Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Песнь о любви между пресветлым рыцарем и прекрасной дамой

Библейские прения на пути из Святой Земли

 

Автор: Франц Вертфоллен

Средиземное море, 13 век

 

Интродукция

 

БОЦМАН: Экий нервный

у вас ландмайстер.

 

КАРЛ: Бывает.

Тащи вино.

 

БОЦМАН: Не осерчает?

 

КАРЛ: Да все одно –

нервен,

ты хоть тут, как стекло,

будь чист –

стеклышко

у сам о й Пречистой

в руке –

сорвется,

что пес с цепи,

лучше пусть будет за что

нести

наказание,

чем за просто так.

 

БОЦМАН: Мудро мыслишь –

тебе в стакан,

или сразу –

по миске?

 

КАРЛ: Господь велит

нам стремиться

к большему.

 

БОЦМАН: А что нервен-то –

как влюблен?

 

КАРЛ: Да куда уж –

духовен.

С духовными оно завсегда-то

жопа.

 

БОЦМАН: Платит хоть?

 

КАРЛ: Да пинками только.

 

БОЦМАН: А чё служишь?

 

КАРЛ: А как им, духовным,

и не служить?

 

БОЦМАН: Ну, будь здрав!

 

КАРЛ: Здрав буду,

за кровь Христа!

Чтоб послал Господь,

язычников побогаче.

 

БОЦМАН: А чё так?

 

КАРЛ: За нищими чё гоняться?

Из них и рабы –

херовы:

тупы,

безвольны –

только дерьмо коровье

в сарай таскать,

на перегное

Герда-то аппетиты

не успокоишь.

 

БОЦМАН: Идет.

 

КАРЛ: Вот блять!

 

ГЕРХАРД: Карл, свинья, опять?

 

КАРЛ: Я? Как можно! Конечно, нет!

Я со Святой Землей, майстер,

прощаюсь,

кровь спасителя каплями

в печень вливаю -

горечь отъезда нашего

заглушить.

А вы, сердечный,

вы ж спать ушли.

 

ГЕРХАРД: Не спится.

 

КАРЛ: Жаль.

Тоска?

 

ГЕРХАРД: Глупость.

 

КАРЛ: А от церквушки

вам б отлегло?

 

ГЕРХАРД: От мессы?

 

КАРЛ: От нее

или Мадонны…

 

ГЕРХАРД: Ну, от Мадонны…

 

КАРЛ: Так я за нее.

Облегчите душу.

Майстер мой Герхард,

послушайте,

если вот вам херово –

так нам – в море

прыгай,

вешайся,

четвертуйся –

там все одно.

Ну, облегчите душу,

не мучайте,

что вам вино

печали

или как еще писака ваш

там его обзывает,

то мне – блядский-наиблядушный ад,

что бляди ни одной

даже в портах

не снился.

Господь, смилуйся –

я за Мадонну,

я выслушаю.

 

ГЕРХАРД: А это – кому?

 

КАРЛ: Да вам.

 

ГЕРХАРД: В миску?

Ты, Карл, вообще охерел –

я тебе кто –

что, свинья из черни,

как ты и боцман?

 

КАРЛ: Что вы, майстер,

звезды светлей.

Да стакан – щербатый.

 

ГЕРХАРД: Не наливай

вообще.

 

КАРЛ: А причастие?

Плавание

кто начинает

не причащась к Христу?

Ну, зубы хоть обмакнуть,

а то я смотрю и вижу –

это у вас –

тоска.

На борту-то кого рубать?

Значит,

крестный ход – нам

с боцманом.

Дай,

думаю,

обезболюсь.

 

И глотает ведь!

И глаза – жёлты.

 

ГЕРХАРД: Карл!

Барабаны у них из кожи?

 

КАРЛ: А как же.

 

ГЕРХАРД: Волынщиков поднимай тоже.

Бойцов с матросов.

 

КАРЛ: Наши получше.

 

ГЕРХАРД: Негоже послушникам.

 

КАРЛ: Наши лучше

рожи

друг другу бьют,

майстер!

С интригой.

Пущай разминаются,

нече жопой на корабле сидеть.

 

ГЕРХАРД: Зови, давай,

и вспомни мне песнь,

где змей

убивался.

 

Песнь, где змей убивался

 

Как в тростниках

лежал Сатана,

пьяный как Марта,

гулящая в марте,

лежал Сатана.

