Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Ей не надо ходить в художественную школу Сьюзен Бун.




 

 

На следующий день Тереза повезла меня в эту злосчастную художественную школу. Она уже привыкла разъезжать с нами повсюду – родители взяли Терезу на работу, как только мы вернулись из Марокко. С тех пор она занимается всем тем, на что у них не хватает времени: возит нас, прибирает в доме, готовит и ходит за покупками.

Это, конечно, не значит, что мы, дети, бездельничаем, Я, например, отвечаю за Манэ, потому что умоляла приобрести собаку. Ребекка накрывает на стол, я убираю посуду, а Люси загружает ее в посудомоечную машину.

Правда, делаем мы это исключительно под руководством Терезы. Когда она берет выходной, дом в считанные минуты превращается в помойку. Так что основная обязанность Терезы, по сути дела, – поддерживать дисциплину, потому что родители, выражаясь языком этих суперпедагогов из школы для одаренных детей, «не умеют держать детей в границах дозволенного».

Так вот, по пути к Сьюзен Бун Тереза явно озаботилась вопросом об этих границах.

– Так вот, мисс Саманта, – с угрозой произнесла Тереза, когда мы въехали на Дюпон–стрит, которую иначе называют Буррито–стрит из–за обилия расположенных на ней дешевых забегаловок, – если вы думаете, что я вас подвезу и сразу уеду, то бы сильно ош–ш–ши–баетесь.

Каюсь, шепелявить Терезу научила я, когда прочитала «Убить пересмешника» Харпера Ли и влюбилась в мягкий выговор южан. Тереза приехала с Эквадора и, поступив к нам, ровным счетом ничего не знала об Америке, так что я сочла своим долгом заняться ее образованием.

Теперь Тереза настолько осведомлена о современной американской жизни, что запросто могла бы работать консультантом на МТУ.

Да, мисс Саманта она меня зовет только в тех случаях, когда очень сердится.

– Ведь я вас знаю, мисс Саманта, – язвительно продолжала Тереза, пока мы стояли в пробке на Коннектикут–авеню. – Я уйду, а вы тут же побежите в ближайший музыкальный магазин, и на этом все закончится.

Я обиженно засопела, хотя на самом деле именно так и собиралась поступить. Думаю, меня сложно упрекнуть, ведь художник должен бороться против авторитетов, верно?

– Тереза! – возмущенно воззвала я.

– И нечего тут терезкать, – отозвалась наша добрейшая домоправительница. – Уж я–то тебя знаю. Одеваешься бог знает во что, днями напролет слушаешь этот свой панк–рок…

– Ска, – поправила я.

– Какая разница. – Машины впереди тронулись и мы благополучно выехали с проспекта, – Скоро, наверное, решишь как–нибудь изуродовать свои замечательные рыжие волосы.

Я вспомнила о флаконе краски «Черная ночь», тщательно припрятанном за батареей в туалете. Неужели Тереза его нашла? Ну и пусть, но неужели ей не ясно, что ничего замечательного в рыжих волосах нет? Хотя у Люси действительно прекрасные, густые кудри – точь–в–точь как на полотнах Тициана. А вот моя шевелюра, напоминающая по цвету и по виду моток медной проволоки, по–моему, не мол–сет никому нравиться.

– В полшестого, – продолжала Тереза, – я тебя заберу. Прямо из класса. Никаких встреч во дворе.

У Терезы четверо взрослых детей и трое внуков, хотя она лишь на год старше моей мамы, – так что наша воспитательница уж точно знает, как нужно обращаться с придурочными подростками. Все потому, утверждает Тереза, что ее старший сын Тито – типичный придурок. Так вот, с Тито Тереза прошла огонь, воду и медные трубы, и ее теперь невозможно обхитрить.

Когда мы наконец добрались до школы, Тереза бросила на меня испепеляющий взгляд: музыкальный магазин находился в том же здании, что и студия Сьюзен Бун, плюс рядом была сайентологическая церковь.

Должна признаться, что привлек меня не музыкальный магазин и даже не церковь с ее ни на что не похожими постулатами и атрибутикой, а кондитерская «Городские сладости». Когда мы проходили мимо (кстати, Тереза около получаса не могла припарковаться – думаю, это отобьет у нее охоту провожать меня до двери класса), оттуда доносилась песня все еще популярной группы «Garbage» «Я счастлив лишь во время дождя». Если честно, это квинтэссенция моей жизненной философии, потому что только во время дождя родители не мешают мне рисовать. А если погода хорошая, выгоняют на улицу со словами: «Покатайся на велосипеде, как нормальный ребенок!»

