Романы маркиза Де сада в контексте читательской культуры XX столетия

Маркиз Де Сад. Жюстина

--------------------------------------------------------------- OCR Кудрявцев Г.Г.--------------------------------------------------------------- "Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно былопостичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и,конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца... Тыхочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бымоментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель." Маркиз де Сад "Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Нив одной другой интерес - эта капризная пружина, которой столь трудноуправлять в произведении подобного сорта, - не поддерживается настолькомастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников неразработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такойсилой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресованасамым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть ивздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что воФранции появилось столь пикантное произведение". Из предисловия издателя "Жюстины" (Париж, 1880 г.) "Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости иничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность егосвидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляетнас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду оботношении человека к человеку". Симона де Бовуар

РОМАНЫ МАРКИЗА ДЕ САДА В КОНТЕКСТЕ ЧИТАТЕЛЬСКОЙ КУЛЬТУРЫ XX СТОЛЕТИЯ

Великий французский писатель и мыслитель Маркиз де Сад (1740 - 1814){Ерофеев В. Маркиз де Сад, садизм и XX век//Ерофеев В. В лабиринте проклятыхвопросов. М., 1990. С. 225-255; Альмера. Маркиз де Сад/Пер, с итал. М..1991. 160 с. Маркиз де Сад и XX век/ Пер. с франц. М., 1992. 256 С.}предвосхитил интерес западной культуры XX века к проблеме эротики исексуальности, показав в своих книгах значение эротического и сексуальногоинстинкта и зафиксировав различные формы их проявления, тем самым вопределенной степени наметив проблематику эротической и сексуальной стихии втворчестве Г. Аполлинера, С. Дали, П. Элюара, А. Арго, Л. Бунюэля, Э.Фрейда, Э. Фромма, И. Бергмана, Ф. Феллини, Ю. Мисима, Г. Маркузе, А. Камю идругих. Г. Аполлинер, открывший Сада, выказался о нем как о самом свободном изкогда-либо существовавших умов. Это представление о Саде было подхваченосюрреалистами. Ему отдали дань А. Бретон, нашедший у него "волю к моральномуи социальному освобождению", П. Элюар, посвятивший восторженные статьи"апостолу самой абсолютной свободы", С. Дали, придающий, по его собственнымсловам, "в любви особую цену всему тому, что названо извращением и пороком".Это было в основном эмоциональное восприятие. В книгах Сада сюрреалистовувлек вселенский бунт, который они сами мечтали учинить; Сад стал для нихсимволом протеста против ханжеской морали и был привлечен на службу"сюрреалистической революции". В действительности Маркиз де Сад хотел того,чего не может дать простая перестройка, чего нельзя добиться изменениемматериальных и относительных условий; он хотел "постоянного восстания духа",интимной революции, революции внутренней. В ту эпоху он хотел того, чтосегодняшняя революция уже не считает "невозможным", а полагает как исходныйпункт и конечную цель: изменить человека. Изменить его окончательно ибесповоротно, изменить любой ценой, ценой его "человеческой природы" и дажеценой его природы сексуальной и прежде всего ценой того, что в нашемобществе сформировало все отношения между людьми, сделало их неестественнымии объединило любовь и целостность в одной катастрофе, в однойбесчеловечности. Маркиз де Сад, на наш взгляд, является прежде всего человеком,одаренным гениальной научной фантазией. Фантазия - это то, что позволяет спомощью фрагмента реальности воссоздать ее целиком. Сад, исходя изрудиментарных проявлений собственной алголагнии, без помощи какого-либопредшественника, причем с самого начала достигнув совершенства, построилгигантский музей садо-мазохистских перверсий. Жиль Делез считает, что "Влюбом случае Сад и Мазох являются также и великими антропологами, подобновсем тем, кто умеет вовлекать в свой труд некую целостную концепциючеловека, культуры, природы, - и великими художниками, подобно всем, ктоумеет извлекать из небытия новые формы и создавать новые способычувствования и мышления, некий совершенно новый язык" {Делез Ж.Представление Захер-Мазоха/ Л. фон Захер-Мазох. Венера в мехах/ Пер. сфранц. М., 1992. С. 192-193.