Природа и отношения родства: антропологический взгляд на нетрадиционные способы зачатия

В каждом обществе связь между поколениями представляет собой культурную конструкцию, выработанную на основе нескольких биологических инвариантов (постоянных величин). В настоящее время во Франции понятие родственной связи прежде всего

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 258

связывается с понятием биологического происхождения, и это является относительно оригинальной позицией по сравнению с другими обществами. Что касается способов зачатия, которые мы считаем новыми, то они являются лишь способом преодоления бесплодия, и в этом их в определенных случаях можно уподобить тем решениям, которые на протяжении долгого времени вырабатывались традиционными обществами.

Данное и созданное в отношениях родства. Всякая система родства, традиционная или современная, включает в себя несколько универсальных биологических инвариантов[149]: воспроизводство привносит в человеческую природу элемент соревнования двух полов; оно имеет следствием отношения родства, порядок которых не может быть нарушен (поколение родителей всегда предшествует поколению детей); порядок последовательности рождений в рамках одного поколения подразделяет индивидов на старших и младших, и параллельные линии потомства образуются индивидами, классифицированными подобным образом. Исходя из этих трех весьма простых принципов, изобретательный человеческий разум выработал все возможные варианты родства, число которых достигает шести. Только четыре из них встречаются достаточно часто. Среди этих шести вариантов наши общества выбрали систему кровного родства (когнат) или недифференцированного родства (с патрилинейным уклоном, который практически исчез после реформы 1986 г., обеспечившей свободу присвоения фамилии любого из родителей). В этой связи следует сделать важное замечание: доля «созданных» родственных отношений сейчас важнее доли «данных» отношений родства, поскольку больше созданных вариантов родства.

Само понятие единокровности может интерпретироваться по-разному. В общепринятом смысле (т.е. не обязательно в юридическом) его можно толковать как тип родственных отношений, объединяющий индивидов, имеющих непосредственного общего предка – отца, мать, деда, бабку. Но оно довольно часто удаляется от этого определения, которое не выходит за рамки мира природы.

Презумпция, имеющая место в римском права: pates is est quern nuptiae demonstrant (то есть предполагается, что отец является супругом матери), воспринята нашим позитивным правом, и многие традиционные общества также в свое время восприняли ее. Усыновление также создает узы фиктивного единокровия, столь же обязывающие, как и узы единокровия биологического: в позитивном праве запрет на браки распространяется на детей, усы-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 259

новленных одними и теми же приемными родителями, хотя бы они и были рождены от разных людей. Мы знаем, что многочисленные традиционные общества неодинаково относятся к отношениям единокровного родства, причем критерий этих отношений не зависит от степени генеалогической близости индивидов: двоюродные братья и сестры по параллельной линии столь же близки генеалогически, как и таковые по перекрестной линии, но очень часто брак запрещается для первых и приветствуется для вторых.

В большинстве примеров, которыми мы располагаем, искусственная конструкция родства берет верх над естественной. Как говорит пословица народности само, «слово дает родство, слово лишает родства». Надо согласиться со словами Ф. Эритье: «Единокровие в человеческом обществе есть всего лишь социально признаваемое отношение; и в этом состоит свойство систем родственных отношений как совокупности правил, регулирующих родственные связи, совместное проживание и вступление в брак, с помощью которых они отличаются от законов природы. Воспроизводство людей является инструментом воспроизводства общественного порядка. Оно входит в символическое понятие общественного порядка в том случае, если признается, что система родственных отношений существует только в сознании людей и является сугубо произвольной системой представлений»[150].

Понятие родства, таким образом, не всегда рассматривается как продолжение понятия порождения. Однако наше современное общество связывает эти два понятия в большей степени, чем другие.

Родство и порождение в современном обществе. Французское позитивное право в этой области имеет тенденцию отхода от традиции, существовавшей в большинстве человеческих обществ, ставящей социальный фактор перед биологическим. Действительно, если право, исходящее из Гражданского кодекса 1804 г., множило фикции и презумпции, то закон от 3 января 1972 г. основывает понятие законного родства на биологической основе, иными словами, понятие родства идентифицируется с понятием порождения. В этом заключается парадокс для неискушенного наблюдателя: «примитивные» общества принципиально прибегают к абстракции и вымыслу, в то время как наше «цивилизованное» общество привержено к конкретности данных природы.