Наверное, в студии были звуконепроницаемые стены, потому что стоило нам войти внутрь, как «Garbage» уже не было слышно. Вместо них тихо играла классическая музыка, и пахло невероятно знакомо и приятно – красками. Время от времени в воздухе повисал странный звук, источник которого я обнаружила только зайдя внутрь.

– Привет, Джо! Привет, Джо! Привет, Джо! – прокаркал огромный черный ворон из бамбуковой клетки.

Тереза схватилась за сердце.

– Джозеф! – громко позвала крошечная женщина с длинными–длинными белыми волосами, – Веди себя прилично.

– Прррилично! Прррилично! – незамедлительно отозвался ворон, запрыгав по клетке.

– Господи боже мой, – пробормотала Тереза и медленно опустилась на очень кстати оказавшуюся рядом табуретку, забрызганную краской.

– Простите, – улыбнулась миниатюрная женщина. – Джозеф боится незнакомцев. Она посмотрела мне прямо в глаза: – Ты, наверное, Саманта? А я Сьюзен.

Пару лет назад мы с Катриной сходили с ума от фэнтези. Мы читали всех: Толкина, Терри Брукса, Сьюзен Купер, Ллойда Александра. Так вот, Сьюзен Бун, на мой взгляд, была вылитой эльфийской королевой (в каждой книге фэнтези есть подобный персонаж) – маленькой, хрупкой, одетой в нечто воздушное цвета морской волны.

Но больше всего меня поразили ее длинные – до талии – белые волосы и ярко–голубые глаза, сияющие как два неведомых источника света на абсолютно ненакрашенном крошечном личике, все черты которого были направлены вверх. Создавалось ощущение, что улыбка никогда не сходит с ее губ, – впрочем, как у любого эльфа.

Так вот, в то время, когда мы с Катриной с неистовым упорством искали во всех шкафах дверь в мир, населенный хоббитами и фавнами, встреча со Сьюзен Бун была бы очень кстати.

Но не сейчас.

Я неуверенно пожала протянутую мне руку, прохладную и сухую, как пергамент.

– Зовите меня Сэм, – предложила я, поразившись неожиданно сильному рукопожатию Сьюзен Бун. Видимо, эльфийская королева легко подняла бы Манэ за шкирку двумя пальчиками.

– Здравствуй, Сэм. – Она отпустила мою руку и повернулась к Терезе. – А вы, должно быть, миссис Мэдисон? Рада знакомству.

Тереза встала с табуретки и, помотав головой, объяснила, что она экономка миссис Мэдисон и вернется за мной в полшестого.

Тереза ушла, и Сьюзен Бун взяла меня за плечи и подтолкнула к двери класса.

– Познакомьтесь, – громко сказала она. – Это Сэм. Сэм, это… – И тут, словно в мультфильме, ученики один за другим стали появляться из–за огромных мольбертов. – Линн, Джерти, Джон, Джеффри и Дэвид, – называла Сьюзен, указывая на каждого. Головы как то команде снова исчезли, и раздалось шуршание угля. Таким образом, я лишь мельком успела увидеть Линн, тоненькую женщину лет тридцати; Джерти, доброжелательного вида толстушку; Джона, мужчину среднего возраста со слуховым аппаратом; Джеффри, темнокожего парня, и Дэвида, похоже, моего ровесника, в футболке «Save Ferris».

«Save Ferris» – одна из моих любимых групп, так что по крайней мере будет с кем поговорить, решила я.

Но, рассмотрев Дэвида, я поняла, что у него вряд ли возникнет желание со мной говорить. Во–первых, я его точно где–то видела, и это, скорее всего, означало, что мы ходим в одну и ту же школу. А в школе я не пользовалась популярностью с того самого дня, как предложила пожертвовать собранные на ярмарке домашних поделок деньги художественной студии. В то время как Люси и девчонки вроде Крис Парке хотели пойти в парк развлечений.

Угадайте, кто победил.