}. Настойчивость, с какою Сад всю свою жизньисследовал исключительно извращенные формы человеческой природы, доказывает,что для него важно было одно: заставить человека возвратить все зло, котороеон только способен отдать. Сад внес вклад в постепенное осознание человекомсамого себя, иначе говоря, если прибегнуть к философскому языку,способствовал его самосознанию: уже сам термин "садист", обладающийуниверсальным значением, - убедительное свидетельство этого вклада.Инстинкты, описанные в "Жюстине" и "Жюльете", теперь имеют правогражданства. Ницше дал на это единственно достойный ответ: если страдание идаже боль имеют какой-то смысл, то он должен заключаться в том, что кому-тоони доставляют удовольствие. Никто не станет отрицать, что жестокость героев"Жюстины" или "Жюльеты" неприемлема. Это - отрицание основ, на которыхзиждется человечество. А мы должны так или иначе отвергать все, что имело бысвоей целью уничтожить творения своих рук. Таким образом, если инстинктытолкают нас на разрушение того, что мы сами создаем, нам следует определитьценность этих инстинктов как губительную и защищать себя от них. Порочныйчеловек, непосредственно предающийся своему пороку, - всего лишь недоносок,который долго не протянет. Даже гениальные развратники, одаренные всемизадатками, чтобы стать подлинными чудовищами, если они ограничатся тем, чтобудут всего лишь следовать своим наклонностям, обречены на катастрофу (Ц.Борджа, Казанова, Берия, Гитлер и др.). Можно, конечно, читать Сада,руководствуясь проектом насилия, но его можно читать также, руководствуясьпринципом деликатности. Утонченность Сада не является ни продуктом класса,ни атрибутом цивилизации, ни культурным стилем. Она состоит в мощи анализа испособности к наслаждению: анализ и наслаждение соединяются в непостижимойдля нашего общества экзальтации, уже в силу этого представляющей собой самуюглавную из утопий. Насилие прибегает к коду, которым люди пользовались напротяжении тысячелетий своей истории; возвращаться к насилию значитпродолжать пользоваться тем же речевым кодом. Постулируемый Садом принципделикатности может составить основу абсолютно нового языка, неслыханноймутации, призванной подорвать сам смысл наслаждения. Идеи и мысли одного из самых проницательных и пугающих умов Франции -Маркиза де Сада глубоко осмыслил и трансформировал в своем творчестве С.Дали. Он постоянно читал и перечитывал книги Сада и вел с ним своего родадиалог в своих картинах и писаниях {Дали С. Дневник одного гения/Пер, сфранц. М., 1991, 240 с. Дали С. Тайная жизнь Сальвадора Дали/Пер, с франц..М., 1993. 320с.}. Многие из картин Дали, с характерным для него стремлением- свойственным и Саду - рационалистически упорядочить не подлежащийупорядочению мир неконтролируемых, иррациональных, подсознательных порывовдуши, содержат садический элемент ("Осеннее каннибальство", "Одна секунда допробуждения от сна, вызванного полетом осы вокруг граната", "Юнаядевственница, содомизирующая себя своим целомудрием".). Садические мотивызвучат также в творчестве М. Эрнста, ("Дева Мария, наказывающая младенцаИисуса в присутствии трех свидетелей: Андре Бретона, Поля Элюара и автора"),К. Труя, писавшего картины непосредственно по мотивам романов Сада.Садический "привкус" ощущается также в драматургии теоретика "театражестокости" А. Арто, стремившегося обновить театральные каноны путемвведения навязчивых тем кровосмешения, пыток и насилия. Достойнымпродолжателем садических традиций в XX веке являлся гениальный японскийписатель Ю. Мисима ("Золотой храм"). Эротика и секс были жизнерадостнойрелигией надежды для Г. Миллера ("Тропик Рака") и В. Набокова ("Лолита"). Известный испанский режиссер Л.Бунюэль испытал огромное влияниепроизведений Сада. На примере Бунюэля мы убедимся в магическом воздействиикниг Сада: "Я любил Сада. Мне было более двадцати пяти лет, когда в Париже явпервые прочитал его книгу. Книгу "Сто двадцать дней Содома" впервые издалив Берлине в небольшом количестве экземпляров. Однажды я увидел один из них уРолана Тюаля, у которого был в гостях вместе с Робертом Десносом. Этотединственный экземпляр читал Марсель Пруст и другие. Мне тоже одолжили его.