Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 17 глава




Выпадение Оскола из процесса вдохновило нефтянку, фаза агрессии продолжала развиваться, как раковая метастаза, — утечка сведений о болезни, скорее всего, произошла через увеличенный штат медперсонала, и теперь технопарк брали в осаду. А Сторчаку послали конкретный сигнал: личный водитель сообщил, что у памятного креста на повороте к загородному дому появились свежие венки с траурными лентами и гора живых цветов.

Поддержка с воли мгновенно всколыхнула молодую поросль, сидевшую в двух шарашках, как в двух троянских конях. Подавленные и сломленные, эти фабриканты технических идей быстро пришли в себя, сговорились и, еще недавно охотно дававшие показания друг на друга, теперь дружно валили все на стариков первой шарашки, причем во всеуслышание: лишенные мобильников и прочей связи с миром, эти вундеркинды из подручных материалов собрали радиостанцию и вышли в эфир на любительских частотах, преодолев даже режимное радиоподавление. Их взывающие голоса транслировались на толпу, которая во второй половине дня разрослась, подкрепилась артиллерией и тяжелой кавалерией: появились депутаты, правозащитники, прискакали оравы журналистов. От прорыва их на территорию спас подоспевший ОМОН, взявший в кольцо режимный объект.

Обострять ситуацию далее не имело смысла, да и тревожить младшего Холика не пришлось — позвонил сам и порекомендовал закрыть тему шарашек на ранее оговоренных условиях. Сторчак велел погрузить проворовавшихся молодых фабрикантов в зашторенный автобус, под охраной автоматчиков с собаками негласно вывезти в Москву и провести познавательную экскурсию. Первую остановку сделать на территории Бутырской тюрьмы, переодеть в зековские робы, развести по камерам и накормить баландой. После чего вывезти и высадить возле ханской ставки — главного офиса Алпатова, указав тем самым, что Смотрящему известно, кем организовано и проплачено хищение драгоценного железа.

К демонстрантам и прессе выпустили аналитиков из первой шарашки, зная, что те лишнего не скажут, и под шумок весь первый призыв фабрики гениев вывезли через кукурузные поля. Экскурсия на них произвела сильное впечатление: едва оказавшись на воле, они напрочь отказывались давать интервью, делать заявления и разбежались по домам. Очередной пожар в Осколкове был погашен, и Сторчак ринулся на вертолетную площадку.

 

* * *

 

С первой же минуты встречи с младшим Холиком Смотрящий убедился, что не ошибся в выборе: премьер ждал его, и вовсе не потому, что договорились по телефону. С началом агрессивного поведения нефтянки они оказались плечом к плечу, премьеру приходилось сдерживать натиск ничуть не меньший, и кроме того, он подставлял под удар свой рейтинг в преддверии выборов.

— Час назад прокуратура арестовала Алпатова, — заявил он будто бы между делом, пожимая Сторчаку руку. — Проводит обыски на квартирах и в ханских ставках…

Холик одновременно набирал очки! Это значило, он разрешил законникам применить против Хана закон. Посадить Чингиза не составляло труда, впрочем, как и половину иных «голодных» олигархов, крадущих у государства и друг у друга все, что плохо лежит. И это был сильный ход, конкретный сигнал, способный остудить разогретый пылом борьбы нефтегазовый комплекс.

Сторчак воспринял это известие как плату за выбор: по сути, он сейчас принес младшему право занять место старшего. Разумеется, в случае удачи, которая от него и зависела…

— Как там старик? — не забыл поинтересоваться Холик.

— Ожил и крестился, — сдержанно отозвался Смотрящий. — Теперь нас переживет…

И вновь показалось, будто младший знает, с чем пришел Сторчак, даже возникла мысль, а не продублировал ли Оскол свой третий пакет с распоряжениями?

Это ощущение усилилось, когда премьер, выслушав Смотрящего, сделал паузу и спросил, словно змей-искуситель:

— Почему бы вам… не взглянуть на экспозицию этого музея?

