7. Горбачевский период

Началась эра Горбачева. Когда-то Солженицын, вспоминая реак­цию на появление в печати в начале 60-х годов своей первой повести о сталинских лагерях " Один день Ивана Денисовича", писал, что если даже этот маленький ручеек правды имел такой огромный резонанс в стране, то что же будет, когда откроются все шлюзы и хлынут потоки правды. И вот они хлынули. Не только о Сталине, о лагерях - вообще о нашей жизни, об истинном положении вещей. Хлынули повести, романы, которые были сокрыты от читателей, хлынули живые люди -писатели, политики, проповедники, имена которых десятилетиями шельмовали у нас, хлынули ученые, их идеи, книги, которые были знакомы лишь единицам. Под этим напором что-то рушилось и уплывало в прошлое, а что-то, выстроенное и утвержденное годами, выстаивало, оставалось прежним.

Психология, чуть оттаявшая при Хрущеве, а затем вновь за­стуженная и промерзшая до основания в брежневские годы, в офи­циальных своих структурах стояла крепко, делая вид, что проис­ходящие изменения не касаются ее. Зато " психологические массы" стали приходить в движение. Этому способствовало то обстоятельство, что омертвелость официальной психологии и до Горбачева, в конце 70-х - начале 80-х стала приводить к появлению своеобразных альтернативных течений. Мы уже упоминали о психологической консуль­тативной работе, поисках в области психологии личности, пробах соединения психологии с верой, отметим также деятельность ряда теоретических кружков и семинаров (Г. П. Щедровицкий, А. А. Пу­зырей и др. ). Для этих сил времена Горбачева не привносили ничего содержательно нового в их изыскания, а скорее давали возможность более свободно заниматься тем, чем они занимались ранее.

С открытием " железного занавеса" стали приезжать в Россию за­падные ученые. Это коснулось и психологии. Причем начали приезжать звезды первой величины. В 1986 г. в Москву приехал Виктор Франкл и прочел несколько лекций. В следующем году приехал Карл Роджерс. Он уже не только читал лекции, но провел психологические групповые занятия в Москве и затем в Тбилиси. Вскоре приехала Вирджиния Са­тир, которая тоже читала лекции и проводила практические занятия.

Казалось бы, что могли сделать эти короткие посещения. Однако, влияние их было тогда необычайно значимо. Разумеется все психологи читали, если не самих Роджерса и Франкла, то, по крайней мере, нечто о них и их воззрениях. Но все это оставалось достаточно трудно-представимым, отчужденным, тем более, что постоянно подвергалось огульной критике. (Вспомним, что Франкл и Роджерс примыкали к психологии гуманистической, а понятие гуманизма с конца 60-х годов употреблялось по преимуществу не иначе, как в кавычках или с эпи­тетами " якобы", " так называемая". ) Здесь же приехали живые пред­ставители, причем лучшие, этой всеми ругаемой, либо, по крайней мере, подозрительной гуманистической психологии. На них можно было посмотреть, побеседовать и поспорить с ними, можно было увидеть гуманистическую психологию не как букву и абстракцию, но как живую, воплощенную реально.

Надо вообще, наверное, заметить, что психология есть предмет не заочного постижения. Предмет этот по книгам не выучивается. В него должны вводить конкретные, живые люди и учителя. Точно так же, например, как психиатрия - можно прочесть все учебники, выучить все признаки и симптомы психических расстройств, но психиатром ста­нешь лишь тогда, когда эти знания соединяться с конкретным опытом, приобретенным не иначе как в общении с конкретным психиатром, учителем, вводящим тебя в предмет и уже не только через знание, а через самого себя как профессионала, как личности, как человека[17].

Франкл, Роджерс, Сатир соединили отдельные до того части зна­ния - знание научное, книжное и знание живое, полученное непосред­ственно от психолога, связанное с восприятием его личности. Поэтому их приезд был не просто " знакомством", но " открытием", " событием" психологической жизни.

Есть и еще один, почти мистический штрих. После поездки в Со­ветский Союз скоропостижно скончался Карл Роджерс. Умерла вскоре и Вирджиния Сатир. Могло создаться впечатление, что поездка была как бы последним делом их жизни, выполнив которое они могли уйти из нее.

Так или иначе, эти приезды были куда большим, чем научными визитами. Они прорвали для многих ту завесу лжи и недоумений, которые образовались за эти годы вокруг западной психологии и, прежде всего, ее гуманистических аспектов. Кроме того, это дало мощный толчок к развитию в стране различных видов практической психологической помощи. Вслед за Франклом и Роджерсом стали приезжать видные специалисты в области гештальттерапии, семейного консультирования, поведенческой терапии и др. Начались прямые контакты. Все те, кто раньше полуподпольно занимались психо­терапией, да и те, кто ею никогда не занимался, получили возможность поехать на Запад, главным образом в Америку, и там, из первых рук, обучаться различным практическим методам.

В газетах и журналах начали появляться все более резкие статьи против сложившегося в 70-е годы и продолжавшего оставаться по сути прежним положения в официальной психологической науке и образо­вании. Эти выступления, на первый взгляд, ничего не меняли - все административные посты пооставались у прежних лиц, но менялась об­щая атмосфера: то, о чем раньше говорили только в кулуарах, стали высказывать все более открыто.

Наконец, начались и некоторые реальные изменения. В противовес совершенно омертвевшему в годы застоя Обществу психологов СССР стали появляться новые ассоциации и объединения - Ассоциация прак­тических психологов, Ассоциация гуманистической психологии, Психо­аналитическая ассоциация и др. Была фактически снята прежняя цензура на психологическую литературу и стали появляться перевод­ные книги, как классиков психологии, так и современников.

Что же образовалось в результате всего этого брожения за время, прошедшее с апреля 1985 г.? Как эти наметившиеся или намечаю­щиеся тенденции соотносятся с проблемой человека, на какие миро­воззренческие парадигмы они опираются? Об этом речь пойдет в следующей главе.