II. Период активности ранних сарматов (IV в. до н. э. – первая половина II в. до н. э.) 3 страница

Во втором важном отрывке Страбон, называя различные причерноморские народы – тиригетов, сарматов‑ язигов и сарматов‑ царских, – доходит до бастарнов, перечисляет их различные группировки, а затем сообщает, что среди бастарнов «самые северные, занимающие равнины между Танаисом и Борисфеном, называются роксоланами» (Str. VII, 3, 17). Большинство исследователей, на основании анализа других источ‑ ников, считают, что ядро большого массива лесостепного населения, именуемого бастарнами, составляли германоязычные племена, хотя в составе его могли находиться также отдельные группы кельтов и других народов (Мачинский 1973а). Кроме того, бастарны, безусловно, не были кочевниками. Поэтому включение в их число ираноязычных кочевников‑ роксоланов представляется несколько странным. Однако нет ничего невероятного в том, что роксоланы на каком‑ то этапе входили в военный союз, возглавляемый собственно бастарнами, и в известном смысле могли тоже именоваться бастарнами. Во всяком случае, причисление роксоланов к бастарнам в книге VII, вероятно, не является для Страбона обмолвкой. Когда в книге II Страбон перечисляет народы между Истром и Танаисом, то он называет тиригетов, бастарнов и савроматов, не упоминая роксоланов (Str. II, 5, 30). Вряд ли Страбон просто опустил имя роксоланов – единственного из народов к северу от Понта и Перекопа, которому он посвятил особый исторический экскурс и который занимает столь важное место в его этногеографических построениях. Скорее всего, имя роксоланов не названо здесь потому, что они являлись, по мнению Страбона, одной из групп бастарнов. Любопытно отметить, что когда после длительного перерыва имя роксоланов вновь упоминается в тексте декрета в честь Плавтия Сильвана в связи с событиями 56–57 гг. н. э., оно снова стоит в непосредственном соседстве с именем бастарнов и определенно отделено от имени сарматов (CIL XIV 3608). Впрочем, как бы ни обстояло дело с взаимоотношениями бастарнов и роксоланов, для нас значительно важнее другое: Страбон исключает роксоланов из числа сармато‑ савроматских народов. Видимо, этническая принадлежность этого недавно появившегося народа была ему не вполне ясна, но он твердо знал, что роксоланов ни в коем случае нельзя включать в число сарматских народов.

Появление роксоланов в степях между Днепром и Доном произошло, видимо, незадолго до их выступления как союзников крымских скифов около 108–107 гг. до н. э. и, вероятно, позднее 179 г. до н. э., когда господствующей силой в степях у Перекопа были еще сарматы. С их вторжением связаны и такие события, как переход основной массы сарматов (язигов и царских сарматов) на правый берег Днепра и передвижение их к Дунаю, а также усиление в середине II в. до н. э. могущества противников сарматов и союзников роксоланов – крымских скифов.

Удар, нанесенный роксоланам Диофантом, был, видимо, достаточно чувствительным. Во всяком случае, в течение примерно 160 лет после этого источники не знают ни одного события, в котором бы участвовали роксоланы, не называют и мест их обитания. Можно лишь предполагать, что они оказались вовлеченными в общее движение кочевых народов на запад и передвинулись в течение I в. до н. э. – первой половины I в. н. э. на правый берег Днепра, а затем и к Дунаю, где роксоланы известны начиная с 50‑ х гг. I в. н. э.