Знал, кого Церковер пытался отправить на переговоры!

— Взгляну с удовольствием, — отозвался Сторчак. — Но только после вас.

— Пойти на прямой контакт — предложение заманчивое, — размышляя, проговорил Холик. — Заполучить технологию топлива из первых рук… Вы считаете, этот ваш гениальный Алхимик в полном подчинении «новгородского посадника»?

— Судя по наблюдениям, у них строгая иерархия и дисциплина, — заверил Сторчак. — Поэтому «третья сила» не знает провалов.

Холик беззвучно рассмеялся:

— Они-то провалов не знают… А вот на меня потом всех собак повесят! В случае чего… Ладно, оставьте бумаги, я посмотрю. Но исключительно по вашей настоятельной просьбе.

Смотрящий положил ему на стол три толстые папки оперативных трудов разведки, чем обескуражил премьера.

— Да тут надо месяц изучать!

Думал, ему, как обычно, принесли свои соображения на полутора страницах. И поручить кому-либо изучение материалов премьер не мог ни при каких обстоятельствах: даже косвенная информация о подобных встречах первых лиц с призраком «новгородского посадника» не могла быть разглашена в принципе. Холику предстояло не только ознакомиться хотя бы с сутью проблемы, но и смоделировать свое поведение в будущих переговорах, а еще самому придумать убедительное обоснование срочной и секретной поездки в Новгород — всякая стабильность в России лишала власть спонтанной мобильности, регламент контролировал каждый вдох и выдох.

— Есть всего сутки, — мстительно заметил Сторчак. — Старик прав, «посадника» надо щупать тепленьким.

— Вы сами это изучали?

— Бегло.

— А Церковер?

— Церковер все знает, но…

— Да-да, я понял…

Братья Холики обросли аппаратами и советниками, как застоявшиеся у пирса корабли ракушками, и Смотрящий испытывал особое удовольствие, когда случалось нагонять волну в их замкнутый затон.

— Придется напрячься, — сказал он. — Единственное, что могу посоветовать, в музей лучше всего войти и выйти с реки. Например, вечером на катере, от Новгорода. Сейчас по суше приезжает слишком много экскурсий.

— Все равно придется предупредить губернатора.

— Зачем? Лишние уши…

— Разграничение полномочий, есть соглашение.

Братья Холики перед выборами заигрывали с губернаторами…

— Предупредить и сразу же отрубить язык, — посоветовал Сторчак.

— И еще я бы попросил, — не сразу сказал премьер, — организовать информационное обеспечение. Используя ваши собственные возможности. Чтобы исключить всякие неожиданности.

— Вас что-то смущает?

— Необычность встречи. Это же равнозначно контакту с пришельцами из другого мира. А информаторы Церковера имеют опыт общения…

Смотрящий не стал посвящать Холика во все тонкости взаимоотношений с Осколом и его саботажниками из службы разведки.

— Они вполне земные люди, — успокоил он. — Это подтверждают материалы наблюдений.

Премьер с тоской подтянул к себе папки, точно так же, как когда-то пояснительную записку Оскола об альтернативном топливе — без особого энтузиазма, и у Сторчака шевельнулось сомнение относительно своего выбора…

 

 

Стареющая девица с пляжа шла конкретно к Белому домику, и разминуться уже было невозможно.

— Я решила вас навестить, — благосклонно призналась она, при том делая изумленные глазки.

— Вы немка? — спросил Корсаков, хотя внешне девица более походила на итальянку.

— Я испанка, но немецкий мой родной язык. К тому же вы не знаете испанского.

— Почему вы так решили?

— Американцы его не любят. Им надоели испаноговорящие мексиканцы.

— К счастью, я не американец. — Марат непроизвольно залюбовался ее необычными вишневыми глазами, однако кроме эстетического удовольствия, ничего более не испытывал.