До этого я понятия не имел о Саде. Чтение весьма меня поразило. Вуниверситете Мадрида мне практически были доступны великие произведениямировой литературы - от Камоэна до Данте, от Гомера до Сервантеса. Как жемог я ничего не знать об этой удивительной книге, которая анализировалаобщество со всех точек зрения - глубоко, систематично - и предлагалакультурную "tabula rasa". Для меня это был сильный шок. Значит вуниверситете мне лгали... Я тотчас пожелал найти другие книги Сада. Но всеони были строжайше запрещены, и их можно было обнаружить только средираритетов XVIII века. Я позаимствовал у друзей "Философию в будуаре",которую обожал, "Диалог священника и умирающего", "Жюстину" и "Жюльету"... УБретона был экземпляр "Жюстины", у Рене Кревеля тоже. Когда Кревель покончилс собой, первый, кто пришел к нему, был Дали. Затем уже появились Бретон идругие члены группы. Немного позднее из Лондона прилетела подруга Кревеля.Она-то и обнаружила в похоронной суете исчезновение "Жюстины". Кто-то украл.Дали? Не может быть. Бретон? Абсурд. К тому же у него был свой экземпляр.Вором оказался близкий Кревелю человек, хорошо знавший его библиотеку"{Бунюэль о Бунюэле/Пер, с франц. М., 1989, С. 240} "Эротизм выступает у Сада в качестве единственного надежного средстваобщения", - считает С. де Бовуар, а Камю констатирует: "Сад знал только однулогику - логику чувств" {Маркиз де Сад и XX век. С. 167; Камю А. Бунтующийчеловек/Пер. c франц. М.; 1990. С. 145.}. Действительно, Сад во всех своихтворениях проповедует чувственную модель любви. В частности, Жюльеттаявляется олицетворением комплекса "Мессалины". Этот комплекс присущ женщинестрастной, чувственной, сексуально возбудимой, предъявляющей повышенныеэротические требования к партнеру, меняющей партнеров, оргаистической{Былипериоды, когда сексуальные качества женщины ценились высоко. Сегодня такжесчитается привлекательным образ женщины чувственной, ибо, по мнению многих,это самое главное в браке, подробно см.: Лев-Старович 3. Секс в культурахмира./Пер. с польск. М., 1991.}. Секс в современной культуре стал иным, онна пороге новых изменений. Освобождение Эроса, по мнению Г. Маркузе, ведет косвобождению человечества, а сексуальная близость облагораживается любовью.Поэтому современная культура должна пройти через проблематику Сада,вербализировать эротическую стихию, определить логику сексуальных фантазий. Р.Рахманалиев

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вступление. - Жюстина брошена на произвол судьбы Шедевром философии явилась бы книга, указующая средства, коимипользуется фортуна для достижения целей, которые она предназначает человеку,и сообразно этому предлагающая некоторые формы поведения, кои научат этонесчастное существо о двух ногах шагать по тернистому жизненному пути, дабыизбежать капризов этой самой фортуны, которую поочередно называли Судьбой,Богом, Провидением, Роком, Случайностью, причем все эти имена, безисключения, настолько же порочны, насколько лишены здравого смысла и не даютуму ничего, кроме непонятных и сугубо объективных мыслей. Если же несмотря на это случается, что, будучи исполнены пустого,смешного и суеверного уважения к нашим абсурдным общепринятым условностям,мы встречаемся лишь с терниями там, где злодеи срывают только розы, разве неестественно, что люди, от рождения порочные по своему внутреннемуустройству, вкусу или темпераменту, приходят к убеждению, что разумнеепредаться пороку, нежели сопротивляться ему? Не имеют ли они достаточных,хотя бы внешне, оснований заявить, что добродетель, как бы прекрасна она нибыла сама по себе, бывает тем не менее наихудшим выбором, какой только можносделать, когда она оказывается слишком немощной, чтобы бороться с пороком, ичто в совершенно развращенный век наподобие того, в котором мы живем, самоенадежное - поступать по примеру всех прочих? Уж если на то пошло, не имеютли люди, обладающие более философским складом ума, права сказать, вслед заангелом Иезрадом из "Задига"{"Задиг", повесть Вольтера}, что нет такого зла,которое не порождало бы добро, и что, исходя из этого, они могут творитьзло, когда им заблагорассудится, поскольку оно в сущности не что иное, какодин из способов делать добро? И не будет ли у них повод присовокупить кэтому, что в общем смысле безразлично, добр или зол тот или иной человек,что если несчастья преследуют добродетель, а процветание повсюдусопровождает порок, поскольку все вещи равны в глазах природы, бесконечноумнее занять место среди злодеев, которые процветают, нежели среди людейдобродетельных, которым уготовано поражение? Не будем более скрывать, что именно для подтверждения этих максим мысобираемся представить на суд публики историю жизни добродетельной Жюстины.