 

Ой да не пил он

вина.

 

Как в тростниках

рыдал Сатана,

маленький, черный

и лысый,

когтистый,

несчастный,

 

Ой, да не пил он

вина.

 

В рубахе из шелка,

трусах из холста,

алый и желтый –

чисто весна -

«куда же вы,

падлы,

куда подевали

Христа?»

 

Ой, как рыдал Сатана

 

в рубахе из шелка,

в трусах из холста,

полосатых,

пьян от несчастья и зла.

 

«Ты ж мой сердечный,

ребристый,

терновый,

ты же мой ладанный,

мой сосновый,

куда тебя без меня?»

 

Ой, как рыдал Сатана,

в алых трусах

из холста.

 

«Как же ты, болезный,

с этим отребьем.

Как же мой белый,

мой светлый,

безгрешный,

как же ты без меня?»

 

Ой, да не пил он

вина.

 

«Как же ты справишься

с этим уродом

двуруким,

двуногим

и одноротым,

что ты поднимешь со дна?

Кто из болота

тягёт бегемота

не облачившись сперва?»

 

Ой, как рыдал Сатана.

 

«Куда же вы, падлы,

куда

подевали Христа?»

 

И речка бежала,

и дятлы стучали,

и горько рыдал Сатана.

 

И вот он явился –

препотный,

прелипкий,

пречерный,

уксус в усах.

 

«Вот я – говорит,

проткнут

и избит,

то ли бог,

то ли стыд.

 

Вот я, смотри,

то ли шип,

то ли мысль

не отпускает виска.

 

Что же нам делать

с тем бегемотом –

двуруким,

двуногим,

и одноротым,

что же нам делать,

ну что же нам делать-то

с ним?

 

Уж как ласкали,

а как пинали,

как поднимали

по роже,

по жопе –

и глазом не движет,

и ухом не слышит,

и зубом не пышет,

 

ну что же нам делать,

брат,

что же нам делать-то с ним?»

 

И речка бежала,

и дятлы стучали,

и летом сипел тростник.

 

«А на хер!

 

Подпалим.

 

Зажарим.

 

До корочки

хрусткой,

до корочки

вкусной

зажарим

и не съедим.

 

Оставим в огне,

оставим печали,

и будем плясать

добротно

ногами,

и будем жужжать

святыми

крылами,

и томно на арфах,

так томно на арфах

тренчать.

 

И будет нам лето,

и будет нам слава,

и будет нам

рам-пам-пам

жарко

и яро

сквозь дырочки

в белых запястьях,

гвоздичные дырочки

в хрупких запястьях,

дырки от гвоздиков

в тонких запястьях

мир

новоявлять.

 

А как догорит

до тла

и до пепла,

до тростника,

без остатка –

до снега

растаявшего,

до снега

как догорит –

 

зальем по болоту,

положим

одноголовых

туда бегемотов

и просто положим,

ну просто положим…

и станем субботой –

венком и венцом,

последним,

первейшим днем

Бога.

 

Вино,

тростник

и суббота.

 

И вместе –

 

И это – всё.

 

Как в тростниках,

в сизых трусах –

пьяно, что Марта,

гулящая в марте –

чисто весна,

ангелы пляшут,

 

ой, да не пили вина.

 

Ай как не пили,

магистр,

не пили,

от счастья рыдал

Сатана.

 

Песнь о любви между пресветлым рыцарем и прекрасной дамой

 

Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem –

сказал ей пресветлый

рыцарь.

 

In unum Dominum, Deum de Deo, Lumen de lumine –

отвечала дева

и думала:

 

«Апокалипсис – щас,

страшный суд – на хер,

охренительна

на тебе

была бы сутана,

котта

с кольчугой –

да! –

еще круче,

добраться б до кубиков,

что под ней».

 

БАРОНЕССА: Ja, ja, fantastisch, святой отец, что там с Иисусом?

 

«Да она-то блядь,

но вы,

с вашим вкусом

как

на кузину мою

польстились?

 

Где были

глаза,

господин мой рыцарь?

 

Перстень каков!

 

Тут не камень –

сердце,

 

и много ль девок

у вас,

милейший

служитель

Девы?

 

Апокалипсис – щас,

а геенну - на хер,

 

вам, уважаемый,

ужинать

с нами –

 

мной и святейшим духом.