— Почему вы на ногах? Вам необходимо быть в постели.

— Если только с вами, — грубо пошутил он и тут же пожалел об этом.

Дама мелодично рассмеялась, и он услышал пошлый напев, после которого, как всякий охотник, обыкновенно терял интерес — добыча сама шла в руки. Эту домашнюю курочку не пришлось бы даже ошпаривать кипятком и щипать — сама готова была сбросить инкрустированные стразами темно-зеленые перышки.

Она была совершенно не нужна ему, даже для утешения плоти, тем паче вспомнился наказ не заводить случайных знакомств на пляже, однако он взял испанскую немку под руку и открыл калитку:

— Прошу, герцогиня!

Пусть люди Оскола и камеры партнеров по разведке видят — он приехал, чтобы, кроме всего, отдохнуть, развлечься, а не сидеть и тупо докладывать по спецсвязи о результатах, просить согласования на контакты и отчитываться о произошедших встречах. Профессионал, замысливший что-то против своих руководителей, не поведет в дом случайную женщину с пляжа. Подобное может сделать только уверенный в себе человек. Ну или полный безответственный идиот…

— Да, я герцогиня Эдинбургская! — воскликнула она. — Вы так проницательны!

Корсаков пока еще не встречал на пляжах Болгарии беспородных немок, и создавалось впечатление, будто в Балчике отдыхает вся аристократическая Германия, эдакий сплошной «фон», будто у них там крестьянок и посудомоек никогда не бывало.

Революционные, баррикадные француженки были совсем другими…

— Как вы угадали? — все еще изумлялась эта легкая добыча. — Мой дед был немецким дипломатом. Он приехал в Румынию и там женился на герцогине. Сам Гитлер благословил этот брак! Но об этом мало кто знает, было время, когда свое происхождение приходилось скрывать… Ты ясновидящий?

— Это нетрудно, — обронил он. — Я сам русский князь и чувствую породу.

— Ты русский? — уже доверительно и по-свойски спросила она, взглядом бюргерши озирая усадьбу. — Ты новый русский?

— К счастью, да…

— О, русские стали очень богатыми, — обрадовалась «герцогиня». — И ужасно расточительными!

Намек на подарки он принял и никак не отозвался. Можно было сразу переходить в постельный режим, но Марат представил, как придется сейчас возиться с ее потным, горячим телом — долго наряжалась в душном гостиничном номере без кондиционера и душа, набрасывала макияж, потом шла по вечернему солнцепеку…

Угасла даже умозрительная охота. Сейчас бы чего-нибудь терпкого, скрипящего от чистоты и прохладного, в пупырышках, как свежий огурчик.

Роксана такой вышла из моря…

— Искупаться хочешь? — предложил он. — Ты же не купалась в море…

— Боюсь холодной воды. — Она сняла туфельку и потрогала ножкой воду в бассейне. — О, прекрасная температура!

Чем-то щелкнула за своей спиной, и роскошный вечерний туалет мгновенно обрушился к ее ногам — под ним ничего не оказалось. Но вместо желания при виде обнаженной женщины на Марата напал приступ смеха: в век технического прогресса раздевание было механизировано! Это же надо придумать такое приспособление, чтоб обтягивающее стан, крепко сидящее, без видимых замочков платье отстреливалось, словно кресло катапульты!

«Герцогиня» расценила его веселость по-своему — вероятно, как радость, предвосхищение, — тоже заулыбалась и погрузилась в воду.

— Иди ко мне, — поманила рукой.

— Нельзя мочить рану. — Он показал на свою шею. — Доктор не велел. Я буду созерцать!

— О да! — понимающе воскликнула она и стала изображать в воде что-то вроде танца, демонстрируя свои прелести — то верхней части тела, то нижней, ныряя в голубую воду.