В то же время, как мы увидим, эту тенденцию подтверждает наблюдение из другой области: новые способы зачатия дают надежду тысячам супружеских пар, в сознании которых порождение является единственным способом обладания потомством, хотя и при содействии третьих лиц, а усыновление многие из них не приемлют. Как объяснить тот факт, что наше общество в этом

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 260

случае отступает от общей традиции? Несомненно, под влиянием противоборства нескольких факторов. Первый из них – технологического порядка: прогресс медицины делает возможным ранее немыслимое. Второй касается уменьшения того значения, которое ранее имели брачные узы: растет число союзов свободных, временных или прерывающихся. Третий, более сложный, на наш взгляд, касается неполного принятия понятия преемственности, которое имеет место в нашем обществе.

В традиционных обществах сам факт обладания ребенком не происходит из «права на ребенка» (отношение, ставшее у нас частым), но, кроме того, как отмечает Ф. Эритье, из желания и обязанности дать жизнь потомству: не передать жизнь означало бы порвать цепь, которая уходит далеко в прошлое и должна бесконечно продолжаться в будущем, это означало бы разрушить связи, цементирующие общество, и лишало бы человека возможности и после смерти присутствовать незримо среди живущих (так как умирающий бездетным не имеет никого, кто поклонялся бы ему как предку).

Частично это справедливо и для нашего общества. Так, ребенок всегда считался «лекарством против смерти». Однако собственная смерть всегда значит для человека гораздо больше, чем даже смерть его детей: индивид, таким образом, имеет приоритет перед группой. Кроме того, сама смерть у нас воспринимается как безысходность гораздо чаще, чем в традиционных обществах: там, где существует вера в загробную жизнь, страх смерти меньше. Смерть без возврата – вот что объясняет то, что большинство супружеских пар придает такое значение тому, чтобы ребенок был непременно их собственным порождением, и готовы преодолеть значительные препятствия, чтобы добиться этого результата.

В целом можно сказать, что, порождая потомство, человек приносит благо прежде всего самому себе. Если бы дело обстояло иначе, бесплодие не преодолевалось бы такими сложными способами, и усыновление практиковалось бы гораздо чаще (в традиционных обществах люди также стремятся прежде всего иметь собственных детей, но, если это им не удается, в их распоряжении имеется много разных способов обеспечить себе потомство, коль скоро природа им в этом отказывает).

И, наконец, сказывается наша неосознанная приверженность к природе. Иметь ребенка традиционным способом, значит, соответствовать ей, тем более что наша индустриальная цивилизация все больше этому мешает. И наш выбор в пользу природы здесь так однозначен, что мы сами не осознаем парадокс: столь сильное желание отождествить себя с природой приводит к появлению новейших способов зачатия, которые, по существу, являются насилием над природой.

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 261

Вспомогательные способы зачатия. Эти новые способы, как мы увидим, носят не столь уж второстепенный характер, как принято думать. На первый взгляд, они кажутся однозначно вспомогательными, прежде всего потому, что индивиды и супружеские пары прибегают к ним лишь в том случае, если традиционные усилия не дают желаемого результата, а, во-вторых, потому, что они в любом случае никогда не стали бы нормой. Отметим прежде всего, что эти способы зачатия, как и все остальные, подчинены всеобщему императиву воспроизводства человеческого рода, даже если некоторые из них и не предполагают физическую близость. С другой стороны, не обращаясь к милым сердцу этнолога отдаленным цивилизациям, отметим, что наша западная цивилизация весьма давно знакома с понятием «отдачи внаем чрева»: тому есть немало примеров в Древнем Риме, когда мужчины отдавали своих жен «в наем» (ventrem locare) супружеским парам, где жена была бесплодна. При этом можно проследить наличие сходной для всех обществ тенденции отдавать первенство мужчине: так, именно на женщину, как правило, падало подозрение в бесплодии. В нашем обществе до сих пор слышны отголоски этого. В традиционных же обществах эта черта усиливается недооценкой биохимического процесса зачатия: предполагается, что состав крови передается через сперму (еще не так давно в нашем обществе мужчина обычно говорил о своих детях, что они – «его кровь»), а женщина является не более чем вместилищем (средневековые законники называли ее «вазой», в традиционных обществах нередко используются такие термины, как «котелок», «сумка», «котомка», «лодка» и т.д.).