Следует отметить, что, когда роксоланы снова появляются на арене истории, античные источники вновь отличают их от сарматов. Плиний Старший в труде, законченном в 77 г. н. э., сообщает: «К северу от Истра, вообще говоря, все племена считаются скифскими, но прибрежные местности занимали разные племена: то геты, у римлян называемые даками, то сарматы, или по‑ гречески савроматы, и из их числа амаксобии, или аорсы, то неблагородные, рабского происхождения скифы, или троглодиты, затем и роксоланы. Страны, лежащие выше к северу между Данубием и Герцинским Хребтом до паннонских стоянок в Карнунтуме и до полей и равнин живущих там в соседстве германцев, занимают язиги‑ сарматы…» (Plin. NH IV, 80). Этот отрывок отражает реальное размещение народов в середине и особенно в третьей четверти I в. н. э., когда в 60‑ х гг. в Нижнем Подунавье впервые появляются аланы и вновь активизируются роксоланы, которых Плиний объединяет в одну группу с аланами и отличает от сарматов (аорсов‑ амаксобиев и язигов). Не менее определенно отделены роксоланы от сарматов в надгробной надписи в честь легата Мезии Плавтия Сильвана (CIL XIV 3608), сделанной не позднее 79 г. н. э. и повествующей о событиях, происходивших в Северо‑ Западном Причерноморье между 56 и 63 г. н. э. (Дьяков 1940: 85–88). И в дальнейшем целый ряд авторов отличают роксоланов и аланов от сарматов. Исключение составляют лишь «История» Тацита (Tac. Hist. I, 79) и Певтингеровы таблицы. Однако для Тацита было свойственно чрезвычайно расширенное понимание термина «сарматы», причем критерием для отнесения того или другого народа к сарматам был его кочевой образ жизни (Tac. Ger. 46). При таком подходе кочевники‑ роксоланы безусловно попадали в число сарматов. В Певтингеровых таблицах (II – первая половина III в. н. э. ) термин «сарматы» понимается еще более широко, так как в число их зачислены такие заведомо несарматские и некочевые народы, как лугии и венеды.

Античная традиция обычно склонна обобщать названия больших групп народов и переносить названия знаменитого народа на другой крупный народ, занявший позднее его территорию. Если учесть это, то надо отметить, что роксоланы, занявшие территорию сарматов, так редко называются в источниках сарматами (и притом в источниках относительно поздних и упоминающих о роксоланах вскользь) и так часто противопоставляются им (причем в наиболее древних и авторитетных свидетельствах), что не остается никаких сомнений в том, что роксоланы, в представлении большинства античных авторов, были особой этнической группой кочевого населения, столь же определенно отличавшейся от сарматов, как ранее скифы отличались от савроматов.

Не исключено, что роксоланы были, как полагают многие, передовой группой аланского этнического массива, восточное, а точнее, массагетское происхождение которого, как нам представляется, несомненно. В таком случае появление роксоланов в южнорусских степях может быть сопоставлено с бурным движением в среде племен закаспийских степей в первой половине и середине II в. до н. э. Непосредственных же потомков тех ранних сарматов, о которых сообщают Гераклид Понтийский и Полибий, можно видеть для эпохи конца II–I в. до н. э. в сарматах‑ язигах и сарматах царских.

Таким образом, зафиксированная Страбоном (VII, 3, 15–17) карта размещения народов в Северном Причерноморье, между Дунаем и Доном, отражает реальную ситуацию, существовавшую около конца II в. до н. э. и начала I в. до н. э.

Вплотную к этой части этнокарты примыкает другая, «азиатская» часть карты, где Страбоном на землях между Танаисом и Каспием размещены крупные объединения кочевников‑ сарматов: аорсы, сираки и верхние аорсы, а далее, за Каспием, различные «восточноскифские» объединения: даги, массагеты и другие. Наиболее важные сообщения Страбона об этих землях содержатся в следующих местах его труда: Str. II, 5, 7; 31; XI, 2, 1; 15; 5, 2; 7–8; 6, 1–2; 7, 1. Все эти отрывки дают достаточно отчетливую картину. Где‑ то в северной части задонских степей кочуют плохо известные Страбону какие‑ то племена скифов. Южнее их, в степях к востоку от нижнего течения Танаиса (Дона, а может быть, Северского Донца с Нижним Доном), живут аорсы. Сираки занимают прилегающие с востока к Меотиде степи южнее территории аорсов и севернее предгорий Кавказа, т. е. степи Северо‑ Западного Предкавказья. По самой кромке восточного берега Меотиды, как и в более ранние времена, живут меоты. Нельзя с определенностью решить, являются ли названия Мермод и Ахардей (реки, около которых по карте Страбона живут сираки) двумя наименованиями одной реки, или это разные реки; нельзя также с уверенностью отождествлять Ахардей с Манычем‑ Егорлыком или с Кубанью. Для нас это не столь важно. Из всей суммы сведений Страбона следует, что даже если Ахардей – это Кубань, то сираки занимали в основном степные и равнинные области к северу от ее течения. Но нет никаких оснований отводить сиракам всю территорию Центрального и в особенности Северо‑ Восточного Предкавказья, как это делает В. Б. Виноградов (1963: 220, 175).