 

БАРОНЕССА: Ja, ja, fantastisch, нужен! Так нужен духовник.

 

А говорят, что кто-то

очень любит

любить

под псалмы.

 

Раздобудьте кастрата

или хотя бы

мальчиков -

 

сладость

любви

под Credo.

 

Да! О господь наш Йесус!»

 

Но рыцарь

к мыслям

её

оставался

хлад.

 

Отсюда мораль –

нече

пресветлым

шататься по Акре

и особливо жрать

без оруженосца.

 

Ave Maria, gratia plena –

сказал он

и, может быть,

встал на колени

не то перед

нею,

не то перед небом

закатным

на башне –

как их там –

минарете.

 

ГЕРД: Sancta Maria, mater Dei,

Ora pro nobis, peccatoribus,

nunc et in hora mortis nostrae...

трижды святая,

благослови.

 

Дева -

пальцами онемелыми

не сложить креста –

когда даже кишкам,

даже бабьим –

трепетно –

ишь как умеют,

светлые –

куда

до них нам?

 

Итак,

дева

думала –

 

«Да!

 

О да!

 

Всю меня,

господин мой рыцарь,

так,

как угодно вам –

хоть верхом,

хоть раком,

пока солнце еще играет

в сарацинской

п ы ли.

 

И чтоб муэдзины выли,

 

И боже, господь наш Иесус,

чтоб длился,

и ткался,

и пелся

этот

наибелейший,

рейнский этот -

ах, яблонь цвет –

сон

его».

 

Но кто жарит-то богородиц

на минаретах?

 

Бедная девочка.

 

Отсюда мораль –

опасно играть

с воображением

светлых.

 

Непредсказуемо.

 

“Да ты ж, сука!

Что ж ты по пальцам,

совсем ослеп?» -

 

вопрошал наш рыцарь

старательнейшего из

учителей.

 

ГЕРД: Только пьющего.

 

КАРЛ: Что вы, магистр,

волнующегося –

а то ученик

и копье-то держал как…

 

ГЕРД: Карл! Ты, кажется, песню пел.

 

КАРЛ: «Так что ж ты, сука, по пальцам бьешь?».

 

И скинул рыцарь

котту,

камису –

жара

и пот -

тренировки,

дворик

в замке добрейшего

из сеньоров.

 

«Хорош!

 

Вот чёрт!

 

Неужели ж

мимо?

 

Святой отец,

неужели ж вы

и склонны к

мужчинам?

 

Это ж блять просто,

а не потеря».

 

Жара – обедена.

 

Дама спустилась со стен

во дворик.

 

Колодец,

бочки,

вода

и двое

только,

 

за вычетом пресвятого духа,

 

и море

близко,

ласкает слух.

 

Юность

тела

горячего

боем,

 

разгоряченного

водой

колодезной,

 

Небо – не боле

песка

в ногах.

 

Атлас

синий

в груди ей

жал.

 

Ах ты ведьма,

зрачки-опалы,

наклоняйся,

сжимай камень

и зубы

тоже.

 

Подолом

я займусь

сам.

 

И обедня.

 

И колокола звонят –

сзывают.

 

Облом,

парни.

 

Кyrie Eleison, Deus,

Kyrie Eleison.

 

И всё.

 

И дальше

святейший брат наш

к ней оставался хлад.

 

Мораль –

если по пальцам,

то терпят,

а не матерят.

 

Так оно,

может,

плезиру

больше.

 

ГЕРД: Ты под палками о том порассуждать не хочешь?

 

КАРЛ: Магистр,

ну то же – песня,

чего встревать?

 

А ведьма та,

бестия…

 

ГЕРД: Дама.

 

КАРЛ: Она.

Не сдалась,

сказала,

расстроенная –

нужен,

значится,

мне конвой –

 

имею желание

таскаться

под самой жарой

по всем пустыням,

чтоб ордена затрахались

провожать.

 

ГЕРД: Что так и сказала?

 

КАРЛ: Подумала так.

 

И снова сошлись.

 

Чайханщик,

ковры

и мухи –

на запах баранины.

 

Солнце

удила плавит.

 

ГЕРД: Отдыхайте,

поставим вам ширмы,

внесут тазы,

искупайтесь.

 

БАРОНЕССА: Отец мой,

а вы?