Однако, помимо этих общих черт, одна особенность отличает новые способы зачатия. В их числе, умножившемся благодаря новейшим достижениям биологии, мы сталкиваемся с появлением различных типов матерей: матерями-заместителями, оплодотворяемыми спермой мужа бесплодной женщины, которые вынашивают ребенка по заказу другой супружеской пары и являются матерями в генетическом и фактическом смысле; социальная мать – это бесплодная женщина, прибегающая к практике такого зачатия и усыновляющая затем рожденного ребенка. Но отцовство тоже может оказаться диссоциированным: на деле надо различать социального отца, т.е. мужа женщины, которая оплодотворена спермой анонимного донора, и фактического, известного или неизвестного, который является этим донором. Другие технические новшества дают возможность «перепрыгнуть через поколения»: замороженный эмбрион, сохраняющийся в течение десятилетий, может «родиться» уже после того, как умрут его внучатые племянники (отметим, что этот прыжок может быть совершен только вперед, но не назад: какова бы ни была дата его рождения, ребенок всегда находится в одной и той же генеалоги-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 262

ческой позиции по отношению к своим создателям и поколениям, приходящим ему на смену).

Все эти способы являются новейшими достижениями современности. Это верно в строго материальном смысле. Но, сталкиваясь с теми же проблемами бесплодия, традиционные общества издавна умели их решать, используя фикции, делая ставку на абстрактное за неимением возможности изменить конкретное. Искусственные пути различны, но все они ведут к вечности, потому что открывают нечто такое, что способно победить смерть, – а именно возможность обладания потомством. Приведем пример. В племени само (Буркина-Фасо) девочка выдается замуж в младенческом возрасте. Достигнув половой зрелости, она официально имеет связь с любовником, после чего начинает жить с мужем; ребенок, который рождается при этом, считается первенцем законного союза. При этом женщина не может иметь больше одного законного мужа, даже если после его смерти она будет иметь детей от других мужчин. Наоборот, мужчина может иметь последовательно несколько законных жен, и в случае, если жена переживет мужа, юридически он считается отцом всех тех детей, которые родятся у нее впоследствии от союза с другими. Благодаря этому бесплодный мужчина может в результате оказаться отцом многочисленного потомства. Возможен и такой вариант: в случае отсутствия потомства (по причине «несовместимости крови», подтвержденной гаданием), если, несмотря на это, пара не желает расставаться, то женщина делает вид, будто покидает мужа, вступает в связь с другим мужчиной и затем возвращается к законному супругу, уже будучи матерью одного или нескольких детей, которые считаются его законными детьми. Этот маневр по сути своей идентичен тому, что мы называем оплодотворением с помощью донора.

Что же касается «прыжка через поколения», то этот способ позволяет идти еще дальше и опрокинуть порядок преемственности. Мы видели, что механизмы присвоения имени могут сочетаться с верой в перевоплощение предков, как в том случае, когда отец может считать своим отцом собственного сына.

Надо ли из этого заключать, что современные способы зачатия ни в чем не являются новыми? Это не совсем так. С одной стороны, традиционные общества манипулируют родственными отношениями, современные – биологическими данными. С другой стороны, современные способы суть порождение технократической и потребительской цивилизации, которая, похоже, само человеческое тело делает предметом спроса и предложения. Наконец, современные способы разъединяют понятия сексуальности и зачатия[151].

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 263

Некоторые антропологи полагают, что основания для создания законов в этой области нет. Во всяком случае, справедливо то, что на сегодня новейшие способы зачатия используются лишь ничтожным меньшинством супружеских пар и индивидов. На самом деле, семья как институт продолжает существовать, хотя и в измененном виде.

Устойчивость семьи

Кризис супружества и новые типы семьи. «Когда общество теряет культуру, семья становится, в социальном смысле, эманацией требований природы, с которыми приходится считаться, в противном случае никакое общество, как и человечество в целом, не могло бы существовать. Как учил Бэкон, природу победить можно не иначе, как подчиняясь ее законам. Поэтому общество должно признать семью», – писал Леви-Строс[152]. Однако, если верить представителям старшего поколения, – молодежь с этим не согласна – семьи более не существует или, по крайней мере, она находится на пути к исчезновению. Государство взяло на себя функции, ранее принадлежавшие семье (школьное образование, социальное обеспечение взамен семейной взаимопомощи). Другие учреждения также во многом подменяют семью, ясли, детские сады, столовые берут на себя часть функций работающей женщины. Эти явления охотно связываются с другими: одну из причин роста числа разводов видят в финансовой независимости, которую получили женщины; законный брак зачастую уступает место сожительству, основанному на желании партнеров не связывать себя строгими правилами; растет также число внебрачных детей.