Необходимо, чтобы глупцы прекратили восхвалять этого смешного идоладобродетели, который до сих пор платил им черной неблагодарностью, и чтобылюди умные, обыкновенно в силу своих принципов предающиеся восхитительнымбезумствам порока и разгула, утвердились в своем выборе, видяубедительнейшие свидетельства счастья и благополучия, почти неизменносопровождающие их на избранном ими неправедном пути. Разумеется, намнеприятно описывать, с одной стороны, жуткие злоключения, обрушиваемые небомна нежную и чувствительную девушку, которая превыше всего ценит добродетель;с другой стороны, неловко изображать милости, сыплющиеся на тех, которыемучают или жестоко истязают эту самую девушку. Однако литератор, обладающийдостаточно философским умом, чтобы говорить правду, обязан пренебречь этимиобстоятельствами и, будучи жестоким в силу необходимости, должен одной рукойбезжалостно сорвать покровы суеверия, которыми глупость человеческаяукрашает добродетель, а другой бесстрашно показать невежественному, вечнообманываемому человеку порок посреди роскоши и наслаждений, которые егоокружают и следуют за ним неотступно. Вот какие чувства движут нами в нашей работе, и руководствуясьвышеизложенными мотивами и употребляя самый циничный язык в сочетании ссамыми грубыми и смелыми мыслями, мы собираемся смело изобразить пороктаким, какой он есть на самом деле, то есть всегда торжествующим иокруженным почетом, всегда довольным и удачливым, а добродетель тоже такой,какой она является - постоянно уязвляемой и грустной, всегда скучной инесчастной. Жюльетта и Жюстина, дочери очень богатого парижского банкира,четырнадцати и пятнадцати лет соответственно, воспитывались в одном иззнаменитейших монастырей Парижа. Там у них не было недостатка ни в советах,ни в книгах, ни в воспитателях, и казалось, их юные души сформировались всамой строгой морали и религии. И вот в пору, роковую для добропорядочности обеих девочек, они лишилисьвсего и в один день: ужасное банкротство швырнуло их отца в такую глубокуюпропасть, что он вскоре скончался от горя; спустя месяц за ним последовалаего жена. Участь сироток решили двое дальних и равнодушных родственников. Ихдоля в наследстве, ушедшем на погашение долгов, составила по сто экю накаждую; никто о них не позаботился, перед ними открылись двери монастыря, имвручили жалкое приданое и предоставили свободу, с которой они могли делатьвсе, что угодно. Жюльетта, живая, легкомысленная, в высшей степени прелестная, злая,коварная и младшая из сестер, испытала лишь радость оттого, что покидаеттемницу, и не думала о жестокой изнанке судьбы, разбившей ее оковы. Жюстина,более наивная, более очаровательная, достигшая, как мы отметили, возрастапятнадцати лет, одаренная характером замкнутым и романтичным, сильнеепочувствовала весь ужас своего нового положения; обладая удивительнойнежностью и столь же удивительной чувствительностью в отличие от сестры,тяготевшей к искусствам и к утонченности, она вместе с тем отличаласьпростодушием и добросердечием, которые должны были завести ее во множестволовушек. Эта юная девушка, обладательница стольких высоких качеств, обладала икрасотой известных всем прекрасных девственниц Рафаэля. Большие карие глаза,наполненные сиянием чистой души и живым участием, нежная гладкая кожа,стройная гибкая фигурка, округлые формы, очерченные рукой самого Амура,чарующий голос, восхитительный рот и прекраснейшие в мире глаза - вот беглыйпортрет нашей младшей прелестницы, чьи необыкновенные прелести и нежныечерты недоступны для нашей кисти; если даже наши читатели представят себевсе, что может создать самого соблазнительного их воображение, все равнодействительность окажется выше. Обеим девочкам дали двадцать четыре часа, чтобы покинуть монастырь.Жюльетта хотела осушить слезы Жюстины. Видя, что ничего у нее не получается,она, вместо того, чтобы утешать, принялась ее ругать. Она упрекала ее вчрезмерной чувствительности; она ей сказала с философской рассудительностью,несвойственной ее возрасту, которая доказывала в ней опасное брожение самыхпричудливых сил природы, что не стоит ни о чем печалиться в этом мире; что всамой себе можно найти физические ощущения достаточно острые исладострастные, способные заглушить голос моральных угрызений, которые могутпривести к болезненным последствиям; что этот метод тем более заслуживаетвнимания, что истинная мудрость скорее заключается в том, чтобы удвоить своиудовольствия, нежели в том, чтобы увеличивать свои горести; что несуществует ничего на свете запретного, если это поможет заставить замолчатьсвою коварную чувствительность, которой