 |
Глава 10. Третий триместр. Часть первая
|
|
|
|
Я хотела его убить. А ещё трахнуть. Только никак не могла решить, в какой последовательности.
– Что-то не так? – Эдвард стоял в проёме между столовой и кухней – босой, небритый и в брюках от медицинской униформы, низко сидящих на бёдрах. Одна из его рук упиралась в деревянный наличник над головой, другая лежала на бедре.
Одной лишь этой картины было достаточно, чтобы заставить меня хотеть его. Прибавьте к этому тот факт, что у нас не было настоящего секса с тех пор, как нас застукали в смотровом кабинете. Я готова была немедленно взорваться от желания. Сначала я свалила вину за это на гормоны беременности и на его брюки от медицинской униформы. Затем я поняла, что Эдвард вовсе не невинная овечка – наверняка он мучает меня намеренно.
– Обычно ты не носишь медицинские брюки, – осуждающе сказала я.
Он фыркнул.
– Обычно ты не стираешь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сегодня мне нужно было ехать в больницу, и это единственные чистые брюки, которые я нашёл.
– Эти брюки для меня пытка.
– Но и для меня они тоже пытка – «настоящие доктора» смеются надо мной. Давай заключим сделку. Если ты проследишь, чтобы у меня всегда имелись нормальные чистые брюки, мне не придётся изображать из себя истинного шотландца в медицинской униформе [прим. перев.: Здесь подразумевается не логическая уловка «Ни один истинный шотландец...», а возможное отсутствие под хирургическими брюками (как и под шотландским килтом) нижнего белья].
Я чуть было его не простила, но потом вспомнила, что он не только съел всё моё мороженое, но ещё и оставил после этого в раковине вазочку и ложку. Я снова захотела хорошенько его отлупить – или, по крайней мере, жёстко объездить.
|
|
|
Умом я понимала, что виноваты гормоны. Я наблюдала это, когда Роуз была беременна – на неё накатывали мощные противоречивые эмоции, причём часто в ответ на сущие пустяки. Съеденное мороженое – это же пустяк. Нет, правда. Но малышка любила его, и вот это уже был не пустяк. Поев мороженого, я всегда чувствовала, как она толкает меня. Срок был достаточно большим, чтобы толчки ощущались дискомфортными, иногда даже болезненными, но я наслаждалась ими. Они напоминали мне, что моя беременность реальна; а мне в это до сих пор не очень верилось, несмотря на восьмимесячный срок.
– Ты что, умрёшь, помыв за собой посуду?
Он ответил с абсолютно серьёзным выражением лица:
– Бывают дни, когда я допускаю такую возможность.
Небеременная Белла рассмеялась бы, понимая, как нелепо злиться на него из-за таких мелочей. Беременная Белла хотела позвонить Роуз, узнать у неё рецепт и сварить из его яичек кошерный суп с фрикадельками.
Он вошёл в кухню и обнял меня. Я ощутила твёрдость его грудных мышц и слабый запах одеколона, которым он пользовался сегодня утром. Возможно, я оставлю его в живых. Но только с условием, что он трахнет меня сию же секунду.
Живот мешал, но мне кое-как удалось прижаться губами к его горлу.
– Ты нужен мне, – прошептала я между полизываниями.
– Ты тоже нужна мне. Больше, чем ты можешь себе представить.
– Ты нужен мне весь целиком.
– Я весь твой.
Я сжала его член через брюки.
– Я хочу тебя во мне, внутри.
Он тихо застонал.
– О, боже. Ты понятия не имеешь, как я по этому скучаю.
– Нам ничто не мешает.
Он положил свою руку на мою и остановил мои движения.
– Я уже говорил тебе, что в данный период чувствую дискомфорт в связи с коитусом.
– А я чувствую дискомфорт в связи с отсутствием коитуса.
– Белла, ты на восьмом месяце беременности. Ты чувствуешь дискомфорт в связи с чем угодно.
– Это чёрт знает что такое. Ты же врач; ты знаешь, что это безопасно.
|
|
|
– Дело не в безопасности, – упрямо возразил он. – Я не могу заставить себя эякулировать на лицо своей нерождённой дочери.
– Есть такая штука, называется амниотический мешок. Может быть, ты слышал про него в медицинской школе, когда проходил курс «Акушерство»? Он закрывает плод от любых внешних веществ. Ты можешь кончить, излив больше спермы, чем способен выдать весь мужской состав буккакэ-блокбастера разом [прим. перев.: Белла имеет в виду один из типов порнофильмов], и быть уверенным, что малышка не проглотит ни капли.
– Картина, которую ты только что нарисовала в моём воображении, ужасна. И, пожалуйста, никогда больше не упоминай в одном предложении нашу дочь и буккакэ*.
Пришло время сменить тактику.