Сложнее обстоит дело с локализацией верхних аорсов. По представлениям Страбона, они живут к западу от Каспийского моря и, видимо, к западу от южной части пролива, соединяющего Каспий с северным океаном. Напротив них, по другую, восточную, сторону пролива и Каспия, живут скифы‑ даи. Иногда полагают, что за пролив, соединяющий Каспий с океаном, Страбон принимал нижнее течение Волги[108]. В таком случае верхние аорсы должны населять правобережье Нижнего Поволжья, а даи – его левобережье. Однако, вероятно, дело обстоит несколько иначе. Представление о проливе, соединяющем Каспий с Океаном, возникло у греков в результате морской экспедиции Патрокла в 283–282 гг. до н. э. вдоль берега Каспия. Большинство исследователей сходятся на том, что экспедиция Патрокла обследовала лишь южную часть Каспия (Тревер 1959: 57; Ельницкий 1961: 126–134, карта на с. 131; Neumann 1884), и, что именно он принял за северный пролив – сказать невозможно. Безусловно, представления Патрокла повлияли и на Страбона, однако у него схема Патрокла наполнилась новым содержанием. Конкретные и довольно подробные сведения Страбона о населении Северо‑ Восточного Предкавказья и Северо‑ Западного Прикаспия были получены им из источников, отражающих ситуацию значительно более позднего времени, чем начало III в. до н. э. Поэтому под северным проливом Страбон мог подразумевать что‑ то иное, чем Патрокл. Навряд ли это была Волга. Ее дельту чрезвычайно трудно принять за морской пролив, да и течет она в нижнем течении с северо‑ запада, в то время как у Страбона «север» для северных степных областей, как мы показали выше, обычно соответствует в действительности северо‑ востоку. Кроме того, этот пролив с точки зрения Страбона должен быть примерно параллелен нижнему течению Дона. Всем этим условиям вполне соответствует уходящая на северо‑ восток часть Каспия – сильно углубленный в материк залив, северо‑ восточный берег которого был, вероятно, неизвестен грекам и, по их представлениям, мог простираться вплоть до Северного океана. Залив действительно мог отграничивать верхних аорсов от даев, поскольку, по мнению Страбона, даи живут неподалеку от Гиркании, отделенные от нее лишь пустыней (Str. XI, 7, 1), т. е. песками Кара‑ Кумов, следовательно, где‑ то в области, прилегающей с севера и востока к Кара‑ Богаз‑ Голу. Да и все другие данные античных авторов о даях тесно связывают их с территорией Средней Азии, так что помещать даев к северу от Каспия на левом берегу Волги нет никаких оснований.

Исходя из вышеизложенного, можно принять, что верхние аорсы занимали области от течения реки Кумы на северо‑ восток и все Нижнее Поволжье по обоим берегам Волги. Восточная граница их земель неясна, поскольку все сведения Страбона о верхних аорсах говорят об их западных и южных связях.

Очень важно по возможности точно определить то время, которому соответствует страбоновская этнокарта областей между Доном и Каспием. Вернее всего опереться на сообщение самого Страбона о том, что аорсы, сираки и верхние аорсы для каких‑ то целей выставляли свои войска во время царствования Фарнака (63–47 гг. до н. э. ) на Боспоре (Str. XI, 5, 8). Видимо, именно в эту эпоху греки, непосредственно столкнувшиеся с восточными сарматами, зафиксировали довольно точно место обитания наиболее крупных их объединений.