преспокойно пользуются другие, междутем как нам самим она доставляет одни лишь печали. - Смотри, - сказала она, бросаясь на кровать перед сестрой и заголяясьдо пупка, - вот как я делаю, Жюльетта, когда меня одолевают печальные мысли:я ласкаю сама себя... я кончаю... и это меня утешает. Тихая и добродетельная Жюстина пришла в ужас от такого зрелища; онаотвернула взор, а Жюльетта, продолжая массировать свой маленькийвосхитительный бугорок, говорила сестре: - Ты - дурочка, Жюстина; ты красивее меня, но никогда ты не будешь таксчастлива, как я. Скоро, не прекращая своего занятия, юная распутница испустила вздох, иее горячее семя, выброшенное перед опущенными глазами добродетели, мгновенноосушило источник слез, которые, без этого поступка, она возможно пролила быпо примеру своей сестры. - Глупо беспокоиться о будущем, - продолжала между тем сладострастнаядева, садясь подле Жюстины. - С нашими фигурами и в нашем возрасте мы ни зачто не умрем с голоду. По этому случаю она напомнила сестре о дочери их прежних соседей,которая, рано сбежав из родительского дома, превратилась в богатуюсодержанку и, уж конечно, теперь живет много счастливее, чем если быосталась в семейном лоне. - Следует остерегаться мысли о том, - прибавила она, - что девушкуделает счастливой брак. Попав в лапы Гименею, она, будучи расположеннойстрадать, может рассчитывать на очень малую дозу наслаждения, зато,окунувшись в либертинаж, она всегда в состоянии уберечь себя от коварствалюбовника или утешиться множеством поклонников. Жюстина содрогнулась от этих речей. Она сказала, что скорее предпочтетумереть, чем согласиться на бесчестье, и увидев, что сестра твердовознамерилась ступить на путь, который ее ужасал, отказалась устроитьсявместе с ней, несмотря на все старания Жюльетты. Таким образом девушки расстались, не обещав вновь свидеться, как толькостали ясны окончательно их противоположные намерения. Да разве согласиласьбы Жюльетта, которой предстояло сделаться светской дамой, принимать беднуюдевчушку, чьи склонности, добродетельные, но приземленные, могли бы ееобесчестить? Со своей стороны, захотела бы Жюстина подвергнуть опасностисвои нравы в обществе извращенного создания, которое станет жертвойраспутства и публичного позора? Теперь с разрешения читателя мы покинем эту маленькую распутницу ипостараемся рассказать о событиях жизни нашей целомудренной героини. Как бы нам ни твердили, что миру нужно совсем немного добродетели,гораздо приятнее для биографа описывать в персонаже, чью историю он хочетповедать, черты доброты и бескорыстия, нежели непрестанно направлять мысльна разврат и жестокость, что будет принужден делать тот, кто в своем еще ненаписанном романе развернет перед нами чрезвычайно скандальное и столь женепристойное жизнеописание безнравственной Жюльетты. Итак, Жюстина, которую в детстве любила портниха ее матери, в надежде,что эта женщина посочувствует ее несчастью, отправляется к ней, рассказываетей о своих злоключениях, просит у нее работу... Ее почти не узнают и грубопрогоняют прочь. - О небо! - так говорит бедняжка. - Неужели тебе угодно, чтобы первыеже шаги, которые я сделала в этом мире, ознаменовались огорчениями?.. Этаженщина любила меня когда-то, почему же сегодня она меня отталкивает? Увы,очевидно дело в том, что я - бедная сирота, что у меня нет больше ничего, алюдей уважают только ради тех выгод, которые собираются из них извлечь. Жюстина, обливаясь слезами пошла к своему священнику; она со всем жаромсвоего возраста описала ему свое отчаянное положение. По этому случаю онаоделась в белое узкое платьице, ее красивые волосы были небрежно забраны подбольшим мадрасским платком; только-только намечающаяся грудь почти невыделялась под двойной газовой тканью, которая прикрывала ее от нескромноговзора; ее прелестное личико было несколько бледным по причине снедающих еепечалей, зато слезинки, то и дело набегавшие ей на глаза, придавали им ещебольшее очарование... Словом, невозможно было выглядеть прекраснее, - Вы видите меня, сударь, - обратилась она к святому отцу, - вположении, весьма плачевном для молодой девушки. Я потеряла отца и мать;небо отобрало их у меня в возрасте, когда мне больше всего нужна их помощь;они умерли разоренными, сударь, - и у меня больше никого нет. Вот все, чтоони мне оставили, - продолжала она, показывая двенадцать луидоров, - и негдемне преклонить мою бедную голову. Вы ведь пожалеете меня, не правда ли,сударь? Вы - служитель религии, а религия - обитель всех добродетелей; воимя Бога, о