Все это напоминало пошленькую телеэротику и не возбуждало. А надо было как-то приподнимать боевой дух, хотя бы из чувства мести Роксане. За всю «супружескую» жизнь у него ни разу не было женщины, столь длительный голод должен был бы сейчас захлестнуть его одной только физиологией, так бывало не раз, но тут он взирал на сочный плод и не ощущал никаких позывов. Тогда он сходил в домик и прикатил на берег бассейна столик-бар. Симаченко готовился к встрече, запас любимого сухого вина, которое Марат в Болгарии пил вместо воды. Легкий алкоголь обычно помогал раскрепоститься и долгое время поддерживать тонус на высоте. Он откупорил бутылку, вдохнул виноградный букет и стал пить из горлышка.

— Хочешь? — спросил «герцогиню».

— Я бы выпила коньяку, — призналась та и подплыла к берегу, как русалка. Разве что пышная прическа превратилась в кошачий хвост.

Все «породистые» дамы любили крепкие напитки.

Корсаков допил вино.

— Пожалуй, и я тоже…

Коньяк был хороший, французский, и как-то сразу взвеселил. Обнаженная купальщица дразнила его близким присутствием минут пять, пока не опустошила бокал, и была уже прохладная, с легкой гусиной кожей по загорелому телу. Ненароком, невзначай она принимала позы, которые знала, играла перед самым носом ягодицами, показывала впалый, эротичный живот — и нырнула в воду ни с чем. На берегу остался пустой, мутный от влаги ее жаркого дыхания бокал…

Хмель грел пищевод, голову и грудь, но не опускался ниже пояса, и Корсаков отнес это к нервным перегрузкам последних дней жизни в Москве. А чтобы поверили все, сейчас взирающие на бесплатную порнуху, надо было отключить голову, забыть на время неудачи, досадные промахи, аллергию, «партнеров», треклятого Алхимика и, наконец, сумасшедшую Роксану.

Нет, ее не забыть — напротив, помнить и представлять, как она изменяла ему с гением. И отомстить, отплатить тем же!

Запись с видеокамеры в спальне Роксаны была черно-белая, графичная и напоминала старое кино — без цвета и пошлости.

Черт возьми, красиво это у них получалось! Красиво, долго, не надоедливо и как-то ритуально, что ли. Словно исполняли некий обряд, до деталей прописанный в сценарии, — все необычно, неожиданно, притягательно…

В тот миг Марат внезапно понял, отчего до сих пор возится с Роксаной и не по долгу службы — по тайному движению души терпит ее измену, безумные капризы, выслушивает речи и сейчас, глядя на другую женщину, думает о ней. За три месяца «супружеской» жизни он не смог даже приблизиться к ее плоти, увидеть голой, притронуться к сакральным местам тела. Это были месяцы противоборства, и чем настойчивее она отбивалась от его домогательств, тем становилась желаннее.

Безумная клятва в его сознании произнеслась сама собой, без приложения сил и чувств.

— Встану перед ней на колени, — вслух по-русски сказал он. — Положу белые розы к ногам и присягну. И пойду за ней, куда поведет! Буду повиноваться и служить ей. И никому больше…

Вот для чего надо было приехать в Болгарию!

— О чем ты говоришь, князь? — спросила «герцогиня». — Я плохо понимаю твой язык! Ты сказал — будешь служить мне? Ты хочешь взять меня замуж?

— Сейчас возьму, — пообещал он и пошел за домик, в сад.

Розы там были, десятка два кустов, в том числе вьющиеся, однако на их цвет он раньше не обращал внимания и тут обнаружил много оттенков. Есть чуть розоватые, есть с сиреневым отливом и при вечернем освещении почти белые, но сразу видно — не такие, как притащил румынский воришка из чужого сада. Наконец высмотрел — вот же, вот! Попробовал сломать стебель, невзирая на колючки — получалось некрасиво, пришлось искать садовые ножницы. Марат остриг весь куст, пересчитал и вдруг забыл, сколько дарят и сколько носят на кладбище. По логике, получалось, женщине надо преподносить четное, а как по обычаю, не вспомнил, решил, вряд ли Роксана станет их считать. Из сада он вернулся с огромным букетом и уже стал подыскивать место, куда бы припрятать, чтобы достать внезапно, и тут только разглядел — розы оказались желтоватые! В тенистом саду совсем другое освещение, а на солнце явно выпячивается желтизна.