– Знаешь, когда твоя мать была беременна, твои родители занимались этим в режиме нон-стоп – и вот он ты, всё с тобой в порядке.
– О, боже, – взвыл он, затыкая уши. – Нет, Белла, ты ошибаешься. Я не в порядке. Я был в порядке – был, прошедшее время! – пока ты не поделилась со мной этой информацией. А сейчас меня, кажется, вот-вот стошнит.
– Ты же понимаешь, что тебя не было бы на свете, если б они не занимались сексом, правда?
– О, я целиком и полностью в курсе того, что у моих родителей был очень здоровый брак. В старых домах, знаешь ли, тонкие стены.
Я провела кончиками пальцев по его груди.
– Ты всегда говорил, что хочешь такой же брак, как у них.
– Думаю, у нас именно такой брак.
– Думаешь, твоя мать могла бы обходиться без секса?
– Даже думать не хочу об этом. Как вспомню, с кем она встречается... – Он покачал головой. – Я очень рад, что я психотерапевт, потому что, честно говоря... после того, как на свадьбе Кейт я увидел маму рядом с Лиамом, мне самому потребуется психотерапия.
Я прислонилась к столешнице и вздохнула.
– Как ты предлагаешь нам решить эту проблему? Я хочу сказать, что могу прожить без секса. Я даже могу прожить без мороженого. Но я не могу прожить одновременно и без секса, и без мороженого. И вдобавок – не получая ни секса, ни мороженого – я ещё вынуждена мыть посуду...
– Посуда как раз не проблема. Когда мы решили, что попытаемся зачать ребёнка, я предлагал переехать в жильё попросторнее, и ты не пожелала об этом слышать...
|
|
|
– Потому что я люблю этот дом. Мне нравится, что он мой, что я купила его сама. Я не хочу терять эту часть себя...
– Это твой выбор, Белла. Но мы оба прекрасно знаем, что лишь твоя непоколебимая гордость причиной тому, что мы до сих пор не переоборудовали кухню. Что касается секса, то я готов наслаждаться, вкушая деликатес «Белла», даже если ты объявишь, что отныне это моя единственная пища, и будешь держать свои ножки раздвинутыми все двадцать четыре часа в сутки. Но я не стану поливать спермой свою нерождённую дочь. – Он покачал головой. – Это моё последнее слово. Я чувствую себя грязным и собираюсь принять душ.
Он развернулся и отправился наверх. Я снова была в бешенстве. Какой мужчина станет принимать душ – возможно, холодный – когда мог бы трахать меня на полу кухни? Если это войдёт в обычай, то ко времени появления ребенка членозасуха сведёт меня с ума. Я задумалась: а что если Эммет был таким же странным в конце беременности Роуз? Если да, то вполне понятен её прославившийся на весь мир минет в послеродовой палате. [прим. перев.: см. главу 27 «Контрапункта»]
Живи я в идеальном мире, я бросилась бы на кровать и разрыдалась в подушку. Но даже этого утешения не было мне дано – я не могла улечься на свой бугром выступающий живот. Хоть убейте, не понимаю женщин, которые утверждают, будто беременность позволила им почувствовать себя сексуальными. Я была размером с кита и определённо нуждалась в сильных успокоительных. Чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что не могу винить Эдварда за нежелание заниматься со мной сексом – я бы и сама не захотела заняться с собой сексом. Я поднялась наверх, легла на свою – дальнюю от двери – сторону кровати и постаралась устроиться поудобнее. Мои беззвучные слезы мало помогали облегчить скопившуюся во мне досаду и совсем не помогали успокоить мой самый большой страх. Появление ребёнка изменит наши отношения, и не обязательно в лучшую сторону.
Я заметила, что Эдвард присоединился ко мне в постели, только после того, как его рука обвила моё тело и его ладонь легла на вершину моего живота.
|
|
|
– Я знаю, что тебе неудобно – твоё тело изменяется, и с этим непросто справляться. Но я не лгу, когда говорю, что ты никогда ещё не была так прекрасна, как сейчас.
Я перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть ему в лицо.
– На самом деле ты так не думаешь, но всё равно спасибо.
– Ну, и зачем мне говорить неправду?
– Может, и нéзачем, но...
– Что «но»?
– Тебе двадцать девять лет.
– Допустим, и что?
Сделав воздушные кавычки, я пробормотала словосочетание, ставшее за этот год проклятием моего существования:
– А я – пожилая первородящая.
Он коротко рассмеялся.
– Этот медицинский термин просто означает наличие потенциальных рисков; к сексуальной привлекательности он не имеет никакого отношения.
– Во-во, рисков. Таких, как мои растяжки, дряблая кожа... я никогда уже не получу обратно своё тело...
– До тех пор, пока я получаю обратно твоё тело, меня ни капельки не волнует то, что его не получишь ты.
Я закатила глаза.