Короче говоря, с одной стороны, семья теряет свой официальный статус в обществе, который ранее придавал ей законный брак, с другой стороны, ей угрожают качественные изменения (в частности, возникновение неполных семей, чаще всего «матрицентричных», так как в большинстве случаев ребенок живет с матерью). На деле причины разводов бывают самые различные; в том числе к влияющим на их рост факторам следует отнести и увеличение периода совместной жизни супружеских пар, учитывая всеобщее увеличение продолжительности жизни и снижение брачного возраста.

Вопреки распространенному у нас мифическому представлению, супружеские пары раньше были не более устойчивыми, чем теперь: однако их разлучала только физическая смерть, а не юридический разрыв (развод) при законном браке или фактический конец связи (при сожительстве). Если взглянуть на изучаемые этнологами общества с этой точки зрения, придется констатировать,

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 264

что наши представления о каком-то особом влиянии современности на эту область человеческих отношений – не более чем иллюзия: в большинстве этих обществ индивиды вступают в брак неоднократно на протяжении своей жизни, и дети, рожденные от разных союзов, часто оказываются в одинаковом положении. Но верно также и то, что наше современное общество, основывающее институт брака на консенсуализме и наличии эмоциональных уз, ослабило его: так как чувства – вещь непостоянная, основывать на них прочные союзы затруднительно. Без сомнения, в интенсивности такие союзы выигрывают, зато проигрывают в продолжительности[153].

Искусственное повышение значимости институциональных уз по отношению к эмоциям является тем средством, к которому прибегают традиционные общества, придающие большее значение постоянству групп, нежели воле индивидов. Позитивное право избрало противоположный путь. Если Гражданский кодекс и не определяет понятие брака, то его статья 146 прямо гласит, что «там, где нет взаимного согласия, нет брака», ст. 1398 квалифицирует его как контракт, а введение в 1975 г. процедуры развода по совместному ходатайству супругов представляется косвенным подтверждением этих принципов: брак создается взаимным согласием и прекращает свое существование с его утратой. Индивидуализм, стержень наших современных обществ, ослабил институт брака. В этом смысле увеличение числа внебрачных связей по отношению к законным союзам не является признаком дегенерации системы, а всего лишь ее логическим завершением.

В целом этот кризис супружества идентифицируется с гибелью семьи. Эта ошибка вытекает из той параллели, которую мы проводим между семьей и нуклеарным хозяйством, так же, как и понятие родства сокращаем до размеров моногамной нерасторжимой супружеской четы. На самом деле этот кризис супружества укрепляет сеть родственных отношений, на которые может опереться потомство «матрицентричных» семей. Поколение дедушек и бабушек играет при этом огромную роль, тем более что это поколение сегодня значительно моложе, чем раньше, ибо возраст, в котором обычно удаляются от дел, снизился: таким образом, это поколение стало более сильным и более свободным, чем раньше[154]. С другой стороны, семья сейчас менее чревата конфликтами, чем пре-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 265

жде: при долго живущих родителях у детей дольше не возникает оснований спорить из-за наследства; что касается ведения домашнего хозяйства, оно перестает быть единственным источником дохода, новое поколение меньше зависит от родителей, что также ограничивает возможность конфликтов. Источник меньшего числа обязанностей, семья становится в большей степени убежищем, чем раньше, по крайней мере пока в ней живет молодое поколение. Таким образом, очевидно, что семья переживает кризис супружества, однако она претерпевает изменения в смысле «частной жизни». Правда, не следует преувеличивать: эти изменения не носят кардинального характера. На более пристальный взгляд хорошо заметно, что известные антропологам черты присущи семье и ныне.

Антропологический взгляд на современную семью. Работы М. Сегалена и Ф. Зонабенда позволяют нам оценить с антропологической точки зрения современную французскую семью[155]. Особого внимания заслуживают три момента: существование групп наравне с индивидами, новая интерпретация понятия смерти, устойчивость ритуальной функции.

Существование групп. Даже при том, что позитивное право на деле превращает брачный союз в контракт, социальный институт брака служит объединяющим началом для семейных групп. Мы знаем, что во многих традиционных обществах брак считается действительным лишь с момента рождения первого ребенка. Наша семейная практика на свой лад подтверждает это. С другой стороны, если, с юридической точки зрения, брачный союз и родственные отношения имеют общие проявления (обязанность взаимной поддержки, обязанность материальной взаимовыручки между родственниками по прямой линии, тот факт, что в судебном процессе родственники и свойственники иногда не могут выступать свидетелями, и т.д.), на самом деле свойственники и единокровные родичи с самого начала строго различаются. О первых можно сказать, что они играют как бы второстепенную роль (во французском языке они определяются с приставкой «beau» и «belle» к термину, обозначающему степень родства). Благодаря рождению детей свойственники переходят в категорию единокровных родственников (супруги становятся отцом и матерью, тесть с тещей и свекор со свекровью – дедушками и бабушками). Долгое время строго соблюдались также правила духовного родства, и если крестный отец избирался из материнской родни, то крестная мать – из отцовской и т.п.