Для сравнения он сбегал в спальню Роксаны, где стоял ворованный букет, и точно — розы были молочного, снежного, с тончайшей голубизной, цвета!

— Это мне? — вопрошала из бассейна «герцогиня». — Эти цветы мне, князь?

И вода вокруг нее, кажется, закипала.

— Эти — тебе! — Корсаков метнул букет в воду и сам снова метнулся в сад.

— О, эти русские! — вожделенно простонала испанская немка, разгребая розы по водоему. — Какая стихия чувств! Я заражаюсь ими! Я уже неизлечимо ими больна!..

Изгороди между усадьбами были сетчатыми, Марат заглянул сначала к соседям справа, потом слева — и у них вроде бы таких нет…

А надо преподнести цветы тотчас, как только Симаченко приведет Роксану домой. Только не забыть бы выгнать «герцогиню» или лучше перебросить ее на капитана — вот уж порезвится халявщик…

Пусть запоздало, но метнуть розы Роксане под ноги широко, вольно, страстно, с искренним позывом, и она поймет, примет…

Верно ведь посоветовал старый хитрый Церковер — надо брать ее чувствами! Но теперь уже не ради злосчастной гребенки!..

Он пролетел мимо бассейна, устремясь на улицу, и услышал оклик:

— Князь! Князь, куда ты? Смотри, я плаваю в розах!

Опомнившись, заметил, что все еще бегает в жарком шелковом балахоне и выглядит смешно. Не видя «герцогини», ринулся в домик, там переоделся в белый морской костюм и снова выскочил на улицу.

— Айн момент, герцогиня! — зачем-то крикнул ей на ходу. — Я еще вернусь!

— Все русские — сумасшедшие! — вслед полетел ее восхищенный голос. — Я буду ждать тебя, мой щедрый князь!

Марат представления не имел, где можно добыть белые розы, и сначала помчался вдоль улицы, выглядывая их в чужих садах, но солнце опустилось так низко, что все оттенки казались розоватыми. И тогда он стал спрашивать всех встречных на разных языках:

— Белые розы? Мне нужны белые розы! Вы не знаете, где можно купить настоящие белые розы?

Прохожие жали плечами, болгары обманчиво кивали, что означало «нет», а иные шарахались и смотрели с недоумением. Так он добежал до резиденции королевы, где видел большой розарий, и, забыв о кактусах и аллергии, устремился в ботанический сад — уж там-то наверняка они есть! В вечерний час здесь прогуливались редкие парочки, бегали дети, и хоть кто-нибудь попался бы из обслуги, чтоб спросить. Вдоль дорожек недалеко от входа смотрителей не оказалось, и тогда Корсаков отыскал розарий, где сориентированный на белое глаз тотчас выхватил три куста в разных местах. Цветы были крупнее и, кажется, даже белее, чем принес румынский пацан: отборные розы на толстых, мясистых ножках, с жирными темно-зелеными листьями и искристыми шипами. Однако уподобляться мелкому вору Марат не хотел и побежал во дворец. Там все двери стояли нараспашку, не было ни единого посетителя, впрочем как и смотрителя с охранниками, а еще недавно всюду слонялись униформисты… Его словно толкали на кражу!

Корсаков сходил к воротам, где всегда торчала билетерша, но и там никого не нашел. Просто коммунизм какой-то или крайняя бесхозяйственность. Наконец он узрел мусорщика с тележкой, очищающего урны, и бросился к нему.