Во–вторых, все эти мои декларации насчет того, что я–ношу–черное–потому–что–оплакиваю–свое–поколение, тоже не снискали мне общественного признания.

Дэвид был, пожалуй, постарше, скорее ровесник Люси. Высокий – по крайней мере, мне так мне показалось – с крупными кистями и большими ступнями, темными бьющимися волосами и зелеными–презелеными глазами. Я решила, что если он тоже учится в школе «Адаме», то наверняка тусуется со школьной элитой, как и все симпатичные парни. Кроме Джека, конечно.

Так что, когда я села на свободное место и Дэвид, улыбнувшись, шепнул: «Классные ботинки!», я чуть не упала в обморок от изумления и подумала, что он издевается – мальчишки из избранных это дело любят. Но, посмотрев вниз, поняла, что ошиблась: на Дэвиде, как и на мне, были армейские боты. Правда, Дэвид, в отличие от меня, не стал разрисовывать их желтыми маргаритками.

Итак, пока я, покраснев до ушей, пыталась осознать тот факт, что со мной заговорил такой милый парень, Сьюзен Бун объявила:

– Сегодня – натюрморт. – Она дала мне тонко очинённый карандаш. – Рисуйте, что видите. – Сьюзен указала на груду фруктов и вышла.

Вот, подавление индивидуальности началось. Я вздохнула, подумав о Дэвиде и комплименте в адрес моих ботинок (наверное, он обратил на меня внимание только потому, что я новенькая), и принялась рисовать.

Ладно, убеждала я себя, все не так плохо. Есть и несомненные плюсы. Во–первых, Сьюзен Бун с ее удивительной улыбкой, похожая на эльфийскую королеву. Во–вторых, симпатичный мальчик, оценивший мои ботинки. В–третьих, классическая музыка, на удивление приятная – раньше я ее не слышала, разве что в каких–нибудь мелодрамах. И, конечно, запах краски – согревающий, как горячий яблочный сидр пасмурным осенним днем.

Так что, думала я, в этом даже что–то есть. По крайней мере четыре часа в неделю я буду проводить с большей пользой.

Груши. Виноград. Яблоко. Гранат. Я машинально водила карандашом по бумаге, а думала о том, что же Тереза приготовит на ужин и еще – почему я выбрала немецкий, а не испанский. Могла бы практиковаться с носителями языка – Катриной и Терезой. По–немецки из моих знакомых не говорил никто. Зачем я решила его учить? Ах да, Люси утверждала, что это очень просто. Просто! Для Люси все просто. У нее роскошные тициановские волосы, необыкновенный парень и даже спальня гораздо больше, чем у меня и Ребекки.

Я так увлеклась размышлениями о неслыханном и незаслуженном везении Люси, что не заметила, как ворон Джо спикировал мне на голову. Только когда он больно дернул меня за волосы, я отчаянно замотала головой. Джо принялся кружить надо мной, видимо,1 в предвкушении новой атаки.

– Джозеф! – закричала Сьюзен Бун. – Ну–ка отстань от Сэм!

Джо послушно выпустил из клюва моточек моей медной проволоки.

– Хорошая птица, – прокаркал он, плотоядно поглядывая в мою сторону, – хорррошая птица.

– Сэм. – Сьюзен наклонилась и подобрала с пола брошенную вороном добычу. – Прости

ради бога. Ему нравится все яркое и блестящее. – Она подошла ко мне и отдала волоски, словно я собиралась приклеить их обратно.

– Он хороший, правда, – сказала Джерти, желая исправить впечатление от выходки питомца Сьюзен Бун.

– Хоррроший! Хоррроший! – радостно подтвердил Джо.

Я сидела, зажав волосы в кулаке, и думала о том, что Сьюзен Бун не мешало бы потратить пятьсот долларов на психолога, раз у ее птицы такие проблемы с воспитанием. Джо не сводил с меня круглых черных глаз, вернее, с моих волос, и было очевидно, что он готов снять с меня скальп. Интересно, птицы что–нибудь понимают? Собаки – точно понимают, но собаки умные, а птицы – глупые.

Правда, люди–то намного глупее.

В пять пятнадцать Сьюзен Бун объявила:

– На подоконник.

Все, кроме меня, поднялись с мест и разложили готовые рисунки на подоконнике. Я поспешила сделать то же самое. Мы отступили на шаг и принялись рассматривать работы.