котором она говорит и которого я обожаю всеми силами своей души,во имя Всевышнего, чьим слугой вы являетесь, скажите мне, как второй отец,что мне делать и чем мне заниматься? Милосердный священник, разглядывая Жюстину в лорнет, ответствовал, чтоего приход переполнен, что вряд ли он сможет принять новую прихожанку, ночто, если Жюстина желает служить у него, желает делать тяжелую работу, вкухне для нее всегда найдется кусок хлеба. И поскольку, говоря это,служитель Господа принялся потихоньку поглаживать ей юбку на ягодицах,словно для того, чтобы составить для себя какое-то представление о их форме,Жюстина, разгадавшая его намерение, оттолкнула его со словами: - Ах, сударь, я не прошу у вас ни милости, ни места служанки; слишкоммало времени прошло с тех пор, как я рассталась с положением, более высоким,чем то, которое может заставить меня принять оба ваших великодушныхпредложения; я прошу у вас советов, в которых нуждается моя молодость и моинесчастья, а вы хотите потребовать за них слишком высокую плату. Служитель Христа, устыдившись своего разоблачения, поднимается в гневе;он призывает племянницу и служанку: - Гоните прочь эту маленькую мерзавку, - кричит он. - Вы непредставляете себе, что она мне предлагала... Сколько пороков в такомвозрасте! И надо же осмелиться предложить эти гадости такому человеку, какя!.. Пусть она убирается... пусть убирается, иначе я заставлю ее арестовать! И несчастная Жюстина, отвергнутая, униженная, оскорбленная с самогопервого дня, когда она была обречена на одиночество, зашла в дом с вывескойнад дверью, сняла маленькую меблированную комнатку на пятом этаже, оплатилаее вперед и, оставшись одна, разразилась слезами, тем более горькими, чтоона была очень чувствительна от природы и что ее гордость только чтоперенесла жестокий удар. Однако это было лишь начало всех тех невзгод, больших и малых, которыезаставила испытать ее злосчастная судьба. Бесконечно много на светенегодяев, которые не только не сжалятся над несчастьями благонравнойдевушки, но будут искать способ удвоить их для того, чтобы заставить ееслужить страстям, внушаемым им безудержно развратной натурой. Однако из всехбед, которые пришлось ей испытать в начале своей злосчастной жизни, мыповедаем лишь о тех, что выпали на ее долю в связи с Дюбуром, одним из самыхжестоких и в то же время самых богатых откупщиков налогов в столице. Женщина, у которой квартировала Жюстина, отправила ее к нему, какчеловеку, чей авторитет и чьи богатства наверняка смогут облегчить участьбедной девочки. После очень долгого ожидания в прихожей Жюстину, наконец,впустили к хозяину. Господин Дюбур, толстенький, низенький и надменный каквсе финансисты, только что поднялся с постели, и был облачен в свободноболтающийся домашний халат, который едва прикрывал его наготу. Он отослалслуг, собиравшихся его причесывать, и обратился к девушке: - Что вы от меня хотите, дитя мое? - Сударь, - отвечала несчастная, совершенно растерявшись, - я беднаясирота, мне едва исполнилось четырнадцать лет, но я уже познала все сторонынищеты; я умоляю вас о сочувствии и заклинаю сжалиться надо мной. И Жюстина со слезами на глазах подробно, со всеми живописными деталямирассказала старому негодяю испытанные ею злоключения и трудности, с которымиона сталкивалась в поисках места, не обходя вниманием и отвращение, с какимвыслушала одно недостойное предложение, не будучи рождена для этого. Нежалея слез, она описала свой ужас перед будущим и в конце пробормоталачто-то о надежде, которую она питает в отношении такого богатого иуважаемого человека, веря, что господин Дюбур несомненно предоставит ейсредства к существованию; и все это она рассказала с тем красноречиемнесчастья, которое часто просыпается в чувствительной душе и всегда бывает втягость роскоши. В продолжение ее рассказа Дюбур становился все более оживленным. Этаюная просительница начинала его возбуждать, и одной рукой он возился подсвоим халатом, а другой держал лорнет, пристально разглядывая прелести,представшие его взору. Внимательный наблюдатель мог бы различить почтинезаметные оттенки похоти, которая мало-помалу напрягала мышцы его хилоготела по мере того, как жалобы Жюстины делались все более и болеепатетичными. Этот Дюбур был закоренелый распутник, большой любитель маленькихдевочек и рассылал во все уголки страны доверенных женщин, которыепоставляли ему такую дичь. Будучи почти не в состоянии пользоваться ими,Дюбур обыкновенно предавался в их обществе прихоти настолько жестокой,насколько и странной: его единственная страсть заключалась в том, чтобылюбоваться слезами детей, которых ему приводили, и следует признать, чтоникто не мог с ним сравниться в таланте доводить их до такого состояния.Этот несчастный сластолюбец обладал таким злобным и изощренным умом, что ниодна девочка не могла выдержать издевательств, которым ее подвергали; слезылились в изобилии, а Дюбур, пребывая на вершине блаженства, тут же прибавлялнесколько ощутимых физических страданий к нравственной боли, которую толькочто вызвал. Тогда рыдания становились еще сильнее, и злодей извергался воткрытую, осыпая поцелуями детское личико, которое благодаря его стараниямбыло мокро слез. - Вы всегда были скромной? - спросил он Жюстину, решив приступить прямок делу. - Увы, сударь, - ответила она, - я бы не оказалась в таком отчаянномположении, если бы перестала ею быть. - Но тогда по какому праву вы полагаете,, что богатые люди вам помогут,если вы не будете им служить? - О, сударь! Я готова оказать любые услуги, которые не будутпротиворечить правилам благопристойности и моей молодости. - Я не имею в виду услуги такого рода: для этого вы слишком молоды ихрупки; я говорю о том, чтобы доставлять мужчинам удовольствие. Этадобродетель, которую вы так превозносите, ничего не дает; напрасно вы будетепреклонять колени перед ее алтарями, ее бесполезный фимиам вас не накормит:предмет, который меньше всего нравится мужчинам, на который они меньше всегообращают внимания и который сильнее всего презирают - это скромность вашегопола. Сегодня, дитя мое, пользуется уважением только то, что приносит выгодуили усладу, но какую выгоду или какую радость может принести женскаядобродетельность? Нравится нам и развлекает нас лишь женская распущенность,а их целомудрие приводит нас в уныние. Если люди нашего сорта дают что-либо,они хотят за это что-нибудь получить. Даже такая маленькая девочка, как вы,далеко не красавица и к тому же дикарка, должна сообразить, что она можетполучить помощь только ценой своего тела? Так что раздевайтесь, если хотите,чтобы я дал вам денег. С этими словами Дюбур протянул руки, собираясь схватить Жюстину ипоставить ее между своих широко расставленных колен. Однако прелестноесоздание вырвалось. - О, сударь! - вскричала она, обливаясь слезами. - Выходит, больше нетв людях ни чести, ни сострадания? - Очень мало, - отвечал Дюбур, ускоряя свои мастурбационные движенияпри виде нового потока слез. - Чрезвычайно мало, по правде говоря. Сегоднялюди отказались от мании бескорыстно помогать другим и признали, чтоудовольствия от сострадания - это всего лишь утоление похоти гордости, апоскольку на свете нет ничего, более ненадежного, возжелали настоящихощущений. А еще они поняли, что даже от такого ребенка, как, например, вы, вкачестве компенсации бесконечно приятнее получить удовольствия, которыеможет предложить сладострастие, нежели холодные и скучные радостипризнательности. Репутация щедрого, либерального и бескорыстного человека несравнится даже в тот момент, когда приносит наивысшее удовлетворение, ссамым маленьким чувственным удовольствием. - Ах сударь, такие принципы приведут к гибели несчастных! - Ну и что из того! На земле людей больше, чем нужно; главное, чтобымашина крутилась исправно, а для государства не имеет никакого значения,если ее будут крутить немного больше или немного меньше рабочих рук. - Так вы считаете, что дети будут уважать своего родителя, который такжестоко обращается с ними? - Зачем родителю любовь детей, которые его стесняют? - Тогда лучше было бы удавить нас в колыбели? - Несомненно. Именно такой обычай существует во многих странах; такпоступали в Греции, так до сих пор поступают китайцы: там несчастных детейвыбрасывают или предают смерти. Зачем оставлять жизнь таким существам, каквы, которые не могут больше рассчитывать на поддержку своих родителей, либопотому что они сироты, либо потому что те их не признают, и которые поэтомуявляются тяжкой обузой для государства? Дегенератов, сирот, недоразвитыхмалышей следовало бы уничтожать сразу после рождения: первых и вторых потомучто, не имея ни одной души, которая захочет или сможет заботиться о них, онисделаются для общества балластом и тяжкой обузой, третьих по причине ихабсолютной никчемности. И та и другая категории являются для общества чем-тонаподобие костных наростов, которые питаются соками здоровых органов,разлагают и ослабляют их, или, если вам больше понравится такое сравнение,наподобие растений - паразитов, которые, обвиваясь вокруг