— Мне нужны белые розы! — сказал по-русски в надежде, что болгарин поймет. — Готов купить за хорошие деньги.

Но это оказался румын, лепечущий на своем, похожем на итальянский, языке, которого Марат не знал. А надо было спешить, ибо Симаченко с Роксаной могли появиться здесь в любую минуту. Тогда он дал мусорщику сто долларов и повел его в розарий, где указал на куст:

— Куплю весь! — И показал деньги.

Румын понял, засверкал цыганским глазом, однако распорядиться розами не посмел; из всего, что сказал, стало ясно, что надо спросить директора, мол, в королевской резиденции ничего не продается. И все показывал куда-то в сторону аллеи кактусов, которую Марат запомнил на всю жизнь и идти туда не собирался, однако услышал отдаленные голоса. Перекликались по всему саду, словно грибники в лесу, и двигались в их сторону. Румын засуетился, поклянчил еще денег, дескать, за информацию, но ничего не получил и убежал.

Скоро из зарослей сада показалась разрозненная цепочка людей, ведомых капитаном, и только тогда Корсаков сообразил, что происходит: сотрудники резиденции королевы прочесывали парк — искали Роксану!

— Она появляется!.. — задыхаясь, доложил Симаченко. — И все время исчезает!.. Как сквозь землю!..

— Куда исчезает? — Марат почуял неожиданное головокружение. — Ты плохо ищешь!

— Видишь, я народ организовал! — возмутился капитан. — Всё прочесали, под каждым кустом… Мелькнет — и нет!.. Сколько раз видел сам, Марат! Среди кактусов… Тут же везде камеры! Охрана видела!.. И будто растворяется! Как призрак!..

— Что ты мне тут?!.. — Головокружение переросло в ярость. — Сейчас покажу призрак!..

— Почему ты мне не веришь?! Я тут полтора часа гоняюсь!

Корсаков сшиб его одним ударом в переносицу, наступил ногой на грудь.

— Ты упустил ее, скотина! — заорал, и в глазах потемнело. — Я розы нашел!.. А ты!..

Болгары стояли полукругом, смотрели с недоуменным испугом и не вмешивались. Марат пнул капитана, бросился в сторону аллеи кактусов, однако вернулся.

— Кто директор? — спросил по-русски. — Кто начальник? Вот этого всего? Кто? Чье это?

Охранники сада опомнились, заслонили собой пожилую женщину в очках. Послышался приглушенный ропот, что-то про полицию.

— Мне цветы нужны, — продираясь сквозь гнев и одновременное отчаяние, натужно проговорил Корсаков. — Настоящие, белые, для нее. Я у вас нашел, там!.. Продайте мне розы, пожалуйста.

Сотрудники королевской резиденции взирали настороженно и пытливо — должно быть, не понимали русского языка.

— Хочу розы, — на английском повторил он. — Белые… Там целых три куста!

Люди таращились на него и молчали. Даже нокаутированный Симаченко, пытаясь встать на ноги, замер на четвереньках и лишь шумно утирался и швыркал разбитым носом.

— Кто мне даст розы? Для девушки… Нет, вы не понимаете, люди! Она не просто девушка. Ее зовут Карна! Она богиня!.. Вот, поцеловала меня! Смотрите!.. Она достойна самых белых роз! Если не дадите, я нарву сам!

 

 

Арест Хана потряс нефтянку и привел в чувство уже на следующий день. Это сразу же отметил водитель Сторчака, когда утром ехали из загородного дома в Осколкове. Убрали придорожный крест вместе с венками и повядшими цветами, и даже яму от бетонного основания заровняли, а цены на топливо упали сразу на рубль и более, причем во всех крупных компаниях одновременно. Хирургический способ удаления опухоли сработал, теперь следовало ожидать массовой сдачи противника, поэтому Сторчак включил лишь один телефон спецсвязи, чтобы обеспечивать информационную поддержку премьера. Прежде чем принимать пленных, надо было заставить их поволноваться, да и сейчас было не до них. В технопарке он в первую очередь заглянул в коттедж Церковера на краю кукурузного поля.