Кстати, мы знаем, что в традиционных обществах принцип одномерности в преемственности действует чаще, так как он помогает лучше структурировать общество вокруг семьи. Наше по-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 266

зитивное право, напротив, утверждает, что преемственность носит недифференцированный характер. Но на практике дело обстоит несколько по-другому. Сегодня нет практически ни одной французской семьи, где бы не различались отцовская и материнская линии. Каждый знает свою генеалогию с одной стороны, как правило, лучше, чем с другой. И это могло бы послужить доказательством того положения, что в конечном счете родственные отношения существуют прежде всего в сознании.

Новая интерпретация понятия смерти. Всякая семейная традиция преемственности представляет собой череду рождений и смертей. Но в эти события может вкладываться разный смысл, в зависимости от того, как понимается смерть – как переход в невидимое состояние, однако продолжающее сосуществовать с реальным миром, или же, напротив, как полное и окончательное исчезновение данного индивида. Мы знаем, что традиционные общества отдают предпочтение первой концепции, а современные – второй. И тем не менее нельзя говорить о том, что в современном обществе целиком и полностью господствует вторая концепция. Поэтому семейные отношения приобретают у нас некую двойственность. С одной стороны, частично они сходны с семейными отношениями в традиционных обществах, ибо им не чужда мысль, что смерть может быть преодолена. Мы видели, что в традиционных обществах обряд присвоения имени часто основывается на том, что умерший предок как бы вновь воплощается в новорожденном, получающем его имя. Так же и у нас родня дает имя ребенку, передавая это традиционное для семьи имя из поколения в поколение. Более того, обряд передачи имени часто принимает определенную форму: старшему сыну дают имя деда по отцу, старшей дочери – бабки по матери; соответственно младший сын и младшая дочь получают имена деда по матери и бабки по отцу. Прочие же дети зачастую носят имена родственников по боковой линии, произвольно выбираемых с той или с другой стороны.

Однако имеет место и противоположная тенденция, основанная на часто встречающемся в нашем обществе избегании мыслей о смерти, стремящемся заглушить тот страх, который является порождением понимания смерти как бесповоротного конца. Об этом свидетельствуют многие факты. Во-первых, надо отметить, что семейные церемонии, как бы прославляющие жизнь, явно преобладают над теми, что связаны со смертью. Крещение, первое причастие, свадьба дают повод к многолюдным застольям и многочисленным подаркам. Этот размах отнюдь не присущ, в отличие от совсем недавнего прошлого, современным похоронам.

В практике же выбора имени нередко встречаются примеры, обратные тем, которые мы приводили выше. С одной стороны, выбор имени дает возможность продемонстрировать пристрастие к оригинальности, и это перевешивает обязанность отдать дань

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 267

традиции. С другой стороны, вопреки старым обычаям все больше утверждается традиция справлять именно день рождения, а не день именин, то есть праздник того святого, в честь которого дано имя. В данном случае мы имеем дело не с идеей преемственности, а, напротив, с идеей новизны, символизируемой приходом в мир нового человека.

Каждая из этих двух тенденций является отражением двух противоположных идей, и каждая из них имеет достаточно примеров в жизни. Которая же из них возобладает?

Ритуальная функция. Ритуал (обряд) – это воплощение на практике мифологических сюжетов. Как писал Леви-Строс, «ритуал соответствует представлениям человека о мире»[156]. Традиционные общества изобилуют семейными ритуалами. Они сохраняют силу и в современных обществах, подтверждая положение об устойчивости семьи. Одни из них носят памятный характер: служат напоминанием о событии, лежащем в основе образования данной семьи (серебряные, золотые и платиновые свадьбы), прославляют жизнь (дни рождения) или увековечивают память предков (годовщины смерти). Другие имеют целью продемонстрировать наличие вокруг отдельной семьи более широкого родственного союза: ежегодные общесемейные торжества на Пасху и Рождество (религиозный праздник при этом служит лишь поводом) или во время каникул. Праздник Матери, который возрождался в весьма различных условиях (появившись в начале века в США, он отмечался в нацистской Германии и вновь популярен в наши дни), имеет, однако, искусственный характер и свидетельствует об определенной ностальгии: в эпоху, когда вышедшая за пределы домашнего очага женщина в значительной мере утратила прежние функции его хранительницы, ритуал настойчиво стремится напомнить ей, что семья прежде всего покоится на матери. Воистину, мы не обязательно воспринимаем мир таким, каков он на самом деле. В этой связи можно поставить вопрос: действительно ли, как утверждают некоторые авторы, наш мир семейных и социальных отношений в скором времени преодолеет неравное положение полов?