Размещение народов, данное Страбоном, вероятно, сохранилось в основных чертах вплоть до третьей четверти I в. до н. э. Обычная тенденция кочевников к движению на запад сдерживалась мощью оседлых и полуоседлых бастарнов, которые в 62–61 гг. до н. э. даже разбили войско римского проконсула (D. Cas. XXXVIII, 10, 3; LI, 26, 5), и гетов, образовавших в середине I в. до н. э. мощное государственное образование во главе с Биребистой (Str. VII, 3, 13). Однако в начале третьей четверти I в. до н. э. государство Биребисты распадается, а в 29 г. до н. э. Марк Красс наносит сокрушительные поражения бастарнам и гетам. После этого сарматы начинают свободно проникать в Подунавье. Их активное выступление здесь происходит около 16 г. до н. э. (D. Cas. IV, 20), а уже в начале I в. н. э. Овидий фиксирует сарматов‑ язигов в Подунавье как основных и наиболее опасных врагов местного оседлого населения (Ovid. Ex Ponto I, 2, 75–80). Видимо, к началу I в. н. э. большая масса язигов перемещается ближе к Дунаю. Еще позднее, где‑ то между 20 и 50 г. н. э., язиги передвигаются на запад, в степи Паннонии, где их около 50 г. н. э. отмечает Тацит и где они продолжают существовать и в дальнейшем (Tac. An. XII, 29, 30).

Очевидно, к этому или несколько более раннему времени относится трудноуловимое из‑ за скудости источников, но несомненное передвижение мощного объединения аорсов из степей Подонья, а возможно и Поволжья, на запад. Во всех известных нам работах историков и археологов безраздельно господствует мнение, что аорсы, упомянутые Страбоном на левом берегу Танаиса, живут там и в первые века н. э., пока не смешиваются с аланами и имя их не исчезает из источников. Но анализ источников позволяет реконструировать несколько иную картину.

Рисунок 45. Карты‑ схемы размещения крупнейших группировок кочевников в восточноевропейских степях и некоторых их соседей в лесостепи в III в. до н. э. – I в. н. э. по данным античных источников. Роксоланы – наименование наиболее крупных объединений кочевников и их соседей; надпись занимает на карте место, которое соответствует той территории, где данное объединение выступало как господствующая сила. Стрелками показаны направления исторически зафиксированных переселений или военных походов; пунктирными стрелками показано предполагаемое направление переселений или походов

Первое упоминание об аорсах, живущих «по Танаису», принадлежит Страбону и касается событий середины I в. до н. э. Следующая яркая страница их истории, нарисованная таким внимательным историком, как Тацит, повествует о событиях 49 г. н. э. (Tac. An. XII, 15–19). По сообщению Тацита, Митридат VIII, претендующий на Боспорский престол, захватывает земли дандариев (между берегом Меотиды и устьем Кубани) и привлекает на свою сторону сираков (Страбон считает, что они жили по Ахардею, а Мела и Тацит помещают их на восточном побережье Меотиды, между Боспором и Танаисом). По данным Плиния, союзниками Митридата VIII были и другие «савроматы» в предгорьях Кавказа (Plin. NH VI, 16). Иными словами, сторонники Митридата VIII занимают все земли от берега Меотиды до Кавказского хребта. В ответ на приготовления Митридата ставленник Рима боспорский царь Котис и командир римских когорт Аквила обращаются за помощью к аорсам. Аорсы объединяются с боспорцами и римлянами и нападают сначала на западных союзников Митридата – дандариев, затем идут на северо‑ восток против сираков и завершают поход, остановившись на расстоянии трех дневных переходов от Танаиса.

Возникает вопрос: каким путем аорсы прибыли на Боспор и объединились там с войсками Котиса и Аквилы, если вся территория от Меотиды до предгорий Кавказа была в руках сторонников Митридата? Естественнее всего предположить, что они проникли через Перекоп, так же как раньше проникали в Крым ранние сарматы и роксоланы. Но если аорсы свободно проходили через Перекоп, то вполне возможно, что их кочевья находились уже не только восточнее Дона, но и много западнее, у северо‑ западных берегов Сиваша и Меотиды. Это предположение подтверждается и последующим ходом событий, изложенных Тацитом. Митридат VIII отдается в руки царю аорсов Евнону, который начинает переговоры с императором Клавдием относительно его дальнейшей судьбы. Клавдий хочет захватить Митридата силой, но его удерживает то, что войну с аорсами «пришлось бы вести в местностях бездорожных и на море без гаваней, к тому же цари там воинственны, народы кочевые, почва бесплодна» (Tac. An. XII, 19). О каком побережье «без гаваней», принадлежавшем аорсам, могла идти речь? Ведь восточный берег Меотиды аорсам не принадлежал, а в устье Дона стоял греческий город Танаис, принадлежавший боспорским царям. Речь могла идти лишь о северном побережье Меотиды, которое еще Страбон, в отличие от восточного, называл «пустынным». Именно к северо‑ западному побережью Азовского моря прилегает полоса малоплодородных песчаных и каштановых почв, в то время как все северо‑ восточное побережье – высококачественный чернозем. Все это убеждает в том, что к 49 г. н. э. аорсы распространились из степей «по Танаису», а может быть и из поволжских степей, в степи к северо‑ западу от Меотиды.