Мой рисунок объективно был лучшим. Мне даже стало неловко из–за того, что я, новичок, рисую лучше, чем взрослые, которые занимаются в студии не первый день. Джон перепачкал картину карандашом, Джерти не смогла разобраться с тенями, Линн явно подражала Пикассо, а Джеффри изобразил вместо фруктов нечто похожее на НЛО.

Лишь у Дэвида хоть что–то получилось, но он не успел закончить, а я не только нарисовала все фрукты, но и добавила для красоты ананас и пару бананов. Я надеялась, что Сьюзен не будет привлекать всеобщее внимание к достоинствам моей картины, она же принялась разбирать работы по очереди, проявляя невероятный такт. Думаю, папа вполне мог бы взять ее к себе на работу (экономисты хорошо разбираются в цифрах, а вот с межличностными отношениями у них проблемы, как у Ребекки). Сьюзен похвалила Линн за четкость линий, у Джерти отметила хорошие пропорции; Джону сказала, что он делает успехи, и все с этим согласились, а я изумилась про себя, пытаясь представить, как же Он тогда рисовал в начале. Дэвид был поощрен за «прекрасную перспективу», а Джеффри, оказывается, представил «отличную прорисовку».

Когда она добралась до моего рисунка, мне захотелось провалиться сквозь землю. То, что у меня получилось лучше всех, было слишком очевидно. Если честно, рисую я всегда лучше всех, но это и единственное, что я действительно умею.

Так вот, я искренне надеялась, что Сьюзен Бун не будет уж очень меня хвалить. Но когда я обернулась и увидела выражение ее лица, то поняла: опасаться дифирамбов не стоит. Сьюзен долго и внимательно изучала рисунок и наконец подытожила:

– Что ж, Сэм, ты изобразила то, что знала.

Смысла этой странной фразы я не поняла. Правда, в этой студии все было странным. Может быть, забавным, – если не считать ворона, – но странным.

– Хм, – сказала я. – Наверное.

– Но я просила рисовать не то, что знаешь, – улыбнулась Сьюзен Бун, – а то, что видишь.

Я посмотрела на груду фруктов на столике, а затем на свое художество.

– Но я так и сделала. – Я постаралась скрыть изумление. – Нарисовала то, что вижу. То есть видела.

– Правда? – Сьюзен улыбнулась своей эльфийской улыбкой. – И где же здесь ананас?

Ананас действительно отсутствовал. Для того чтобы убедиться в этом, не нужно было изучать предложенный для зарисовки ассортимент.

– Его нет, но…

– Его нет. И груши нет.

– Как это, – обиделась я. – Вот. Четыре груши.

– Да, – согласилась Сьюзен Бун. – Четыре груши. Но ни одна из них не похожа на ту, что ты изобразила. Твоя груша выдуманная. Вернее, ты вспомнила, как выглядят груши, и нарисовала, руководствуясь исключительно своим воображением.

Я плохо понимала, о чем идет речь, а вот остальные ученики согласно закивали.

– Неужели ты не видишь, Сэм? – Сьюзен взяла рисунок и подошла ко мне. – Смотри, ты прекрасно изобразила виноград. Но это не тот виноград, который лежит на столе, он слишком правильный, и все ягоды в твоей кисти одинаковые. Пойми, ты рисовала не то, что видела. Все это плоды твоего воображения. В прямом и переносном смысле слова.

Я сморгнула. Я ничего не понимала. То есть, конечно, понимала, но не думала, что из–за этого стоит разводить демагогию. В любом случае мой виноград был самым красивым. Разве не это главное?

Удивительнее и обиднее всего было то, что студийцы смотрели на меня с состраданием. Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Это, кстати, одна из главных проблем рыжих – мы часто краснеем, и скрыть это никак нельзя.

– Рисуй то, что видишь, – еще раз назидательно повторила Сьюзен Бун. – Не нужно рисовать по памяти, Сэм.

И тут вошла Тереза. От стука двери проснулся Джо и снова закаркал:

– Привет, Джо! Пррривет, Джо! Я с облегчением вздохнула.

– Увидимся в четверг, – ласково попрощалась Сьюзен, когда я надевала куртку.

Я улыбнулась в ответ. Только через мой труп мы увидимся в четверг.

