Пятиуровневая модель невроза и конфликт потребностей

В работе «Гештальт-терапия дословно», которая в России известна под названием «Гештальт-семинары» (Перлз, 1998), Перлз описывает пятиуровневую модель невроза:

«Первый уровень — это уровень клише. Если вы встречаетесь с кем-то, вы обмениваетесь клише: «Доброе утро», рукопожатие, и прочие бессмысленные знаки встречи.

Далее, за клише, находится второй уровень — … уровень, где мы играем разные роли: роль очень важной персоны, крутого парня, плаксы, милой маленькой девочки, хорошего мальчика, — любую роль, которую мы себе выбрали. Это поверхностные, социальные уровни как если бы. Мы притворяемся, что мы лучше, сильнее, слабее, вежливее, чем мы чувствуем себя на самом деле…

… А если мы проработаем уровень играния ролей, если мы уберем роли, то что же мы увидим? Тогда мы увидим антисуществование, мы увидим ничто, пустоту. Это тупик, о котором я уже говорил, вы застряли и потерялись. Для тупика характерны страхи и фобии — стремление уклониться. Мы боимся, мы избегаем страданий, особенно страданий от фрустрации. Мы испорчены и не хотим проходить через адские врата страданий: мы остаемся незрелыми, продолжаем манипулировать миром, мы не согласны пройти через страдание роста…

…За тупиком лежит очень интересный уровень — уровень смерти, или уровень внутреннего взрыва (сжатия). Этот четвертый уровень проявляется либо как смерть, либо как страх смерти. …Это форма кататонического паралича: мы берем себя в руки, мы сдерживаемся и напрягаемся, а потом взрываемся. Когда мы действительно входим в контакт с этой омертвелостью уровня внутреннего взрыва, тогда происходит нечто очень интересное.

Внутренний взрыв превращается во внешний взрыв. Уровень смерти оживает, и этот внешний взрыв — проявление подлинного человека, способного переживать и выражать свои эмоции. Существует четыре основных типа взрыва на уровне смерти. Это взрыв подлинного горя, если мы работаем с потерей или смертью, которые не были ассимилированы. Взрыв оргазма у сексуально заблокированных людей. Взрыв гнева, а также взрыв радости, смеха, joi de vivre. Эти взрывы связаны с подлинной личностью, с истинным я» (Перлз Ф., 1998, с. 59-62).

В то же время, как мы помним, сам Перлз с соавторами дал определение невроза как преждевременно примиренного конфликта потребностей (Перлз, Гудман, 2001). Попробую связать эти концепции.

Первые два уровня невроза в «Гештальт-терапия дословно» описаны как нечто лживое, как неистинное «я». Это то, что нужно счистить, чтобы дойти до подлинного «я». Но так ли это? Перлз был бунтарем и проводил свои семинары в бунтарскую эпоху. Его интервенции были направлены на фрустрацию зависимого поведения. В наш эготический нарциссический век игры и роли чаще демонстрируют независимость. Рискну не согласиться с тем, что первые два уровня представляют собой лишь то, что надо фрустрировать и счищать как шелуху на пути к исцелению. В латинском языке слово «личность» (как собственно и в одноименной функции self) происходит от слова «маска» (per sona – то, через что идет звук). То есть личность (как и славянское «личина») означает то, что мы несем в мир. Перлз же имеет в виду под истинным «я» то, что тождественно греческому слову ипостась (ὑπόστᾰσις – суть, сущность, основа)[2]. Возможно ли жить без «личины»? Всегда ли стоит быть аутентичным? И только ли парадоксальная теория изменений верна? Думаю, что нет. И персона, и ипостась – это две стороны одной целостности. Точно так же, как и признавать себя таким как есть, важно создавать желаемый образ и стремиться сделать его реальностью. Кроме того, Personality – это представление о себе, образ себя. Расширение Personality происходит в том числе и за счет идентификаций с образами, которые мы демонстрируем на уровнях клише и ролей. У детей нет расщепления на персону и ипостась, когда они играют. Игра абсолютно реальна и в ней проявляется подлинное «я». Плодотворная жизнь идет между образом и внутренним «я». Когда спортсмен идет на рекорд, у него есть образ себя как победителя. Он играет в то, что он – чемпион. Далее могут быть разные варианты событий. Если «вес взят», то «чемпион» из игры становится реальностью и прописывается в Personality. Если нет, то признание реальности (парадоксальная теория изменений) подтолкнет к новым тренировкам, чтобы «дотянуть до образа» (прямая теория изменений). Но это возможно будет только в том случае, если спортсмен продолжит игру в чемпиона!

Из двух линий поведения в невротическом конфликте одна, как правило, считается «хорошей», а другая – «плохой». У человека с зависимыми тенденциями «хорошим» поведением будет то, которое подчеркивает лояльность социальной группе, у контрзависимого – наоборот. Поэтому и одна из потребностей, стоящих за линиями поведения объявляется «хорошей» и легализуется, а вторая избегается.

Клишированное поведение, а также игры и роли фобического уровня являются проявлением легализованных потребностей. Но поскольку поведение на этом уровне является стереотипным, это говорит об отсутствии полного удовлетворения. Иначе действие не воспроизводилось бы. Повторение свидетельствует о незавершенности (мы не берем в расчет повторение эффективного поведения, удовлетворяющего потребности, так как это не то, с чем приходят к психотерапевту). И это понятно из предыдущей части данного исследования: обе конфликтующие потребности не удовлетворяются. Персона не питается ипостасью, не опирается на нее, ипостась стыдится внешних манипуляций. Противоположности не конфронтируют в полной мере, а значит и не поддерживают друг друга.[3]

Также игры и роли – это то, что человек делает с обеими конфликтующими потребностями. Это его привычные манипуляции (как вынудить других сделать за него выбор) и самоманипуляции (как прервать удовлетворение потребностей и примирить внутренний конфликт). Объединим эти два посыла: игры и роли второго уровня – это способ частичного удовлетворения потребностей вследствие внутреннего конфликта.