 

ГЕРД: А мне – помощь,

защита и исцеленье,

в служебное время

ванные

не по сану.

 

БАРОНЕССА: Вина?

 

ГЕРД: Осанна. Раздевайтесь и спите спокойно вдвоем

 

БАРОНЕССА: Вдвоем, отец мой?

 

ГЕРД: С честью и духом господним,

пребывающим с каждым,

осененным крестом

веры

истинной.

 

«Сволочь!

 

С крестом?

 

Да гашиш

вонючих

арабов

кружит,

укачивает

меньше,

чем тело моё!

 

Вино так не сладко

последним

из падших,

как запах

на ребрах

моих,

 

ты!

 

Собакой

я за тобой

побиралась,

 

ты,

 

сволочь!

 

Да хоть мужиков люби!»

 

БАРОНЕССА: Мне надо идти.

 

ГЕРД: Там лошади мрут.

 

БАРОНЕССА: Я не лошадь.

 

Что спорно.

 

ГЕРД: Дитя мое, не мучайте ордена.

 

БАРОНЕССА: А вы отдыхайте

от праведных

ваших

трудов,

мне там зачем

конвой.

 

Конвой там – не нужен.

 

Так.

 

ГЕРД: Что это за дело?

 

БАРОНЕССА: Отдохнуть духом.

 

ГЕРД: С честью?

 

БАРОНЕССА: Брат мой, а разве бывает иначе?

 

ГЕРД: Не брат, а отец, вы не в ордене, дама.

 

БАРОНЕССА: Благородный наш, спите.

 

ГЕРД: Nisi Dominus aedificaverit domum in vanum laboraverunt qui aedificant eam.

 

сказал ей пресветлый рыцарь.

 

БАРОНЕССА: Nisi Dominus custodierit civitatem frustra vigilavit qui custodit

 

отвечала дева.

 

И светлый думал:

 

«Какова шлюха!

Вокруг меня

и вот так –

к арабу?

 

Дрянь!

 

Попробуй только,

 

Собака!»

 

ГЕРД: Хорошо, пошли.

Людей поднимать не будем.

Я, вы и господь

наш Иесус.

 

Марево,

 

и стена,

 

и, боже,

 

если она поплывет

негоже

тело бросать,

хоть поди и шлюха,

дай мне сил

дотащить

кольчугу,

её и себя обратно.

 

А вообще,

мне уже и не жарко –

это ль повод

для беспокойства?

 

БАРОНЕССА: Змея!

 

Да. Их тут развелось,

на святой земле.

 

ГЕРД: Баронесса,

даже змеи

благоразумней

нас.

 

БАРОНЕССА: Да змея же право!

 

ГЕРД: Перешагните, ей слишком жарко.

 

БАРОНЕССА: Подойдите сейчас же! Она разевает пасть!

 

Да твою ж мать!

 

ГЕРД: Где?

 

БАРОНЕССА: Уползла. Вон туда, к купели.

 

Развалины сизые

церкви.

 

Ах ты ж, с-

хватить как куль,

через плечо

и на алтарь,

 

алтарь – далек,

 

хер с ним,

 

трава сойдет.

 

Господь,

блядская ты моя

кольчуга

 

и –

 

ужас,

синейший ужас

солнца

в ящеркиных

зрачках.

 

Смотри,

ящерка,

наблюдай,

 

как травы

и ангелы,

пень

и кипь

вбирают

благость

и бархатность

с рук моих.

 

Как умираю

желанием

вместить

ужас

белейший

сияния

святой земли,

 

ярость всю

солнца.

 

Так говорил рыцарь духу господню,

звонко

впечатывая ладонь

в ягодицы

елея

мягче.

 

Мораль:

свистят евреи,

что зло – в кудряшках,

у девиц

юрки особенно –

полупопия,

их

и надобно

избегать.

 

Сum angelis –

 

Cum angelis et pueris –

 

звенели

стены,

свечи.

 

Cum angelis fideles –

 

И ветер свеж,

 

И свеже

тело

её

на алтаре твоем.

 

Святой ты мой Петр,

 

Дева,

 

Вот я –

 

Triumphatori morti –

 

вот слезы мои –

не счастья,

не горести,

любви,

господи.