– Ты не уловил сути.
– Нет, это ты не уловила сути. – Он оттянул к плечу громадную футболку, в которую я была одета. – Давай избавимся от этого.
Я села, чтобы он мог стащить её прочь с моего тела, а затем вновь откинулась на подушки.
– Я люблю твои груди. Люблю, как они перекатываются у меня в руках, когда я держу их; я любуюсь тем, что они круглее и полнее, чем когда-либо раньше.
– Да уж. Жаль, что ареолы диаметром с блюдце, а соски похожи на стирательные резинки.
– Ничего подобного! Они прекрасны, и они будут кормить нашу дочь. – Он запечатлел поцелуй на каждом из сосков, а затем провёл руками вдоль моего тела до самых бёдер. – И вот здесь... здесь тоже по-другому. Не могу дождаться, когда увижу, как малышка сидит у тебя на бедре. И это... – Он прижался щекой к моему животу. – Это наш ребенок.
– Иногда это всё ещё кажется мне нереальным, – прошептала я.
– Младенец? Так чувствуют почти все, кто впервые ждёт ребёнка. Пока они не подержат его на руках, для них это слишком абстрактно.
– Я бегаю в туалет каждые две минуты. Поверь мне, ребёнок для меня вовсе не абстракция.
Он поднял голову с моего живота и быстро переместился так, что его лицо оказалось рядом с моим.
– Ты имеешь в виду нас.
Я кивнула.
– Иногда я смотрю на тебя и не могу в это поверить.
– Поверить во что?
– В то, что ты мой.
– Я твой и буду твоим вечно.
– Ты когда-нибудь боялся, что пожалеешь об этом?
– Да. – Он фыркнул. – Нет.
– Что если я превращусь в свою мать?
– Не превратишься.
– Ты этого не знаешь. Я имею в виду, я очень эгоистичный человек.
– Уж конечно.
– Чего?
– По-настоящему эгоистичные люди никогда не задумываются о том, что они эгоистичны.
|
|
|
Больше всего на свете я хотела ему верить.
– Я могу что-нибудь сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
Я ответила, не раздумывая:
– Затрахать меня до смерти.
Он покачал головой.
– Не хочу этого делать...
– Поняла уже.
– Но был бы рад заняться с тобой любовью.
Что он и сделал.
______________
*Буккакэ – одна из сексуальных практик.
Глава 11. Третий триместр. Часть вторая
Войдя в спальню, Эдвард уставился на меня как на сумасшедшую.
– Ты что делаешь?
– А на что это, чёрт возьми, похоже? – Я пожала плечами и развела руками. – Держу на влагалище пузырь со льдом.
– Это-то я вижу. – Он прошёл в противоположную часть комнаты к шкафу и стал снимать рабочую одежду. – Я не понимаю, зачем...
Я вздохнула. Сегодня был худший день за последнее время – и тот факт, что я позволила обманчивому чувству спокойствия усыпить свою бдительность, делал его ещё хуже.
К тридцать третьей неделе я решила, что большинство проблем беременности позади. Я стала лучше контролировать свои бушующие гормоны и научилась не загоняться по пустякам. Например, вместо того, чтобы расстраиваться, поняв, что перестала видеть собственные ноги, я порадовала себя мыслью о том, что отныне буду пребывать в блаженном неведении относительно облупившегося лака и прочих проблем с педикюром. Вместо того чтобы плакаться из-за беготни по малой нужде каждые пять минут, я тщательнее подошла к подбору туалетного чтива. Когда волосы начали расти как сумасшедшие, я порадовалась тому, какие они густые и крепкие, и записалась на восковую депиляцию, решившись на насильственное избавление от лобковой растительности. Я совсем не ожидала, что вместе с волосками, впечатавшимися в восковые полоски, в мусорное ведро спа-салона полетит и весь мой новообретённый дзен-буддизм.
– Знаешь, насколько чувствительнее стали мои девчачьи места из-за усиленного притока крови?
– Эта чувствительность не имеет ничего общего с притоком крови. – Он бросил грязную рубашку в корзину и развернулся ко мне, одетый в одни лишь боксеры. – Это потому, что я бог в постели.
Я закатила глаза.
– А что? Ты сама говорила: живи я в доисторические времена, Стоунхендж в честь меня назвали бы Стоунчлен [прим. перев.: В оригинале – игра слов, основанная на том, что название « Стоунхендж » похоже на словосочетание « каменная курица ». А кто (или что) подразумевался бы под каменным петухом, вы уже, видимо, и сами поняли].
– Поверить не могу. Я тут страдаю, а для тебя это – лишний повод побахвалиться?
Он присел на край кровати.
– Прости. С этого момента обещаю проявлять образцовый врачебный такт.
– Ты же знаешь, что я всегда кончаю сильнее, когда у меня голая киска?
Он кивнул.
– Я подумала, что в сочетании с повышенной возбудимостью из-за беременности восковая эпиляция обеспечит мне лучшие в жизни оргазмы. И не додумалась, что повышенная чувствительность означает, что острее будет чувствоваться всё, а я уже довольно давно не делала эпиляцию, и...
Его губы дёрнулись; он определённо сдерживал смех.
– Это не смешно! Мне, наверное, в жизни не было так больно.
– Ты делаешь восковую эпиляцию с тех пор, как я тебя знаю. Это что, правда, так больно?
– Да! – заорала я. – Вам-то, мужикам, легко...
– Не мне.
– А уж тебе особенно – тебе даже ещё легче, чем другим.
– Потому что ты беременна, а я нет?
– Нет... то есть... да, но я сейчас вообще не об этом. Ты никогда не держал пакет со льдом на своей киске...
– Потому что у меня нет киски.
– Нет, потому что от тебя никто не требует идеального внешнего вида. Когда я потею, это отвратительно. Когда ты потеешь, это чертовски сексуально.
– Ага, как же, – возразил он, смеясь. – Ни за что не поверю, что ты считаешь потную, давно не мытую мужскую задницу возбуждающей, но, пожалуйста, продолжай.
– А возьмём волосы! Если ты не побреешься несколько дней, ты выглядишь горячо. Если я недельку не попользуюсь бритвой... – я покачала головой, – то начнут сомневаться в моей сексуальной ориентации.
– Это просто дурацкий стереотип.
– Я-то с тобой согласна. Но многие люди всерьёз в это верят.
Вздохнув, он положил руку мне на колено.
– Могу я что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше?
– Не знаю. Может быть, поможет несколько малосольных огурчиков и салями в тесте *.
– Подумай об этом, пока я принимаю душ. – Он наклонился и поцеловал мой живот. – Я принесу тебе всё, что скажешь, как только ты решишь, чего тебе хочется.
Я уставилась на свой живот и задумалась: а чего бы захотела малышка? Это же всё-таки и её трапеза тоже; значит, у неё есть право голоса.
– Толкнись, если еда, которую я назову, тебе понравится, – сказала я. – Можем послать папу за маринованными огурчиками и мороженым. Знаю, это немного банально, но сладкое с солёным – это вкусно. Запомни, он принесёт нам всё, что мы захотим. Никогда не бойся попросить у него то, что тебе нужно. Он хочет о нас заботиться – такой уж он есть. Раньше я не верила что такие люди, как он, существуют. Я думала, что байку про любовь придумали акулы рекламно-маркетингового бизнеса на пару с производителями бриллиантов. Потом я встретила твоего папу. Он был терпелив и не осуждал меня; он ценил меня больше, чем я сама себя ценила. Он научил меня тому, чтó такое любовь – я узнала об этом, только когда была уже взрослой, можешь себе представить? У тебя-то всё будет иначе. Я уверена. Мы с твоим папой уже очень сильно тебя любим. Он будет относиться к тебе ещё лучше, чем ко мне. Он ужасно умный и такой ответственный. Знаешь, он доктор. Во многих отношениях он более зрелый, чем я...
– Проверяй работу, хозяйка!
Я подняла голову и увидела Эдварда, стоящего в дверях ванной. На нём по-прежнему были боксеры, но всё его хозяйство было выставлено наружу.
Он указал на свою промежность.
– Я побрил себе всё, в знак солидарности с тобой.
Как бы я ни хотела сказать ему о том, что люблю его, я не могла этого сделать – слишком сильно смеялась. Вряд ли я когда-либо смогу полюбить его больше, чем люблю сейчас.
_________________________
* Итальянское блюдо, о котором говорит Белла, довольно популярно в штате Нью-Джерси (где наши герои и живут). Оно называется «пепперони панцеротти». Пепперони – это особый сорт салями, а панцеротти – это что-то вроде пиццы, только сложенной пополам, защипнутой вдоль всего края и затем поджаренной в масле... получается что-то напоминающее чебурек. Начинка панцеротти бывает самой разной, в данном случае это кружочки салями, обычно перемешанные с сыром]
Глава 12. Третий триместр. Часть третья
Взяв в регистратуре свою медкарту, я со вздохом уселась в пустое кресло рядом с Эдвардом. Чем ближе был срок родов, тем медленнее, казалось, тянулись дни. Хотя умом я понимала, что с момента моих последних месячных прошло всего лишь тридцать семь недель, я чувствовала себя так, словно моя беременность вечна. Срок рожать придёт и пройдёт, а я так и буду ходить беременная... Эта мысль пугала меня почти так же, как противоположная – что мы с Эдвардом практически в любой момент можем стать родителями. Еженедельные посещения гинеколога нисколько не помогали об этом забыть – я уже не могла делать вид, что впереди у нас всё время мира.
– Для тебя ходить сюда так же канительно, как для меня?
Подняв брови, Эдвард оторвался от своего айфона.
– С чего вдруг ты находишь это канительным?
– А ты разве не находишь?
Он засмеялся.
– Что тут такого уж смешного?
– Я так понимаю, тебя больше не трогают воспоминания о том, что когда-то в этом здании ты осознала, что у тебя есть чувства ко мне?
– Нет. – Наклонившись поближе, я прошептала ему на ухо: – Мой ужас от того, что медсестра УЗИ вошла в смотровую, когда мы там занимались сексом, затмил все мои прежние чувства, связанные с этим зданием.
– Ну, а это просто глупо. Медсестра увидела тебя на смотровом столе с чем-то внутри твоего влагалища. Можно подумать, что она, работая в гинекологии, никогда ничего подобного не видела! Если кто-то и должен смущаться, так это я. Благодаря этому небольшому инциденту моя задница стала легендой в медицинском сообществе. К тому же, не забывай, что, когда мы закончим здесь, мы обедаем с моей мамой, чтобы быть представленными её новому... – Он сделал паузу, постукивая кончиками пальцев по виниловому подлокотнику своего кресла. – Её... – Он покачал головой.
– Молодому человеку?
– Молодому – это ты верно подметила.
– Не смей говорить, что их разница в возрасте является для тебя проблемой.
– Дело вовсе не в разнице.
– В чём же тогда? В том, что он – не твой отец?
– Нет, – сказал он, закатывая глаза. – Что ж ты меня так мелко крошишь-то.
– Так в чём проблема?
Он посмотрел на меня так, словно это должно было быть очевидным.
– Она же встречается с братом Кейт.
– Да, и что? – Я жестом попросила его продолжать.
– Да брось, ты же не можешь не согласиться с тем, что это неловкое положение.
– Только если ты позволяешь ему быть неловким.
Он фыркнул.
– Можно подумать, психотерапевт здесь не я, а ты.
Прежде, чем я успела ответить, медсестра пригласила меня пройти в кабинет. Эдвард вскочил на ноги, чтобы помочь мне встать с кресла.
– Поговорим об этом позже, – сказала я.
– Обязательно.
Приём прошёл, как всегда: мне измерили вес и кровяное давление, взяли анализ мочи. Вскоре после того, как проделавшая всё это медсестра вышла из смотровой, явилась докторша, держа в руке мою медкарту.
– Две минуты одиннадцать секунд, – сказал Эдвард. – Новый рекорд скорости прихода врача после ухода медсестры.
Улыбнувшись, она кинула бумаги на стол и начала их листать.
– Ну что сказать, Эдвард, в прошлый раз, когда мы оставили вас вдвоём дожидаться, вы тут устроили шоу.
– Не стану отрицать, – смеясь, сказал он.
Глядя в пол, я прижала руки к щекам в жалкой попытке охладить свой румянец.
– Всё выглядит достаточно хорошо. Давайте послушаем сердцебиение ребенка.
Слушать свою дочь было единственной приятной частью этих визитов. Не теряя времени, я легла на спину и подняла рубашку. Как только датчик УЗИ коснулся моей кожи, я закрыла глаза и прислушалась к своей маленькой девочке, зная, что сейчас доктор скажет мне, что её сердечко бьётся нормально, и выключит аппарат УЗИ.
Но она так не сделала. В течение нескольких мгновений единственным звуком в комнате был стук сердца моей дочери. Потом я почувствовала руку Эдварда рядом со своей рукой, и неважно, что в этом кабинете я была единственной, кто не посещал медицинскую школу – я поняла: что-то не так. Мои глаза распахнулись и сосредоточились на лице моего мужа. Я не ошиблась: там был написан страх.
– Что-то не так?
– У ребенка ненормальное сердцебиение, – объяснила докторша. – Это очень распространённое явление, которое чаще всего проходит само собой. Правда, иногда это может быть признаком проблем у плода. В обычном случае я бы порекомендовала госпитализацию в дородовое отделение для наблюдения...
– Но ребенок доношен, – сказал Эдвард.
– Вот именно – и преимущества экстренного хирургического вмешательства существенно перевешивают риски. – Она повернулась ко мне. – Я позвоню в роддом и скажу доктору Коэну приготовиться.
Взяв мою медкарту, она направилась к двери.
– Перед тем, как вы уйдёте, я могу у вас кое-что спросить?
Она обернулась.
– Разумеется.
– Что, чёрт возьми, происходит?
– У вас будет ребёнок, – с улыбкой сказала она.
Я показала на свой живот.
– Вряд ли в этом были какие-то сомнения.
– Сегодня, Белла, – сказал Эдвард. – Сегодня.
Глава 13. Ожидание
– Как ты себя чувствуешь? Я знаю, это должно подавлять тебя.
Я подняла брови.
– Да уж конечно – а тебя как будто вообще не напрягает, что ты собираешься стать отцом.
– О, с этим я спорить не буду. Но я имел в виду всё это. – Он указал на монитор состояния плода. – Не говоря уже о том, что для тебя сложны ситуации, когда приходится ждать.
– Сколько мы пробыли в этой больничной палате?
– Шестнадцать минут двенадцать секунд.
– Даже я не настолько нетерпелива, – рассмеявшись, сказала я.
Держа одну из моих рук обеими своими, он сел в кресло, стоявшее рядом с моей кроватью.
– Тебе страшно?
– Не так сильно, как до этого в машине. – Я повернула голову к монитору. – Возможность наблюдать помогает. Единственное, что важно – то, что она в порядке. И, не стану врать, та штука, которую ты попросил налить в мою капельницу – что бы это ни было – тоже помогает. Очень даже.
Он улыбнулся и сжал мою руку.
– Сможешь немного побыть тут одна, пока я схожу, переоденусь в медицинскую униформу? Это не займет много времени.
– Подожди. – Я постаралась приподняться на локтях, но после третьей попытки сдалась и нажала кнопку на кровати, которая сделала это за меня.
– Да?
– Меня же будет резать настоящий врач, правда? Ведь это не ты будешь меня оперировать...
– Эй! Я тоже настоящий врач. Что это ещё за инсинуации?
– Слушай, ты же всегда говоришь, как не любишь носить медицинскую униформу, потому что «настоящие врачи» над тобой потешаются. Так вот, если моё мнение имеет значение, я бы предпочла, чтобы мой живот разрезал один из них.
– Один из тех, кто надо мной потешается?
– Учитывая, что он закончил ординатуру по хирургии или акушерству... Знаешь, по чему-то, имеющему отношение к причине, по которой я здесь.
– Не волнуйся, – сказал он, смеясь. – Я не имею ни малейшего желания выполнять эту операцию. Но я также намерен не отлучаться от тебя ни на шаг. Операционные – это стерильные помещения, и униформа – обязательное условие пребывания в них. – Он коротко поцеловал меня. – Я ненадолго.
Впервые с того момента, как мы приехали в больницу, я осталась в палате одна. Каким-то чудом я не испугалась и не запаниковала. Вместо этого я сосредоточилась на мониторе состояния плода и на мысли о том, что я не одинока. Прикрыв глаза, я стала думать о своей дочери.
Звук голоса Эсме вернул меня к реальности.
– Ты здесь?
– Как я рада, что ты пришла, – сказала я, улыбаясь ей.
– Ты что, издеваешься? Я бы ни за что на свете не пропустила рождение своей внучки.
Она села рядом со мной, а потом я увидела его – явственно, как живого: он стоял за её спиной, в тени ширмы, загораживающей мою кровать. Спокойствия как не бывало.
Я несколько раз моргнула и посмотрела на Эсме, не в силах уложить увиденное у себя в сознании.
– Карлайл здесь?
– О, дорогая. – Она накрыла мою ладонь своей. – Конечно же, он здесь! Когда тебя возьмут в операционную, он и там тоже будет.
Призраки мертвых свёкров в больничных палатах могут означать только одно...
Матерь божья, чтоб тебе пусто было! Я умру.
– Почему я? – прошептала я в панике. – Почему сейчас?
– Ты же не думаешь, что он оставит тебя в одиночестве в такой пугающий для тебя момент?
Пугающий – вот уж действительно. Я закусила нижнюю губу, горько сожалея о своей невнимательности в те два раза в жизни, когда сподобилась посетить церковь. Веди я себя иначе, может, сейчас имела бы представление о том, чего ожидать.
– Возможно, я выбрала неудачное слово. Не будет ничего страшного. Я просто хотела, чтобы ты понимала: страх перед неизвестным – вещь вполне естественная. Я помню...
Дверь распахнулась, и вошёл Эдвард.
– Я что-нибудь пропустил?
– Да не то слово, – пробормотала я себе под нос.
Призрак мертвеца повёл себя довольно мило, протянув руку моему мужу.
– Я тебя не видел с того лета на Мартас-Винъярд. [прим. перев.: Мартас-Винъярд – небольшой остров близ атлантического побережья США, элитное курортное поселение; см. гл. 35 «Контрапункта»]
В ответ Эдвард состроил самую убедительную из своих фальшивых улыбок.
– Привет, Лиам.
Лиам?
Постойте-ка, что?
– Боже мой, – завопила я, закрывая лицо руками. – Я думала, что он... Я имею в виду... тьфу ты! – Я со стоном опустила руки. – Мне очень жаль, но мне тут маленько башню снесло. Что, блин, ты подлил мне в капельницу? Я же из-за этого... У меня просто нет слов.
– Нервничать – это нормально, – сказала Эсме, поглаживая мою руку.
– Ага, нормально. Ты считаешь, это нормально – думать, что новый парень твоей свекрови – это призрак твоего покойного свёкра, который стоит у твоей постели и ждёт момента, чтобы сопроводить тебя на долбаный слой Хевисайда*?
Эдвард повернулся к Эсме.
– Я никогда не слышал ничего подобного, а ты?
– Класс. – Я кивнула и сжала губы. – Ты понимаешь, что это именно то, чтó, как я думала, сейчас происходит?
Эдвард посмотрел на меня с напряжённо-озадаченным выражением лица.
– Серьёзно, что ли?
– Ты считаешь, что я могла бы выдумать что-то подобное?
Сказать, что наступившая тишина вышла неловкой, было бы преуменьшением десятилетия.
Как раз в тот момент, когда я пожалела о невозможности вместе с кроватью немедленно провалиться сквозь землю, раздался смех.
– Прости, Белла. – Лиам подошёл к моей кровати и протянул руку для знакомства. – Я не представился сразу, потому что не хотел прерывать твой разговор с Эсме. Что касается остального, я полностью в курсе того, что Эсме предпочитает определенный тип мужчин. – Он с улыбкой пожал плечами. – Учитывая, что её волосы были первым, что я в ней заметил, у меня нет права жаловаться.
– Я знаю, о чём ты, – сказала я, хихикая. – Эдвард предпочитает брюнеток. Он подошёл ко мне, потому что я была похожа на девушку с его любимой картины кисти Томаса Икинса.
Лиам рассмеялся.
– Ну вот, видишь. Теперь твоя очередь: уверен, что и для тебя существуют определенные физические особенности, привлекающие твоё внимание, когда ты одинока и в поиске.
– Несомненно! Меня бы однозначно влекло к парням с приличной выпуклостью в штанах.
Вот так Лиаму удалось сгладить возникшую неловкость. Это меня ничуть не удивило. В конце концов, он же был братом Кейт.
______________
* «Слой Хевисайда-Кеннелли», или «слой Е» – средний из слоёв ионосферы, находится на высоте 100-120 км над Землёй.
Оливер Хевисайд (1850-1925) – британский учёный-самоучка, предсказавший физические свойства (влияние на распространение средних и коротких радиоволн) этого слоя.
Из какого места в памяти Беллы всё это всплыло под влиянием наркоза? Оливер Хевисайд родился и вырос в Лондоне, в районе Камден. Район известный и сам по себе. Но вдобавок точно такое же название носит очень неблагополучный городок по соседству с состоятельным Коллингзвудом – местом обитания Эдварда и Беллы.
Глава 14. Роды
Не успела я испугаться, как появилась медсестра и объявила, что операционная готова, и вскоре меня заберут в хирургию.
- Ты хочешь, чтобы я была с тобой в операционной? – спросила Эсме.
Медсестра покашляла:
- Политика госпиталя позволяет только одному родственнику присутствовать в операционной…
Не сказав ни слова в ответ, Эсме продемонстрировала свой бейдж, висевший у неё на шее.
- …но, естественно, это не касается посетителей, являющихся штатными врачами больницы.
- Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? – повторила вопрос Эсме.
- Да, пожалуйста, – ответила я, кивая. – Не представляю, как справлюсь с этим без своей матери.
- А я не представляю, как позволю тебе это. – Она улыбнулась. – Я пойду, переоденусь и встречу вас прямо там.
Коротко пожав мою руку, она вышла вместе с Лиамом.
Как только они ушли, медсестра продолжила то, что, полагаю, было её обычной болтовнёй.
- Как вы знаете, это клиника (прим. переводчика: в отличие от обычной больницы, проводит у себя практическое обучение студентов). Вы не против, если студенты-медики понаблюдают за вашей операцией?
Я оглянулась на Эдварда.
- Это полностью на твоё усмотрение, – сказал он.
- Ладно, – ответила я ей.
- Хорошо. Скоро придёт санитар и проводит вас в операционную. – Она посмотрела на Эдварда. – Проверьте, что вы забрали все свои вещи; вы не сможете вернуться в эту комнату. Ко мне ещё есть вопросы, пока я не ушла?
Я покачала головой.
- В таком случае, удачи!
Она поспешила уйти, оставив нас с Эдвардом наедине.
- Ты в порядке? – спросил он.
Неожиданно я расплакалась и не могла остановиться.
- О, Белла. – Его пальцы погладили мои влажные щёки. – Что случилось?
- Ничего. Всё. Даже не знаю, как это объяснить. Конечно, я предполагала, что мне сделают кесарево сечение. И вот, время пришло. И хоть меня пугает общая анестезия, не спать, пока меня будут резать, я тоже боюсь. Как же я этого не почувствую?
- Не почувствуешь, я обещаю. – Он переплёл свои пальцы с моими. – С тобой всё будет хорошо. Кроме обычного персонала, с тобой будем мы с мамой. Ничего плохого не случится; я не позволю этому произойти.
И он оказался прав.
Но всё равно я была так напугана, что предложила сделать минет анестезиологу, если он сделает так, что я ничего не почувствую. Тут же выяснилось, что он был партнёром Карлайла по игре в ракетбол (прим. переводчика: теннис у стенки), и я чуть не сгорела от стыда. Инъекция, которую он сделал мне в спину, подавила чувствительность тела ниже пояса. Но ни на йоту не уменьшила моё унижение.
Они уложили меня на стол и установили передо мной экран так, что я не могла ничего видеть.
Эдвард погладил меня по щеке.
- Так будет лучше, поверь мне.
- И сколько там студентов?
- Три, – ответила Эсме, мельком выглянув из-за экрана.
- Надеюсь, это женщины?
- Удивительно, но все они мужчины.
- Они могут видеть мою вагину или нет? – Я вздохнула. – Моя киска не была выставлена таким образом со времён колледжа.
Она рассмеялась.
- Поверь, в данном случае их больше интересует твоя матка.
Следующей вещью, которую я ощутила, было исчезновение давления у меня в животе, наличия которого я до этого не осознавала. За экраном послышался жалобный писк новорожденного.
- Время рождения – девять тридцать.
- Ты родился в это же время, – сказала Эсме. – Невероятно.
- Ты это слышишь? – Эдвард посмотрел на меня со слезами на глазах. – Это наша маленькая девочка.
- Уже всё закончилось?
- Ну, они ещё тебя зашивают, но да.
- Так вот что там меня тянет.
- Тебе не больно?
- Нет. Скорее странно.
Внезапно его глаза расширились.
Я повернула голову и увидела Эсме, которая держала свёрток с видневшимся из него сморщенным розовым личиком.
- А вот и она, – произнесла Эсме.
- О, боже, она красавица, – вымолвил Эдвард.
- Она крошечная, – Эсме передала малышку Эдварду. – Её вес шесть фунтов и две унции (прим. переводчика: примерно 2800 гр.).
- Она идеальна. – Я уставилась на свою дочь с благоговейным трепетом. – Привет, Карисса, – добавила я шепотом. – Я твоя мама.
Эсме переводила взгляд с меня на Эдварда:
- Карисса?
- Мы хотели назвать её в честь папы, – объяснил он.
- Думаю, оно прекрасно, – ответила Эсме, любуясь на свою внучку. – Так же, как и она.
Выражение лица Эдварда, когда он смотрел на Кариссу, я видела несчётное число раз до этого. И мне не нужно было гадать, что оно означает.
Он уже любил её.
Глава 15. Восстановление
Как только меня привезли в палату, Лиам вежливо извинился и вышел. Остались только мы трое, и Эдварду больше не было нужды притворяться, что он смирился с присутствием Лиама.
- Какого чёрта, мам?
Эсме прищурилась.
- Я не очень понимаю, о чём ты.
- Неужели обязательно было приводить своего кавалера на роды собственной внучки?
Эсме и Эдвард так редко ссорились, что, когда это происходило, я испытывала физическую боль. Полагаю, что последнее заявление Эдварда произвело бы тот же эффект, если бы не моё блаженное оцепенение после капельницы с морфином.
- Перед тем, как ты мне позвонил, я выпила пару бокалов вина. Ты знаешь, что я никогда не села бы за руль после употребления даже капли алкоголя. Не после того, как… – Она покачала головой и скрестила руки на груди. – Кроме того, упоминание Лиама как моего «кавалера» обесценивает отношения, которые есть между нами, и я не собираюсь терпеть это от тебя. Я твоя мать. И будь любезен относиться к моему… – Она сделала глубокий вдох. И когда заговорила снова, её тон стал намного мягче. – Будь добр относиться к Лиаму уважительно.
- Ах, вот как – ты даже не знаешь, как его назвать? Ты сколько с ним встречаешься – восемь месяцев? Если ты не знаешь, чтó значишь для него сейчас…
- Ты ошибаешься. Я совершенно точно знаю, что значу для него. Просто не думаю, что сейчас время и место для этого обсуждения.
Спасение появилось в виде медсестры, вкатившей прозрачную пластиковую люльку в палату.
- А вот и она. У малышки всё в порядке – просто она немного проголодалась. Как вы думаете – сможете её покормить?
- Да. – Я взглянула на Эдварда с Эсме. – Почему бы вам двоим не пойти прогуляться? Мы с Кариссой справимся.
Эдвард запустил руку в свои волосы.
- Вообще-то…
- Это было не пожелание. – Мой тон не оставлял места для дискуссии.
На самом деле, я была рада остаться одна, и даже не потому, что они препир
|
|
|