Тогда я еще не знала, как была права. Ну, в каком–то смысле.

 

 

Когда я рассказала Джеку о том, что произошло в студии Сьюзен Бун, он рассмеялся. Просто рассмеялся, будто ничего особенного в моей печальной истории не обнаружил. Это меня немного обидело, хотя, честно говоря, эпизод с фруктами действительно был забавным.

– Сэм. – Он покачал головой. – Как ты не понимаешь? С общественным давлением надо бо–ро–ть–ся!

Джеку легко говорить: он под два метра ростом и весит килограммов восемьдесят. Когда лучший игрок школьной футбольной команды переехал в Дубай, тренер умолял Джека стать нападающим. Но Джек отказался. Не потому, что, как я, боится командных игр. Просто Джек считает, что коллективные виды спорта подают дурной пример пролетариату, наводя его на мысль о том, что, сплотившись, рабочий класс может захватить власть над миром.

Так что Джеку–то просто бороться против системы.

Мой же рост вряд ли превышает метр шестьдесят, а собственный вес мне неизвестен: мама выкинула напольные весы, посмотрев передачу про подростков–аноректиков. Кроме того, я даже не могу подтянуться на турникете.

Когда я изложила все это Джеку, он снова рассмеялся, что показалось мне совсем уж невежливым. Особенно потому, что исходило от юноши, которому я отвела роль своей Великой Любви.

– Сэм, – сказал он, успокоившись. – Не физически бороться. Тут дело в другом. – Джек сидел за кухонным столом и доедал шоколадные пончики. Мама считает, что мы должны полдничать печеньем с молоком, но Тереза, которую, как и меня, не волнует, что Джек плохо учится и бьет стекла, готовит для него как на праздник. Как–то раз она даже испекла эклеры. То, что для парня Люси Тереза печет эклеры, еще одно доказательство несправедливости мироздания.

– Сьюзен Бун меня… подавляет! – решительно начала я. – Можно подумать, она хочет сделать из нас художников–клонов!

– Ес–тест–вен–но, – не переставая жевать, заявил Джек, – Вообще–то все учителя этим занимаются. Ты подошла к заданию творчески, добавила ананас и – бах! – на тебя опустился тяжелый кулак конформизма.

Когда Джек волнуется, он очень широко открывает рот, так что сейчас пережеванные ку–сочки шоколадного пончика разлетелись вокруг, и пара попала на обложку журнала, который читала сидевшая рядом Люси. Сестрица брезгливо смахнула их на пол.

– Чувак, не плюйся, – выдала она директиву и снова углубилась в чтение.

Вот видите! Видите! Ей дела нет до переживаний Джека.

Я откусила от своего пончика. Наша кухня расположена в стеклянной пристройке, и дверь ее выходит на задний дворик. Дому более ста лет, а викторианцы любили большие окна, много зеркал и яркие цвета. Наш дом покрашен в желтый, белый и голубой.

Так вот, кухню мы построили в прошлом году. Сейчас стемнело, и в стеклах, как в зеркалах, отражались все присутствующие. У меня не вызывала восторга бледная веснушчатая девочка с копной рыжих волос, одетая во все черное. Второй персонаж нравился мне еще меньше: девушка с тонкими чертами лица и тициановскими кудрями, одетая в пурпурную с белым форму чирлидеров.

Лучшее отражение принадлежало красивому брюнету с пронзительными голубыми глазами, облаченному в рваные джинсы и армейский плащ. Этот замечательный красавец с невинным видом поглощал шоколадные пончики.

Я, как всегда, сидела в середине. Кстати, вот что я недавно обнаружила в справочнике по психологии:

«Старший ребенок (Люси): Инициативен. Всегда добивается того, чего хочет. Может стать послом доброй воли, диктатором или супермоделью.

Младший ребенок (Ребекка): Инфантилен. Добивается того, чего хочет. Может изобрести лекарство от рака, совершить полет на Луну, стать ведущим ток–шоу.

Средний ребенок (я): Потерян. Никогда не добивается того, чего хочет. Может стать беспризорником и питаться объедками из Макдоналдса. Пройдут недели, прежде чем его отсутствие заметят».

Нет слов. Просто про меня.

Стоит еще добавить ко всему этому, что я левша. Значит, когда–то у меня был близнец – нечто подобное я вычитала в журнале, пока сидела в очереди к зубному. В одном из десяти случаев рождаются близнецы. В одном из десяти случаев рождаются левши. Вывод напрашивается сам собой.

Раньше я думала, что мама не рассказала мне про умершего близнеца, но потом выяснила: существует явление слияния близнецов. То есть один младенец как бы поглощает другого, а мать об этом не подозревает.

Правда, все это совершенно не важно, потому что, если бы даже у меня был близнец, мы бы с ним оставались средними детьми в семье со всеми вытекающими из этого психологическими последствиями. Хотя, возможно, мой самый близкий средний родственник вовремя отговорил бы меня от немецкого.

– Ну, – я наконец отвлеклась от своих горестных размышлений, – и что мне теперь делать? В школе мне ничего подобного не говорили, я рисовала что хотела.

– Школа, – Джек презрительно скривился. – Ну да, конечно.

Администрация нашей школы ненавидела Джека. Если бы его родители регулярно не делали добровольных взносов, беднягу давно бы исключили.

– Что ж, надо придумать, как бороться со Сьюзен Бун, – решительно произнес Джек. – Прежде чем она превратит тебя в робота. Надо рисовать то, что чувствуешь, Сэм. Иначе в чем смысл искусства?

– А я думала, – лениво протянула Люси, перелистывая страницу, – что надо рисовать то, что видишь.

– Надо писать то, что знаешь. – Ребекка подняла взгляд от ноутбука. – И рисовать то, что видишь. По–моему, это общеизвестный факт.

Джек торжествующе посмотрел на меня:

– Вот видишь? Видишь, какого размаха достигло всеобщее зомбирование? Ему подвержены даже одиннадцатилетние малявки.

Ребекка злобно покосилась на Джека: она всегда разделяла родительскую неприязнь к парню своей старшей сестры.

– Эй. Я тебе не малявка.

Джек не удостоил ее ответом.

– Что стало бы с искусством, если бы Пикассо рисовал только то, что видел? А Поллок? А Миро? – Он покачал головой. – Будь верна себе, Сэм. Если сердце подсказывает тебе, что надо нарисовать ананас, рисуй. Не позволяй системе подавить тебя. Не позволяй никому диктовать тебе, что и как рисовать.

Не знаю, как это получается, но Джек всегда говорит именно то, что я хотела бы услышать. Всегда.

– Ну что, ты больше туда не пойдешь? – поинтересовалась Катрина. Она позвонила мне вечером насчет проекта по биологии. Мы с ней решили проанализировать параноидальные состояния людей, недовольных своей внешностью – таких, как Майкл Джексон, например. Или, скажем, был человек, который так ненавидел свой нос, что разрезал его, вынул хрящ и вставил себе куриную косточку. Все это отвратительно, но позволяет сделать вывод: всегда найдется кто–то, кому хуже, чем тебе.

– Не знаю, – задумчиво отозвалась я. – Вообще–то не хотелось бы. Там вся группа какая–то странная.

– Ну да. Погоди, ты говорила про какого–то симпатичного парня.

Я тут же вспомнила Дэвида, его футболку «Save Ferris», его большие руки и ноги и то, что он похвалил мои ботинки.

И то, что он был свидетелем моего публичного унижения. Сьюзен Бун просто–таки размазала меня при всех.

– Он ничего. Но, конечно, не Джек.

– Ну а кто как Джек? – вздохнула Катрина. – Разве что Хит Леджер…

Горькая правда.

– А мама разрешит тебе бросить занятия? – осторожно спросила Катрина. – То есть, это же вроде как наказание за плохие отметки по немецкому. Может, она знала, что тебе не понравится.

– Не думаю. Она считает, что я должна чему–то научиться. А помнишь, что было с Дебби Кинли? Родители отправили ее заниматься тяжелой атлетикой. Так что будем считать, что мне еще повезло.

– Значит, никуда не деться, – подытожила Катрина. – Что будешь делать?

– Что–нибудь придумаю, – заверила я.

И так оно и вышло.

Вот причины, по которым Джеку надо быть со мной, а не с Люси:

10. Я люблю искусство, в то время как Люси про него ничего не знает. Она считает, что искусствоэто то, чем занимаются в летних лагерях на уроках труда.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...