 

Сохрани

стены эти,

и волны,

и тело её

на алтаре,

и меня в ней,

как песнь

монахов

в аббатствах

на скалах,

 

где взгляды

святых

сообщают

о радости

«Осанны»,

звучащей

в правильный самый

момент.

 

Вот слезы мои –

не счастья,

не горести –

знания,

господи.

 

Сохраню в памяти,

 

Сведу в точку –

 

буду знать,

 

знаю,

 

господи,

 

как не наполнять небо твое

 

возгласами

 

синичьими

 

просьб.

 

Да будет оно чистым

и звонким,

как колокол

над распушенными

волосами

её.

 

Hosanna,

 

Hosanna

in excelsis.

 

Тут уже без морали –

на колени, братья,

и Amen.

 

Laudate pueri Dominum,

 

и сына,

 

я так скажу – не того,

но нынешнего

сына

его.

 

 

Конклюзия

Ну, здравствуй,

боже.

 

Пил?

 

Устал?

 

А у нас тут – буря

собирается,

вроде как.

 

Магистра,

слава тебе,

развлекли,

 

боже,

миленький,

пусть

вернет мне долги

за бои,

а то – оштрафует,

а я честно

ставил,

ну я-то лучше

знаю,

кто кому морду набьет,

а он –

но ты его сохрани,

господь.

 

Пойдем ко мне,

посиди,

послушай –

волны чавкают,

хорошо,

хоть кружево

из них,

да чаек

плети,

 

пойдем,

отведи

мне душу,

 

наслушался?

 

А еще парус у нас

порвался.

 

А он грызется:

недоебался

с девкой своей,

 

понимай –

любовь.

 

Сам и сбежал.

 

Не приведи,

господь,

чтоб я однажды

и стал духовным.

 

Лучше пошли мне домик какой,

 

ну и бабу порозовощекей,

 

чтоб не бранчлива,

чтоб дичь,

чтобы стелила,

ну, согревала,

 

пойду я монахом,

 

как помрет –

буду сказание

о нем писать.

 

Верно,

господи,

что нам с тобой-то,

скамья, кровать –

еще немного

и в нашем возрасте

почивать

на прошлом.

 

Хоть и не хочется.

 

Хочется – большего.

 

Люблю я, боже,

мурашек

на жопе,

когда перерезаешь врагам-то

горло –

ну или там,

предположим,

копьем,

кинжалом,

а лучше – щитом,

чтоб мозги через ноздри.

 

Так их,

псов,

обезьян,

бегемотов,

но ты понимаешь –

с себя

лепил,

 

вот, господи,

и не приведи

к бездействию.

 

Грехи какие –

прости,

но тут разве с ним

нагрешишь?

 

А то и нужно ведь

пару раз -

каяться лучше,

резвей,

да разве отпустит,

нет –

магистру нашему

подавай

честь.

 

А так – молодец,

не то что кремень –

сталь Дамаска.

 

Хорошо б,

Господи,

чтоб

задержался

подольше

среди людей,

 

не забирай к себе –

 

дай помлеть

на твое совершенство.

 

А то иначе – вино и ведьмы,

и где, спрашивается,

отблески рая?

 

Не спал ты, боже,

устал, бедняга?

 

Ну, пойдем,

я ему в ноги,

а ты - на кровать

и спи.

 

Смотри не разбуди

только

сына.

 

Хорошо

перед бурей

невинным.

 

Сон наш

будет

и полн,

и слад.

 

Ты дай ему веры,

Боже,

а мне,

мне – шмат

какой

пожирнее

сала.

 

Да не покинет мягкость

бытия

истинного

в раю

ни меня,

ни Герда,

 

пребудет пусть

успокоение

вечных

в сердце,

зрачках,

запястьях.

 

А бегемотов

тягать

не надо.

 

Зажарим до корочки хрусткой

и не съедим –

забудем,

а, может,

о чудо –

сдуем

извечным

дыханием

твоим.

 

Ну что, боже,

славный,

аминь?

 

Ай,

как на циновке из тростника

засыпая –

циновочка

тверда и свежа –

 

ай,

как от счастья,

глубинного счастья

 

ох

как храпел Сатана.

 

Трам-пам-па!

 

Конец

 

ВСЕНЕПРЕМЕННЫЙ ПАБЛИК: https://vk.com/franz_fww

Видео с чтением стиха от автора: https://youtu.be/WEQQJk1mWIU

 

 


 

 

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...