нормальныхрастений, разрушают их и используют в качестве своей пищи. Каким вопиющимзаблуждением представляются мне милости, питающие это отребье... то же самоеможно сказать об этих домах призрения, богато обставленных, которые почьей-то нелепой прихоти строят для немощных, как будто род человеческийнастолько уникален и ценен, что необходимо сохранять его вплоть до самогоничтожного существа; как будто нет больше людей на свете и как будто дляполитики и природы выгоднее их беречь, чем уничтожать. При этом Дюбур, распахнув халат, который прикрывал его движения,продемонстрировал Жюстине, что он уже начал извлекать какое-то наслаждениеиз маленького высохшего и почерневшего инструмента, который так долготеребила его рука. - Ну довольно, - резко заявил он, - довольно разговоров, в которых тыничего не смыслишь, и хватит жаловаться на судьбу, когда только от тебязависит исправить ее. - Но какой ценой, святое небо! - Самой умеренной, потому что тебе надо только раздеться и немедленнопоказать мне, что скрывается под твоими юбками... Уж, конечно, весьмахудосочные прелести, которыми нечего гордиться и нечего их беречь. Делай,что тебе говорят, черт побери! Я больше не могу, я хочу видеть тело; сейчасже покажи мне его, иначе я рассержусь. - Но, сударь... - Глупое создание, безмозглая сучка, неужели ты воображаешь, что я будус тобой церемониться больше, чем с другими! И с гневом поднявшись, он забаррикадировал дверь и бросился на Жюстину,которая буквально истекала слезами. Развратник слизывал их... глотал этибесценные слезинки, которые, должно быть, представлялись ему росой налепестках лилии или розы; затем, одной рукой задрав ее юбки, он скрутил имируки Жюстины, а другой впервые осквернил красоту, какой давно не создавалаприрода. - Мерзкий человек! - закричала Жюстина, вырываясь из его лап однимотчаянным движением. - Жестокий человек! - продолжала она, поспешно отпираязасовы и крикнув с порога: - Пусть небо когда-нибудь накажет тебя так, какты этого заслуживаешь, за твою мерзость и бесчеловечность! Ты не достоин ниэтих богатств, которые ты употребляешь на такие отвратительные дела, ни дажевоздуха, которым ты и дышишь только для того, чтобы загадить его своейжестокостью и своим злодейством. И она убежала. Вернувшись к себе, несчастная поспешила пожаловатьсясвоей хозяйке на прием, оказанный ей человеком, к которому та послала ее. Нокаково было ее удивление, когда бессердечная женщина осыпала ее упрекамивместо того, чтобы утешить! - Бедная дурочка, - рассердилась хозяйка, - ты что же, воображаешь,будто мужчины настолько глупы, чтобы раздавать милостыню маленькимпопрошайкам вроде тебя, не требуя ничего за свои деньги? Господин Дюбур ещеслишком мягко обошелся с тобой, пусть меня заберет дьявол, если на его местея бы отпустила тебя, не утолив своего желания. Но коли ты не хочешьвоспользоваться помощью, которую тебе предлагала моя благодетельная натура,устраивайся, как тебе нравится. Кстати, за тобой должок: сейчас жевыкладывай денежки, или завтра пойдешь в тюрьму! - Сжальтесь, мадам! - Как же: сжалиться! От жалости сдохнешь с голоду. Тебя стоило быпроучить хорошенько, ведь из пяти сотен девчушек вроде тебя, которых яприводила к этому уважаемому господину с тех пор, как я его знаю, ты перваясыграла со мной такую шутку... Какое это бесчестье для меня! Этот честнейшийчеловек скажет, что я не гожусь для работы, и он будет прав... Ну хватит,хватит, мадемуазель, возвращайтесь к Дюбуру: надо его ублажить; вы должныпринести мне деньги... Я увижусь с ним, предупрежу его и, если смогу,заглажу ваши глупые промахи; я передам ему ваши извинения, но только ведитесебя лучше, чем сегодня. Оставшись одна, Жюстина погрузилась в самые печальные размышления...Нет, твердила она себе, беззвучно плача, нет, я, конечно, не вернусь к этомураспутнику. Я не совсем еще обездолена, мои деньги почти нетронуты, мне иххватит надолго; а к тому времени я, может быть, найду более благородныедуши, более мягкие сердца. Когда она подумала об этом, первым побуждениемЖюстины было посчитать свои сокровища. Она открывает комод... и, о небо! -деньги исчезли!.. Осталось только то, что было у нее в карманах - околошести ливров. "Я погибла! - вскричала она. - Ах! Теперь мне ясно, кто нанесэтот подлый удар: эта коварная женщина, лишая меня последних денег, хочетпринудить меня броситься в объятия порока. Но увы, - продолжала она вслезах, - разве не очевидно, что у меня не остается другого средствапродлить свою жизнь? В таком ужасном состоянии

Поделиться: