О религии, согласной с разумом, или об использовании суда разума в спорах, как теологических, так равно и религиозных

[...] Знание истины божьей, а особливо служащей спасению в соединении с набожностью составляет великое благо рода человеческого, и потому надлежит стремиться к ней с великим усердием, дабы мы, как слепцы, блуждающие в потемках, на­чав с ошибок умственных, не были ввергнуты затем в ошибки моральные, а так могло бы получиться очень легко. И кроме того, опыт учит, что люди, которые способствуют ложным мне­ниям в делах религии, осуждают без колебаний как еретиков тех, кто иного, чем они сами, мнения, терзают их и мучают, а когда уже привыкнут верить вопреки разуму, тогда и в иных делах привыкают поступать вопреки оному.

Но когда речь заходит о познании истины в спорах, касаю­щихся веры божеской и религии, то сразу же разгорается ве­ликий спор о том, кто и каким способом может разрешить эти споры. Воистину Бог, наилучший и величайший, есть, без со­мнения, наивысший судья, возражать которому невозможно; однако ныне он своею особою, как и сын его единородный, потавленный им судьсю над живыми и мертвыми, не вещает о своем особенном решении спорящим сторонам. Слово же божье, оставленное в Писании, не есть судья в собственном зна­чении, ибо оно есть норма, согласно которой кто-то должен судить. Также и закон не судит сам, строго говоря, но согласно закону кто-то о чем-либо вершит суд..

И потому, видно, иначе и невозможно познать истину и истинное значение слова божьего, или Св. писания, в вопросах веры или религии, как только при помощи одного из следую­щих трех способов, а именно: либо при помощи авторитета церкви и ее видимой главы земной, т. е. папы римского или собора, как хотят паписты, которые зовут себя римскими като­ликами; либо на основе того, что укажет дух святый сердцам избранных, как считает большинство протестантов, которые желают, чтобы их называли евангелистами или же реформа­тами, а им подобны те, которых зовут восторженными и ква­керами; или же, наконец, при помощи суда здравого разума, который в каждом человеке толкует слово божье надлежащим образом, как считают еще другие христиане ¹. [...]

Если бы речь шла об определении веры, о которой здесь говорим, то она не что иное, как полное признание божествен­ного свидетельства. Как бы то ни было, ученые часто опреде­ляют веру попросту как признание или убеждение. Если, одна­ко, это признание должно быть полным, то нужно, чтобы кто-либо не только признал и с убеждением утверждал, что те слова, которые провозглашают и признания которых ищут, суть поистине божеские, но также чтобы кроме звучания слов, проникающих в его ухо, он познал бы также, хотя бы частич­но, значение и смысл выражений и понял бы заключенное в словах содержание, с которым он должен согласиться. По­скольку не желают того, чего не знают, то также, собственно, невозможно признавать вещи, которые не полностью познаны, не осмыслены или не поняты внутренним чувством. Прежде всего, если дело касается выражений, надлежит познать либо понять умом, каковы они и что они значат, а потом только признать, что они суть истинны (слепое признание не есть на­стоящее и в подлинном смысле слова признание). [...] Разум, далее, нужен вере, ибо без разума не может наступить при- ' знание или собственно вера. Ведь никто не может верить ни­кому и ничему/и ни во что без убеждения; и вообще нельзя никому ничего объяснить без помощи разума и интеллекта (принуждение; его к согласию при помощи аргументов и есть убеждение). Кто утверждает, что верит во что-либо, чего совсем не понимает, тот не знает, что значит верить, и сам не отдает себе отчета, во что верит, и вследствие того не верит собствен­но, но только лишь воображает. [...]

Каждому созданию дал бог свои прирожденные органы, выполняющие определенные действия и функции. Как око есть орудие, служащее для созерцания вещей телесных, залитых светом и окрашенных, ухо — для восприятия звуков, нос — для

познания запахов, нёбо — для ощущения вкуса, а руки — для хватания, так и разум есть орудие, данное от бога разумному животному — человеку, дабы, словно внутреннее око, зрил исти­ну или свет разума, распознавал ее и отличал от лжи, так чтобы некоторым образом схватывал бы ее, словно рукой духовной, которая хватает оружие, умело и точно метает снаряды духов­ные, которые в изобилии доставляются словом божьим для обороны теологической истины и одоления лжи. Желать, стало быть, без помощи разума понять истину и защищать ее — такая же самая нелепица, как и желать без очей или зажмуривши их видеть и различать цвета, без ушей или заткнувши их слышать, без руки хватать или же метать снаряды. И если кто-либо, ко­торый сказал бы, что очи должны читать только человеческие сочинения, светские, но не святые, а уши должны слушать сло­ва только мирские, а не божеские, также справедливо был бы признан лишенным разума, так точно же лишен разума тот, кто полагает, что ум человеческий, или разум, надлежит упо­треблять лишь для познания вещей естественных или челове­ческих, а не также в делах теологических и к религии относя­щихся. Воистину дивно, что люди, которые суть творения ра­зумные и которые в чем-либо ином наслаждаются разумом как великолепным даром бога и пользуются им в вещах менее потребных, в этих, более необходимых, вещах не желают его использовать и по своей воле замыкают очи ума, как только им приходится взирать на вещи божественные. [...]

Усвоенные разумом всеобщие очевидные истины и общие понятия истинны повсюду.

Такими очевидными истинами являются: не может быть, чтобы одно и то же одновременно было и не было или чтобы противоречащие друг другу суждения были вместе истинны. Или же: то, что содержит в себе противоречие, безусловно, не­возможно ни для какой силы.

Единство — это то, что в себе неделимо. Отсюда то, о чем высказываются, что оно едино, но которое существует в одно и то же время способом не единообразным, но в себе различ­ным, есть не единство, но множество.

Одному бытию принадлежит в одно и то же время одно только цельное существование, а одной субстанции — одно толь­ко бытие. [...]

Целое больше какой-либо своей части.

Одна часть не есть целое. [...]

Все, что случается, имеет действующую причину.

Ничто не случается само по себе.

Причина есть начало, силой которого существует вещь или которое дает ей бытие.

Действующая причина есть та, через которую вещь ста­новится. Каждый отец есть действующая причина своего сына.

Личность, происходящая от другой, не есть бог наивыс­ший ².

Все, что имеет некое свое начало или происхождение, само не есть первоначало или первопричина, но вызвано

и произведено. [...]

Что существует и сохраняется уже в полноте и совершен­стве, то уже не возникает наново и не порождается.

Вечное, которое от века всегда было и неизменно про­должается, не родится. Поэтому тот, кто есть бог наивысший, не родится с точки зрения своей божественности.

Всякое рождение имеет какое-либо начало своего сущест­вования.

Каждая личность, которая есть ближайшая порождающая действующая причина другой личности, является отцом ее.

Противоречащие признаки не могут принадлежать одному и тому же, соответственно одному и тому же, с той же са­мой точки зрения и в одно и то же время.

Противоположных признаков нельзя одновременно соот­ветствующим образом приписывать одному и тому же, тем

более друг другу.

Бог наивысший и человек суть противоположности. [...] Опровержение некоторых возражений. На то, что говорится об употреблении разума в делах тео­логических, некоторые имеют обыкновение выдвигать опреде­ленные возражения. Чтобы не стали они ни для кого препят­ствием, надлежит их, а особливо самые важные среди них, опровергнуть [...].

Итак, те, кто при помощи рассуждения пытаются дока­зать, что не надлежит рассуждать умом, противореча этим сами себе, указывают, между прочим, на то, что ум человече­ский легко ошибается и заблуждается, как на то указывает опыт примером многих людей и многих дел. А потому разум или его суждения нельзя считать верным критерием и как бы нормой при разрешении споров.

На это ответ: если бы возражение это имело общую силу, отсюда вытекало бы, что ничто ни в физических или естест­венных науках, ни в математике, ни в науке о морали, ни в области механических и изящных искусств нельзя считать за истину либо за ложь, но что всегда во всем нужно сомне­ваться по обычаю скептиков или учеников Пиррона. И хотя многие люди во многих делах ошибаются, однако ошибаются все же не все во всем и всегда. Есть некоторые утверждения, столь очевидно истинные, что легко согласятся с ними все люди, если только они не лишены разума, не безумны и не одержимы упрямством. Ясно, что это те утверждения, кото­рые носят название всеобщих истин. [...]

Многие из тех, что добиваются того, чтобы поверили в нелепые мнения, привыкли заявлять, что вера (fides) осно­вана на веровании (credere) в то, чего не видишь. И приво­дят такие слова: «Блаженны те, которые, не видя, уверовали» (от Иоанна, XX, 29). Воистину признаю, что если кто-либо хотя и не видит чего-нибудь очами телесными, однако верит в то, что это истинно, а именно, когда он об истинности этого приобретает уверенность через неколебимый авторитет, как, например, в делах божеских — через бесспорное свидетель­ство бога, то вера будет сильнее. Так, через веру мы пони­маем, что мир сотворен словом божьим; так, мы верим, что некоторые чудеса вызваны силой божьей; так, мы верим в повествование об Иисусе Христе, хотя сами всего этого не видели. Но вере должно сопутствовать видение духовное или понимание, иначе это будет не вера, но слепое легковерие. И далее, хотя бы такая вера, когда веришь в то, чего не ви­дел, и была хорошей, однако не хороша та вера, по которой не веришь в видимое тобой как существующее. А такую как раз веру силятся навязать нам те, которые велят нам верить, будто совершенно истинно то, что, как мы показали, очевидно противоречиво, а потому противно истине, а противополож­ность чему, как мы видели, истинна. Например, хотя люди не только при помощи зрения, но также и обоняния и вкуса удостоверяются на основе собственных восприятий в том, что в святой евхаристии есть хлеб и вино, те, однако, пытаются убедить этих людей в необходимости уверовать в то, что нет там ни хлеба, ни вина³ (стр. 185—189).