В комнате, приспособленной под больничную палату, теперь постоянно дежурил священник, возможно поэтому врачей поубавилось, но добавилось аппаратуры и технического персонала. И хотя особняк был под наблюдением внешней охраны, появление непроверенных людей со стороны было сейчас вредным и даже опасным. Это была единственная лазейка на режимный объект, сквозь которую шла утечка информации и могли подсунуть кое-что посерьезнее, тем более медтехнику ввозили в спешке, без особого контроля. Сам новоокрещенный заметно поздоровел, по крайней мере открывал глаза, следил за движениями, шевелил обеими руками, все слышал и, кажется, понимал, но дар речи еще не вернулся. Неподалеку на площадке посреди кукурузного поля дежурил вертолет с пилотом, однако консилиум все еще считал Оскола нетранспортабельным и не позволял вывезти его в клинику, что было бы сейчас правильным.

Увидев Смотрящего, Оскол вновь попытался сесть и что-то сказать, но ему не дали сестры, дежурившие возле постели, как два ангела. Рассказывать что-либо о вчерашних событиях и встречах, тем паче в присутствии посторонних, Смотрящий не стал: при таком обилии завезенной с улицы аппаратуры это было слишком рискованно.

— Хана арестовали, — решился он обрадовать старика общеизвестным уже фактом. — Еще вчера. Прокуратура ведет обыски. Цены на заправках сразу рухнули…

Церковер услышал больше, чем он сказал, и вроде бы даже попытался улыбнуться. Сторчак пожал его руку и ощутил достаточно крепкую, живую ладонь.

— Ничего! — добавил при этом бодро. — Уже есть чем дать отмашку. Последний да будет первым!

Было видно, больной понимает, о чем идет речь, по крайней мере глаза его заблестели — всякая положительная эмоция сейчас работала во благо.

— Я помню, информация — это власть. — Сторчак покосился на запертую дверцу сейфа. — И мне сейчас ее не хватает. И людей не хватает…

Сказал так, словно пожаловался, и был понят: Оскол замычал, силясь что-то ответить, и медсестра перевела:

— Он посылает вас в музей.

— Куда? — переспросил Сторчак.

— В музей. Требует, чтоб вы посетили какую-то выставку.

— Да я бы хоть сейчас в рай, — сказал он Церковеру и глянул на священника, — да грехи не пускают.

 

* * *

 

Смотрящий терпеть не мог чужих рабочих мест, мебели, телефонов и обстановки, старался не задерживаться там даже при великой необходимости, а тут снова пришлось расположиться в неуютном кабинете Оскола в зоне Д, чтобы начальник разведслужбы все время находился рядом и мог докладывать лично. Кроме того, здесь было безопаснее в смысле сохранения информации — мало ли что могли подбросить за ночь в его собственный кабинет, если медики в марлевых повязках, выходя на перекур, бродят по кукурузному полю и шатаются возле стальной пирамиды. И при всем том Сторчак сразу же ощутил, что в незнакомых, непривычных декорациях он утратил тончайшее, много раз испытанное чувство напряженности окружающего поля, которое всегда помогало ему мгновенно и точно ориентироваться в пространстве, времени и обстоятельствах. Это был своеобразный эхолот, беспрерывно зондирующий среду и улавливающий малейшие изменения, и прежде чем получить некую информацию извне, он начинал заблаговременно предчувствовать ее, иногда поднимаясь до моментов провидческих. Он даже не пытался как-то объяснить себе эти способности, никогда их не обсуждал с другими, а садился, замирал на несколько минут и настраивался на определенную волну, после чего лишь подкручивал незримую ручку, удерживаясь в этом поле.

Поскольку все телефоны, кроме одного, были отключены, а вместе с ними всяческая текучка, ему оставалось только ждать развития событий и по просьбе младшего Холика обеспечивать информационную поддержку.