Судьба модели неравного положения полов. Как подчеркивают все социологические исследования, одним из главных событий, отметивших последние десятилетия, явилась эволюция поведения женщины. То, что женщина работает, – не достижение новейшего времени; за исключением представительниц очень узких кругов, она работала всегда. Однако ранее эта работа не выходила за рамки домашнего очага. Сегодня женщина осуществляет свою профессиональную деятельность вне дома и может распоряжаться

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 268

своими заработками по собственному усмотрению. Это обстоятельство во Франции закреплено законом: закон от 13 июля 1907 г. дает право распоряжаться своим заработком замужним женщинам; закон от 18 февраля 1936 г. отменяет гражданскую несостоятельность женщины и ее зависимость от мужа; закон от 13 июля 1965 г. запрещает мужу препятствовать попыткам своей жены наводить справки о его доходах; закон от 4 июня 1970 г. о родительской власти закрепляет право женщины участвовать в руководстве семьей и воспитании детей; закон от 25 декабря 1985 г. устанавливает равноправие супругов во всем, что касается совместного распоряжения имуществом. Таковы основные вехи в области гражданского права (в трудовом праве наблюдается аналогичный процесс), которыми отмечено уравнение в правах мужчины и женщины. Говорит ли этот факт о том, что семейная и социальная роль двух полов становится одинаковой? В этом случае пришлось бы говорить о конце разделения труда по половому признаку, который до сих пор был присущ всем человеческим обществам. В одной из своих работ Э. Бадинтер[157] выдвинула гипотезу о том, что с исчезновением патриархата прекращает свое существование модель неравноправия полов. Этот тезис требует от нашего сознания мобилизации значительных резервов. Прежде всего, мы должны констатировать, что эволюция такого рода коснулась лишь западных наций, и нет никакой гарантии, что она охватит все человечество. Сегодняшняя экспансия ислама, похоже, свидетельствует об обратном. И даже если говорить непосредственно о западном обществе, необходимо учитывать массу обстоятельств.

Некоторые данные говорят о том, что на практике неравноправие продолжает существовать; те профессии, которые принято считать преимущественно женскими, – не самые высокооплачиваемые; при исполнении одинаковой работы мужчиной и женщиной зарплата последней, как правило, ниже; если доля женщины в ведении домашнего хозяйства уменьшилась, то помощь мужчины в этой области по прежнему мизерна. Видимо, на деле равноправие женщин далеко не так прочно утвердилось в нашем сознании, как это представляется на основании официальных деклараций и даже опросов общественного мнения: тот, кто на словах ратует за равноправие, в своем собственном доме нередко исповедует противоположные принципы.

Предсказывать будущее – весьма не простое дело: оно равным образом может принять непредсказуемые формы или пойти заранее вычисленным путем. Однако в свете антропологических данных следует отметить, что модель неравноправия полов является тем решением, к которому прибегают традиционные общест-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 269

ва, чтобы обеспечить свою жизнеспособность, ибо всегда имеется риск ее утраты. В действительности следует различать подчиненную роль одного пола по отношению к другому и господство одного пола над другим; и вполне возможно представить себе общество, где один из полов играет подчиненную, но не угнетенную роль. Как подчеркивала Э. Бадинтер, вероятно (если ее гипотеза верна), было бы ошибкой понимать дело так, что наши общества одновременно с утратой патриархальности утрачивают и модель неравноправия полов. При этом антропологический опыт учит, что в целом существование неравноправия полов в большинстве человеческих обществ, как правило, все же выражается в превосходстве мужского пола над женским. Модель «гибкого», подвижного неравноправия полов существует в наше время достаточно устойчиво, вопреки кажущемуся «исчезновению» семьи и изобретению новейших способов воспроизводства рода, и это заставляет предполагать, что наше общество не пойдет дальше по пути отождествления полов, что в конечном счете означало бы тупик.

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: