 |
Древние сакральные пути 3 страница
|
|
|
|
Напомним, что акварель Н. К. Рериха создавалась в год раскопок Большого майкопского кургана (1897) на основании полевых рисунков, указаний и воспоминаний Н. И. Веселовского и, по мнению Б. В. Фармаковского и М. И. Ростовцева, представляет собой ценный документ, на который они и опираются в своих статьях об этом кургане.
Общая высота священного предмета (высота трубок 112, 5 см) вместе с подставкой, рукояткой и какими‑ то вставками на концах серебряных наконечников была около 120–125 см. Высота погребальной камеры, перекрытой деревянным помостом, – 142 см; размер странный: он велик для лежащих людей и мал для стоящих. Некоторые крупные курганы «майкопцев» близки по своей конструкции и площади погребальной камеры (около 6× 4 м) к Большому майкопскому кургану (5, 33× 3, 73 м), но глубина их обычно около 0, 5 м (Резепкин 1991). Не исключено, что необычная высота камеры Большого майкопского кургана определялась необходимостью поставить вертикально этот сложный «штандарт», оставив над ним небольшой зазор. Когда его деревянное основание истлело или когда обрушилось перекрытие камеры, штандарт упал. Вертикальная устремленность «штандарта» заставляет предположить, что этот предмет выражал не столько идею овладения/обладания некоей территорией, простиравшейся на все четыре стороны света, сколько идею восхождения вверх («в мир горний») через поддерживаемые быками четыре «мировые опо‑ ры» по четырем сторонам света, а возможно, и из некоего расположенного между ними «центра мира» (мировой горы с двумя вершинами? ). Подобный «штандарт» свидетельствует о сложных и ответственных сакральных функциях царя‑ жреца.
Как упоминалось, по версии Веселовского – Фармаковского, было четыре трубки с быками и две без них; по Пиотровскому – Чернопицкому, трубок было больше. Сложно что‑ либо утверждать до полной публикации комплекса, но можно предположить, что основных, структурообразующих трубок (возможно, с навершиями) было действительно шесть. По аналогии со вторым серебряным сосудом и исходя из общих закономерностей построения сакрализованной картины мира, у этого ориентированного по четырем сторонам света священного предмета должен был быть некий отмеченный и украшенный центр. Естественно предположить, что из центра поднималась вверх еще одна трубка с наконечником, но дополнительно к четырем мы имеем еще как минимум две трубки, а не одну. Не был ли мировой центр осмыслен как двуглавая гора, из каждой вершины которой поднималось по трубке? Общий вес конструкции был около 5 кг или несколько более.
|
|
|
Гипотетическая графическая реконструкция «каркаса» этого «штандарта» дается на рис. 6: 7. Четырехугольность его основания базируется на ярко выраженном в четырех бычках образе четырехсторонности некоего сакрализованного пространства; прогнутые стороны квадрата основания перекликаются с аналогичной прогнутостью стенок погребальной камеры Большого майкопского кургана. Кремневые наконечники на тонких стержнях, вставленных в отверстия серебряных наверший трубок, и сегменты в пазах этих наверший – весьма гипотетическая часть реконструкции. Еще более гипотетичны намеченные пунктиром орнамент в середине основания (по аналогии с орнаментом на серебряном сосуде и на головах быков) и две трубки, поднимающиеся из середины. Если действительно все 12 кремневых наконечников были конструктивно связаны со штандартом, то придется вслед за М. П. Чернопицким предположить наличие дополнительных деревянных стержней, также закрепленных в его основании. Тогда не исключено, что основание было круглым и 12 трубок и стержней стояли по его периметру, отмечая 12 направлений (соотнесенных со знаками зодиака? ), из коих основные четыре направления были отмечены трубками с быками. Однако, возможно, кремневые наконечники и сегменты и не были конструктивно связаны со «штандартом». В итоге достаточно убедительными представляются лишь основные размеры реконструируемого предмета и четко выраженные в нем идеи устремленности вверх и четырехсторонности.
|
|
|
Тончайший орнамент на голове быков нанесен уже после их отливки и полировки (благодарю Р. С. Минасяна за консультацию), и, что особенно важно, у всех четырех быков он существенно различен. Особо отмеченным оказывается самый материально малоценный (по принятой в древней Передней Азии и Средиземноморье шкале ценностей) бычок – малый серебряный, по предложенной выше системе обозначающий направление на север (рис. 6: 4). В связи с этим отметим одну примеча‑ тельную черту захоронения в Большом майкопском кургане. С одной стороны, в убранстве самого царя‑ жреца доминирует золото (золотые диадемы, бусы, бляшки). Но, с другой стороны, в предметах, являвшихся главными, исполненными с особым мастерством и тщанием атрибутами власти царя, доминирует серебро, а не золото (хотя последнее явно имелось в достаточном количестве). Оба сосуда с изображениями – серебряные. У составных трубок, явно выражающих устремленность вверх, навершия, покрытые орнаментом – восходящей спиралью, – также серебряные.
Осторожно предположим, что поскольку по отношению к источникам разнообразных влияний – городище Варке (Уруку) и Тепе Гавры в Двуречье – Прикубанье находится на севере – северо‑ западе, по отношению к Восточной Анатолии (Арслантепе) – на севере, а к Кавказу в целом – на северо‑ западе, то предпочтение оказывалось «своим» сторонам света (и соотнесенному с ним серебру) в пределах тогдашней ойкумены. В контексте формирующихся раннегосударственных образований Переднего Востока майкопский «царек» мог рассматриваться как «владыка севера».
Орнамент на голове малого серебряного быка (рис. 6: 1, 4), в отличие от трех других, чрезвычайно сложен и, несомненно, особо значим. Он состоит из двух направленных вперед «лепестков», из коих один продолжает другой, как бы подчеркивая движение вперед (на север? ), но, кроме того, из некоего неизображенного центра в середине переднего «лепестка» расходятся еще четыре, причем направленные назад (на юго‑ восток и юго‑ запад? ) крупнее направленных вперед. Если «лепестки» на головах четырех быков обозначают в целом направление движения по четырем сторонам света, тогда усложненный орнамент на малом серебряном означает особо подчеркнутое движение в одном направлении – вероятно, на север (миграция? завоевания? сакрально‑ торговые импульсы? ), но при этом некая достигнутая в этом движении точка сама становится центром, откуда разворачивается движение в четырех дополнительных направлениях (юго‑ восток, юго‑ запад, северо‑ восток, северо‑ запад).
|
|
|
Рисунок 7. Аналогии находкам из Большого майкопского кургана и к изображениям на них: 1, 4 – печати из Двуречья (сер. III тыс. до н. э. ); 2 – ассирийский штандарт; 3 – рельефное изображение на каменной булаве египетского царя Скорпиона (конец IV тыс. до н. э. ).
Подобное прочтение этой орнаментальной композиции вполне соответствует современным представлениям о формировании майкопской общности в результате миграций и влияний с юга и о дальнейшей ее роли в истории Восточной Европы и Кавказа как генератора разнообразных импульсов.
Создается впечатление, что фигурка малого серебряного быка делалась первой и особо тщательно. Кроме максимально усложненного орнамента на голове, отметим особо подробную проработку кисти хвоста, переданной не непрерывными линиями от ее верха до низа, как у трех других, а маленькими косыми штрихами, расположенными в четыре ряда. Вместе с тем именно эта фигурка отличается некоторой непропорциональностью, чего не скажешь о трех других, сделанных как бы уже с учетом приобретенного опыта.
Рисунок 8. Аналогии к «штандарту» из Большого майкопского кургана: 1, 2 – козел‑ подставка из царского кладбища в Уре (сер. III тыс. до н. э. ); 3 – скипетр с головами козлов (вторая половина IV тыс. до н. э. ); 4 – «ладьевидная» лира; 5 – кулах из кургана Иссык (реконструкция, рубеж V–IV вв. до н. э. )
|
|
|
Вероятно, значим и орнамент на головах других быков. Так, у большого серебряного (рис. 6: 2), по принятой нами системе обращенного на запад, орнамент отличается выраженной волнообразностью, что, возможно, связано с образом находящегося на запад от Прикубанья моря, куда опускалось заходящее солнце. У малого золотого (рис. 6: 5), обращенного на юг, между рогами помещено шесть концентрических полукружных линий, возможно изображающих наблюдаемый именно при взгляде на юг полный полукруг движения солнца на шести различных уровнях его высоты над горизонтом, соответствующих шести месяцам возрастания и шести месяцам убывания продолжительности дня.
При всей уникальности реконструируемого «штандарта» из Большого майкопского кургана, некоторые неполные аналогии ему в памятниках майкопской общности все же есть. Это, во‑ первых, тонкая трубка (или стержень), которая должна была продеваться через вертикальное отверстие в туловище значительно меньшего, чем майкопские, и хуже сделанного серебряного быка из Старомышастовского клада (Пиотровский 1998: 91, 246, рис. 342). Вещи этого клада как бы повторяют некоторые главные предметы и образы ювелирной части майкопского комплекса, но в миниатюрном и ухудшенном варианте: кроме бычка с долженствующей быть трубкой, это маленький серебряный сосуд с цилиндрическим горлом (без изображений) и золотая протома льва. Бычок с продетой трубкой – упрощенный и уменьшенный вариант майкопского «штандарта». Кроме того, в Нальчикской гробнице были найдены золотая спиральная лента и золотой наконечник, украшавшие, по предположению автора раскопок, деревянную трость‑ посох; там же найдены две золотые спирали длиной 100 и 50 см, которыми, возможно, были обмотаны прутья, поддерживавшие какое‑ то «шатрообразное сооружение» (Чеченов 1970: 119–120).
Отдаленной синхронной аналогией «штандарту» из Большого майкопского кургана являются многочисленные «скипетры» из т. н. «сокровища Иудейской пустыни» второй половины IV тыс. до н. э., найденного в 1961 году (Treasures 1986). Обнаруженные там многочисленные жезлы из мышьяковой меди являют чрезвычайное многообразие форм. Некоторым сходством со «штандартом» Большого майкопского кургана обладает массивный жезл 27, 5 см в высоту с головами рогатых диких козлов, направленными на три стороны света (рис. 8: 3). С четвертой стороны, видимо, стоял сам держатель жезла. Любопытно, что, наряду со «скипетрами», в кладе были обнаружены медный сосуд высотой 8, 3 см (первый майкопский – 9, 6 см) с шаровидным округлым туловом и дужкой для подвешивания, прикрепленной к двум краям (у майкопского была привязанная к ушкам ручка из какого‑ то недолговечного материала), а также несколько «корон» (в Большом майкопском кургане – головной убор, украшенный золотыми лентами) и несколько шаровидных наверший булав из камня, напоминающих майкопское. Ассортимент вещей – «скипетры», малый сосуд, «короны», булавы – напоминает набор сакрализованных вещей из Большого майкопского кургана, сделанных из благородных металлов или отделанных золотом (булава).
|
|
|
Особо важны происходящие из Двуречья, близкие в культурно‑ территориальном и хронологическом планах аналогии нашему штандарту и отдельным его элементам. Это в первую очередь три предмета из Королевского кладбища Ура, из так называемой «Great Death Pit» (середина III тыс. до н. э. ), где были обнаружены захоронения богато одетых 68 женщин и 6 мужчин. На резонаторе найденной там «ладьевидной» лиры стоит серебряный самец косули, сквозь тело и между рогами которого проходит передняя стойка лиры (Schauensee 1988). Он опирается передними ногами на трезубец, увенчанный тремя «стрелами», направленными вверх перед животным, справа и слева от него (рис. 8: 4). Кроме того, в углу погребальной камеры, по обе стороны от женского скелета № 60, были найдены фигуры двух винторогих козлов с головой и ногами из золотой фольги, стоящих на задних ногах перед цветущим деревом (Rakic 1998). Из спины каждого козла выступает вверх покрытая золотом короткая трубка, в которую нечто вставлялось, так что фигуры козлов были явно подставками для чего‑ то (рис. 8: 1, 2). Перед каждым козлом из ствола дерева поднимается вертикально одинокий лист, напоминающий наконечник стрелы или копья. Обнаруживший их при раскопках Л. Вулли назвал козлов наиболее прекрасными вещами из Королевского кладбища Ура[16].
Перекличка этих изделий с быками и стреловидными трубками нашего «штандарта» несомненна. Однако фигуры из Ура, сделанные на 500–800 лет позднее майкопских, отличаются от наших цельнолитых бычков некоторой бутафорностью, да и уровень сакрализации украшенных ими вещей, судя по обстоятельствам находки, ниже, чем у «штандарта» из Большого майкопского кургана.
Для понимания значения и облика как нашего «штандарта», так и предмета из Ура, поддерживаемого козлами, следует внимательно рассмотреть оттиск печати середины III тыс. до н. э. из Двуречья (рис. 7: 4). На печа‑ ти изображено божество на троне, основание коего опирается на спины двух лежащих рогатых быков. Поскольку изображение строго профильное, можно предполагать, что реально основание подобного трона опиралось на четырех быков. Над рогами левого быка, как бы опираясь на них, расположено основание еще одного предмета. На нем стоит на задних ногах фигурка быка, из спины которого выходят три стержня, служащие ножками стола, на котором лежат какие‑ то предметы. Вся сцена, представляющая подношение священных даров богу, высокосакрализована (Rakic 1998: 57–58, fig. 10).
Несомненно, в Двуречье в III тыс. до н. э. существовали священные предметы, в конструкцию которых входили вертикальные стержни, пропущенные сквозь (или впущенные в) спины рогатых животных; рядом с ними иногда поднимались вверх другие, стреловидные стержни. Опорные рогатые животные иногда образовывали пары. На такую пару, а вероятнее, четверку быков мог опираться и трон. Думается, что все это более поздние варианты тех более древних священных предметов IV тыс. до н. э., единственный целостный образец коих представлен пока только находкой в Большом майкопском кургане.
Косвенной (но важной для реконструкции его облика) аналогией «штандарту» из Большого майкопского кургана (а отчасти и изображени‑ ям на сосудах) является головной убор (кулах) из кургана Иссык в Казахстане (Акишев К. 1978; Акишев К., Акишев А. 1983; Акишев А. 1984), принадлежащий совсем иным временам (рубеж V–IV вв. до н. э. ). В соответствии с предложенной реконструкцией, в нижней части кулаха помещены друг над другом два горных хребта из золотой фольги, с барсами на нижнем и козлами, птицами и деревьями на верхнем; над хребтами – бляшки с мордами львов. Роль центральной «мировой горы», видимо, выполняет сам конус кулаха, на вершине которого помещена золотая фигурка архара. Сходство этой композиции с изображениями на первом сосуде из Большого майкопского кургана – несомненно (рис. 8: 5).
Особый интерес для нас представляет обрамление лицевой части кулаха. Здесь укреплена составная эмблема в виде двух крылатых коней с рогами козла, развернутых мордами вовне. В тела коней вставлены два древка, соединенные двойниками, к которым прикреплено по золотому крылу птицы и по две стрелы с золотыми наконечниками и спиральной обмоткой древка золотыми лентами (рис. 8: 5). Общая высота кулаха около 27 см. Эти четыре устремленные вверх стрелы, закрепленные в конечном счете в телах золотых мифических коней, обращенных головами в разные стороны, спиральный орнамент на стрелах и их наконечники поразительно напоминают все элементы конструкции трубок с бычками из Большого майкопского кургана. Ни у кого не вызывает сомнения, что четыре стрелы символизируют четыре стороны света и восхождение вверх, в мир иной, и что погребенный в Иссыке вождь‑ жрец рассматривался как посланец к богам. Отметим, однако, что золотые украшения из Иссыка носят бутафорский характер и сделаны только для погребения, а вещи из Большого майкопского кургана сделаны серьезно и надолго, на высочайшем профессиональном уровне.
В заключение позволим себе высказать несколько взаимосвязанных положений и предположений, не обосновывая их подробно за недостатком места.
1. Большой майкопский курган – по сумме признаков самый богатый и выдающийся в социальном и сакральном планах погребальный памятник эпохи бронзы, относящийся к тому относительно короткому периоду, который и начинает собой эту эпоху на территории будущей евразийской Скифии. Этот комплекс во многих отношениях уникален и на фоне переднеазиатских культур. Погребенный в кургане человек (царь‑ жрец? ), несомненно, имел большие политические и сакральные амбиции и, возможно, заслуживает имя царя и без кавычек.
2. К моменту его воцарения на северо‑ западе Кавказа существовала двухкомпонентная майкопская общность: собственно майкопские памятники ранней бронзы и памятники субстратного населения (типа Мешоко) с энеолитическими традициями. По сумме данных – а это внезапно появляющиеся высокопрофессиональные ювелирные изделия Большого майкопского кургана и Старомышастовской; кружальная керамика и двухъярусная печь для ее обжига; орудия и сосуды из мышьяковистой бронзы[17]; псалиеобразные религиозные символы; печать из Красногвардейского; резко выделенная социальная верхушка, представленная Большим майкопским и другими большими курганами; майкопская надпись, сходная «с ранней шумерской или эламской иероглификой рубежа IV–III тыс. до н. э. » (Дьяконов 1966), – в формировании майкопской культуры участвовали переднеазиатские переселенцы; судя по аналогиям, – из Двуречья, Восточной Анатолии или Сирии, т. е. дело не ограничивалось только «торговыми связями» и «культурным влиянием», которые также имели место.
По сути, это было первое улавливаемое переселение из зоны сложения древнейших цивилизаций на южную окраину Восточной Европы, имевшее место задолго до греческой колонизации Северного Причерноморья в VII–V вв. до н. э. По предположению Р. М. Мунчаева, переселенцев мо‑ гли привлекать местные месторождения металлов: меди и особенно золота (Мунчаев 1975: 76; Мунчаев 1994: 224–225; см. также: Пиотровский 1996). Чем было вызвано и в каких формах протекало это переселение – пока неясно.
3. Трубки с бычками и без них были частями одного предмета, символа высокосакрализованной власти царя, который носили, вероятно, перед или за ним и ставили рядом с местом его восседания. Быки помещались в нижней части этого священного предмета и отмечали собой четыре главные стороны света, стоя по углам «земного квадрата» или по противоположным краям «земного круга». Проходившие через их тела трубки с устремленными вверх навершиями и наконечниками выражали ориентированность всей изображаемой области (или ойкумены? ) на связь по вертикали с высшим божественным миром, осуществлявшуюся по всем сторонам света, а возможно, и в центре этой сакрализованной территории. Гипотеза М. П. Чернопицкого о «небесных быках», пронзаемых стрелами героя‑ первопредка, не вытекает из анализа материала и представляется маловероятной.
Шаровидный сосуд с горным ландшафтом был высокосакрализованной регалией (возможно, предшественником «державы»), изготовленной для владыки изображенной на ней территории, объединенной политически и одновременно мыслившейся как сакрализованное пространство. Оценить все совершенство, точность и символический смысл изображений на сосуде можно, лишь медленно поворачивая его в руках и рассматривая вблизи. Царь мог употреблять этот предмет в торжественных случаях, держать его в руке и пить из него; в других случаях сосуд мог подвешиваться. В той же группе вещей, что и этот сосуд, найдена другая регалия – отделанная золотом булава. Неясно, чем объяснить наличие в могиле второго серебряного сосуда, сходного размера, также с изображениями и, видимо, со сходной функцией. К слову, если бы эти сосуды не были найдены в одном погребении, то специалисты, исходя из очевидной разностильности изображений на них, наверное, разнесли бы их во времени, объявив первый «продуктом непосредственного переднеазиатского влияния», а второй – «местным поздним его дериватом».
Обратим внимание на некоторую повторяющуюся двоичность в материалах погребения при несомненной сориентированности их всех на одну доминирующую личность – царя‑ жреца. Два сопровождающих царя погребения (женские? ) на первый взгляд размещены равноправно по отношению к нему. Однако погребение № 2 размещено в несколько большем помещении, расположенном в «престижной» восточной половине погребальной ямы (туда повернуты лицом погребенные, там положены самые ценные предметы), инвентарь его богаче (пять сосудов из мышьяковистой бронзы, появление которых связано с переднеазиатским влиянием), тогда как во втором (№ 3) – только глиняный сосуд; правда, этот сосуд также переднеазиатской традиции, однако такие сосуды употребляло и автохтонное население Кавказа, входившее в состав майкопской общности. В юго‑ восточном углу погребальной камеры, неподалеку от головы царя, лежал «серповидный» (Пиотровский 1998: 242, № 290) или, скорее, фаллосообразный предмет, имеющий углубленные канавки, разделяющие на две части его округлые концы, что позволяет трактовать его как ритуальный предмет, изображающий «двусторонний фаллос». Рядом с царем находится «штандарт» из золота и серебра, выполненный мастером, знакомым с переднеазиатской традицией обработки благородных материалов, и тут же, чуть ниже – кремневые стрелы и сегменты, имеющие аналогию в Мешоко, поселении автохтонного населения. В этот ряд входят и два серебряных сосуда, из коих один явно первичен и более совершенен, а изображения на нем частично связаны с переднеазиатской традицией, тогда как изображения на другом сосуде представляют местную трансформацию этой традиции.
Не связана ли эта двоичность с двоичностью самой майкопской общности к моменту создания Большого майкопского кургана, с двоичностью политического организма, который возглавлял царь? Не являются ли сопровождающее беднейшее погребение (второй жены? ) кремневые стрелы и микролиты, второй серебряный сосуд с морем‑ розеткой «представителями» субстратного населения, правда уже знакомого с элементами переднеазиатской культуры? В таком случае два сходных сосуда могли употребляться при разных мероприятиях, связанных преимущественно с одним из двух этнокомпонентов царства, или были поднесены царю от двух разных «национальных общин», а «двойной фаллос» демонстрировал два направления доминирования погребенного царя. Вспомним, как владыки расположенного неподалеку Боспора Кимерийского в IV–III вв. до н. э. именовали себя «архонтами» для эллинов и «басилевсами» для варваров‑ меотов.
Однако нет оснований категорично утверждать, что и царь‑ заказчик, и все мастера‑ ювелиры были обязательно чистокровными пришельцами с юга. Некоторые исследователи полагают, что обычай подкурганного погребения был заимствован элитой майкопской общности у степного населения и говорит о местных корнях. Первый сосуд, по форме име‑ ющий аналогии в изготовлявшейся на месте керамике, судя по проведенному в статье анализу, был изготовлен и украшен в северо‑ западном Предкавказье. Создается впечатление, что судьба главного мастера (или мастеров) майкопских ювелирных шедевров (первого серебряного сосуда, скульптур быков и золотых бляшек) в чем‑ то сходна с судьбой Фальконе, имевшего европейские корни, но создавшего свое лучшее произведение в России (т. е. в Скифии в широком смысле). Несомненно, майкопское искусство сложилось под влиянием переднеазиатского, но пережило в Предкавказье короткий и яркий расцвет, приобрело здесь неповторимые черты местного своеобразия.
Некоторый приоритет сакрализованных изделий из серебра при наличии золотых, как уже излагалось выше, возможно, связан с приоритетом «своих» сторон света («серебряного» севера и запада) по отношению к центру тогдашней ойкумены, мыслившемуся, скорее всего, в Нижней и Средней Месопотамии. Одновременно сама область между Кубанью и Ингури, между Эльбрусом и Понтом начинала восприниматься как вторичный «центр мира» и точка отсчета пространственных координат.
4. Судя по изображению «Кавказского Междуречья» на первом и области между морем и рекой на втором из серебряных сосудов, территория, прочно контролировавшаяся майкопским царем и составлявшая ядро его владений, ограничивалась Черным морем на западе, Кубанью на севере и востоке и Ингури на юге. Сакральным природным центром территории были снежные вершины западной части Большого Кавказа, и особенно Эльбрус в верховьях Кубани и одного из истоков Ингури. Однако внутри этого условного четырехугольника выделялся другой, ограниченный р. Белой на западе, Кубанью на севере, Лабой на востоке и Большим Кавказским хребтом на юге: именно здесь сосредотачивалась светская и сакральная власть элиты закубанской части майкопской общности (карта на рис. 3: 1). Более того, начиная с «майкопских» времен, эта территория становится на ряд тысячелетий сакрально‑ политическим центром Западного Предкавказья. Здесь расположены и Большой майкопский, и псебайский курган, и Красногвардейское, где найдена печать, и Мешоко. Позднее, когда майкопская общность дополняется третьим этнокомпонентом, возможно степного или даже центральноевропейского происхождения, каменные склепы элиты этой группы возводятся здесь же, у Новосвободной. Еще позднее, когда майкопская общность в III тыс. до н. э. сменяется в западной своей части культурой строителей дольменов, наиболее многочисленные дольменные кладбища («поля») с наиболее древними типами сооружений, в ряде случаев возникшими под средиземноморским влиянием, группируются также между Белой и Лабой (Резепкин 1988; 1989; Марковин 1994; Рысин 1997). Еще позднее, в VII–VI вв. до н. э., в этом же междуречье возникают кладбища и святилища скифских царей и аристократии (келермесские курганы, костромской, ульский). Наконец, в наши дни местное древнее население – адыги – имеет столицей Майкоп (рис. 3: 1).
В среде населения, оставившего майкопскую группу памятников, важную роль играли переселенцы из Передней Азии, проникавшие сюда в основном через горные перевалы и обеспечивавшие устойчивые связи с исходными для них областями. Не удивительно, что эти «майкопцы», как и другие создатели и носители майкопской общности Западного Кавказа, как это явствует из распространения их памятников и изображения гор и рек на серебряном сосуде, должны были тщательно контролировать горные перевалы у истоков Белой, Лабы и Кубани, а также и территорию, прилегающую к ним с юга, как минимум вплоть до Ингури.
Формирование социально‑ политической организации, объединившей «майкопцев» Закубанья и субстратное население (равно как и аналогичные процессы в других областях Предкавказья), способствовало распространению на север различных достижений формирующихся переднеазиатских цивилизаций, сыграло решающую роль в возникновении и развитии металлургии эпохи бронзы в Восточной Европе, дало толчок ряду других процессов в социально‑ экономической сфере. Закубанье стало притягательным местом, о чем говорит появление здесь новосвободненской группы.
5. Представляет особый интерес то внимание к Черному морю, которое проявлено заказчиками и мастерами серебряных сосудов, особенно второго, где, по принятой нами трактовке, центр всей композиции находится в середине моря. Использовался ли в это время Понт для миграций и торговли, как полагает Р. М. Мунчаев (1975: 376; 1994: 225), сказать с уверенностью трудно, но эти изображения моря склоняют к положительному ответу. В любом случае морскими промыслами субстратное население майкопской общности уже занималось.
Прекращение существования майкопской общности, и в частности майкопской группы памятников, привело к падению уровня керами‑ ческого производства, снижению богатства аристократических погребений и ослаблению переднеазиатских связей, однако не приостановило поступательное развитие хозяйства и культуры жителей Предкавказья (Рысин 1997) и не сделало область между Кубанью и Ингури менее привлекательной для иноземцев. Особое внимание привлекает культура строителей дольменов, сменившая майкопскую общность между Лабой и Понтом в III тыс. до н. э. Явно выраженное территориальное тяготение носителей этой культуры к Понту перекликается с тем, что некоторые, преимущественно ранние типы дольменов имеют аналогии в более ранних или синхронных сооружениях Пиренейского полуострова, Кикладских островов Эгейского моря и Восточного Средиземноморья, а некоторые типы вещей имеют эгейско‑ малоазийские истоки (Резепкин 1988; Марковин 1994; Рысин 1997: 99, 118–120, рис. 16, 17). Связи с эгейско‑ малоазийским регионом могли осуществляться как по суше, так и (преимущественно? ) морем через Дарданеллы и Боспор, тем более что во второй четверти III тыс. до н. э. расцветает культура мореплавателей Киклад. На их помещаемых в могилы таинственных глиняных и каменных «сковородках» большую часть внутренней поверхности занимает изображение моря в виде усеченного с одной стороны круга, чья поверхность зачастую трактована в виде множества спиральных завитков (волн), среди которых иногда появляется силуэт корабля (Андреев 1998 г).
В близкое время возникает (ок. 2900 г. до н. э. ) и древнейшая Троя I–II, где в «кладе Приама» (ок. 2600–2490 гг. до н. э. ) мы находим такие же бабочковидные золотые бусы, как и в кургане 2 у Новосвободной (Пиотровский 1998: 82–83, рис. 23–24). Сам «феномен Трои» в его реальном и мифологическом проявлении был в большой степени обусловлен тем, что она контролировала вход в Дарданеллы, узловую точку на морском пути из Средиземноморья в будущую Скифию, где наиболее богатой и притягательной областью было Северо‑ Западное Предкавказье. Не сомневаемся, что и путешествие аргонавтов, мифологически предшествовавшее разрушению Трои ахейцами, в первоначальном варианте мифа было направлено не в Колхиду‑ Грузию, а в страну Эя (Андреев 1990: 160–176), которая, скорее всего, соответствовала побережью между устьями Кубани и Ингури, равно как первичный Фасис, вероятно, соответствовал Кубани (Ельницкий 1961: 13–16). Пара сделанных богом‑ кузнецом Гефестом и подаренных сыну Гелиоса Ээту медноногих огнедышащих быков невольно ставится в связь с созданными безымянным златокузнецом парами золотых и серебряных быков на «штандарте» и парой быков на серебряном сосуде из Большого майкопского кургана со всеми их солярными ассоциациями; представляется, что быки Ээта – поздняя трансформация того же образа.
|
|
|