Сведения Тацита подтверждаются и другими источниками. Помпоний Мела, закончивший около 44 г. н. э. свой труд, в котором сочетаются данные времени Геродота и эллинистического и римского периодов, сообщает, что у реки Букес, впадавшей в Меотиду, живут савроматы, называемые амаксобиями (Mela II, 2). Название «Букес» позднее у Плиния и Птолемея служит обозначением Сиваша, реку с названием «Бика» Птолемей отмечает в Западном Приазовье, отсюда ясно, что и у Помпония Мелы речь идет о степях, прилегающих к Сивашу и к западной части Меотиды. Название «амаксобии» впервые встречается у Мелы; они помещены у него там, где Страбон ранее помещал роксоланов, и мы вправе предполагать, что у Мелы отражено новое, происшедшее в период после войн Митридата VIII Евпатора, перемещение народов. Однако обычно название «амаксобии», т. е. «живущие в кибитках», считают обозначением кочевников вообще, но не какой‑ то конкретной этнической общности. Анализ же источников убеждает в ошибочности такого понимания этого названия для первых веков н. э. Во‑ первых, непонятно, почему следует считать обозначениями конкретных этнических групп такие чисто описательные и звучащие по‑ гречески названия, как меланхлены, андрофаги, георги и номады и т. д., и отказывать в этом амаксобиям, столь точно локализованным Мелой. Во‑ вторых, и это главное, римские авторы, безусловно, считали амаксобиев реальной этнической единицей. Мела отмечает их у Меотиды, Плиний в 77 г. н. э. знает их уже у устьев Дуная (NH IV, 80), а затем сразу два документа, отражающие сугубо практические нужды римской политики и не допускающие особых фантазий, – «Хроника» Ипполита Римского и Певтингеровы таблицы – фиксируют сарматов‑ амаксобиев уже на Среднем Дунае, отличая их от других, живущих западнее сарматов, в которых нельзя видеть никого, кроме язигов. Да и Кл. Птолемей в своей карте, восходящей к разновременным источникам, считает амаксобиев реальным народом (Ptol. Geog. III, V, 7) и помещает их в числе «великих народов» к северу от Меотиды[109]. Таким образом, очевидна реальность амаксобиев как устойчивого этнополитического объединения, которое, как и другие подобные объединения кочевников, неуклонно движется на запад.

Кто же эти амаксобии? Новое, неизвестное ранее образование в южнорусских степях? Ответ на эти вопросы дает Плиний. Он сообщает, что на левом берегу Нижнего Дуная, наряду с другими народами, живут «сарматы, или по‑ гречески савроматы, и из их числа амаксобии или, аорсы» (NH IV, 80). Это свидетельство тождества аорсов и амаксобиев взято из того отрывка работы Плиния, который М. И. Ростовцев считал восходящим к официальному источнику, современному Плинию, и поэтому заслуживает доверия. Таким образом, «амаксобии» Помпония Мелы, локализуемые им на западном участке приазовских степей, т. е. там же, где должны были находиться по всей логике событий аорсы Тацита в 49 г. н. э., просто являются вторым названием для тех же аорсов. Появление аорсов на этой территории могло произойти во второй половине I в. до н. э. – первой половине I в. н. э.

Несколько позднее, около середины – третьей четверти I в. н. э., аорсы‑ амаксобии отмечены у дельты Дуная (Plin. NH IV, 80), а к III в. н. э. – уже на Балканском полуострове севернее Дуная. Движение аорсов‑ амаксобиев на запад, равно как и другие перемещения в среде причерноморских народов в третьей четверти I в. н. э., было связано с вторжением сюда из закаспийских степей аланов. Однако есть основание полагать, что далеко не все сарматское население, входившее в состав группировки аорсов‑ амаксобиев, передвинулось в Подунавье. Аммиан Марцеллин сообщает, что аланы «мало‑ помалу постоянными победами изнурили соседние народы и распространили на них название своей народности» (Amm. Marc. XXXI, 13). Так что в конце I–IV в. н. э. под обобщающим именем «аланы» могут скрываться, наряду с собственно аланами‑ массагетами, и различные сарматские племена, в том числе потомки аорсов‑ амаксобиев, оставшихся в Восточной Европе.

Сопоставление данных археологии и письменных свидетельств позволяет заключить следующее:

а) с ранними роксоланами следовало бы связывать археологические памятники, датируемые второй половиной II в. до н. э. и находящиеся в степном междуречье Днепра и Дона; особенно нужно было бы обратить внимание на область, непосредственно примыкающую с востока к Днепру и с севера к Сивашу и западной части Азовского моря. Однако могильников, соответствующих этим требованиям и образующих какое‑ либо археологическое единство, в нашем распоряжении пока нет. Возможно, с появлением роксоланов в Подонье и Поднепровье связано падающее на первую половину – середину II в. до н. э. прекращение жизни на двух крупнейших поселениях этой области – Каменском (Граков 1954: 54, 95; Мачинский 1971: 53) и Елизаветовском (Шелов 1970: 26–30) городищах. Может быть, ранние роксоланы имеют какую‑ то связь с памятниками типа Янчокракского, Старобельского и Таганрогского «кладов»;

б) нет никаких оснований связывать с роксоланами поволжские могильники I в. до н. э. – III в. н. э., на которых встречены диагональные погребения (Засецкая 1974). Учитывая постоянное движение кочевников на запад, еще можно было бы предполагать, что роксоланы находились на Волге где‑ то ранее второй половины II в. до н. э. Однако нет прямых свидетельств того, что при движении с востока на запад роксоланы переходили Волгу и тем более задерживались на ней. Ряд косвенных данных указывает скорее на их связь с массагетоаланским миром закаспийских степей;

в) погребения I в. до н. э. на нижневолжских могильниках, вероятнее всего, принадлежали верхним аорсам. Немногочисленные одновременные и аналогичные им памятники в степях западнее Поволжья и восточнее Нижнего Дона были оставлены аорсами. Ряд могильников, открытых в междуречье Дона и Днепра и ярче всего представленных некрополями на р. Молочной в северо‑ западном Приазовье, возникает здесь где‑ то в пределах I в. до н. э. и около рубежа н. э. (Щукин 1971б: 101). Эти могильники по совокупности признаков идентичны поволжским и некоторым подонским (Засецкая 1974) и, видимо, отражают зафиксированное письменными источниками дальнейшее продвижение аорсов на запад, в степи Северо‑ Западного Приазовья. Могильник у с. Усть‑ Каменка, по некоторым признакам также родственный очерченному выше кругу памятников, возникает на правом берегу Днепра уже в первой половине I в. н. э. (Щукин 1971б: 161) и, возможно, связан с миграцией части аорсов‑ амаксобиев еще далее на запад, по направлению к Дунаю;

г) на ряде могильников кочевого населения Поволжья, Приазовья и Причерноморья, функционировавших в I в. до н. э. – I в. н. э., захоронения продолжаются и во II–III вв. н. э. При этом создается впечатление, что каких‑ либо резких изменений и скачков в развитии культуры населения, оставившего эти могильники, в пределах указанного времени не происходит (Засецкая 1974). Вероятнее всего, могильники продолжали использоваться в основном прямыми потомками верхних аорсов, аорсов и аорсов‑ амаксобиев, жившими, однако, в иную эпоху, когда господствующей силой в степях Восточной Европы становятся новые кочевники – аланы, появляющиеся здесь между 50 и 65 г. н. э.

О местах обитания и направлениях движения славян в I–VII веках нашей эры по письменным и археологическим источникам [110]