Тупик возникает тогда, когда конфликт потребностей становится явным. Тогда перед нами встает выбор между прежним стереотипным симптоматическим поведением, одной потребностью и другой потребностью. По-прежнему жить тошно, а по-новому (делая честный выбор между потребностями и способами их удовлетворения) – страшно.

Тогда игрок делает последнюю попытку выйти из игры, не выходя из нее, – умереть. Он замирает на уровне внутреннего взрыва. Но у умирания также есть противоположность – возрождение. И тогда происходит внешний взрыв.

Еще раз скажу о том, что считаю важным. В работе мы оперируем то понятиями конфликтующих потребностей, то понятиями противоположностей. Под противоположностями следует понимать не противоположные потребности, одновременное желание которых приводит к конфликту. Противоположности – это способы достижения удовлетворения потребностей, а также представления о себе («и кто я после этого»). Требовать, отвоевывать право на индивидуацию (быть требующим, агрессивным, эгоистичным) или просить, признавать принадлежность (быть просящим, преданным, зависимым) – примеры противоположностей. Почему же все-таки мы говорим о конфликте потребностей, а не о конфликте противоположностей? Потому что избегаемое поведение (представление о себе) в сознании связано с фрустрацией одной из потребностей: «Если я буду просить, я буду униженным, зависимым, об меня будут вытирать ноги, и я никогда не смогу добиться продвижения по карьерной лестнице». Или: «Если я буду требовать, я буду эгоистом, меня не будут любить, и я никогда не буду своим в коллективе».

Еще несколько мыслей по поводу конфликта потребностей, уместности понятия диалога в контексте цикла потребности, а также таких определений как невротический и нарциссический опыт.

Перлз говорил, что «невроз – это состояние неравновесия, возникающее у индивида, если его личная потребность, актуализированная в данный момент, расходится с потребностью группы, к которой он принадлежит, и если он не в состоянии решить, какая из этих двух потребностей является в этот момент доминирующей» (Перлз, 1996, с.69-70). Я позволю себе не согласиться с великим Фрицем. Не столько потребность группы выступает в качестве оппонента личной потребности, сколько потребность в группе. Группа – это источник удовлетворения ряда потребностей, иначе бы ее интересы не беспокоили индивида. Невротический конфликт — это конфликт индивидуальности и принадлежности. Причем избегаемой (одновременно являясь актуальной) может быть как потребность, связанная с индивидуацией, так и потребность, для удовлетворения которой нужна принадлежность.

Среди гештальт-терапевтов я встречал две позиции, относительно невротического и нарциссического опытов. Одна из них заключается в том, что это разные опыты, требующие разных подходов в терапии. Другая стоит на понятии транстипологичности невроза (Немиринский, 2006). То есть, смысл невроза в самом явлении преждевременно примиренного конфликта, а не в конкретном его содержании. Сторонники первой позиции исходят в разграничении невроза и нарциссизма именно из содержания конфликта. Эта позиция подкрепляется еще и тем, что Перлз на своих семинарах чаще фрустрировал зависимое поведение и говорил при этом о неврозе. Таким образом, невротическое поведение часто ассоциируется с зависимыми тенденциями, а нарциссическое — с контрзависимыми. Мне видится опасность в разграничении опыта на основании содержания по двум причинам. Первая причина в том, что в любом зависимом поведении содержатся контрзависимые элементы, а в контрзависимом — зависимые[4]. И работать необходимо, поддерживая обе тенденции. Вторая причина в том, о чем я писал ранее: истинное «я» находится и внутри и снаружи. Нет того, что истинное «я» невротика заключается в бунте против интроектов и разворачивании ретрофлексии, и того, что истинное «я» нарцисса — это признание нуждаемости в другом человеке. Диагностика заключается в определении, какое поведение сейчас является избегаемым, а какое — предъявляемым.

У здоровой личности полярности таковы: индивидуальность, «Я-Оно»-отношения, манипуляция миром ради достижения потребностей/ принадлежность, «Я-Ты»-отношения, самоотдача[5].

Если мы внимательно посмотрим на цикл контакта, то увидим, что эти тенденции также проявляются и на разных этапах одного и того же цикла. Если второй этап касается манипулирования миром, рассмотрения его в качестве объекта, то полный контакт — это встреча с «не-я».

Проявление этих полярностей у невротика извращено. На полюсе индивидуальности находится действие ради оценки, а на полюсе принадлежности — слияние. В любом случае (зависимое ли поведение преобладает или контрзависимое) диапазон невротика – от слияния до эготизма. Я не разделяю убеждения о наличии в фазе финального контакта «здорового слияния». Именно потому, что слияние не может быть встречей с «не я». Даже если потребность касается не общения людей, а неодушевленного предмета, это могут быть «Я-Ты»-отношения (Бубер, 1999). Более того, я думаю, что полноценный финальный контакт возможен только через такие отношения, ведь контактная граница не перестает существовать в это время. Самоотдача в момент контакта означает не потерю себя, но только отказ от доминирования функции эго. Таким образом, диалогические отношения — это отношения в момент полного, истинного контакта. Но, как уже неоднократно было сказано, противоположности выступают поочередно поддержкой друг другу. Поэтому «Я-Оно»-отношения служат «Я-Ты»-отношениям, подготавливают встречу (преконтакт и контактирование) и помогают ее осмыслению (постконтакт).