Сторчак вызвал к себе начальника разведки и приказал доложить обстановку вокруг музея Забытых Вещей.

— За прошедшую ночь ничего существенного не произошло, — сказал тот, опять почему-то прикрываясь портфелем, словно ожидал удара. — Последний экскурсионный автобус отошел ровно в девятнадцать часов. В двадцать два часа выдворили посторонних и заперли ворота парка. В двадцать три часа включили охранное освещение и выпустили овчарку. Сегодня в семь часов утра ворота открыли…

— «Новгородский посадник» не объявился? — прервал этот колесный скрип Смотрящий.

— По информации из Шанхая, «новгородский посадник» вылетает в семнадцать часов двадцать минут, — сообщил Филин. — И прибывает в девятнадцать пятьдесят пять.

— Так быстро?..

— Накладывается разница во времени.

Сторчак старался не глядеть на него, чтобы не вызывать в себе лишних эмоций, и поэтому уставился на обшарпанный, мятый кожаный портфель, мало чем отличающийся от лица владельца. Радовать, впрочем как и разочаровывать, младшего Холика было нечем, и все же Смотрящий позвонил ему и сообщил о времени прилета «новгородского посадника».

— Я уже знаю, — меланхолично отозвался премьер.

После ночных бдений над многолетними трудами разведки Оскола он наверняка и так был перегружен информацией. Смотрящий хотел поинтересоваться впечатлениями, но Холик поделился сам.

— Работа проделана грандиозная, — оценил он. — Передайте мою благодарность старику. И пусть его помощники составят список особо отличившихся. Думаю, ветераны заслуживают государственных наград. Эти бездельники в наших спецслужбах умеют только надувать щеки. А тут люди трудились…

Перед глазами возник Филин, точнее его драный портфель, и промелькнула мысль, что и его придется вносить в список, причем под первым номером, однако Сторчак погасил в себе этот всплеск неприязни. Конечно же начальник разведки достоин ордена. Если судить по справедливости и откинуть эмоции…

— И еще включите телевизор, — посоветовал премьер. — Кажется, свистопляска заканчивается, наши добрые друзья на последнем издыхании… Я потом позвоню, поделитесь впечатлениями.

Смотрящий последовал совету, включил телевизор и, выкатив кресло на середину комнаты, сел, уставившись на экран. Несмотря на древний стиль кабинета, сервис у Оскола был вполне современным: пожилая дама в кружевной наколке приняла заказ на обед, и выбор был, пожалуй, лучше кремлевского.

Правозащитники, конкретно обслуживающие нефтянку, поносили всю научную среду, вплоть до Академии наук, заявляя, что она сейчас главный тормоз в развитии передовых идей и что благодаря этому все лучшие умы давно перекочевали на Запад. Какие-то жабоподобные, шизофренического вида тетки рассуждали о дикости нравов в современных научных учреждениях, и при этом, словно мертвых, демонстрировали знакомые портреты «бедных гениальных мальчиков», выстроенных в скорбный ряд. Видимо, прополотые осколковские сорняки, заполонившие кукурузные нивы, разбежавшись, не высовывали носа, подснять живых не удалось, показывали фотографии.

И все они чем-то походили на исчезнувшего Алхимика.

Официантка вкатила столик с заказом и пожелала приятного аппетита.

Политики средней руки явно портили его и отвлекали от обеда, говорили о коррупции во власти, об отмывании грязных денег через научные проекты, но уже не так напористо и рьяно, как вчера. Эти обслуживали нефтяные компании и заправки, лоббировали на уровне депутатов областных законодательных собраний и повально, начиная с Дальнего Востока, где рабочее время начиналось намного раньше, чем в центре, но куда слухи и реальная информация всегда доходили позже, орали о диктатуре прикормленных ученых, которые тихой сапой размывают рыночные ценности общества.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...