоже казалось: как это все интересно! То есть поворачивать жизнь какими-то другими сторонами.

Михаил Козырев: Бывало ли у Вас, что прорицания какие-то сбывались, которые делали вам?

Алла Демидова: Естественно. Прорицания – это же вообще очень легко. Когда уже понимаешь характер человека, то понимаешь его поступки. А если понимаешь его поступки, то, соответственно, уже и понимаешь, что с ним случится дальше.

Фекла Толстая: А мне Вы можете прорицание какое-то сказать?

Алла Демидова: Могу. Но не буду. Все в порядке.

Михаил Козырев: Немножко подозрительно прозвучало.

Фекла Толстая: Я просто еще думала о том, что Вы сказали про экстрасенсов. Это же есть немножко в актерской профессии – быть экстрасенсом по отношению к залу, и актер ставит себя в эти гипнотические отношения с залом, да?

Алла Демидова: Ну, естественно. Но это тоже какой-то гипноз. Я помню, тоже общалась с этими гипнотизёрами, которые до Кашпировского гипнотизировали залы, даже были их какие-то концертные номера. Одного очень сильного гипнотизера спрашивала об этих техниках, книги у меня есть по гипнозам и прочее. Но он мне сказал очень забавную вещь тогда: «Если есть 30% гипнотизируемых в зале, считай, что зал твой. Если этих 30% нет, то какое бы мастерство у вас ни было, вы не сможете с залом ничего сделать». Потом я убедилась в этом абсолютно точно. Потому что когда на «Таганку» стал приходить другой зритель, что бы ты ни делал – другое восприятие, другой спектакль. И я ушла после этого из театра. Из-за другого зрителя. С ними невозможно ничего сделать. И вообще сейчас очень трудно в театре, я думаю. Во всяком случае, мне. То, что нравится мне, не нравится широкому зрителю; то, на что реагируют они (иногда я прихожу в театры и смотрю), они что-то смеются – мне не смешно, иногда мне смешно – они молчат. И вот это несовпадение, и я подумала: а зачем нам друг друга раздражать? И перестала выходить на сцену в таких игровых ролях.

Фекла Толстая: Это потому, что время за окном изменилось?

Алла Демидова: Тут все. Изменился, во всяком случае, зритель. Театр перестал быть такой общественной трибуной, когда общественное мнение, когда было что-то большее, чем театр и зрелище. Это была какая-то общность, скорее, интеллигентская. Общность интеллигентов. Поэтому это была завышенная планка. Сейчас этого нет, сейчас другой театр просто.

Михаил Козырев: Можно я по поводу одного конкретного имени задам вопрос? Кирилл Серебренников и его театр, например, уж точно не утратил общественно-социальную функцию. Так как он еще и ставил с Вами спектакль, возникает ли у Вас такой же диссонанс с аудиторией в театре Серебренникова?

Алла Демидова: Что касается Кирилла Серебренникова и «Гоголь-центра», мне там нравится атмосфера, она мне напоминает раннюю «Таганку»: вот эта студийность, молодость, желание познать что-то другое. Совсем недавно там была премьера моя – «Ахматова. Поэма без героя». Но это не чтение с музыкой, а такое шоу, это именно театр. Но меня меньше всего интересует сейчас зритель. Я как-то научилась, играя в разных странах и не завися от понимания слов, потому что я всегда играла на русском языке и всегда играла без переводчика, но работала с греческим режиссером, который не знал тоже русского языка, и от этого незнания он так ставил спектакли, что это было понятно. Я и люблю такой театр, когда его воспринимаешь не ухом, а каким-то другим органом. Поэтому я научилась не зависеть от зрителя.

Фекла Толстая: Хорошее умение для современной жизни. Я хотела спросить Вас о театре на Таганке. Понятно, что это целая планета, отдельный род вопросов. Сейчас был юбилей Театра на Таганке, на следующий год будет юбилей Юрия Петровича Любимова, вот сейчас складывается история «Таганки», записывается в историю. И, мне кажется, как это сейчас будет сделано, так это и останется в истории театра, в истории восприятия, вообще в истории культуры. Что здесь самое главное, на Ваш взгляд? Какие есть опасности или правильно фиксируется это великое явление – «Таганка»?

Алла Демидова: Мне кажется, что «Таганка» давно кончилась, но та «Таганка», которая была интересна в 1960-70-80-ых годах. Я бы на месте не знаю кого, кто этим занимается, переименовала бы этот театр: Театр имени Высоцкого, Театр имени Любимова, как угодно называйте, но не «Таганка». Потому что люди, особенно приезжие: «О, Таганка! Здесь работал Высоцкий!». Но там даже стены другие, даже сцена другая – там все другое. Я уж не говорю о репертуаре и вообще о том влиянии, какое «Таганка» тогда имела на публику. Это во-первых. Во-вторых, что касается времени. Например, Любимов. Он ведь со временем не стал хуже режиссером – наоборот, он стал чище понимать мизансцену, свет, построение театра и так далее. И он в своей профессии стал более профессионален, если можно так сказать. Но время другое, и людей стало интересовать другое. Поэтому Любимов после 1980-ых годов – это был другой Любимов. И даже с «Таганкой» он был уже другой. Это тоже надо учитывать. Уже не говоря о прошлом. Марк Захаров, который работает в жанре площадного театра, когда все бегают, кричат и обязательно – злоба дня. И он профессионал в этом жанре. Я думаю, что сейчас лучше, чем он, в этом жанре никто не работает. Но на сегодняшний день: кричат, бегают, а злоба дня никого не интересует. Потому что все всё понимают, все всё знают по Интернету, по разговорам. Это ушло. А по этому жанру Захаров работает чище и интереснее в смысле профессии.

Михаил Козырев: Я не совсем понимаю Ваш тезис последний, что злоба дня никого не интересует, потому что, как я понимаю, источники есть у всех и все всё знают.

Фекла Толстая: Не в театре. Не для этого приходят в театр, правильно?

Алла Демидова: Нет, та злоба дня, эзопов язык, который был в 1960-70-е годы очень интересен. И он вызывал какие-то ассоциации, он вызывал фантазию у творцов, он вызывал форму, он вызывал очень много. А сейчас – кому интересен этот эзопов язык, когда все можно говорить напрямую?

Фекла Толстая: Но Вы же не скажете, что художнику нужно жить под давлением, и тогда он больший творец.

Алла Демидова: Нет, могу это как раз сказать. Не обязательно детям желать несчастного детства, но это очень хорошая почва, если человек талантливый. Были такие олимпийские чемпионы, по-моему, шесть раз они выигрывали Олимпийские игры: вот эти вот конькобежцы Белоусова и Протопопов. Как-то я, давно очень, летела с ними в самолете, и мы разговорились. Я их спрашивала: «Как вообще достигается то, что вы пять или шесть раз?..». он мне сказал: «Мы тренируемся в очень тяжелых чугунных поясах. Всегда. В каком бы состоянии мы ни были. И тут мы снимаем их на соревнованиях, и появляется та легкость, которая удивляет весь мир». Эти вот чугунные пояса, видимо, нужны для того, чтобы, когда их снять, в эту щель вдруг прорезалось то, что было накоплено. Как это было в 1960-е годы, например. И сразу очень видно эти живые ростки. Потому что когда все дозволено, очень много наносного, неинтересного, бездарного, а зритель, в общем, не обязан понимать особенно, где что и какие зеленые ростки. Эти зеленые ростки этот зритель – условно говоря «зритель» - просто растопчет. Но опять-таки – «но».

Михаил Козырев: Я сейчас вспоминаю, с какой горечью Вы говорили о том, как ставили условие «выкрамсывать» по живому эпизоды из тех картин - Вы приводили примеры - Таланкина и Тарковского, и один шел на эти коррективы, а другой не шел. Какое может быть оправдание таким темным смутным временам, которые сопровождаются таким насилием над творцами? Это тоже неизбежная часть оформления и развития таланта и того, чтобы этот талант все-таки расцвел? Или я утрирую?

Алла Демидова: Для какого-то таланта это гибель, а для какого-то таланта – это, наоборот, желание доказать еще бо

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: